Текст книги "Смещение"

– Готов поставить доллар, что это Горен и де Ла Фоссет.

– Ммм… да, – призналась Лаура, удивившись прозорливости собеседника.

– Никакой прозорливости, – будто услышав ее мысли, сказал Тезье. – Вы сказали: самые известные.

– Так есть в формулах хоть какой-то смысл или не стоит новость тиражировать в научных сетях?

– Нужно знать, что представлял собой Хью Эверетт Третий. Где он работал после того, как защитил нашумевшую впоследствии диссертацию.

– Я знаю, где он работал и над чем.

– Тогда вы знаете, что его исследования по военным вопросам были засекречены…

– Конечно.

– …И гриф секретности был снят два года назад.

– Да, кроме работ в компании SIOP, они все еще секретны.

– Верно. Но в SIOP не занимались квантовой физикой. Это сугубо военная программа, там статистика, теория игр на высочайшем уровне. А рассекреченные работы потеряли научную ценность. К тому же, и они с квантовой физикой не связаны. Эверетт перестал интересоваться квантами после того, как Бор не захотел с ним даже поговорить…

– Эверетт пробыл в Копенгагене полтора месяца в шестьдесят первом году, – показала Лаура свою осведомленность. – И с Бором разговаривал. Но тот не…

– Я это и имел в виду, – перебил Тезье.

Он имел в виду что-то другое, ну ладно.

– Что вы хотели мне сказать, профессор? – спросила Лаура. – Только то, что смысла в формулах нет?

На несколько секунд повисла пауза. Тезье чем-то звякнул – возможно, переставил с места на место чашку кофе. А может, пил что-то покрепче?

– Я хотел сказать, – теперь профессор говорил медленно, чтобы быть понятым с первого раза, повторять он не собирался, – что Эверетт был величайшим физиком своего времени. Недооцененным. Непонятым. Возможно – гениальным. Но – прагматиком. Гедонистом.

– И что? – осторожно спросила Лаура, потому что Тезье опять замолчал, и что-то опять звякнуло. Он постукивал о чашку ложечкой? Волновался?

– А то, мадам Шерман, что я не увидел в формулах ни малейшего смысла. В тех, что показали. Там, говорят, еще десять страниц…

Он нарочно замолчал, ожидая подтверждения.

– Да, – сказала Лаура.

– Эверетт не оставил бы на полвека бессмысленные формулы. И он не занимался квантовой физикой многие годы. Это чья-то игра. Не Эверетта – на него совсем не похоже. И жаль, что журналисты – вы, к примеру – в этом участвуют. Вами манипулируют, поверьте.

Так. Еще одна версия, на этот раз конспирологическая. Сколько еще версий крутится сейчас в физическом сообществе? И какая ближе к реальности?

Сказать ему, что произошло в офисе адвоката в Джорджтауне? Пожалуй, не стоит. Просчитать реакцию Тезье легко. Интересно не это. Интересно, что уже три человека, прекрасно разбирающиеся в квантовой физике, утверждают, что формулы бессмысленны. И двое из них намекают на фальсификацию.

– Возможно. – Спорить Лаура не хотела, да и не было у нее достаточно аргументов, чтобы спорить. – Как, по вашему мнению, правильнее поступить в такой ситуации?

Слышно было, как оживился физик. Голос стал другим – напористым, громким, отчетливым. Будто он читал заранее написанный текст – то ли на экране, то ли по бумажке:

– Одно из двух: либо публично дезавуировать показанный материал. Фейк. Либо объяснить, что формулы к реальной физике отношения не имеют. Лучше первый вариант, чем второй. Первый проще. Не мне вам рассказывать, сколько фейковых материалов ежеминутно появляется в интернете. Научные порталы раньше в этом замечены не были, но что-то когда-то происходит в первый раз.

– Я поняла. К сожалению, я не уполномочена опровергать материалы, опубликованные в нашем издании, но я доведу ваше мнение до главного редактора. Могу я на вас сослаться и дать ваш телефон, если шеф захочет получить подтверждение?

Пауза была неуловимо короткой, но Лаура услышала ее так же ясно, как если бы Тезье молчал целую минуту.

– Хорошо, – сказал он. – Но на правах анонимности.

– Как пожелаете.

– Надеюсь, эта нелепая волна быстро сойдет на нет.

Лаура промолчала.

Попрощались дружески.

Осадок от разговора остался – неприятный и не очень понятный, но Лаура уверена была, что чего-то Тезье недоговаривал. Впрочем, это естественно. Все и всегда хоть что-нибудь недоговаривают. Что-то личное, чего не хотят выносить на публику. Собственное недопонимание происходящего. Возможно, наоборот: что-то поняли слишком хорошо и хотят сохранить за собой научный приоритет. Через месяц-другой появится в Physical Reports статья…

Может быть. Или еще что-то, о чем Лаура не догадалась.

В списке физиков, способных профессионально откомментировать событие, осталось четыре фамилии. Ни с кем из этих ученых она не знакома, так что все равно, с кого продолжить. Можно по алфавиту. Передавать шефу мнение «анонимного источника» она не собиралась. Анонимов Мейсон терпеть не мог. «Мы наукой занимаемся, а не конспирологией», – говорил он и был прав. Анонимные источники – для политических программ и паранаучных сайтов.

Лаура позвонила домой.

– Вита читает книгу, – сообщила Агнесс. – Все спокойно.

– Биографию Эверетта? – уточнила Лаура.

– Да. Очень увлечена.

Хорошо. Но – почему? Лаура не впервые ощущала невидимую связь с дочерью. Телепатия? Чушь, не существует никакой телепатии. Вита, бывало, начинала что-то делать за секунду до того, как Лаура собиралась ее об этом попросить. Или доставала с полки именно ту чашку, какую хотела достать Лаура. Скорее это было чем-то вроде сильной эмпатии. Когда дочь прижималась к Лауре всем телом, очень быстро проходила боль, если что-то болело. А когда начинался приступ страха у Виты, стоило Лауре лечь рядом, и дочь успокаивалась. Правда, через минуту мать начинала ей мешать, и Вита просила оставить ее одну, но это другая реакция – тоже естественная.

Еще раз позвонить Коре? Лучше подождать – появится ли в новостях сообщение о нападении на офис известного адвоката.

А пока – по списку. Кто следующий? Грег Штраус, Гёттингенский университет.

Лаура написала короткое письмо, указала в теме «Интервью относительно текста Эверетта», отправила и переключилась на новости канала NCR 8. Ураган «Тильда» добрался до Филиппин, около двадцати погибших. Два самолета французских ВВС едва не столкнулись в воздухе над Лионом. В России распущена Государственная Дума, назначены новые выборы. «Реал» уступил в Мадриде «Ливерпулю» со счетом 1:2. Решающий гол забил Эчеварриа на восемьдесят девятой минуте матча. Погода…

О тексте Эверетта – ни слова. То ли новость успела состариться, то ли…

Ответ от Штрауса.

Короче не придумаешь: «Алан Бербидж, Принстон».

Кто это? Ни профессии, ни степени, ни адреса. В списке выбранных физиков такой фамилии нет – значит, кем бы Бербидж ни был, он никогда не публиковал статей о многомировой интерпретации. Судя по ответу, сам Штраус ничего говорить не собирался, хотя он-то мог бы.

Идти дальше по списку или поискать Бербиджа?

Гугл выдал двух Аланов Бербиджей: вице-губернатор Мермерса, небольшого городка (две тысячи триста жителей) в штате Миссури, и приглашенный исследователь в Принстонском Институте продвинутых исследований. Область интересов: квантовая механика, инфляционная космология. Список статей… Например… «Обоснования теоретических представлений в инфляционной космологии». Что-то слишком общее. Так, есть электронный адрес.

И что написать? Вас порекомендовал коллега… Было ли письмо Штрауса рекомендацией? Или отпиской?

Лауре почему-то казалось, что она где-то когда-то по какому-то поводу уже встречала имя Алана Бербиджа из Принстона. Когда? Где? Она даже представила его лицо: тонкие черты, большие серые, с оттенком голубизны, глаза, густые брови, круглый, с очень небольшой, но характерной ямочкой, подбородок, большие торчащие уши, темные, почти черные волосы, зачесанные назад. Незнакомое лицо. У Лауры, как у любого профессионального журналиста, память на лица была отличной.

Вряд ли это Бербидж. Но ощущение только усилилось. Видела она это лицо… По какой ассоциации решила, что он и есть – Бербидж, которого она не знала?

Бог с ним. Пойду-ка дальше по списку. Кто следующий? Лу Касталетта. Колумбийский университет. Квантование гравитации, петлевые теории…

Лаура отправила письмо с просьбой о комментарии и, получив автоматическое уведомление о получении, обнаружила, что в адресной строке значится не Касталетта, а Бербидж. Очень неудобно, если Бербидж получил письмо, не ему предназначенное. В тексте… Господи, и там: «Уважаемый доктор Бербидж»…

Ну и штуки выкидывает подсознание. Лаура точно помнила, как писала: «Уважаемый доктор Касталетта». Помнила, как дважды нажала на клавишу «т», пальцы помнили, а пальцам она доверяла, пальцы помнили Революционный этюд Шопена, который она в последний раз играла в школьном концерте и страшно боялась сбиться. Думала, что давно забыла, а сейчас поняла: нет. Два «т» в фамилии физика. И все-таки…

Она продублировала письмо, отправив его теперь по правильному адресу нужному адресату. Отправила и занялась другим делом: нужно было отредактировать заметку о конференции по радиоастрофизике в Пасадене, текст по горячим следам писала Мария Хорст, она обычно тщательно проверяет источники, но тексты пишет сырые.

– Лаура! – это Орна, выпускающий редактор. – Как ты насчет кофе? Не из автомата. В «Беркуте». А?

Уютное кафе на первом этаже, но сейчас там, наверно, много народа, журналисты любят тусоваться, а видеть коллег Лаура не хотела. То есть хотела, но не сейчас.

– Почему не сейчас? – спросила Орна. Видимо, Лаура произнесла эти слова вслух. Плохо, она даже не обратила внимания. Нужно следить за речью. – До следующего выпуска еще три часа.

– Хорошо, пойдем.

Она не хотела кофе. Она не хотела привычных круассанов, она…

Она хотела получить ответ на письмо. Конечно, для этого не нужно было сидеть у стационарного десктопа, ответ она и в телефоне увидит, можно пойти.

– Спасибо, Ори, не хочется.

– Ты же только что сказала!

– Я передумала.

– Ну и ладно. – Орна никогда никого не уговаривала. Если кто-то присылал сырой материал, который вполне можно было довести до ума, Орна не просила автора переписать пару предложений, а сама это делала, проверяя источники. Была уверена, что у нее получится лучше (так и было на самом деле), а объяснять автору, показывать неточности, просить поработать… Пустое. Проще и быстрее – самой. Или – отправить материал в корзину, что бывало значительно чаще.

Осталось ощущение, что знает она Бербиджа, который совсем был ей не нужен, но зацепился в сознании, как цепляется за ветку прилетевший неведомо откуда сухой лист, хочется его смахнуть, и усилий для этого не нужно, еле держится, но почему-то стоишь, смотришь, и начинает казаться, что лист на ветке был всегда: здесь вырос прошлой весной, здесь провел лето…

Письмо. Надо полагать, от Касталетты. Нет, поразительно. От Бербиджа. Конечно, он объясняет, почему не может дать консультацию: не специалист.

Письмо было коротким и содержало только одно предложение. Вопрос: «Почему Эверетт умер через несколько часов после того, как оставил пакет на хранение?»

Лаура мысленно пожала плечами и представила Бербиджа. Нет, он был не таким, каким явился в ее воображении. На самом деле – зануда и любитель конспирологических теорий. С такими лучше не связываться: замучают нелепыми вопросами и предположениями.

Ответить? А что отвечать? И зачем? Врачи констатировали смерть Эверетта от сердечного приступа. Вскрытие не проводили – смерть была признана естественной, ни у кого не возникло сомнений. Кстати, мог бы выжить. Она вспомнила: читала об этом в книге, которую сегодня Вита достала из книжного шкафа. Дочь порой читала самые необычные для нее книги. Прочитала от корки до корки Британскую энциклопедию, сохранившуюся после смерти деда и занимавшую много места в одном из книжных шкафов. Лаура давно собиралась ее выбросить, но оставила именно потому, что Вита начала читать том за томом, неизвестно что из прочитанного запоминая. Лаура как-то спросила у дочери, а та подняла ничего не выражавший взгляд, перевернула очередную страницу, и Лауре показалось, что Вита читает, не глядя в книгу. Ей стало страшновато, хотя ощущение было, конечно, нелепым. Ответа она не дождалась и оставила дочь в покое.

Лаура обнаружила, что стоит в коридоре перед огромным окном, выходившим на шумную Линкольн-авеню. Через реку, невидимое с этой стороны дома, располагалось раскидистое здание Пентагона, где в конце пятидесятых годов прошлого века Эверетт начал работать над расчетами будущей ядерной войны с Советским Союзом. Учился Эверетт, кстати, в Принстоне. Почему «кстати»? Просто вспомнилось. Или… В Принстоне работает Бербидж, задавший нелепый конспирологический вопрос.

Бербидж что-то об этом знает? Вряд ли.

Лаура обнаружила, что стоит в лифте, дверь с тихим шелестом закрывается, только что она нажала на кнопку первого этажа, и, что удивительно, в лифте, кроме нее, никого, посреди рабочего дня. Кстати, она могла оказаться в одном лифте с Ори, собравшейся выпить кофе.

Лаура обнаружила, что идет к машине, которую сегодня удалось поставить близко к первому подъезду. В сознании и памяти будто образовался пунктир. Это должно было напугать, Лаура представляла, как перепугалась бы, случись такое вчера. Не смогла бы думать ни о чем другом. Сейчас не было ни страха, ни даже удивления. Ощущение дежавю: когда-то где-то она уже спускалась в лифте, шла к машине, включала двигатель, пристегивалась, открывала правое окно, еле до него дотянувшись, наговаривала в микрофон автоводителя адрес…

Адрес? Куда, черт возьми, она собралась посреди дня, когда в деске полно работы, Вита ждет мать к ланчу, и ехать ей решительно никуда не нужно?

Какой адрес она назвала? Да тот же самый, что в тот раз. Какой – тот? Дежавю продолжается не больше мгновения, так и сейчас – момент узнавания остался в прошлом, а машина уже выезжала со стоянки и автопилот уверенно встраивался во второй правый ряд. Значит – вперед, без поворотов. Куда ж это?

Какой адрес она назвала?

Морок прошел, мир перестал казаться пунктиром, из окна упруго давил ветер – то прохладная струя, то теплая.

Посидев минуту и придя в себя, Лаура переключила автопилот на воспроизведение и услышала свой голос: «Аэропорт Джорджа Вашингтона, первый терминал».

Зачем? Лаура огляделась. Машина шла в плотном потоке транспорта – несомненно, в направлении аэропорта, и свернуть было негде, автопилот выбрал единственную линию, по которой к терминалу можно было доехать максимально быстро, без светофоров и пробок. Но без возможности остановиться и отказаться от поездки.

Что это с ней? Подсознательный импульс? Почему какие-то мгновения выпали из памяти, оставив ощущение пунктира в реальности?

Почему она не паникует, почему сидит, сложив руки на коленях, почему дежавю, почему…

Лаура ткнула пальцем в сенсорный пульт, телефон отозвался громким сиреневым сигналом, легкий, как вечерний ветерок, голос Орны отозвался сразу:

– Ты передумала? Спускайся, я тебе закажу. Американо, как обычно?

– Орна, – сказала Лаура, кашлянув и не зная еще, какую фразу произнесет. Так, возможно, чувствует себя искусственный интеллект – если он способен чувствовать: программа введена, алгоритм действует, но сознанием ты не обладаешь и собственное будущее от тебя закрыто, как тяжелая запертая дверь.

– Орна, у меня срочное дело, я еду в аэропорт.

– Куда??

– В аэропорт Вашингтона.

– Зачем? Лаура, что случилось?

– Мне нужно в Принстон. – Лаура вздохнула, вспомнив наконец. – Думаю, вечером вернусь. В крайнем случае – ночью.

– Есть материал?

Материал – святое. За материалом можно отправиться и дальше Принстона. Правда, Лаура давно не выезжала из столицы – из-за дочери.

– Пока нет. – Лаура торопилась закончить разговор, остаться одной и хорошо подумать.

– Но, возможно, будет, – добавила она.

– Успеха! – пожелала Орна. Дурной тон – допытываться у журналиста, что он «нарыл» и в чем будет состоять сенсация, если, конечно, состоится.

Лаура перевела телефон в режим отказа от всех входящих звонков, исключая звонки от Агнесс и Виты. Лишь бы дома все было в порядке.

Лаура задала оператору расчет маршрутов и получила неожиданный ответ, что сейчас доехать до Принстона на машине быстрее, чем лететь на самолете. Рейс через три с половиной часа, сорок минут полета – недолго, но потом дорога от аэропорта в Институт перспективных исследований – не меньше часа. Значит, всего чуть больше пяти часов. На машине, если объехать Балтимор и Филадельфию по шоссе 90, путь займет два часа сорок минут. Правда, придется потратить полчаса, чтобы выехать отсюда на девяностую дорогу, но все равно – на два часа быстрее. И на своей машине с настроенным по характеру водителя автопилотом.

Лаура ввела в память новый маршрут, позвонила домой – Вита все еще читала Бирна – и откинула спинку сиденья. Пусть хоть спина отдохнет.

Закрыла глаза. Что, черт возьми, происходит? Какая причина заставила ехать пусть не за тридевять земель, а всего лишь в соседний штат?

Что может сказать Бербидж о формулах Эверетта, если не занимался многомировой интерпретацией? К тому же явиться без предварительной договоренности – нахальство, к которому большинство известных ей ученых относится резко отрицательно. Да, но есть плюсы. В Принстоне можно наверняка найти физика, способного дать хороший комментарий. Без предварительной договоренности? Да, но эта проблема тоже решается, если сослаться на рекомендацию профессора Касталетты.

Шелест мотора чуть изменился, и Лаура открыла глаза. Машина въехала на окружной мост, новую развязку, чудо инженерной мысли, магистраль длиной в сто пятьдесят километров, проходившую над всеми региональными дорогами. Максимальная разрешенная скорость двести километров в час, и автопилот не замедлил этой возможностью воспользоваться. К востоку, на горизонте, Лаура увидела высотки Филадельфии, как вытянутые к небу тонкие пальцы скрытых под землей ладоней. Большой палец – Конвент-хилл – восставал чуть в стороне и выглядел наклоненным, как Пизанская башня. Так оно и было – удивительное архитектурное сооружение, модерн, ставший возможным, когда в строительстве научились использовать подешевевшие в конце двадцатых годов кевларовые материалы.

Лаура подключила лэптоп к пульту и вызвала на экран страницу с формулами. Посчитала, сколько на странице знаков интеграла ∫ – восемь. Двенадцать греческих больших Σ – знаков суммы. Марк Эверетт, видимо, разрешил адвокату демонстрировать только одну страницу. Бесполезно обращаться к нему за остальными. Но почему налет совершили на офис Шеффилда, если документ находится у Кодинари?

Машина свернула с бульвара Арлингтон на шестидесятое шоссе, и автопилот увеличил скорость до крейсерской – сто восемьдесят километров в час. Езда убаюкивала. Лаура потянулась к телефону – позвонить домой, – но рука упала на колени. Дремота – как ватная паутина…

* * *

Когда задул ветер, хлопнув полуоткрытой дверью в коридор, Алан закрыл окно, и это движение возбудило в нем давно выпавшее в осадок желание закурить. Не курил он давно. Можно сказать – никогда, но это было бы прегрешением против истины: лет в пятнадцать, когда все мальчишки выкуривают первую сигарету, Алан – дело было, конечно, в школьном туалете – потянулся к пачке, которую держал в руке Джек из параллельного класса, и тот не только не возразил, но дал прикурить от своей сигареты. Перейдя тогда важную ступень взрослости, Алан затянулся, закашлялся, получил несколько дружеских, но довольно сильных ударов по спине и понял, что более неприятного ощущения не испытывал никогда.

Он бросил горевшую сигарету в мусорный бачок, вызвав небольшой, но дымный пожар, кем-то залитый водой из крана. Джек окинул Алана скептическим взглядом, хмыкнул, сказал: «Ничего, в первый раз со всеми так, привыкнешь», но Алан знал – следующего раза не будет.

И не курил. Не возражал, когда курили при нем. Дым не вызывал у него ни аллергии, ни неприятных (как он ожидал) ощущений, но провоцировал осознание бесконечности времени. Дым напоминал, что время нескончаемо, что оно было всегда и всегда будет. Рождались мысли, с работой не связанные, а, как говорят философы, экзистенциальные и словами не передаваемые. Слова-то Алан подобрать мог, а непередаваемыми они были потому, что никому передавать он их не хотел.

Но сейчас… Желание закурить, внезапное, как налетевший шквал и почему-то волнующее, как верхнее до, взятое когда-то Паваротти в стретте Манрико, оказалось неодолимым и, главное, почему-то естественным. Сигарет в комнате, конечно, не водилось, и Алан выглянул в коридор. В дальнем конце, у окна, беседовали о высоких материях Зарайски и Оберман, старый и молодой, оба струнные теоретики, придерживавшиеся диаметрально противоположных концепций во всем, кроме одного: оба не выносили сигаретного дыма.

Шла по коридору – спиной к Алану – доктор Ализа Армс, и это было хорошим знаком. Он знал, что доктор Армс покуривала, видел ее однажды с сигаретой в зубах. Алан догнал Ализу, поздоровался, получил в ответ улыбку и спросил, нет ли лишней сигареты.

– Вы курите, Алан? – удивилась Ализа. Ирландку по происхождению, ее часто принимали за китаянку из-за узкого разреза глаз. Казалось, она смотрит будто исподлобья и изучает собеседника, скрывая свои мысли: эффект, которого доктор Армс на самом деле не добивалась.

– Нет, – решительно отказался от такого предположения Алан.

– Тогда за… – Ализа оборвала себя на середине слова. Ее это не касается, верно? – Берите.

Алан вытянул сигарету и только после этого мучительно понял, что закурить сейчас же не получится. В Институте не курят, придется выйти, а снаружи ветер.

Правильно оценив его замешательство, Ализа взяла Алана под руку и повела к лестнице.

– Со мной тоже такое бывает, – сказала она доверительно. – Накатывает вдруг, надо непременно закурить. Сюда, Алан, входите.

Комнатка у лестницы, дверь в которую Алан много раз видел, но не замечал, полагая, что это кладовка, и ничего интересного там нет, оказалась узкой и изогнутой, как дымовая труба, с большим окном, выходившим в сторону фасада и автомобильной стоянки. Стол, несколько стульев, стерильно, как в больничной палате. Ализа распахнула окно, и Алан удивился тому, что ветер не стал вдувать в комнату теплый лежалый воздух. Ах да, подумал он, окно выходит на запад, а ветер – с востока.

Ализа опустилась на стул, кивнула Алану – садитесь, но он остался на ногах, привалился спиной к стене рядом с окном. Ализа протянула зажигалку, Алан прикурил, с непривычки только с третьего раза. Ализа смотрела, пытаясь – так ему показалось – широко раскрыть глаза, но у нее все равно не получилось.

– Я не подозревал, что в Институте есть комната для курения, – сказал Алан, с наслаждением вдохнув горячий дым. Он действительно ощутил наслаждение! Не удовольствие, а то, что называют сладостью бытия: боже, как давно он не курил! Сто лет! Не держал в зубах сигарету, не пускал в потолок кольца, следя, как дым расползается и создает фигуры Роршаха, в которых он всегда угадывал то, что ему хотелось угадать.

Ализа следила за выражением его лица с интересом и опаской. Алан выпустил дым и, сделав еще одну затяжку, сказал с удивлением, которого не смог скрыть:

– Я курил, Ализа. Я точно курил когда-то. Сигареты «Кент».

У Ализы были длинные женские сигареты «Вокс». Мужчины их, конечно, не признавали. Алан курил, неловко держа сигарету тремя пальцами, слишком громко вдыхая дым и неуклюже выдыхая. Если бы он когда-то держал в руке сигарету, то не был бы так неловок. Курение как езда на велосипеде – можно бросить, не курить десять лет, но пальцы помнят, какие движения совершали, вынимая сигарету из пачки, поднося ко рту, щелкая зажигалкой. Ализа это знала – сама бросала пару раз и начинала курить опять, когда сталкивалась с проблемой, разрешить которую без хотя бы пары затяжек представлялось невозможным.

– Вы не умеете курить, – заметила она.

– Вы правы! – воскликнул Алан. – Я говорю не о реальности, а об ощущениях и памяти.

– Ложная память?

– Не думаю. Ложная память, насколько я понимаю, возникает, если о чем-то много размышлять, представлять, убедить себя, будто нечто происходило на самом деле. И тогда воображаемое переходит в память – не из реальности, а из представлений о ней. Мозг не всегда понимает разницу.

– Вы читали Минда?

– Пролистал не так давно. Глубоко не вчитывался, времени вечно не хватает.

– Хорошая книга, – кивнула Ализа. – Мне ее в свое время зачитывал кусками бывший муж, когда мы спорили о том, нужно ли тратить время на сочинение научно-популярных книг. Дональд говорил, что это пустое занятие: либо автора все равно поймут неправильно, либо автор в погоне за простотой изложения исказит суть.

– Он биохимик, если мне память не изменяет?

– Эволюционный генетик. Видите, через дорогу корпус Шерман?

– Конечно. Дважды в день проезжаю мимо, а раз в неделю – пробегаю. Так вы… – Он помедлил, соображая, насколько прилично задать следующий вопрос. – Вы с ним согласны?

На самом деле спрашивал он о другом: встречается ли Ализа с бывшим мужем. Зачем ему знать?

– Отчасти. Популяризация – упрощение, с этим не поспоришь. А тратить ли на такое занятие личное время – не предмет для обсуждения, каждый сам решает.

– Значит, – задумчиво произнес Алан, – ложная память может возникнуть сама по себе, из-за того, что в мозгу нейроны сцепятся необычным образом?

– Очень упрощенно – да.

– Не знаю… Ализа, пока мы разговаривали, я вспоминал. То есть само вспоминалось, без моих усилий. Я сижу в глубоком кресле из черной кожи. Вытянул ноги – я никогда этого не делаю, – закинул ногу на ногу, – этого я не делаю тоже. На подлокотнике лежит пачка «Кента». Ясно помню надпись и изображение верблюда, могу описать с точностью до мелких деталей, хотите?

Ализа покачала головой.

– Достаю сигарету привычным жестом… Это ощущение… Ощущение, что никакого ощущения нет. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Пожалуй… Если что-то делаешь по привычке, то не задумываешься. Просто делаешь и можешь даже не помнить…

– Вот! Это не ложная память. Скорее вариант дежавю.

– С вами часто такое бывает? – с интересом спросила Ализа.

– Никогда не было…

Алан подержал недокуренную сигарету в руке, внимательно осмотрел и выбросил окурок в мусорную корзину, стоявшую под окном.

– Надо было погасить, – заметила Ализа. – Жест сразу выдает вас – курильщик никогда так не сделает. Может, ваш отец курил «Кент», и вы запомнили?

– Может, и курил. Мать мне об этом не говорила.

Ализа внимательно посмотрела на Алана, хотела задать вопрос, но промолчала. Незаданный вопрос, однако, повис в воздухе невидимым сигаретным дымом, и Алан ответил:

– Мама с ним рассталась за полгода до моего рождения.

– Сочувствую… Он…

– Нет. Он-то как раз предлагал пожениться, но у мамы суровый характер. Застала его с другой женщиной. Как я понимаю, не в пикантной ситуации. Но… Вы не знаете мою мать.

– Могу представить. Мне знакомы женщины подобного типа. Никаких компромиссов, да?

Алану не хотелось отвечать, он жалел, что начал этот разговор. Воспоминание явилось неожиданно, и он не успел удержать его в себе. Удачно затренькал телефон в нагрудном кармане, Алан извинился взглядом, достал аппарат и посмотрел на экран. Звонила Мария из секретариата.

– Добрый день, доктор Бербидж. Прошу прощения, что отрываю вас от работы.

– Я не… Впрочем, прощаю.

– С вами хочет поговорить репортер из «Научных новостей». Это интернет-портал, довольно популярный, как мне сказали.

У Алана появилось ощущение ожидаемой неприятности. Ничего еще не произошло, но построение фразы и тон, каким Мария ее произнесла, вызвали безотчетное отторжение.

– Если нужно интервью, – резко произнес Алан, – то, к сожалению, я очень занят.

– Жаль.

Алан подумал, что ответ получился излишне резким.

– Простите, Мария, – сказал он. – Я не хотел вас обидеть.

– Что вы, доктор Бербидж. Просто она приехала из Вашингтона специально, чтобы поговорить со специалистом по теории квантового многомирия.

– Она?

– Миссис Шерман. Что-то, связанное с сегодняшним сообщением о какой-то рукописи Эверетта. Она ведет на портале отдел физики.

Говорить с журналистом о формулах Эверетта Алан не хотел. Прежде всего нужно увидеть рукопись целиком, что вряд ли получится.

– Почему, – Алан сделал попытку избавиться от неприятного посещения, – она не связалась заранее?

– Не знаю, доктор Бербидж.

Да, это не входит в обязанности секретаря.

Ализа тронула Алана за рукав. Он поднял на нее взгляд. Она покачала головой, затем кивнула – это сбило Алана с мысли. Ализа советует принять журналистку? Или отказаться от встречи?

– Я знаю Лауру Шерман, – сказала Ализа. – Не лично, конечно. Читаю ее работы и несколько раз смотрела выступления в прямой трансляции. Хороший журналист, глупых вопросов не задаст.

«А лишнее паблисити вам не помешает», – дополнил ее взгляд.

Как раз паблисити было для Алана лишним. Хотя… Почему нет?

– Хорошо, Мария. Отправьте ее ко мне. Комната триста пятьдесят восемь.

– Я знаю, доктор Бербидж, – сухо сказала Мария. Это как раз входило в ее обязанности.

– Можно, – спросил Алан, спрятав телефон в карман, – взять еще одну сигарету?

Ализа протянула пачку, и Алан неловко вытянул сигарету. Незаданный вопрос Ализы читался во взгляде, и Алан сказал:

– Не уверен, что закурю. Не знаю.

Желание закурить стало больше.

– Идите, Алан, – сказала Ализа, – иначе женщина окажется перед закрытой дверью.

Может, это было бы к лучшему?

– Кстати, – сказала Ализа ему вслед, – Лорис будет в четыре часа у себя в комнате рассказывать о расчете поляризации хокинговского излучения для вращающейся черной дыры. Он таки добил эту задачу. По его словам. Вы придете, Алан?

Алан задержался на пороге. Лорис и двое его докторантов занимались проблемой аномальной поляризации четвертый месяц, время от времени профессор собирал коллег, желавших подискутировать, и рассказывал о результатах.

– Постараюсь.

Он держал сигарету в руке и не знал, что с ней делать. Положить в карман? Сомнется. Что делают курильщики, взяв сигарету? Естественно, закуривают. Но ведь не сейчас и не здесь. В коридоре Алан положил сигарету на край мусорной корзины и пошел к себе. С полдороги вернулся, взял сигарету и сунул в рот. Подумал, что выглядит смешно, ну и ладно.

* * *

Лаура поднялась на третий этаж и пошла вдоль коридора, с удивлением рассматривая номера на дверях. Номера шли не последовательно, а подчинялись, похоже, какой-то числовой зависимости, которую Лаура не смогла понять, как не поняла и смысл такой нумерации. Навстречу шел хмурый мужчина в джинсах и цветастой рубашке. Лет тридцати, наверняка физик. Чужие здесь не ходят. Скорее всего.