Текст книги "В борьбе с большевизмом"

Заподозрив сенатора Бельгарда в желании задержать меня в Берлине, я обратился непосредственно к германцам (Балтийское вербовочное бюро) и, явившись вторично в сопровождении германского офицера, получил требуемую сумму.

Выходя, я был предупрежден, что сенатором приняты меры к задержанию меня в Берлине. План, раскрытый мне германским офицером, заключался в том, что сенатор, задержав меня в Берлине, надеялся тем временем окольными путями добиться назначения начальником моего отряда полковника Вырголича, который с этой целью и был отправлен им заблаговременно в Митаву[33]33
  Этот план подтверждается и последующими действиями сенатора Бельгарда как в Берлине после моего отъезда, так и во время его приездов в Митаву. Об этом мной будет изложено ниже.


[Закрыть]. Однако я, выехав с вокзала «Zoo», где меня не ожидали, легко обманул бдительность предприимчивого сенатора.

Подводя итоги периоду подготовительной работы в Берлине и формированию моего отряда в лагере Зальцведель, я умышленно останавливался на мелочах и подробностях, чтобы этим наглядно показать, сколько препятствий пришлось преодолеть до времени, пока наконец не удалось осуществить мою задачу – сформировать отряд.

Отсутствие денежных средств и какой-либо поддержки, интриги явных и тайных недоброжелателей, противодействие Антанты и т. д. – все это, однако, не помешало мне добиться желаемого – выступить в защиту гибнувшей Родины.

Работая день и ночь, я за четыре месяца достиг того, что эшелоны русских солдат с знакомыми бодрыми песнями непрестанно ехали в родную страну, чтобы там вступить в борьбу с большевиками.

Покидая Германию, мы увозили с собой чувство глубокой благодарности к германцам, которые, освободив нас в Киеве из рук палачей и дав нам у себя приют в тяжелую годину бедствия, тем самым позволили нам с их помощью снова начать борьбу за освобождение России.

Глава IV. Формирование моих добровольческих частей в Митаве

12 июня со штабом я прибыл в гор. Митаву, куда к 14-му был перевезен и весь отряд.

Митава – тихий, спокойный, старинный город на берегу реки Аа Курляндской, резиденция известного российского временщика Бирона.

Все мы, офицеры и солдаты, высаживались здесь, в Латвии, как на родной земле, ибо каждый из нас видел, что раньше или позже все эти мелкие новообразовавшиеся «государства» будут воссоединены с великой Россией.

Курлядия, в частности Митава, являлась для наших русских отрядов базой для похода на Москву или Петербург – в зависимости от стратегических и политических условий: здесь должно было закончиться формирование отряда.

Митава являлась крупным железнодорожным узлом, перехватывающим пути из России на Либаву и Виндаву и из Германии в Прибалтику; в силу этого она была весьма выгодным исходным пунктом для операции в любом направлении, что было крайне важно при создавшейся довольно сложной политической обстановке в Прибалтийском крае.

Край был только что освобожден германскими и русскими войсками от большевистского нашествия. Расположившись со штабом, я послал к графу фон дер Гольцу офицера узнать, когда я мог бы видеть его. Граф передал, что ждет меня в 4 часа дня у себя. Встреча эта произвела на меня большое впечатление. Твердость графа, его авторитетное знание политической обстановки в Прибалтике, а главное, дружественное отношение к России и отчетливо выставленные задачи внушили мне доверие к будущей совместной работе. Манера говорить серьезно, в сжатых словах, по существу дела подчеркивала, что граф предпочитает дело, а не слово. Граф обещал мне всемерную поддержку в деле организации отряда и выхода его на фронт для борьбы с большевиками. С своей стороны я высказался, что «участие германских солдат» в моем отряде необходимо. Всевозможная печать, натравливавшая русских на германцев за устройство ими у нас большевизма, несколько утвердила это мнение среди русских, и поэтому выход германских солдат с русскими на фронт подчеркнул бы твердо и окончательно отношение германцев к большевизму в России и к установлению в нашей стране законного порядка.

Начальник штаба графа фон дер Гольца майор Гагеман также обещал приложить все усилия к тому, чтобы мне была оказана необходимая поддержка.

Мы простились.

Вскоре граф фон дер Гольц по моей просьбе прикомандировал к моему штабу гауптмана Генерального штаба Позека и от «Железной дивизии» лейтенанта Линбергера; кроме того, был прислан лейтенант Бориус, который читал моим офицерам лекции о технических усовершенствованиях в военном искусстве, достигнутых в период войны.

Связь, таким образом, между моим штабом и штабом графа фон дер Гольца установилась, и с этого времени работа организационного порядка приняла определенные формы.

Между тем латышское правительство Недры, поддерживаемое германцами, было сменено правительством Ульманиса, ориентировавшегося на Антанту. По составу своему оно было социалистическим крайне сомнительной окраски.

Латышское население тяготело к большевикам, а потому следовало ожидать ухудшения отношения с их стороны к германским войскам, а вместе с тем и к русским отрядам, связавшим свою судьбу с ними.

Кроме того, можно было ожидать, что с изгнанием большевиков из Прибалтики Антанта потребует увода германских войск к себе на родину. В этом случае русские отряды были терпимее для «союзников», так как их малочисленность и зависимость от иностранцев не представляли серьезной угрозы их политике.

Отношения между русскими и германцами устанавливались наилучшие. Мы были разочарованы двойственной игрой Антанты, затягивавшей русский кризис, в то время как германцы, при всех тяжестях заключенного мира, окруженные врагами, готовы были всячески помочь восстановлению России.

Сближение с Россией значительно улучшило бы положение Германии, в силу чего русские отряды пользовались поддержкой германцев. По этим же соображениям Антанта вскоре стала всевозможными путями вредить нам.

Столкновение интересов, скрытая война «союзников» с Германией, продолжавшаяся все время на полях России в течение всего периода Гражданской войны, лежавшая тяжелым бременем на плечах добровольческих армий, – особенно ясно выявилась в Прибалтийском крае. Здесь pycские отряды посягали разрушить те перегородки, которые под видом «окраинных государств» были воздвигнуты Антантой между Россией и Германией, вопреки интересам обоих государств. Здесь, в Прибалтике, яснее, чем где-либо и когда-либо, определилась цена помощи Антанты, сводившаяся к шумным обещаниям и полному обману. Здесь, на берегу Рижского залива, языком своих пушек, расстрелявших с моря русских солдат, «союзники» сказали, что независимая от их интриг Россия – их враг.

Я понимал цену помощи Антанты и Германии и предпочел последнюю. Я знал, что встречу отрицательное отношение со стороны многих русских, сохранявших верность – искренно ли, по необходимости ли – Антанте, и потому был готов, что в мою голову полетят тучи камней, но я глубоко верил, что коммунизм мы сбросим лишь при поддержке Германии, которая единственная заинтересована в восстановлении великой России. Еще в 1918 г. в Москве, существовавший тогда «правый центр», возглавляемый В.И. Гурко, при участии князя Г.Н. Трубецкого, П.Б. Струве и др., а также поддерживаемый в скрытой форме А.В. Кривошеиным, выявлял твердую позицию – обратиться к помощи германской армии для установления порядка в России, ибо союзники нам изменили и руководствуются исключительно эгоистическими расчетами, нимало не заботясь о нас. Это показательно: дипломатические миссии союзников, в то время еще что-то делавшие в большевистской России перед своей ликвидацией, очевидно вели такую линию, что от них отшатнулись и по ту сторону наших добровольческих начинаний.

В это время, летом 1919 г., военное положение добровольческих армий было как нельзя лучше. На Волге простирался фронт адмирала Колчака, в руках которого были вся Сибирь и Урал; с юга успешно продвигался генерал Деникин, освободивший уже Дон, Кубань и Малороссию; на северо-западе генерал Юденич подготовлял наступление на Петербург и, наконец, на севере генерал Миллер медленно распространялся на юг от Архангельска; в войне с большевиками находились Эстония, Латвия, Литва, Финляндия и Польша.

По заключенному 17 мая в Берлине договору, как я уже говорил, все три русских добровольческих отряда должны были сосредоточиться в Курляндии под общим командованием ротмистра князя Ливена, впредь до вступления в командование фронтом генерала Юденича или генерала Гурко.

Ко времени прибытия моего отряда отряд князя Ливена, как было упомянуто выше, находился уже в Прибалтике и принимал участие вместе с германскими войсками в освобождении от большевиков гор. Риги под общим командованием генерала графа фон дер Гольца.

Отряд этот расположился было в Риге, но затем по политическим обстоятельствам должен был перейти в Митаву. Там отряд вскоре был переименован в Западный добровольческий корпус ротмистра князя Ливена и вошел в состав Северо-Западной армии.

Мой отряд продолжал формироваться совершенно самостоятельно, подчиняясь князю Ливену только в оперативном отношении.

Несколько позже стал формироваться отряд и полковника Вырголича, вошедший в состав того же корпуса князя Ливена.

Все эти отряды еще не представляли собой реальной силы. Людей не хватало даже согласно установленным скромным штатам. Обмундирования, снаряжения, вооружения почти не было – и эти вопросы заставляли сильно задумываться над способом их благоприятного разрешения.

С целью получить пополнение в Варшаву был командирован полковник Суворов. В польских лагерях и городах накопилось большое количество офицеров и солдат, бежавших из Советской России и не имевших средств проехать в одну из добровольческих армий. Вербовку добровольцев в лагерях военнопленных и интернированных в Германии продолжал производить военный отдел формирования в Берлине. В Митаве было открыто вербовочное бюро для Латвии и Литвы.

Для выяснения вопроса о снабжении отрядов 25 июня я с начальником штаба уехал в Ригу переговорить с германским командованием, и моя работа в этом направлении не осталась безрезультатной. В Митаве, благодаря содействию германских властей, отряд был расположен очень удобно, и между чинами отряда и германцами установились и в частном обиходе вполне дружественные отношения.

Одновременно продолжалась и внутренняя организационная работа. Так был учрежден суд для рассмотрения особо важных проступков чинов отряда и контрразведывательное отделение. Для подготовки необходимого аппарата гражданского управления при штабе отряда был образован административно-гражданской отдел под руководством К.Р. фон Гершельмана.

Этот отдел впоследствии был преобразован в так называемое Гражданское управление армии, и тогда начальником его был назначен член Государственного совета сенатор Римский-Корсаков, с которым я подробно списался по этому вопросу. Необходимость организации этого отдела пояснять не приходится: она вытекает из самого порядка военно-политических задач армии.

Были выработаны окончательно условия службы в отряде, на основании которых и производилось зачисление на службу; был издан ряд руководящих приказов по отряду, определявших как внутренний распорядок жизни, так и поведение чинов отряда в общественных местах.

Появление русских отрядов в Прибалтике естественно обратило внимание большевиков, и в Митаву был прислан ими ряд агентов: началось натравливание латышей на русские и германские части, особенно на последние; пытались создать ссоры между русскими и германскими солдатами и т. п.

Вокруг Митавы раскинуты в различных направлениях леса, прорезанные луговыми речками, втекающими в Аа. Местность можно было бы назвать живописной; таким образом, в свободные минуты офицеры и солдаты совершали загородные прогулки. Большевистские агенты, пользуясь этим, выработали метод уловления «неосторожных» с тем, чтобы рядом покушений терроризировать отряд. Случай с поручиком инженерной роты Ковалевым подтвердил это.

Дама, с которой он познакомился, почему-то уговаривала его прогуляться по дубовой аллее на окраину города; поручик согласился и они вышли… Неожиданно из рва, поросшего густой крапивой, на него бросилось с револьверами несколько человек, дама же предусмотрительно упала на дорогу. Началась стрельба с обеих сторон. Пользуясь наступающими сумерками, поручик начал отстреливаться из револьвера от нападавших, скрываясь за дубами. Высланный на место нападения патруль никого не нашел, но в пыли различил пятна крови – по-видимому поручик ранил кого-нибудь из бандитов. Дама же (несомненно, сообщница большевиков) бежала из города.

Контрразведывательное отделение с первых же дней приступило к розыску подобных лиц, в результате чего несколько большевистских агентов были арестованы, судимы и приговорены к смертной казни.

Мне припоминается здесь случай с неким корнетом Стельмаховичем.

Еще в Берлине военный отдел формирования получил из разных мест Германии и Польши письма, в которых указывалось на мнимого корнета Стельмаховича, высланного большевиками ко мне для организации большевистской пропаганды и покушения на меня. Как-то подымаясь по лестнице в отдел, я увидел на верхней площадке корнета. Он приветствовали меня. Я спросил фамилию. Корнет отчеканил – Стельмахович.

– Вы хотите в отряд? – спросил я, внимательно наблюдая его лицо.

– Так точно, хочу драться с большевиками.

Я выдержал паузу.

– Хорошо, рад буду. Записывайтесь. Не забудьте, однако, корнет, аккуратно исполнять ваши обязанности.

Он перебил меня:

– Так точно, драться буду по мере сил.

– И драться – добавил я, – а если есть вообще какие-нибудь обязанности другого порядка – исполните и их. Ну, будьте здоровы корнет.

Я заметил, как глаза его неприятно запрыгали: он, видимо, пытался овладеть нервами. Мы расстались. Уже в Митаве через три-четыре дня я, зайдя в батальон полковника Анисимова, исполнительного и серьезного офицера, неожиданно узнал, что корнет Стельмахович арестован за нарушение служебных обязанностей. Оказалось, что по ночам он уходил в какие-то дебри города и вел разговоры с подозрительными типами. Следствие обнаружило его планы, в квартире же «корнета» нашли уличающие его документы. Суд приговорил его к расстрелу, что и было приведено в исполнение.

В это же время контрразведка обнаружила среди чинов отряда татарина, который хвастался своими большевистскими похождениями. На суде он дал некоторые разъяснения. Оказалось, татарин собственноручно убил 40 офицеров. Один из них, умирая, передал убийце золотые часы и просил за это завязать ему глаза. Татарин не сделал этого. Жутко было то, что подсудимый рассказывал все это неторопливо, хладнокровно и подробно, точно все это не подлежало осуждению и было в порядке вещей.

Суд представил мне для утверждения приговор – я отказался это сделать и решил лично убедиться, нормален ли этот преступник. Вызванный мной доктор высказался, что татарин психически вполне здоров. На ряд заданных мной убийце вопросов о его жертвах он, не утаивая ничего, отвечал. Я потребовал постановление суда и тут же, в зале, подписал его.

Добровольческие армии между тем продолжали с каждыми днем развивать свой успех: с востока газеты приносили все лучшие и лучшие сведения. Верховным правителем России адмиралом Колчаком были объявлен крестовый поход против большевиков. В его приказе было указано, что «борьба с большевиками не может окончиться в ничью – она ведется не на жизнь, а на смерть и закончится нашей победой».

Приблизительно в первых числах июля начальник штаба адмирала Колчака генерал-майор Лебедев телеграммой сообщил, что главнокомандующим вооруженными силами Северо-Западного фронта назначается генерал Юденич.

В конце июня при гражданском отделе по моему приказанию было сформировано агитационное отделение, принявшееся за издание антибольшевистской литературы, оно же впоследствии приступило к изданию газеты на русском языке – «Западный Край».

Печатаясь в необходимом количестве экземпляров, эта газета могла послужить лучшим проводником как в ряды армии, так и в слои населения всей военно-политической информации об антибольшевистской борьбе на разных фронтах и, кроме того, путем газеты я мог оповещать всех о моих мероприятиях гражданского и военного характера.

В начале июля в Митаву стали прибывать первые крупные пополнения для отряда из Польши и Германии. Прибывшие из Польши имели ужасный вид: одеты были в тряпье, большей частью без обуви. Условия жизни в польских лагерях, в частности питание, вызывали среди обитателей лагерей всевозможные болезни. Так, например, в эшелоне, прибывшем в Митаву, численностью около 700 человек, обнаружено было 160 человек тифозных, не считая снятых в пути. Германцы размещали больных в своих госпиталях, здоровые подвергались 2-недельному карантину, дезинфекции – и в приведенном случае, благодаря заботливому уходу, из 160 умерло только 12.

Лишь после целого ряда предохранительных мер вновь прибывшие назначались в строй и приступали к несению службы, чем удалось предохранить Митаву и войска от заноса эпидемии.

18 июля корпус князя Ливена был вызван на Северо-Западный фронт генералом Юденичем, который был настолько мало осведомлен о формировании и составе находившихся в Курляндии частей, что в отдельном приказе называл их «стрелковыми полками князя Ливена», а таких вообще не существовало.

С уходом корпуса князя Ливена мой отряд ввиду непрерывного притока пополнения значительно увеличился и был переименован мной в Западный добровольческий корпус имени графа Келлера.

Положение оставшихся в Прибалтике русских войск заметно изменилось. Дело в том, что представители Антанты полагали, что с князем Ливеном уходят вообще все русские части, формировавшиеся в Курляндии, но когда выяснилось, что еще остался мой корпус и отряд полковника Вырголича, то это вызвало у них большое беспокойство.

23 июля меня впервые посетил французский полковник Дюпарке с целью ознакомиться с положением дел и с предложением своих услуг по перевозке моих частей на Нарвский фронт.

Вместе с ним приехали два офицера – англичанин и американец. Встреча эта вряд ли понравилась «союзникам» с первого момента. После обеда я взял городского извозчика и направился в одну из частей. Неожиданно в улицу въехали с шумом два автомобиля. Первый проехал, но второй слегка затормозил ход: сидевший в нем русский офицер узнал меня и передал об этом своими спутникам – Дюпарке, англичанину и американцу. Те остановили машины и окликнули меня, козыряя. Я задержал извозчика, оставаясь сидеть. По-видимому, «союзники» ждали меня – я ждал их. Тогда они задним ходом подвели машины ко мне. Произошел среди улицы разговор, из которого выяснилось, что они желают со мною разговаривать на серьезные темы. Я попросил их ехать ко мне. Они предложили пересесть к ним в автомобиль, но я предпочел остаться на моем извозчике, и таким образом они замедленным ходом подъехали вместе со мной к квартире. Там Дюпарке высказался по поводу перевозки моих частей на Нарвский фронт.

Я спросил:

– А каким путем вы перевезете мой корпус?

– На военных судах, конечно! – последовал ответ.

– Но так как союзники всемогущи, – возразил я, – то я прошу переправить мои части сухим путем, то есть предоставить мне возможность пройти на Северо-Западный фронт теми путями, которые я выберу. Кроме того, – добавил я, – пока корпус не закончит формирование, об этом не может быть и речи.

Представитель Антанты, однако, отказался гарантировать мне свободный проход через Латвию, и посещение, собственно, окончилось ничем, но с этого времени русским отрядам, оставшимся в Курляндии, «союзники» стали уделять очень много внимания. Сближение русских офицеров и солдат с германскими, которые нам помогали и доставляли необходимое, их очень тревожило, ибо в этой помощи усматривались уже прежде всего тайные цели Германии. Одинаково забеспокоились и левые германские круги. «Vorwarts» прямо ставила вопрос: «Что означает такое братание с контрреволюционной Россией?»

Приблизительно вскоре после этого произошел знаменательный случай. Я сидел в штабе с генералом Десино. Приход его ко мне совпал с моментом, когда я за некоторое упущение делал соответствующий выговор офицеру. Мы приступили к беседе с генералом, в это время вошел мой адъютант и доложил, что приехал английский генерал Берт и ждет меня на квартире. Генерал Десино заторопился. Это было ровно в час дня, т. е. как раз тогда, когда мои офицеры ждали меня в собрании, где все мы обедали. Я предложил генералу пойти со мной вместе пообедать. Генерал Десино высказал беспокойное предположение, что это произведет неприятное впечатление на генерала Берта; мне пришлось напомнить генералу Десино, что я, во-первых, не был предупрежден английским генералом о его приезде, во-вторых, из-за этого я не могу нарушать порядок дня – меня ждут офицеры.

Генерал Десино пошел со мной в собрание, где мы с ним и пообедали. По-видимому, он нервничал, так как, выйдя из собрания, он спешно простился со мной. Я пошел к себе.

Генерал Берт поднялся мне навстречу, и мы представились друг другу.

– Говорите ли вы по-английски? – спросил меня генерал.

– Нет. Говорите ли вы по-русски? – спросил я.

– Нет, не говорю, – ответил генерал.

– В таком случае, – предложил я, – давайте разговаривать по-немецки.

Генерал согласился.

– Видите ли, – сказал он, – я приехал известить вас, что есть приказ, по которому вам надо отправиться на Нарвский фронт.

Я, удивленный этой формой заявления, не задерживаясь, ответил ему:

– Приказать мне может, ваше превосходительство, мой государь император, но, как вы знаете, нам неведомо, где он; ваш же король, даже на правах родственника, приказа такого дать мне не может. Позвольте же узнать – кто это приказал?

– Межсоюзническая комиссия, – ответил генерал Берт.

Я не признал законность таких приказаний и разъяснил генералу в чрезвычайно сдержанной форме, что даже если бы я согласился принять это заявление генерала как приказ, то исполнение его было бы бесполезным. Если союзники хотят усилить противобольшевистский фронт и расширить удар, то мой выход к северу как раз послужит во вред таким планам.

Генерал подчеркнуто заявил, что выход отряда желателен без германцев. Я знал все эти союзнические ходы и совершенно отклонил разговоры на эту тему.

– Вообще же, – заявил я генералу, – я хочу выйти на Двинский фронт, и если вы желаете спасти Россию, вы поможете мне это сделать, если же нет, то будьте откровенны. Я прежде всего думаю о России, а потом о ком бы то ни было. Помощь, которую мне оказывают германцы, должна приветствоваться вами: она ведь служит во вред большевикам и на пользу моей Родины.

Генерал без всякого результата уехал.

В конце июля Антантой был предъявлен германскому правительству ультиматум: войска генерала графа фон дер Гольца должны покинуть Прибалтику к 20 августа, в противном случае Антанта угрожала блокадой Германии.

Германское правительство согласилось выполнить требование «союзников» и отдало приказ об оставлении Прибалтики к указанному сроку, угрожая всех не подчинившихся приказу объявить дезертирами и исключить из числа германских подданных.

Однако германское командование оккупационных войск ответило правительству, что солдаты «Железной дивизии», не выполнят приказа, так как латышское правительство за изгнание большевиков из края обещало наделить их землей, и они будут настаивать на выполнении данного обещания.

Как известно, правительство Ульманиса, с одной стороны, гражданский комиссар при VI резервном корпусе германской армии Виннич, с другой стороны, заключили между собой договор. В силу его кардинальных пунктов было установлено, что за освобождение Курляндской губернии (в договоре названо – Латвией) германские солдаты будут вознаграждены земельными наделами. Такая перспектива заставила многих из германских солдат и офицеров, в силу их безземельного положения в Германии, согласиться на непосильные жертвы, и они взялись за оружие.

Теперь латвийское правительство вдруг нарушило договор (министр Мейерович) и кровь, пролитую при защите Курляндии, приняли за ничего не стоящую воду. Вполне понятно, что оскорбленные германские солдаты категорически потребовали удовлетворения за жертвы.

По поводу приказа своего правительства германские добровольцы выпустили следующее обращение:

«К Германскому народу.

Ко всем культурным нациям земного шара.

Скорбящие душой, мы нижеподписавшиеся германские добровольческие отряды, решили не выполнять приказ покинуть большевистский фронт, приказ данный германским правительством и нашим непосредственным начальством под давлением Антанты.

Несмотря на то, что мы, германские солдаты, воспитаны в духе беспрекословного подчинения, мы все же обязаны выше поставить долг, властно зовущий нас к освобождению человечества от большевизма; политические соображения не должны остановить нас от исполнения священной задачи освобождения от неописуемых мучений женщин и детей. Нас охватывает ужас, когда мы видим, как государственные вожди культурных наций со спокойной совестью смотрят на адские муки невинных людей и даже, по политическим причинам, препятствуют тем, кто может и желает помочь.

В наших ушах звучат стоны изнасилованных женщин и избиваемых детей. Перед нашими глазами встают виденные нами картины изуродованных трупов. Мы никогда не могли понять, как при наличии таких ужасов весь цивилизованный мир не охвачен пламенем возмущения, почему не бьют в набат во всех христианских храмах, почему с кафедр всей вселенной проповедники всех религий, преподаватели гуманитарных наук не зовут к священному единению против ужасающих преступлений, которыми большевизм запятнал человечество. Народы мира! Вы, которые можете защитить Вашу культуру, знайте, что большевизм, эта чума, может пожрать и Вас. Вы, матери, не охватывает ли Вас оцепенение при мысли, что Ваши дочери могут быть изнасилованы, как общественное достояние, и сыновья перебиты, только за то, что они “буржуа”. Неужели всемирная бойня и национальная ненависть превратили сердца людей в камни?

Мы, простые солдаты и христиане, не можем понять, что существует государственный деятель какой-либо нации, который принял бы на свою совесть и совесть своего парода предотвращение борьбы против большевизма. Это, по нашему мнению, по своим последствиям для всего человечества, было бы большим преступлением, чем отдельные преступления озверевших большевиков.

Если мы, германские добровольческие отряды, вступили в ряды наших русских товарищей, несмотря на постановления Версальского мирного договора, для освобождения их матерей и сестер – мы сделали это не из-за политических соображений и целей: наши побуждения более чисты и благородны, наша совесть принуждает нас к действию. Нравственное чувство исполнения долга выше всякой политики. Мы пережили ужасы организованного человеческого озверения, мы боролись с большевизмом и поэтому мы не можем сложить оружия раньше полного уничтожения этой гидры. Мы дрожим за наших сестер и братьев в Германии, мы дрожим за культуру всего мира.

Высоко над всею ненавистью, возбужденной всемирной войной среди народов, развернем мы, как символ великой объединяющей идеи – за которую мы боремся и готовы умереть – белое знамя белых армий. Да очистится мир от грязи большевизма.

Мы взываем к нравственному чувству всех культурных наций не мешать нам в нашей святой миссии и поддержать нас в нашей борьбе».

Это воззвание является ярким документом тех чувств и того единения, которое охватило тогда лучших сынов Германии.

В том благородном порыве, который соединил нас для борьбы с мировым преступлением, германские добровольцы встали на недосягаемую высоту и были единственными из культурных народов, предложившими вполне искренно нам, русским, свою помощь.

В то время когда наши «союзники» в Сибири, на юге и севере России распродавали оптом и в розницу русское достояние и играли жизнью наших геройских сынов, восставших там на защиту человеческого права, германские добровольцы предложили нам самую ценную братскую помощь – они разделили с нами тяжесть борьбы и отдали нам свою жизнь.

Я бы хотел услышать от кого-нибудь из русских, бывших в наших геройских добровольческих армиях Сибири, юга и севера России, много ли добровольцев вступило в их ряды из числа наших «союзников».

Латыши, конечно, держались «союзников», так как в них видели защитников самостоятельности Латвии. Латышская печать била все время тревогу. То же самое происходило и в других «самостийных» республиках, так, например, в польских газетах сообщалось, что «в Митаву прибывают русские офицеры и солдаты из германских лагерей. Их вербует какая-то пангерманская и всероссийская комиссия, возглавляемая сенатором Бельгардом. Этим офицерам и солдатам внедряется убеждение необходимости идти рука об руку с немцами, с которыми русские вместе пойдут на Москву, а оттуда, по свержении большевизма, – вместе на союзников».

Ввиду того что латыши очень беспокоились за свою самостоятельность и смотрели на нас как на угрозу их существования, я счел необходимым обратиться к населению Латвии со следующим объявлением:

«Русские войска, собирающиеся в Латвии, находятся по дороге на Родину. Они хотят освободить свое отечество от большевиков, как это сделали латыши в своей стране. Pycские солдаты возвращаются из германского плена. Усталые, много перестрадавшие, они хотели бы в Латвии передохнуть, одеться, вооружиться и затем идти спасать свою Родину. Латыши должны их понять. Вместе со своими товарищами латышами они участвовали во многих кровавых боях, ели из одного котла, укрывались одною шинелью. В боях русские и латыши стали братьями.

Pycские солдаты хотят по пути кое-чему научиться, хотят увидеть и понять, каким образом латыши справились с большевиками. Pycские понимают, в чем сила латышей – их сила в крестьянском мелком землевладении. Такое же крепкое крестьянство pycские желают создать у себя.

Pycский солдат не желает обременять своего брата латыша. Русское войско, пока оно находится в стране, желает оказывать Латвии помощь, и случаев для этого представляется достаточно.

Русское войско поможет создать в Латвии порядок и спокойствие. Пока оно здесь, оно не допустит никаких беспорядков, насилий и грабежей, русский солдат окажет всякому защиту и в особенности латышскому крестьянству.

Под защитой русского солдата латышское крестьянство в состоянии будет привести себя в порядок, восстановить свою общественную жизнь и самоуправление. Во-вторых, русское войско защитит страну от большевиков, ибо пока оно здесь, большевики не решатся вести наступление на страну – и когда русские войска пойдут дальше на Москву, они будут гнать перед собой большевиков подальше от границ Латвии. За широкой и сильной спиной русского войска латышский крестьянин сможет опять заняться обработкою своей земли. Мужчинам и юношам Латвии не надо будет покидать свой дом и бросать свою работу, чтобы идти дальше в Россию против большевиков. Они могут спокойно работать. Борьбу будет продолжать русский солдат.

Мы желаем прийти с латышами к соглашению, и оно должно состояться. Латыши нам нужны: они будут прикрывать наш тыл, когда мы двинемся вперед против большевиков; с другой стороны, мы нужны латышам: мы не пустим большевиков в Латвию, погоним их дальше в глубь России, подальше от границ Латвии.

Да благословит Бог Латвию».

Работа большевистских агентов была направлена на обострение отношений на национальной почве. Латыши натравливались на русских, германцев и наоборот. Сеялась рознь между русскими и германцами.