Текст книги "Рубиновая комната"

Глава 4

Ровно в восемь часов утра Хопкинс сдержанно, но настойчиво постучал в дверь комнаты Виктории, чтобы разбудить ее. Сонно моргая и зевая, она услышала, как он поставил кувшин с горячей водой в ванной комнате, находившейся по соседству. Войти в ванную можно было также из коридора. Хопкинс никогда не заходил в женскую спальню, когда Виктория еще не вставала с постели, – за исключением неотложных случаев, например во время болезни.

В ванной было холодно, как всегда в это время года. Девушка, дрожа, наливала горячую воду из кувшина с розами в умывальник и с тоской поглядывала на фарфоровую ванну на чугунных ножках в форме львов и душевую кабину.

«Ах, если бы у нас снова было достаточно денег, чтобы включить отопление и водонагреватель», – вздохнула Виктория. Отец был в совершенном восторге от техники и обставил квартиру новейшими достижениями современности. Впрочем, было весьма печально иметь дом, обставленный настолько роскошно, и не иметь возможности пользоваться всеми удобствами.

Однако в кухне было тепло. В конце длинного стола уже стоял прибор для завтрака с фиалковым узором, который она так любила, блюдце с повидлом и тарелочка с серебряным колпаком сверху. На маленькой подставке лежал тост, который Хопкинс обычно делал на открытом огне с помощью трезубой вилки.

– Доброе утро, мисс Виктория, – Хопкинс склонил голову. – Вы позволите налить вам чаю?

– С удовольствием, и вы выпейте со мной чашечку.

– Если вам так будет угодно. – Таков был их привычный утренний ритуал. Хопкинс завтракал очень рано, однако всегда соглашался выпить чашку чая с Викторией. Вот и сейчас он взял в руки чайник. – Кстати, вчера вечером я смог передать ваше послание лично леди Хогарт. Она спрашивает, не зайдете ли вы к ней на ланч около одиннадцати часов.

– Чудесно, значит, после визита в «Морнинг Стар» я смогу поехать прямо в Хемпстед.

Виктория подняла колпак – под ним скрывалась яичница, которой Хопкинсу удалось придать круглую форму с помощью специальной формочки. Девушка переложила яичницу себе на тарелку и, намазывая маслом тост, заметила свежий выпуск «Таймс». На фото на обложке двое полицейских несли прочь от входа в парламент отчаянно сопротивлявшуюся женщину. Текст под фотографией гласил: «Суфражистки напали на полицейских. Министерство внутренних дел требует отнестись к мятежницам со всей строгостью». Были арестованы пятьдесят восемь женщин, принимавших участие в демонстрации, среди них были также Кристабель и Сильвия, старшие дочери Эммелин Панкхёрст.

– Ха, какое там напали! Полиция набросилась на нас с дубинками, – возмутилась Виктория.

Хопкинс откашлялся.

– Возможно, хм… Я хочу сказать, что менее провокационное поведение со стороны дам пошло бы на пользу их делу.

– Хопкинс, вы все еще живете в XIX веке.

– Минувшее столетие имело неоспоримые преимущества. Например, тогда еще эти отвратительные чатни, соусы и желе, изготавливаемые в промышленных масштабах, рекламу которых я, к сожалению, снова обнаружил на обратной стороне «Таймс», были еще не настолько распространены, как теперь. – Хопкинс отпил глоток чая. – Вчера, возвращаясь из Хемпстеда, я зашел в паб в правительственном квартале, чтобы поговорить с работающим там персоналом. Сэра Френсиса Сандерленда – мне кажется, я все точно запомнил – не любит никто. Его быстрый карьерный рост удивил всех.

– Кажется, у него хорошие связи, – Виктория проглотила и яичницу, и тост. Затем взяла еще один ломтик хлеба и намазала его маслом и желе. – Ах, как вкусно, – произнесла она, съев первый кусочек, – яблочное желе с добавлением имбиря и гвоздики, верно?

– …А также немного кориандра, корицы и бренди, – просиял Хопкинс. – Вчера мне посчастливилось купить в Ковент-Гардене недорогие яблоки. Поэтому я решил воспользоваться возможностью и приготовить желе. Я позволил себе привести рецепт в последней заметке, которую написал для своей колонки.

Туманную ночь сменило солнечное утро. Обычно Виктория ездила в редакцию на велосипеде, однако поскольку после этого она еще собиралась в Хемпстед, то села на Пикадилли на линию метро «Бейкерлоо», а на станции «Набережная» пересела на линию «Дистрикт-лайн». Сойдя на станции «Темпл-стейшн», она увидела на фоне ясного неба купол собора Святого Павла, а также башенки над порталом. По Флит-стрит с ее высокими зданиями в стиле неоготики катились кареты и повозки. Повсюду слышался приглушенный стук печатных станков. Виктория любила оживление, царившее на этой улице, где расположились редакции крупнейших английских газет.

– «Спектейтор», читайте «Спектейтор»! – крикнул мальчишка-разносчик где-то неподалеку. – Премьер-министр Кэмпбелл-Бэннермен отказывается принять делегацию суфражисток!

«Спектейтор» – это же та самая газета, на которую работает Джереми Райдер, – вспомнила Виктория. – Наверное, он написал о демонстрантках столь же нелестные слова, как и его коллега из «Таймс». Купив журнал, она отошла к ближайшему подъезду и с любопытством пробежала глазами передовицу, действительно написанную Райдером. Что ж, он описывал суфражисток как весьма боевых и суровых женщин, но писал также о том, что полиция вела себя так, как привыкли ожидать скорее от полицейских других стран, то есть очень неуважительно, если не сказать грубо.

«Возможно, мне все же стоило бы встретиться с ним, – размышляла Виктория, подбегая ко входу в “Морнинг Стар”. – Разговор с ним мог бы стать весьма занимательным».

Войдя в здание, она почувствовала запах типографской краски. Офис мистера Паркера, дежурного редактора, находился на третьем этаже – вообще-то это было скорее отделенное стеклом помещение в конце большого, заполненного сигаретным дымом помещения, где за письменными столами сидели мужчины и писали статьи – пером или на пишущей машинке.

– О, мисс Бредон… – Когда она вошла в заставленную шкафами комнату, невысокий мужчина с редкими волосами мышиного цвета поспешно поднялся со своего вращающегося кресла. – Надеюсь, вы принесли мне колонку миссис Эллингем? Моя жена в таком восторге от ее советов насчет того, как можно практически незаметно заштопать дырку в шерстяном пиджаке или пальто! И каждую неделю мы получаем не менее пятидесяти писем от женщин, которые с огромным энтузиазмом отзываются насчет ее советов и рецептов.

Виктория и Хопкинс сошлись на том, что миссис Эллингем – это псевдоним женщины, долгие годы работавшей в приличном доме и которая, разумеется, хочет сохранять инкогнито.

– Да, колонка у меня с собой. А также фотографии со вчерашней демонстрации суфражисток, – последние Виктория уже разложила на столе и протянула рецепт Хопкинса мистеру Паркеру. Тот жадно пробежал его глазами и вдохнул. – Яблочное желе с добавлением бренди – как изысканно! Вы наверняка уже пробовали его готовить?

– Э… нет… – в отношении того, что касалось приготовления еды, уборки и стирки, Виктория была ужасно неуклюжей, и всякий раз, когда она пыталась помочь Хопкинсу или миссис Доджсон, ее очень быстро, но решительно прогоняли от плиты или ведра. – Мистер Паркер, вы не посмотрите мои фотографии? Что вы думаете на этот счет?

Девушка переключила его внимание.

– Ваши фотографии… Да, конечно… – Мистер Паркер склонился над фотографиями, затем взял в руки ту, на которой был изображен конный полицейский, размахивавший дубинкой. – Очень впечатляет, очень… Но и смущает тоже… Кроме того, боюсь, в вечернем выпуске мы не станем писать о демонстрации.

– Мистер Паркер, – Виктория не сводила взгляда с невысокого мужчины, – сегодня вечером все газеты будут писать о демонстрациях и реакции премьер-министра. Миссис Эллингем дружит с суфражистками и поддерживает их. Если «Морнинг Стар» действительно откажется подобающим образом осветить события у здания парламента, это может заставить миссис Эллингем в будущем вести свою колонку в другой газете.

Мистер Паркер в ужасе уставился на нее и обмяк.

– Я поговорю с главным редактором и посмотрю, что можно сделать, – пробормотал он.

Медленно поднимаясь по главной улице мимо респектабельных домов георгианской эпохи, Виктория решила прийти как-нибудь в Хемпстед с большим фотоаппаратом и пофотографировать. Солнце, освещавшее светлые камни и окутывавшее все золотисто-желтым светом, отражалось в окнах. Было настолько тепло, что она расстегнула пальто в предвкушении весны. Когда-то Хемпстед был деревней недалеко от Лондона, однако сейчас границы между собственно городом и предместьями уже стерлись. Тем не менее Хемпстед еще сохранил отчасти деревенские черты: чуть дальше по улице, где коттеджи стояли в больших садах, грядки с нетерпением ждали, когда их наконец засадят.

Миссис Эллингем действительно оказалась настолько важна для «Морнинг Стар», что главный редактор согласился напечатать фотографию Виктории. Конечно, не на передовице, а ближе к концу, но тем не менее… Виктория улыбнулась про себя. Конечно же, Хопкинсу она сознается.

Дом семьи Хогарт стоял на холме на краю селения. С верхних этажей, как было известно Виктории по прошлым визитам, хорошо был виден город. За изысканными коваными воротами, обрамленными каменными колоннами и позолоченными еловыми шишками, начиналась небольшая аллея, заканчивавшаяся у дома из красного кирпича. Выкрашенные в белый дверные и оконные рамы и дорический щипец над дверью освежали строгий фасад, придавая зданию изысканность и элегантность.

Дворецкий сообщил Виктории, что леди Хогарт ожидает ее в салоне, а затем провел на второй этаж, в комнату, которой придавали вневременное очарование стены кремового цвета и классическая мебель эпохи регентства.

– Виктория, как я рада наконец снова видеть тебя! – Констанс радостно обняла подругу. Она была всего на несколько лет старше Виктории, однако вела себя всегда уверенно, как зрелая женщина, и даже не пыталась скрыть свой американский акцент. На ней было бордовое бархатное платье простого, но элегантного покроя, черные волосы словно бы причесаны на скорую руку – и все это отлично сочеталось с ее выразительным лицом с ямочками и небрежными манерами. Поздоровавшись, Констанс отстранила Викторию на расстояние вытянутой руки и принялась внимательно разглядывать ее. – Конечно же, англичанка никогда не сказала бы настолько прямо, – заметила она, – но, будучи американкой, я обязана сообщить, что выглядишь ты довольно-таки изнуренной. – И добавила чуть мягче: – Ты все еще переживаешь из-за смерти отца?

– Это тоже, но сейчас меня заботит кое-что другое. И насчет этого я с удовольствием с тобой поговорю, – ответила Виктория.

– В кухне случилась какая-то катастрофа, поэтому ланч немного запаздывает. – Констанс забавно наморщила нос, изображая отчаяние. – Давай немного пройдемся. Во время прогулки нам никто не помешает.

Служанка принесла пальто для Констанс, и девушки вышли из дома. Пока подруга Виктории болтала о последних балах и других событиях общественного значения, они шли по садовым дорожкам, где двое садовников были заняты тем, что подрезали контуры кустов самшита. За высокой живой изгородью расположился небольшой розарий. Констанс провела Викторию к скамье среди клумб, все еще спавших зимним сном.

– Вот, а теперь рассказывай, что у тебя на душе, – велела она.

И Виктория поведала подруге о том, что случилось с ней вчера вечером.

– Поскольку поместье семьи Хогарт находится неподалеку от загородного дома сэра Френсиса, я подумала, что ты могла с ним уже встречаться. Мне просто хочется узнать, что ты думаешь о Сандерленде, – подавленно закончила она.

Констанс нахмурилась.

– Если ты не против, я выражусь совершенно не по-английски прямолинейно и неподобающим для леди образом… Ты же знаешь, мой дедушка был шахтером и ценил прямоту. Я считаю его мерзкой крысой.

– Правда? – Виктория вздохнула. – У меня сложилось похожее впечатление…

– Недостаток принадлежности к аристократии в этой стране заключается в том, что ты практически не можешь выбирать, с кем тебе общаться. Сандерленд не понравился мне еще во время нашей первой встречи. Мне кажется, что из-за лысины и бледной кожи он чем-то похож на личинку. – Констанс вздрогнула и скривилась.

– Как бы там ни было… После охоты, которую устраивали мы с Луисом, один из слуг сообщил мне, что Сандерленд пытался расспросить его о других гостях. Он зашел настолько далеко, что предложил молодому человеку деньги за информацию. После этого мне стало совершенно ясно, что больше Сандерленда мы приглашать не будем. Но Луис, который сам этого типа терпеть не может, сказал, что если мы не будем приглашать его, это может послужить причиной скандала. Я настаивала на своем, и мы сильно поссорились. Я обвинила Луиса в том, что он – твердолобый аристократ, который в любой ситуации пытается придерживаться лживого этикета, принятого в его круге. Он высказал мне, что я совершенно не умею себя вести и все еще не поняла, что Англия – это не Дикий Запад. Мы тогда много чего нехорошего друг другу наговорили. И помирились только на следующий день. – Взгляд Констанс на миг стал мечтательным, и Виктория почувствовала, что подруга действительно очень сильно любит Луиса. – Как бы там ни было, я взяла с Луиса обещание, что он просветит слуг насчет Сандерленда. – Констанс взяла Викторию за руку. – Поверь мне, Сандерленд – человек, который наслаждается властью над другими. По этой же причине он пытается всеми средствами добывать информацию. Кроме того, я полагаю, что он неким странным и болезненным образом быстро находит чужие уязвимые места. В твоем случае это любовь к отцу и воспоминания о том ужасном пожаре.

Констанс задумчиво уставилась на один из голых розовых кустов, а затем пожала плечами.

– Сандерленд – да, я не могу сказать иначе – насквозь фальшив. Из-за него у меня случилась эта отвратительная ссора с Луисом. А ты вдруг усомнилась в отце. Лучше всего просто забыть о встрече с ним.

– Ты права, – Виктория улыбнулась подруге, у нее отлегло от сердца. – Не следовало мне вообще о нем думать. Спасибо за откровенность.

– Не за что. Я же знаю, что с тобой можно говорить обо всем, – и Констанс улыбнулась в ответ.

– Я бы хотела спросить твоего совета и насчет кое-чего другого. – Виктория торопливо поведала ей о бале дебютанток. – Мой дедушка оплатит наряд. Ты не могла бы порекомендовать мне портного? И, честно говоря, хотя я ни за что не призналась бы в этом перед родственниками, я предвкушаю возможность сшить по-настоящему элегантное платье. Хотя мне хотелось бы, чтобы оно шилось не специально для этого бала реакционеров…

– Пусть бальное платье тебе сошьют в ателье Пуаре.

Виктория покачала головой.

– Сейчас Пуаре – самый модный кутюрье Лондона. Его руководитель ни за что не примет меня как клиентку.

– Я сумею переубедить его, – рассмеялась Констанс. – В конце концов, в прошлом году, по мнению Луиса, я потратила там почти целое состояние. Это платье тоже от Пуаре, – и она отвернула полупальто, чтобы стал виден бархат.

– Правда? – Виктория снова вздохнула, на этот раз с восхищением.

Со стороны дома по всему саду разнесся звук гонга.

– Судя по всему, кухарка наконец сумела соорудить что-то съедобное. – Констанс поднялась. – Давай после ланча сразу поедем к Пуаре.

– С удовольствием…

«Ах, как же чудесно будет иметь возможность рассматривать моделей и выбирать ткани», – с тоской подумала Виктория, направляясь обратно к дому.

– Кстати, недавно я встретила Рэндольфа, – услышала она голос шедшей рядом Констанс. – Он спрашивал о тебе…

– Неужели?

Радость Виктории сменили смешанные чувства. Их с Рэндольфом представили друг другу в Риме во время открытия выставки. Рэндольф, лорд Уорвик, седьмой герцог Монтегю, был похож на греческого бога – отметила девушка, обычно не позволявшая себе преувеличений. Он слишком хорошо знал, что выглядит просто сногсшибательно и занимает высокое положение в обществе, поэтому вел себя соответственно вызывающе, хотя рыцарство ему тоже было не чуждо.

Несмотря на то что Виктория не могла объяснить себе, как так вышло, они с Рэндольфом принялись отчаянно флиртовать во время первой же встречи. Несколько недель спустя они снова встретились в умбрийском городе Перуджа, где сошлись ближе. Она понятия не имела, чем бы все это закончилось, если бы ей не пришлось вернуться в Лондон в связи с болезнью отца.

Минувший год Рэндольф, как узнала Виктория из светских разделов газет, провел в своих имениях в Австралии, путешествовал по колониям в Африке и Азии. Он, в свою очередь, из газет же узнал о смерти ее отца и прислал ей трогательное письмо с соболезнованиями.

– Виктория, стоило мне упомянуть о Рэндольфе, как ты тут же замечталась, – Констанс весело посмотрела на нее.

– Вовсе нет, – солгала Виктория. – Лучше расскажи мне о своем благотворительном проекте в Ист-Энде.

Констанс, дедушка которой, прежде чем сделать состояние на нефти, был шахтером, прекрасно помнила о своих корнях и поэтому много времени уделяла социальным проектам.

Виктория пыталась слушать подругу внимательно, однако мысли ее снова и снова возвращались к Рэндольфу. Может быть, он и флиртовал с ней, но серьезных намерений у него не было. Для этого она слишком бедна, а ее положение в обществе как дочери младшего сына лорда с сомнительной репутацией слишком незначительно.

Серьезные намерения…

«Виктория, прекрати вести себя словно героиня романа Джейн Остин», – строго напомнила она себе и тут же украдкой улыбнулась. Что поделаешь, мечтать слишком уж приятно…

Глава 5

Спрятавшись в подъезде, Виктория потянула за шнур фотоаппарата, стоявшего на тяжелом деревянном штативе. Пятеро бедно одетых и грязных мальчиков и девочек, игравших на проезжей части кочаном капусты вместо мяча, оказались запечатлены на стеклянной пластинке. Она надеялась, что ей удалось передать все прелести этого мгновения: тяжелые жизненные условия детей и наслаждение моментом, которое они источали, несмотря на это.

Вот уже несколько часов она работала в районе Бэттерси, поскольку крупноформатные изображения на стеклянных пластинках давали более контрастные снимки, чем «Кодак». Она выбирала укромные места, где можно было поставить фотоаппарат, ловила подобные мгновения. Виктория решила, что на сегодня достаточно. Сняв фотоаппарат и собрав штатив, она осторожно уложила оба предмета в велосипедные сумки, устланные соломой и одеялом, и накрыла резиновой пластинкой.

Она передвигалась, неспешно вращая педали, по улицам района, где в минувшие годы быстро развивалась промышленность – мимо пабов, еще закрытых утром, небольших продуктовых и комиссионных магазинов, – и невольно вспоминала вчерашний визит к Пуаре. За дверями ателье таился мир, наполненный роскошью и красотой.

Виктория испытала приступ угрызений совести, вспомнив, с каким наслаждением она смотрела показ моделей, беседовала с Констанс и хозяином ателье, месье Лашассем, о тканях, подходящих туфлях и других аксессуарах. Месье Лашасс действительно был рад новой клиентке. А лучше всего было то, что выбранное ею бальное платье можно было носить без корсета, поскольку платья Пуаре были настолько изысканны, что для этого не нужно было зашнуровываться. Девушка терпеть не могла носить корсет. Виктория улыбнулась про себя. Бальное платье было легким и воздушным. Она уже предвкушала предстоящие ей примерки. В ателье сказали, что дней через десять платье будет готово.

Оставив позади бедные улочки Бэттерси, она пересекла Темзу по мосту Альберт-бридж. Вскоре показался Кенсингтон с его роскошными кирпичными домами викторианской эпохи. Здесь находилась квартира, в которой был тот пожар.

Проехав следующий перекресток, Виктория заметила отделение полиции. Она замедлила темп, а затем остановилась у бордюра. Должно быть, стражей из этого отделения вызвали тогда в горящую квартиру, они же занимались описанием случившегося несчастья.

Виктория нерешительно взглянула на деревянную дверь с затертой латунной ручкой.

«Констанс права, сэр Френсис сказал неправду», – корила себя девушка. Но раз она уже здесь, может быть, стоит раз и навсегда удостовериться, пока назойливые вопросы снова не возникли у нее в голове? Прошлой ночью ей в который раз снился пожар.

«Не могу же я просто бросить велосипед с фотоаппаратом у бордюра, без присмотра, – размышляла она. – Кроме того, беседовать с полицией совершенно излишне. Наверняка те, кто служил тогда, давно уже на пенсии или забыли о том дне».

Виктория уже хотела нажать на педаль и поехать дальше, когда из дверей вышел молодой полицейский и направился к ней.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, мисс? – приветливо поинтересовался он.

– Нет, то есть… то есть… может быть, и да, – пролепетала Виктория. – Я хотела бы задать пару вопросов вашим коллегам, однако не знаю, куда девать велосипед.

– Поставьте его во дворе, – полицейский указал на деревянные ворота рядом со зданием. – Пойдемте, я помогу вам, – и он крепко ухватился за руль.

Как и в редакции «Морнинг Стар», в участке в воздухе тоже витал дым сигарет и сигар. Над тремя мужчинами, сидевшими за письменными столами, висела пожелтевшая фотография короля. Эдуард VII с широким бородатым лицом снисходительно смотрел на нее со стены.

Один из полицейских, мужчина лет сорока, обладатель тщательно остриженных волос и торчащих ушей, поднялся, поправил пояс и подошел к деревянному заграждению.

– Чем могу помочь, мисс? – весело поинтересовался он.

– Меня зовут Виктория Бредон, – нерешительно ответила Виктория. – Примерно пятнадцать лет назад я жила с отцом рядом с Холланд-парком. В нашей квартире начался пожар. Мне хотелось бы получить информацию о нем. Мой отец умер год тому назад, и у меня не осталось больше никого, кому я могла бы задать этот вопрос.

– Это что же, вашим отцом был судебно-медицинский эксперт Бернард Бредон? – спросил полицейский и, когда Виктория подтвердила его догадку, произнес: – Я очень огорчился, прочитав о его смерти в газете. Человек был что надо. Когда я еще работал на вокзале Пэддингтон, неподалеку от госпиталя Святой Марии, где работал он, я иногда пил с ним пиво после службы, в «Краун». Крепкий он был, отец ваш. Послушай, Нейтан, – и он обернулся к письменным столам, – ты ведь уже служил здесь пятнадцать лет назад…

Седой круглолицый полицейский, обладатель моржовых усов, сержант, насыпал песок на лист бумаги, чтобы чернила побыстрее высохли, а затем подошел к ним.

– Я слышал, что сказала юная леди, – заявил он и с любопытством взглянул на Викторию. – Синклер моя фамилия. Да, я был среди тех коллег, которых вызвали в вашу горящую квартиру. – Дверь участка распахнулась, и внутрь ввалился мужчина, возмущенно кричавший, что ему съездил по уху извозчик. – Пойдемте, мисс, – сержант Синклер открыл дверцу в ограждении, – комната для допросов не слишком уютная, но там нам никто не помешает.

Стены в комнате, куда он проводил Викторию, были выкрашены коричневой краской, деревянный пол был поцарапан, окно закрыто решеткой – не слишком располагающая обстановка. В углу стояла плевательница. Виктория подобрала юбки и села за обшарпанный стол напротив Синклера.

– Я всегда считала, что из горящей квартиры меня спас отец, – произнесла она, – однако недавно кое-кто сказал мне, что это было не так.

К счастью, сержант не стал задавать вопросов и, самое главное, не стал спрашивать, почему это для нее так важно. Полицейский просто провел ладонью по седой бороде и задумчиво посмотрел на Викторию.

– Пожар разгорелся, когда я служил здесь первую неделю. Ваш отец тогда уже был известным человеком, поэтому я хорошо помню обстоятельства того несчастного случая. Нет, не ваш отец, вас из квартиры в последнюю минуту вынесла женщина.

Виктория судорожно сглотнула.

– Вы в этом уверены?

– Да, ваш отец прибыл на место происшествия вместе с пожарными.

– Та женщина была моей няней?

– Нет, другой служанкой.

«Но ведь, когда начался пожар, я была в квартире одна…» – растерянно подумала Виктория.

– А как выглядела та женщина? – спросила она.

Сержант Синклер пожал плечами.

– Ее лицо, волосы и одежда почернели от сажи. Я еще помню, что она была потрясена случившимся и говорила бессвязно. Такое бывает достаточно часто в шоковом состоянии. В любом случае, свидетель видел, как она выбежала из дома с вами на руках.

«Может быть, в квартире была еще одна служанка, которой я не помню? Или та женщина была любовницей моего отца? Но ведь он ни за что не привел бы любовницу, пока я была дома…»

В голове у Виктории роилось множество вопросов. Нужно найти эту женщину и поговорить с ней. Только она сможет объяснить ей, почему отец ей солгал.

– А вы не могли бы назвать мне имя той женщины? – обратилась она к сержанту.

– Если вы немного подождете, мисс. – Он поднялся и вышел из комнаты для допросов.

«Должно быть какое-то объяснение тому, почему отец солгал мне», – пыталась успокоиться Виктория. Ей было дурно от напряжения. Спустя несколько минут сержант Синклер вернулся, неся в руках папку. Открыв ее, он принялся перебирать страницы.

– Женщину звали Энни Шенвик, – наконец произнес он. – Она дала адрес своих родителей: Хокстон-стрит, дом номер десять.

– Отец сказал мне, что, вероятнее всего, пожар начался из-за искр, вылетевших из камина в гостиной, – сказала Виктория, подавленная и готовая осознать, что на этот счет отец ей тоже солгал.

– Во время судебного расследования мисс Шенвик сказала то же самое насчет причины пожара, – кивнул сержант Синклер, но тут же нахмурился и поправился: – То есть сама она в суд не явилась, так как была больна. От ее имени было зачитано нотариально заверенное заявление. День, когда начался пожар, был очень ветреный. По городу было много пожаров, возникших из-за вылетевших из камина искр. Поэтому повода сомневаться в ее словах не было.

Заставив себя улыбнуться, Виктория поблагодарила сержанта Синклера. Да, нужно обязательно поговорить с мисс Шенвик…

Хокстон-стрит находилась в Шордиче. У тамошних доходных домов были строгие фасады из песчаника, из-за чего они скорее напоминали тюрьмы или дома для бедных. Виктория втащила велосипед на две ступеньки ко входной двери дома номер десять и мимо облепленного грязью скребка для обуви в узкий и темный коридор. В этом бедном районе его на улице лучше не оставлять. Свое фотооборудование она отвезла домой, радуясь, что Хопкинс ушел за покупками и они не встретились. Наверх вела деревянная лестница. Пол был выложен затоптанной красной и зеленой плиткой. В воздухе стоял въедливый запах капусты и вареной ягнятины. Собравшись с духом, девушка постучала в первую попавшуюся дверь.

Ей открыла женщина лет сорока, одетая в коричневое шерстяное платье и грязный передник. На лоб свисали растрепанные пряди. Из квартиры слышался детский плач.

– Что вам угодно, мисс? – мрачно поинтересовалась женщина.

– Извините, если помешала, – произнесла Виктория, стараясь говорить так, чтобы не выдать в себе представителя высшего сословия. – Я ищу женщину по имени Энни Шенвик. Она жила здесь лет пятнадцать тому назад.

– Никогда не слышала этого имени.

И женщина уже хотела было захлопнуть дверь, однако Виктория поспешно вставила ногу в дверной проем и вынула из кошелька шиллинг. В ближайшее время им с Хопкинсом придется быть еще более экономными.

– Вы уверены, что никогда не слышали этого имени? – переспросила она.

Женщина уставилась на монету. К огромному удивлению Виктории, она вдруг крикнула:

– Эй, мистер Фиппс, идите-ка сюда!

В коридоре появился мальчик в дырявых чулках, вцепился в подол матери и принялся с любопытством рассматривать велосипед Виктории. Девушка улыбнулась ему.

– Здравствуйте, молодой человек! – произнесла она, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно веселее.

С одного из верхних этажей послышались шаги, а затем по ступенькам шумно спустился краснолицый мужчина в пальто, котелке и грубых сапогах.

– Леди хочет знать, жила ли в этом доме пятнадцать лет назад некая мисс Шенвик, – и женщина показала большим пальцем на Викторию. – Я сказала, что не знаю этого имени. Но она мне не верит, – и, покосившись на Викторию, добавила: – Мистер Фиппс – сборщик квартплаты в этом квартале.

– Кассир, миссис Смит, кассир я, уж попрошу вас. – Мужчина с любопытством уставился на Викторию. – Нет, никакая мисс Шенвик здесь никогда не жила. Ни пятнадцать лет назад, ни позже. Я занимаюсь этой работой на протяжении вот уже двадцати лет, и даже если вы разбудите меня среди ночи, я скажу вам, кто и сколько прожил в этом квартале. А теперь, миссис Смит, раз уж мы заговорили об этом… Прошу вас заплатить арендную плату за неделю.

– Да-да, вы получите то, что вам причитается, – раздраженно отозвалась миссис Смит.

Виктория поспешно вложила монету ей в руку и добавила несколько пенни.

– На яблоко для мальчика, – прошептала она.