Текст книги "Материалы для биографии А. С. Пушкина"

Глава XIX

«Галуб» и «Путешествие Онегина»: Программа «Галуба». – Посмертные названия, данные его (Пушкина) произведениям издателями. – В «Галубе» первое проявление эпического настроения. – Анализ «Галуба». – О выпущенной странице в «Путешествии в Арзрум», где говорился о значении христианской проповеди для диких племен. – Вторая программа «Галуба». – В декабре 1829 г. начаты первые строфы VIII главы «Онегина», которая заключала в себе странствование Онегина. – Как писался «Онегин». – Пропущенные строфы. – Перечень глав с хронологическими указаниями. – Связь идеи «Демона» с I главой «Онегина» по рукописи. – Неизданные стихи «Мне было грустно, тяжко, больно…». – Отрывок из «Странствований Онегина», помещенный в «Московском вестнике» 1827 г. – Заметка об этой выдержке. – «Онегин» в производительном отношении столько же замечателен, как и в художественном.

По возвращении своем в С.-Петербург Пушкин приступил к новой поэме «Галуб»[191]191
  Заглавия некоторых произведений Пушкина, особенно тех, которые явились после смерти его, придуманы издателями его сочинений. К числу таких принадлежат «Галуб» и «Русалка», не имевшие у автора нашего никакого обозначения. Название «Галуб» дано «Современником» 1837 года и, по нашему мнению, не совсем счастливо. Поэма должна бы назваться скорее «Тазитом», именем настоящего своего героя{836}836
  В современных изданиях название переменено на «Тазит», иначе читается и имя отца героя: «Гасуб» вместо «Галуб». Пушкин работал над этой незавершенной поэмой в конце 1829 – начале 1830 года.


[Закрыть]. В позднейших лирических произведениях встречается то же. Стихотворение «Лицейская годовщина» («Была пора, наш праздник молодой…») названо так «Современником» 1837 г. по отсутствию заглавия у самого автора, но пьеса должна бы скорее именоваться «19 октября 1836 года». Притом же она причислена журналом к трем последним стихотворениям Пушкина, вместе с пьесами «Опять на родине» и «Молитва»{837}837
  Речь идет о стихотворениях «…Вновь я посетил…» и «Отцы пустынники и жены непорочны…» (написано 22 июля 1836 года).


[Закрыть]. Тут есть важная ошибка. Стихотворение «Опять на родине» в рукописи имеет пометку: «26 сентября 1835 года», стало быть, написано за 16 с лишком месяцев до смерти автора, к последним стихотворениям принадлежать не может и нарушает вместе с тем истину всего заглавия, данного «Современником» (см. примечания к пьесе).


[Закрыть]. Правда, в это время набросал он только программу ее и первый очерк; он принялся снова за поэму после долгого промежутка времени, который с достоверностью определить нельзя, но который полагать можно в 3 или 4 года, да и тогда еще оставил он новое произведение свое без окончания и отделки. Все это объясняется теперь направлением, какое стала принимать творческая способность Пушкина в последние годы его жизни. «Галуб» был первым и еще не совсем ясным проблеском эпического настроения духа, поражающего в Пушкине особенно с 1833 года. Поэма осталась в отрывке, потому что не вполне еще установилось самонаправление автора. Изложение ее программы пояснит наши слова, но скажем наперед, что Кавказ и в это время был поводом к новым соображениям для поэта, как за 9 лет перед тем.

Поэма навеяна историческим горным хребтом, но в этот раз Пушкин взял героя из самой среды племени, населяющего его. Тазит, может быть, одной беглой чертой связывается с европейским миром: поэт вскользь упоминает, что это ребенок, неизвестно где найденный; но затем герой поэмы уже составляет часть того народа, с которым вскоре начинает расходиться в характере и в требованиях нравственной природы. Поэт даже и не описывает, как это случилось, какой цепью мыслей приведен он был к разноречию с своим племенем:

 
Как знать? Незрима глубь сердец!
В мечтаньях отрок своеволен,
Как ветер в небе…
                           Но отец
Уже Тазитом недоволен.
 

Такое молчание есть замечательная черта силы творческого соображения. Пушкин не останавливается над тайной работой духа, неуловимой, как подземная, скрытая работа природы. Он тотчас переходит к описанию трех дней отсутствия Тазита из отцовского дома и с первых стихов уже вполне выражает в чудной картине неспособность Тазита к так называемым доблестям племени: мщению, жажде корысти и наконец отвращение его от всей нравственной основы народного существования единокровных. Сцены между Тазитом и отцом принадлежат к разительнейшим сценам драматического искусства. Отвергнутый отцом, Тазит ищет любви и сватается за дочь одного чеченца. На этом месте отрывок кончается, но уже читатель предвидит неуспех дела: Тазит выступил из принятого круга понятий и войти снова в общую жизнь народа не может. В том виде, в каком дошла до нас поэма, читатель остается в совершенном недоумении, где и какой исток найдет вся эта тревога мощной души, пробужденной к истине, чем и когда может завершиться эта неожиданная драма? Программа отвечает на вопрос и сообщает настоящее слово поэмы, ее истинную мысль: вся драма должна была объясниться и закончиться христианством. Вот как составлена программа у Пушкина:

«Обряд похорон.

Уздень{365}365
  Уздени – воины, находившиеся при князьях, вассалы.


[Закрыть] и меньшой сын.

I день (отутствия Тазита). Лань – почта – грузинские купцы.

II день. Орел – казак.

III день. Отец его гонит».

По обыкновению, Пушкин в точности следует своей программе, изменив только некоторые события в днях отсутствия Тазита из отцовского дома, что читатель легко заметит, но затем уже программа говорит:

«Юноша и монах.

Любовь отвергнута.

Битва и монах».

Оба раза слово, означающее инока, проводника мира и благовестия, подчеркнуто в рукописи: он и действительно должен был завершить благодатное дело сердца и обстоятельств. К нему-то исподволь, но с замечательной твердостью руки, ведет поэт героя своего с самого начала. Здесь останавливаемся из опасения впасть в произвольные толкования и догадки; но полагаем, что немногих слов наших достаточно для показания, какой обширный круг должна была захватить поэма, навеянная Пушкину Кавказом, и чем она могла кончиться. Если принять в соображение одну жаркую страницу, написанную Пушкиным в своем «Путешествии в Арзрум» и выпущенную неизвестно почему, где он говорит о значении вообще христианской проповеди для диких племен, то даже представляется возможность думать, что просветленный и умиротворенный Тазит является снова между народом своим в качестве учителя и, по всем вероятиям, искупительной жертвы… Начиная с Шатобриана{366}366
  Речь идет в первую очередь о повестях Шатобриана «Атала» (1801) и «Рене» (1802).


[Закрыть], европейские литературы нередко представляли нам развитие той же мысли, какая преобладает в поэме Пушкина; но верность характеру, местности и нравственным типам края, истина и трагическое величие сделали бы ее, вероятно, явлением совершенно другого рода и непохожим на предшествовавшие образцы[192]192
  В тетрадях Пушкина отыскана еще и вторая программа «Галуба», которая показывает, что Тазит был уже христианином еще в ауле своего отца. Иногда кажется, из сличения обеих программ, что поэт имел двоякое намерение в отношении своего героя. По первой можно предполагать, что он хотел сделать инока орудием его просветления; по второй, что сам инок или миссионер, упоминаемый в ней, есть Тазит, решившийся на распространение христианства в собственной своей родине{838}838
  Возражения на это предположение Анненкова см. в работе: Турчанинов Г. К изучению поэмы Пушкина «Тазит». – РЛ, 1962, № 1, с. 39–40.


[Закрыть].
  1. Похороны.
  2. Черкес-христианин.
  3. Купец.
  4. Раб.
  5. Убийца
  6. Изгнание.
  7. Любовь.
  8. Сватовство.
  9. Отказ.
  10. Миссионер.
  11. Война.
  12. Сражение.
  13. Смерть.
  14. Эпилог.
  Довольно любопытно, что по мере исполнения программы Пушкин зачеркивал в ней номера, соответствовавшие частям поэмы, уже написанным. Так зачеркнуты были семь первых цифр программы. Остались нетронутыми семь других. Цифры эти и следовало еще обратить в живую речь и поэтические образы.


[Закрыть].

В Петербурге же начата и первая строфа 8 главы «Онегина»{367}367
  По первоначальной нумерации Пушкина (см. с. 215) – девятой главы.


[Закрыть], именно 24 декабря 1829 г. Строфы «Онегина» писались вразбивку и ложились в естественный свой порядок уже по окончании каждой главы. Этим обстоятельством изъясняется множество пропущенных строф в «Онегине», обозначенных только римскими цифрами. Некоторые из них действительно были выкинуты, но немало есть и таких, которые совсем не были написаны, а если и существовали, то единственно в памяти поэта. Пустые места, оставляемые ими в романе, обозначались римскими цифрами, и цифры эти служили, таким образом, скрытной связью между строфами. Много примеров подобной работы вразбивку находим в рукописях Пушкина. Рукописи же его дополняют и тот небольшой, но весьма занимательный листок, где сам автор делает обзор своему роману с показанием времени происхождения глав и порядка, какой он хотел сообщить им при полном издании. Порядок был, однако ж, изменен в 1833 г., когда «Онегин» действительно вышел вполне. Вот листок наш:

«Онегин»

«Часть первая. Предисловие.

I песнь. – Хандра, Кишинев. Одесса.

II – Поэт. Одесса. 1824.

Ш – Барышня. Одесса. Михайловское. 1824.

Часть вторая.

IV песнь. Деревня. Михайловское. 1825.

V – Именины. Мих. 1825. 1826.

VI – Поединок. Мих. 1826.

Часть третья.

VII песнь. Москва. Москва. Мих. С.-Пб. Маленники. 1827. 1828.

VIII – Странствие. Москва, Павл. Болдино, 1829{368}368
  См. прим. 5 к гл. XVIII.


[Закрыть].

IX – Большой свет. Болдино. Примечания».

Известно, что в Болдине в 1830 году кончена последняя глава (девятая) «Онегина», и Пушкин в конце своего листка номечает весь итог времени, употребленный на его создание:

Кишинев 1823 года, 9 мая.

Болдино 1830 года, 25 сентября.

–

7 лет, 4 месяца, 17 дней.

Как ни положительно указание цифр в документе, но он еще не может быть принят без оговорки. Составляя его, Пушкин имел в виду издание романа для публики и сообщил главам хронологическую последовательность, какой они не имеют в рукописях. Сличая последние с печатным текстом, мы видим, что все песни пополняются одна другой: строфы 1825 года переходят в строфы 1826 и т. д. Один пример из этой расстановки поэтического труда, уже после его окончания, будет достаточен для читателей. Нынешняя осьмая глава романа была девятой в рукописи, а настоящая осьмая – «Странствие Онегина» – выпущена автором. Строфы этой главы, однако же, составили порядочную часть нынешней 8-й главы или «Большого света». Таким образом, указание документа, приведенного нами, что «Странствие Онегина» написано в 1829, а «Большой свет» в 1830 году, не имеет строгой математической точности. Переходя к отдельным строфам, мы замечаем то же. Строфа, например, печатной 8 главы:

 
В те дни, когда в садах лицея
Я безмятежно расцветал… —
 

написана, как было уже сказано, 24 декабря 1829, а последующие за ней строфы X, XI, XII помечены в рукописях тремя месяцами ранее, именно 2-м числом октября; другими словами, они написаны еще прежде первой строфы. Поэт, как видим, предоставил совершенную свободу вдохновению своему и заключал его в определенную раму уже по соображениям, являвшимся затем. Даже время окончания «Онегина», показанное Пушкиным в Болдине 1830 года, не совсем точно: он дополнял или, может быть, переправлял последнюю главу «Онегина» еще в 1831 году, в Царском Селе. Письмо Онегина к Татьяне помечено в рукописи: «5 октября 1831». Правда, в Болдине написаны годом ранее, 25 сентября, четыре окончательные строфы «Онегина», но тут мы опять видим работу наизворот. Спустя год Пушкин создал звено, которое должно было предшествовать им. Всего любопытнее, что некоторые места «Онегина» перенесены в другие сочинения его или сделались черновыми оригиналами отдельных стихотворений. Нам уже известно, в каких близких, родственных отношениях находится пьеса «Демон» с «Кавказским пленником», но об ней есть намек и в первой главе «Онегина». При описании своего знакомства с героем романа в Петербурге Пушкин прибавляет в рукописи:

 
Мне было грустно, тяжко, больно…
Но, одолев мой ум в борьбе,
Он сочетал меня невольно
Своей таинственной судьбе;
Я стал взирать его очами:
С его печальными речами
Мои слова звучали в лад…{369}369
  Приведенный отрывок находится в черновой рукописи второй главы; в точности неизвестно, связан ли он с «Евгением Онегиным».


[Закрыть]
 

Синтаксическая ошибка в четвертом стихе доказывает, что ото не более как беглая, черновая заметка, но она содержит основную мысль «Демона» и важна еще для нас сознанием Пушкина, что представляемый им идеал действовал болезненно на него самого. Действительно, в жизни поэта влияние подобной личности могло быть только минутным, скоропреходящим случаем. В той же первой главе мы находим одно недописанное четверостишие, перенесенное потом в «Графа Нулина»:

 
Так резвый баловень служанки,
Анбара страж, усатый кот
За мышью крадется с лежанки,
Протянется…… идет ….
 

Место относится к XI строфе{370}370
  К XIV строфе.


[Закрыть]. Мы еще будем говорить подробнее о черновом, рукописном «Онегине». Есть даже печатное свидетельство этого способа создания. Несколько строф выпущенной 8 главы напечатаны были в «Московском вестнике» 1827 года, № VI, под названием «Одесса». Таким образом, «Странствие Онегина», может быть, написано еще в 1826 году, вместе с 6-й главой романа{371}371
  Описание Одессы написано в 1825 году в Михайловском.


[Закрыть]. Заметка к этой выдержке из романа не менее любопытна. В журнале было оговорено в скобках: «Из 7 главы «Онегина». Так, Пушкин в это время еще не знал даже о содержании будущих песен своей поэмы: седьмая глава «Онегина» наполнена портретом Татьяны, отъездом ее в Москву и описанием Москвы. Кроме всех других качеств, «Евгений Онегин» есть еще поистине изумительный пример способа создания, противоречащего начальным правилам всякого сочинения. Только необычайная верность взгляда и особенная твердость руки могли при этих условиях довершить первоначальную мысль в таком единстве, в такой полноте и художнической соразмерности. Несмотря на известный перерыв (выпущенную главу), нет признаков насильственного сцепления рассказа в романе, нет места, включенного для механической связи частей его. Из всех произведений Пушкина «Евгений Онегин» наиболее понятен иностранцам, которых поражают прелесть его развязки, теплота его чувства и, особенно, мастерство и грация основного его рисунка. Последнее делается для нас вдвойне замечательным после всего сказанного. Оставляем на время знаменитое произведение Пушкина; мы скоро возвратимся к нему еще с другими подробностями.

Глава XX

Значение первой половины 1830 г. в жизни поэта, история его сношений с братом Л.С. Пушкиным: Декабрь 1829 г. – Мысль о смерти, стихотворение «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». – Выпущенная строфа из него и его значение. – Прогулка пешком в Царское Село и неизданное стихотворение «Воспоминаньями смущенный…». – Значение стихотворения. – Пушкину 30 лет. – Новое настроение духа в его произведениях. – «Ответ анониму», близость семейной жизни. – Отношения к брату Льву. – Братская любовь поэта, неизданные стихи «Брат милый…». – Французское напутственное письмо к брату при вступлении его в свет. – Русские письма А. Пушкина к брату в 1822 г., укор за употребление французского языка. – Нежные письма к брату тогда же. – Он делает брата редактором своих стихотворений. – письмо к брату в 1823 г. о различных стихах, напечатанных в «Полярной звезде» 1823 г. – Препоручения всех возможных родов. – Письмо 1824 г. о доставлении «Эды», «Русской старины», «Талии», спора между Дмитриевым и князем Вяземским, «Чернеца» Козлова, высокое мнение о последнем. – Продолжение переписки, заметка о Хмельницком. – Заметка о наводнении 1824 г. – Черты сострадания в Пушкине. – Переписка с братом об издании первой главы «Онегина» в 1825 г. – Переписка о переменах в стихах «Онегина». – Мысль о втором издании «Кавказского пленника», предупрежденная самовольным изданием г. Ольдекопа при переводе его на немецкий язык. – Как врат Лев смотрел на стихи и на авторские комиссии поэта. – Как качались литературные связи с Плетневым. – Пушкин поручает Плетневу издание своих сочинений. – Лев Пушкин и Плетнев издатели их. – первый оказывается неисправным комиссионером. – Укор брату за равнодушие и. легкомыслие в делах. – Замечание Пушкина о повести Погорельского «Лафертовская маковница». – Отношение Пушкина к брату Льву после 1825 г. – Возвращение к биографии. – Стихи Гульянова, писанные в июне 1830 г. и вызвавшие стихотворение «Ответ анониму». – 1830 г. и разница в настроении в двух его полотнах. – Беспокойное искание цели существования в первой его половине. – Желание ехать за границу и определиться в Китайскую миссию. – Стихи об этом и примеры, как большая часть произведений его вызвана жизнью.

Замечательно, что в среде этой живой деятельности, в цвете сил и таланта, мысль о смерти стала мелькать перед глазами Пушкина с неотвязчивостию, которая так превосходно выражена в стихотворении «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» и проч., написанном «26 декабря 1829 года». Оно имеет пометку: «С.-Петербург, 3 часа, 5 минут», и одна строфа его, выпущенная впоследствии, еще сильнее подтверждает общую мысль поэта:

 
Кружусь ли я в толпе мятежной,
Вкушаю ль сладостный покой,
Но мысль о смерти неизбежной
Везде близка, всегда со мной.
 

В середине самого стихотворения есть еще одна недоделанная строфа, из которой ярко выходят два стиха, содержащие темное предчувствие:

 
Но не вотще меня знакомит
С могилой ясная мечта…
 

Известно, что эта пьеса кончается радостным примирением с законами, положенными природе и человеку; но предчувствия обманули Пушкина. Еще целых 8 лет жизни с ее наслаждениями и с ее горем назначала ему судьба, но стихотворение само по себе остается как памятник особенного душевного состояния поэта. Часто и часто возвращался он к самому себе в эту эпоху и всегда с грустной мыслию. Усталое, неудовлетворенное чувство, жизнь, разобранная на множество целей, беспрестанно откидывали его к прошлому и к собственному сердцу. Голос, которым он говорил в эти минуты тайного расчета с самим собою, поразителен скорбью, жаром и глубокой поэзией души. Одной из таких чудных песен проводил он и 1829 год, предпоследний год холостой своей жизни.

Пушкин, как известно, был неутомимый ходок и иногда делал прогулки пешком из Петербурга в Царское Село. Он выходил из города рано поутру, выпивал стакан вина на Средней Рогатке и к обеду являлся в Царское Село. После прогулки в его садах он тем же путем возвращался назад. Может быть, в одно из таких путешествий задуманы были «Воспоминания в Царском Селе», помеченные в тетради его: «Декабря 1829 года. С.П. Б.» Только значительный навык, приобретенный нами в разборе его рукописей, помог нам списать в точности и сохранить это драгоценное во многих отношениях стихотворение.

 

ВОСПОМИНАНИЯ В Ц<АРСКОМ> С<ЕЛЕ>

       Воспоминаньями смущенный,
       Исполнен сладкою тоской,
Сады прекрасные, под сумрак ваш священный
       Вхожу с поникшею главой!
Так отрок Библии – безумный расточитель —
До капли истощив раскаянья фиал,
Увидев наконец родимую обитель,
       Главой поник и зарыдал!
 
 
       В пылу восторгов скоротечных,
       В бесплодном вихре суеты,
О, много расточил сокровищ я сердечных
       За недоступные мечты!
И долго я блуждал, и часто, утомленный,
Раскаяньем горя, предчувствуя беды,
Я думал о тебе, приют благословенный.
       Воображал сии сады!
 
 
       Воображал сей день счастливый,
       Когда средь них возник лицей
И слышал…[193]193
  Точки везде замещают неразобранные стихи. Просим читателей не забывать этого и при других выписках наших.


[Закрыть] снова шум игривый,
       И видел вновь семью друзей!
Вновь нежным отроком, то пылким, то ленивым,
Мечтанья смутные в груди моей тая,
Скитался по лугам, по рощам молчаливым…
       Поэтом … забывался я!
 
 
       И славных лет передо мною
       Являлись вечные следы:
Еще исполнены великою женою
       Ее любимые сады!
Стоят населены чертогами, столпами,
Гробницами друзей, кумирами богов,
И славой мраморной, и медными хвалами
       Екатерининых орлов!
 

14 Декабря 1829. С.-Петербург.

Уже написав стихотворение, Пушкин снова возвращается к нему и добавляет его новой строфой:

 
       Садятся призраки героев
       У посвященных им столпов;
Глядите: вот герой, стеснитель ратных строев,
       Перун кагульских берегов!{372}372
  Речь идет о графе П.А. Румянцеве-Задунайском, одержавшем в ходе русско-турецкой войны 1768–1774 годов победу при Кагуле.


[Закрыть]
Вот, вот могучий вождь полунощного флага,
Пред кем морей пожар и плавал, и летал!{373}373
  Граф А.Г. Орлов-Чесменский; в морском сражении под Чесмой (1770) русский флот под его командованием поджег турецкую эскадру.


[Закрыть]
Вот верный брат его, герой Архипелага{374}374
  Участник боя при Чесме Ф.Г. Орлов.


[Закрыть],
       Вот наваринский Ганнибал!{375}375
  И.А. Ганнибал, взявший в 1770 году турецкую крепость Наварин.


[Закрыть]
 

Вся строфа эта действительно необходима была для завершения пьесы, но и с ней еще оно представляет, как легко заметить, первый, невыправленный очерк – слабую тень того, чем оно могло бы сделаться, если бы художнический резец прошел еще раз по нем. Однако же и в том виде, в каком имеем его, оно еще дорого по истине чувства, по задушевному голосу, пробегающему в первых двух его строфах. Так провожал Пушкин последний год молодости своей: ему уже было 30 лет, и три четверти жизни для него промчались.

Совсем другие звуки, совсем другое настроение духа является в стихотворениях Пушкина следующего, 1830, года. Вспомним превосходную его пьесу «Ответ анониму»:

 
О кто бы ни был ты, чье ласковое пенье
Приветствует мое к блаженству возрожденье, —
 

которое с глубокой жалобой на участь поэта, покупающего внимание публики ценою собственных горьких дум и страданий, содержит намек на обстоятельство, переменившее как жизнь Пушкина, так и течение его мыслей{376}376
  Подразумевается предстоящая женитьба поэта.


[Закрыть]. «Но счастие поэта, – говорит он в конце своего превосходного стихотворения, —

 
Меж ними не найдет сердечного привета,
Когда боязненно безмолвствует оно…»
 

Для Пушкина наступило то счастие, о котором, по свидетельству покойного Льва Сергеевича Пушкина, всегда мечтал поэт наш, – счастие семейной жизни. Кстати сказать здесь, что дружеское расположение поэта к Льву Сергеевичу началось весьма рано и долго продолжалось. Как старший в семье, Александр Сергеевич часто обращался к брату с советами, деятельною помощью, иногда выговорами и упреками, в которых чувство нежности и любви, может быть, выражалось еще сильнее, чем в положительном изъявлении его. Для брата своего, при вступлении его в свет, Александр Сергеевич написал длинное наставление, которое, может быть, составляет лучшую характеристику как нравов времени, так и его собственного душевного состояния в эпоху пребывания на юге России. Тогда же, именно из Кишинева, умолял он Дельвига принять молодого Льва Сергеевича под свое покровительство, как мы уже знаем из письма к первому от 23 марта 1821 года. Но так как почти ни одно чувство не проходило в душе Пушкина без поэтического отзвука, то в бумагах его сохранилось небольшое стихотворение, может быть и оконченное позднее, но нам доставшееся в отрывке:

 
Брат милый! отроком расстался ты со мной;
В разлуке протекли медлительные годы:
Теперь ты юноша и полною душой
Цветешь для радостей, для света, для свободы.
Какое поприще отверзлось пред тобой!
Как много для тебя восторгов, наслаждений,
И сладостных забот, и милых заблуждений…{377}377
  Отрывок датируется 1823 г.


[Закрыть]
 

Да позволено нам будет остановиться на несколько минут. В жизни Пушкина струна братской привязанности звучала сильно, и нельзя покинуть ее без внимания; но для изложения дела следует возвратиться опять к страннической жизни поэта на юге России и к пребыванию его в деревне в 1824–1825 годах.

Мы можем привести несколько строк из того дружеского письма, о котором упомянули выше и которым Александр Сергеевич напутствовал брата при вступлении его в свет. Оно писано по-французски и в целом представляет систему, изложенную очень остроумно, но весьма мало сходную с правилами самого автора ее, когда установился его взгляд на предметы. Система эта просто была модный лоск того времени, которым прикрывались старые и молодые люди для эффекта. Вот что извлекаем из письма:

«Vous êtes dans l’âge où 1'on doit songer â la carrière que 1'on doit parcourir. Je vous ai dit les raisons, pourquoi 1'état militaire me parait préférable à tous les autres. En tout cas vetre conduite va décider pour longtemps de votre réputation et peut-être de votre bonheur.

Vous aurez affaire à des hommes que vous ne connaissez pas encore… Ne les jugez pas par votre coeur, que je crois noble et bon, et qui de plus est encore jeune… Soyez froid avec tout le monde. La familiarité nuit toujours, mais surtout gardez-vous de vous у abandonner avec vos supérieurs, quelques soient leurs avances… Point de petits soins… Défiez-vous de la bien-veiilance, dont ovus pouvez être susceptible. Les homines ne la comprennent pas et la prennent volontiers pour de la bassesse, toujours charmés de juger les autres par euxmêmes… N'acceptez jamais de bienfaits. Un bienfait pour la plupart du temps est une perfidie. Point de protection, car elle asservifc et dégrade. J'aurais voulu vous prémunir centre les séductions de l'amitié, mais je n'ai pas le courage de vous endurcir l'âme dans l'âge de ses plus douces illusions… N'oubliez jamais 1'offense volontaire… Peu ou point de paroles et ne vengez jamais l'injure par l'injure… Si l'état de votre fortune ou bien les circonstances ne vous permettront pas de briller, ne tâchez pas de pallier vos privations. Affectez plutôt l'excès contraire. Le cynisme dans son âpreté en impose à la frivolité de l'opinion, au lieu que les petites friponneries de la vanité nous rendent ridicule et méprisables. N'empruntez jamais; souffrez plutôt la misère. Croyez qu'elle n'est pas aussi terrible qu'onse la peint et surtout que la certitude, où 1'on peut se voir d'être malhonnete ou d'être pris pour tel. Un jour vous entendrez ma confession; elle pourra coûter à ma vanité, mais ce n'est pas ce qui m'arréterait lorsqu'il s'agit de l'ntérêt de votre vie»[194]194
  «Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры. Я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае, твое поведение надолго определит твою репутацию и, может быть, твое благополучие.
  Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь… Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо… Будь холоден со всеми. Фамильярность всегда вредит, особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой… Не проявляй услужливости… Обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать. Люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе… Никогда не принимай одолжений. Одолжение чаще всего – предательство. Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает. Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить твою душу в пору наиболее сладких иллюзий… Никогда не забывай умышленной обиды… Будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление… Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений. Скорее избери другую крайность. Цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения. Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду. Поверь, она не так ужасна, как кажется, и во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым. Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь; она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идет о счастии твоей жизни» (франц.). – Ред.


[Закрыть].{378}378
  Письмо к Л.С. Пушкину (сентябрь (после 4) – октябрь (до 6) 1822 г., Кишинев).


[Закрыть]

Письмо это было послано из Кишинева в Петербург, где тогда находился Лев Сергеевич Пушкин, и замечательна, что не только мысли, изложенные в нем, были чужды природе самого поэта, как скоро увидим, но он даже не любил французской формы в братской и дружеской переписке. Вот что писал он из того же Кишинева к молодому брату от 24 января 1822 года:

«Сперва хочу с тобой побраниться. Как тебе не стыдно, мой милый, писать полурусское, полуфранцузское письмо: ты не московская кузина. Во-вторых, письма твои слишком коротки: ты или не хочешь, или не можешь мне говорить откровенно обо всем. Жалею. Болтливость братской дружбы была бы мне утешением. Представь себе, что до моей пустыни не доходит ни один дружеский голос, что друзья мои как нарочно решились оправдать элегическую мою мизантропию – и это состояние несносно…» Вероятно, еще ранее Пушкин уже обращал внимание брата на неприятную смесь языков в его письмах: «Здравствуй, Лев! Не благодарю тебя за письмо твое, потому что ты мне дельного ничего не говоришь. Я называю дельным все то, что касается до тебя. Пиши ко мне, покамест я еще в Кишиневе. Я тебе буду отвечать со всевозможною болтливостию и пиши мне по-русски, потому что, слава богу, с моими… друзьями я скоро позабуду русскую азбуку. Если ты в родню, так ты литератор (сделай милость, не поэт). Пиши же мне об новостях нашей словесности. Что такое «Сотворение мира» Милонова?{379}379
  «Сотворение мира» – неизвестная в печати поэма М.В. Милонова, над которой автор работал незадолго до своей смерти в 1821 году.


[Закрыть] Что делает Катенин? Он ли задавал вопросы Воейкову в «Сыне отечества» прошлого года?{380}380
  См. с. 84.


[Закрыть] Кто на ны? «Черная шаль» тебе нравится – ты прав, но ее ч<ерт> знает как напечатали[195]195
  Смотри в примечаниях наших к этому стихотворению.


[Закрыть].{381}381
  Стихотворение Пушкина «Черная шаль» (1820) было опубликовано в СО (1820, № 15) с ошибками, вследствие чего поэт перепечатал его позднее в журнале «Благонамеренный» (1821, № 10).


[Закрыть] Кто ее так напечатал?..»{382}382
  Письмо от 27 июля 1821 года.


[Закрыть] После этих двух писем получен был новый ответ Льва Сергеевича, который, как видно, остался недоволен замечаниями брата. Поэт возражает шутливо и снисходительно, но вместе с признаками горячей, истинно братской любви к молодому человеку! «Ты на меня дуешься, милый: нехорошо. Пиши мне, пожалуйста, и как тебе угодно – хоть на шести языках: ни слова тебе не скажу. Мне без тебя скучно. Что ты делаешь? В службе ли ты? Пора, ей-богу, пора. Ты меня в пример не бери. Если упустишь время, после будешь тужить… Тебе скажут: учись, служба не пропадет. Конечно, я не хочу, чтоб ты был такой же невежда, как <В.И. Козлов>, да ты и сам не захочешь. Чтение – вот лучшее учение. Знаю, что теперь не то у тебя на уме, но все к лучшему.

Скажи мне – вырос ли ты? я оставил тебя ребенком, найду молодым человеком. Скажи – с кем из моих приятелей ты знаком более? Что ты делаешь? Что ты пишешь?.. Что мой «Руслан»? Не продается? Дай знать. Если же Слёнин купил его, то где же деньги? А мне в них нужда. Каково идет издание Б<естужева>?{383}383
  Имеется в виду альманах Бестужева и Рылеева «Полярная звезда».


[Закрыть] Читал ли ты мои стихи, ему посланные? Что «Пленник»?{384}384
  «Кавказский пленник», пропущенный цензурой в июне 1822 года, вышел в августе.


[Закрыть] Радость моя! Хочется мне с вами увидеться: мне в Петербурге дело есть; не знаю – буду ли к вам, а постараюсь. Мне писали, что Батюшков помешался – быть нельзя{385}385
  В 1822 году у К.Н. Батюшкова явно обнаружились признаки душевной болезни.


[Закрыть]. Уничтожь это вранье… Отвечай мне на все вопросы, если можешь – и поскорее. Пригласи Дельвига и Баратынского…»{386}386
  Письмо от 21 июля 1822 года.


[Закрыть]

Оставляя в стороне смешение языков, которому не чужд был и сам Александр Сергеевич в своих заметках для памяти, как мы видели, скажем, что молодой Лев Пушкин имел еще родственную черту с поэтом. Он обладал счастливой памятью и хорошим почерком. Оба эти качества сделали его привилегированным комиссионером поэта по части переписки стихотворений, исправления их и отдачи в журналы и альманахи. В такой должности и находился он действительно с 1821 по 1825 год, живя почти постоянно в Петербурге, между тем как другой брат его был вдалеке от столицы. Мы уже имели случай много раз в продолжение нашего труда черпать сведения и подробности из тогдашней переписки их. Приведем здесь еще несколько выдержек из нее для лучшего показания тех дружеских, коротких отношений, какие установились между обоими братьями с самого начала жизни.

По получении альманаха «Полярная звезда» 1823 г., где помещено было стихотворение Александра Сергеевича «К Овидию», помеченное там только двумя звездочками, его же пьеса «Мечта воина»{387}387
  Название стихотворения «Война» при первой публикации.


[Закрыть], элегия Гнедича «Тарентинская дева» и несколько пьес Дельвига, поэт наш беседует из Кишинева с братом о себе и других в таком удивительно простодушном и нежном тоне:

«Благоразумный Левинька! Благодарю за письмо. Жалко, что прочие не дошли. Пишу тебе, окруженный деньгами, афишками, стихами, прозой, журналами, письмами – и все то благо, все добро. Пиши мне о Дидло, об черкешенке Истоминой{388}388
  В балете Дидло «Кавказский пленник» (постановка 1823 года) Истомина исполняла партию Черкешенки.


[Закрыть], за которой я когда-то волочился, подобно Кавказскому Пленнику. Б<естужев> прислал мне «Звезду»… Каковы стихи «К Овидию»? Душа моя! И «Руслан», и «Пленниц» – все дрянь в сравнении с ними. Ради бога, люби две звездочки: они обещают достойного соперника знаменитому Па<нае>ву, знаменитому <Рылееву> и прочим знаменитым нашим поэтам. «Мечта воина» привела в задумчивость воина, что служит в иностранной коллегии и находится ныне в бессарабской области[196]196
  Пушкин говорит о себе. Далее следуют у него заметки об ошибках альманаха. Действительно, там было напечатано: «Огни врагов, их чуждое призванье» вместо «взыванье»; «ничто не заглушит моих тревожных дум» вместо «…привычных дум». Стих «Воспоминание и брата и друзей», напечатанный в альманахе так: «Воспоминанье и братьев и друзей», показывает, что в эпоху сочинения пьесы «Война» (1821) Пушкин думал о брате, как о предмете, дорогом его сердцу наравне с священным сердца жаром, высокими стремлениями и волнениями творческих дум. Дальнейшее развитие нашего языка не подтвердило мнения Пушкина о нелепости тревожных дум


[Закрыть]. Эта «Мечта» напечатана с ошибочного списка: «призванье» вместо «взыванье», «тревожных дум», слово, употребляемое знаменитым Р<ылеевым>{389}389
  Очевидно, исправление на «тревожные думы» сделано Рылеевым – издателем ПЗ.


[Закрыть], но которое по-русски ничего не значит; «Воспоминание и брата и друзей» – стих трогательный, а в «Звезде» просто плоский. Но все это не беда, были бы деньги. Я рад, что Глинке полюбились мои стихи; это была моя цель…{390}390
  Пушкин имеет в виду свое послание к Ф.Н. Глинке «Когда средь оргий жизни шумной…» (1822).


[Закрыть] Гнедич перебивает у меня лавочку:

 
Увы! Напрасно ждал тебя жених печальный…[197]197
  Стих из «Тарентинской девы» Гнедича


[Закрыть] —
 

непростительно прелестно. Знал бы своего Гомера, а то и нам не будет места на Парнасе. Дельвиг, Дельвиг! Пиши ко мне и прозой, и стихами; благословляю и поздравляю тебя. Добился ты наконец до точности языка – единственной вещи, которой у тебя не доставало. En avant! Marche![198]198
  Вперед! Марш! (франц.). – Ред.


[Закрыть] – 30 генваря (1823)».

Препоручения всех возможных родов сыпались градом на Льва Сергеевича от странствующего брата его: «Mon père а eu une idée lumineuse, – пишет он ему из Кишинева в 1823 году{391}391
  Письмо от 4 сентября 1822 года.


[Закрыть], – c'est celle de m'envoqer des habits; rappelez – là lui de ma part[199]199
  Отцу пришла в голову блестящая мысль <…> прислать мне одежду, напомни ему от меня об этом (франц.). – Ред.


[Закрыть]. Еще слово: скажи Оленину, чтоб он мне прислал… «Сына отечества» вторую половину года. Может вычесть, что стоит, из своего долга». Слёнин, как известно, купил первое издание «Руслана», но выплачивал деньги по частям и даже книгами. «Друг мой, – повторяет Пушкин из Кишинева в том же 1823 году{392}392
  Цитируемое письмо написано в октябре 1822 года.


[Закрыть], – попроси И.В. Слёнина, чтоб он, за вычетом остального долга, прислал мне два экземпляра «Людмилы», 2 экземпляра «Пленника», один «Шильонского узника», книгу Греча{393}393
  «Опыт краткой истории русской литературы» (СПб., 1822).


[Закрыть] и Цертелева древние стихотворения{394}394
  Вероятно, имеется в виду неосуществленное издание «Дух русской поэзии, или Собрание старинных русских стихотворений…», объявление о котором было помещено Цертелевым в журнале «Северный архив» (1822, ч. III, № 16).


[Закрыть] – поклонись ему от меня». О книгах вообще шла переписка весьма жаркая. Так, в 1824 году из Михайловского Пушкин пишет: «Брат! Ты мне перешлешь немецкую критику «Кавказского пленника» <?>{395}395
  Имеется в виду вышедшая на немецком языке книга «Поэтические изделия русских. Опыт Карла Фридриха фон дер Борга, с приложением биографических и литературно-исторических заметок» (в 2-х т., Рига – Дерпт, 1823), где была посвященная Пушкину заметка.


[Закрыть] (спросить у Греча) да книг, ради бога книг! Если п<етер>б<ургские> издатели не захотят удостоить меня присылкою альманахов, то скажи Слёнину, чтоб он мне их препроводил, в том числе и «Талию» Булгарина…Стихов, стихов, стихов!.. Conversations de Byron, Walter Scott[200]200
  «Беседы» Байрона, Вальтер Скотта (франц.). – Ред.


[Закрыть]: эта пища для души{396}396
  Речь идет о книге «Беседы лорда Байрона…» (Париж, 1824) и о романах В. Скотта.


[Закрыть]. Что ж Чухонка[201]201
  «Эда», поэма Баратынского, вышедшая только в 1826 г.


[Закрыть] Баратынского? Я жду…»{397}397
  Письмо написано в первой половине ноября 1824 года.


[Закрыть] Все эти комиссии не так скоро исполнялись, как желал бы поэт. О «Чухонке» он повторяет свою просьбу несколько раз, один эа другим, хотя она еще не выходила из печати. «Торопи Дельвига[202]202
  Насчет выдачи «Северных цветов» – первой книжки


[Закрыть], присылай мне чухонку Баратынского – не то, прокляну тебя» (1824){398}398
  Начало 20-х чисел ноября.


[Закрыть]. «Пришли же мне «Эду» Баратынского. Ах, он, чухонец! Да если она милее моей Черкешенки, так я повешусь у двух сосен и с ним никогда знаться не буду» (1824){399}399
  Письмо к Л.С. Пушкину от 4 декабря 1824 года.


[Закрыть]; а раз поэт вышел даже из терпения: «Да пришли же мне «Старину»[203]203
  «Русская старина», альманах Калайдовича 1824–1825 гг.{839}839
  Ошибка Анненкова: издателем альманаха «Русская старина на 1825 год» был А.О. Корнилович.


[Закрыть]


[Закрыть] и «Талию». Господи помилуй, не допросишься!»{400}400
  Письмо к Л.С. Пушкину (конец февраля 1825 г.).


[Закрыть] В следующем затем письме Александр Сергеевич излагает уже свои поручения стихотворно: «Брат, здравствуй! Писал тебе на днях, с тебя довольно. Пришли мне «Цветов»[204]204
  Первую книжку «Северных цветов» на 1825 г.


[Закрыть], да «Эду», да поезжай к Энгельгардтову обеду. Кланяйся господину Жуковскому, заезжай к П<ущи>ну и Малиновскому. Поцелуй Матюшкина, люби и почитай Александра Пушкина (декабрь 1825)»{401}401
  Письмо от 20–23 декабря 1824 года.


[Закрыть]. Получив наконец «Эду» и «Талию», альманах г. Булгарина, он пишет о первой то письмо к Дельвигу, которое уже нам известно, а о второй упоминает в приводимом нами теперь (1825): «Между тем пришли мне тот № «Вестника Европы», где напечатан второй разговор <лже->Дмитриева[205]205
  Известный разговор по поводу статьи князя Вяземского, приложенной к первому изданию «Бахчисарайского фонтана». О поленике между г. Дмитриевым и кн. Вяземским мы уже прежде упоминали


[Закрыть]. Это мне нужно для предисловия к «Бахчисарайскому фонтану». Не худо бы мне переслать и весь процесс (и «Вестник», и «Дамский журнал»).