Текст книги "Энциклопедия шаманской мудрости"

«Смерть и жизнь – они уход и возвращение: откуда мне знать – быть мертвым здесь не означает ли быть живым там?»[40]40
  Элиаде М. История веры и религиозных идей. С. 40.


[Закрыть]

Как писал М. Элиаде, «совершенное знание – это только знание экстатическое, поскольку оно не содержит в себе дуализма бытия. Исходя из этого, Чжуан-цзы отрицал различие между жизнью и смертью: они суть две возможности или две стороны реальности и составляют единство»[41]41
  Там же. С. 39.


[Закрыть].

«Добро и зло, прекрасное и безобразное, сон и бодрствование, жизнь и смерть – лишь условные и относительные понятия. Истинная реальность едина, целостна и „голографична“: в ней все присутствует во всем, в каждой части содержится все целое и все переходит во все»[42]42
  Торчинов Е. А. Даосизм. «Дао-Дэ цзин» / Пер. с кит., предисл., коммент. Е. А. Торчинова. СПб., 1999. С. 24.


[Закрыть].

Анимистическое отношение к процессу жизни и смерти Чжуан-цзы выражает в следующих строках:

«Но вдруг заболел Приходящий. [Он] задыхался перед смертью, а жена и дети стояли кругом и его оплакивали.

Придя его навестить, Пахарь на них прикрикнул:

– Прочь с дороги! Не тревожьте [того, кто] превращается! – И, прислонившись к дверям, сказал умирающему: – Как величественно создание вещей! Что из тебя теперь получится? Куда тебя отправят? Превратишься ли в печень крысы? В плечо насекомого? – Куда бы ни велели сыну идти отец и мать – на восток или запад, на юг или север, [он] лишь повинуется приказанию, – ответил Приходящий.

– [Силы] жара и холода человеку больше, чем родители. [Если] они приблизят ко мне смерть, а я ослушаюсь, то окажусь строптивым. Разве их в чем-нибудь упрекнешь? Ведь огромная масса снабдила меня телом, израсходовала мою жизнь в труде, дала мне отдых в старости, успокоила меня в смерти. То, что сделало хорошей мою жизнь, сделало хорошей и мою смерть. [Если] ныне великий литейщик станет плавить металл, а металл забурлит и скажет: „Я должен стать [мечом] Мосе!“, [то] великий литейщик, конечно, сочтет его плохим металлом. [Если] ныне тот, кто пребывал в форме человека, станет твердить: „[Хочу снова быть] человеком! [Хочу снова быть] человеком!“, то творящее вещи, конечно, сочтет его плохим человеком. [Если] ныне примем небо и землю за огромный плавильный котел, а [процесс] создания за великого литейщика, то куда бы не могли [мы] отправиться? Завершил и засыпаю, [а затем] спокойно проснусь»[43]43
  Мудрецы Китая. С. 162, 163.


[Закрыть].

Такое мужество и стойкость перед лицом смерти архаическому человеку придавала вера в панпсихизм (представление о всеобщей одушевленности природы).

«В основе воззрений первобытного человека на природу, – писал Штернберг, – лежит твердое убеждение, что все объекты внешней природы – настоящие живые существа, а преходящие явления – либо тоже живые существа, либо произведены волей живых существ. И далее, что все эти живые существа живут и действуют, мыслят и волят подобно ему самому, то есть антропоморфны. Все, что кажется на первый взгляд неподвижным, лишенным жизни и разума, является таковым только по виду, временно, храня в себе потенциальную силу проявлять по произволу, когда это понадобится, жизнь и деятельность, подобно ежу, превращающемуся в твердый колючий клубок, когда ему грозит опасность, и, наоборот, снова оживающему и проявляющему самопроизвольность, когда он почувствует себя в безопасности. Все – только кажущееся, и все кажущееся – реально»[44]44
  Штернберг Л. Я. Первобытная религия. Л., 1936. С. 7.


[Закрыть]. Для первобытного человека все в мире взаимосвязано. И более того, со всем, что встречается человеку в жизни, у него складываются личные отношения. Для него нет природы в третьем лице, нет абстрактного «оно» и неживых вещей. Все представляется архаическому сознанию как встреча живого с живым, как встреча с «ты», которое имеет собственную волю и свои особые интересы.

«Мир для первобытного человека представляется не пустым или неодушевленным, но изобилующим жизнью. Эта жизнь проявляется в личностях – в человеке, звере и растении, в каждом явлении, с которым человек сталкивается – в ударе грома, во внезапной тени, в жуткой и незнакомой лесной поляне, в камне, неожиданно ударившем его, когда он споткнулся на охоте»[45]45
  Франкфорт Г. и др. Указ. соч. С. 26.


[Закрыть].

Анимализм (от лат. animal – ‘животное’) – представление первобытных людей о наличии сил, действующих в природе, в образах священных животных. Связь между животными и человеком часто основана на идее родства духов в звериной форме и человека. Отсюда – способность шаманов превращаться в особых животных, «нагвалей»[46]46
  О нагвалях у нас еще пойдет речь в главе о духах – покровителях шамана.


[Закрыть].

Фетишизм – вера в сверхъестественные свойства неодушевленных предметов-фетишей (деревьев, пещер, орудий труда и культовых предметов). Э. Б. Тайлор определил фетишизм как учение о духах, воплощенных в тех или иных предметах либо имеющих непосредственную связь с такими предметами. Духи используют фетиши, чтобы через их посредство оказывать магическое воздействие. Фетиш – это своеобразное вместилище духовной силы, сосуд, в котором незримо пребывают духи и используют как свое орудие. Это внешнее выражение незримых магических сил и их носителей.

Вера в фетиши сохраняется и в наши дни – в виде амулетов-оберегов. Амулетом служит предмет, которому приписываются магические свойства приносить удачу и отвращать от человека несчастья и злые чары. Одним из примеров современных фетишей можно считать подкову, которую прибивают над дверью – «на счастье». В доколумбову эпоху амулеты и фетиши были чрезвычайно распространены. Кстати, именно они породили легенду о знаменитом «золотом человеке» – «Эльдорадо».

Хуан де Гуатавита, племянник индейского вождя (он принял христианство и помог испанцам понять многие обычаи индейцев), пишет:

«Славились также и другие золотые вещи, без которых не обходился ни один индеец… и назывались они „туно“… это человечек размером с ладонь. Из золотой проволочки делался рот, нос и уши. Руки-проволочки держали разные предметы: если это воин – копьеметалку или лук и стрелы; если правитель – скипетр; если тунхо – женщина – ребенок или ткацкий станок. И сотни таких фигурок христиане отыскивали в храмах, озерах, святилищах и алтарях. И было им непонятно, почему мы закапываем золотых человечков и прячем их в жертвенных копилках, и удивлялись они, до чего похожи на нас эти человечки. Наполовину угадали правду христиане. Фигурки действительно были нашими подобиями. А как могло быть иначе? Если просила женщина удачи в ткацком ремесле, то заказывала деревенскому ювелиру тунхо-женщину с прялкой в руке. Просил земледелец урожая и получал от ювелира тунхо-муж-чину с мотыгой и киркой. А славные воины заказывали фигурки с веревкой через плечо, чтобы взять в плен знатных иноплеменников… без этих человечков ни одно моление не доходило до богов»[47]47
  Созина С. А. На горизонте Эльдорадо! Из истории открытия и завоевания Колумбии. М., 1972. Цит. по: Гомес Л. Д. Золото Колумбии: Ювелирное искусство. М., 1982. С. 6, 7.


[Закрыть].

Магия – вера в способность человека колдовским (сверхъестественным или естественным, но не описанным и не объясненным еще современной наукой) образом воздействовать на людей, животных и природу.

Дж. Дж. Фрезер сформулировал два принципа, на основе которых функционирует магическое мышление:

1) подобное производит подобное, или следствие похоже на свою причину (закон подобия или сходства);

2) вещи, которые раз пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии после прекращения прямого контакта (закон соприкосновения или заражения)[48]48
  Фрезер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1980. С. 20.


[Закрыть].

Гомеопатической, или имитативной, магией называется магия, когда воздействие осуществляется по принципу подобия предметов (подобное воздействует на подобное). Примером такого магического действия может служить вредоносная магия перуанских колдунов. Индейцы лепили из смеси жира и муки фигурки людей, которые по каким-то причинам вызывали ненависть. Затем эти фигурки сжигались на дороге, по которой предположительно должна была пройти жертва. Такой магический ритуал назывался «сжиганием души»[49]49
  Фрезер Дж. Дж. Указ. соч. С. 23.


[Закрыть].

Если воздействие осуществляется по принципу непосредственного контакта между предметами – это контагиозная магия. Обе разновидности магии – гомеопатическую и контагиозную – называют симпатической магией, т. к. в обоих случаях подразумевается связь вещей, воздействующих друг на друга на расстоянии.

Страх, что ногти или волосы могут попасть в руки колдуна, до сих пор еще заставляет некоторые традиционные народности прятать эти производные эпидермиса в особых местах, недоступных для посторонних глаз. Ведь согласно «закону соприкосновения», через ногти и волосы можно воздействовать и на их носителя. Кстати, отрезание пряди волос во время крещения или посвящения в монахи в некоторых христианских (и не только христианских) традициях имеет ту же магическую основу.

Для первобытного мышления контагиозная и имитативная, гомеопатическая магия имеют тесную взаимосвязь и особую, непривычную для современных людей логику. В наши дни современный человек воспринимает собственное имя всего лишь как условное обозначение, ярлык. В архаической культуре имя не отделялось от носителя, которому это имя принадлежало. Для него оно не было абстрактным обозначением. Напротив, имя понималось как непосредственная часть самого человека, такая же как, например, глаза, зубы и другие части тела. Поэтому воздействие на имя для первобытного человека – это не столько имитативная магия (хотя по логике современного человека это воздействие должно было бы относиться к имитативной магии – как воздействие подобного на подобное), сколько непосредственно контагиозная. Первобытный человек «верит, что от злонамеренного употребления его именем он также верно будет страдать, как от раны, нанесенной какой-нибудь части его тела. Это верование встречается у разных племен от Атлантического до Тихого океана»[50]50
  Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. С. 60.


[Закрыть].

По этой причине имя, данное при рождении, хранилось в тайне. В быту использовалось другое имя, «повседневное». Нужно быть бдительным и осторожным не только в отношении собственного имени, но также и имен других людей, в особенности врагов и мертвецов. Без крайней необходимости не следовало даже называть повседневного имени покойника. Ведь соприкосновение с именем – это соприкосновение с самой сущностью, с душой ее носителя. Помянуть имя – значит вызвать саму личность. Также не следовало употреблять настоящих имен хищников и пресмыкающихся, постоянно угрожавших жизни первобытных людей. Во время охоты тигра или леопарда именовали «кошкой». Если кого-то кусала очковая змея, говорилось, что человек поцарапался колючкой. Лютого зверя называли «медведем», т. е. ведающим, знающим, где найти мед. Медведь – это заместительное имя страшного животного. Медведь – один из самых крупных и опасных хищников. Одним ударом лапы крупный бурый медведь может запросто сломать спину быку, зубру или бизону. Настоящее имя медведя было табуировано. Произнести настоящее имя зверя – значит магическим образом вызвать его, на свою беду.

«Реальность изображения – того же порядка, что и реальность оригинала, то есть она в основе мистична; такова же реальность имени. Оба случая сходны между собой за исключением одного пункта: то, что в первом случае относится к видимому, то во втором случае относится к слышимому. В остальном процесс один и тот же. Мистические свойства имен не отделяются от мистических свойств существ»[51]51
  Там же. С. 61.


[Закрыть].

Так что в определенном смысле законы сходства и законы соприкосновения, причастности для первобытного архаического мышления тождественны. Изображение или имя подобны лишь с точки зрения современного человека, мыслящего логично, рационально и абстрактно. Для первобытного ума нет особой разницы между вещью или частью тела – волосами, ногтями или зубами – и изображением или именем человека или животного. Соответственно, симпатическая магия охватывает все магические действия первобытных людей.

Историческим примером вредоносной магии, связанной с воздействием на имя, могут служить глиняные чаши, на которые египетские цари Среднего царства наносили имена враждебных племен Палестины, Ливии и Нубии, имена их властителей, а также имена некоторых мятежных египтян. Такие чаши торжественно разбивались во время обряда. Египтяне верили, что, уничтожая имена врагов, они наносят им реально ощутимый вред[52]52
  Франкфорт Г. и др. Указ. соч. С. 33.


[Закрыть].

Не меньше, чем о своем имени, первобытный человек беспокоился о своей тени. Тень сродни душе. «Всякое посягательство на его тень означает посягательство на него самого. Если его тень попадает под чужую власть, то ему следует бояться всего. <…> У туземцев Фиджи, как и у большинства народов, стоящих на той же ступени, считается смертельной обидой наступить на чью-нибудь тень. В Западной Африке „убийства“ иногда совершаются путем вонзания ножа или гвоздя в тень человека: преступник такого рода, пойманный с поличным, немедленно подвергается казни»[53]53
  Там же. С. 62.


[Закрыть].

Такое отношение к изображению легко объясняет страх некоторых индейцев перед объективом фотокамеры. Несколько раз, когда я пытался делать снимки открыто, пожилые женщины из племени шипибо-конибо прятали свои лица. Причиной тому была все та же вера в симпатическую магию. Например, в Северной Америке манданы верили, что портреты такие же живые, как и их оригиналы, «что эти изображения заимствовали у своих оригиналов часть их жизненного начала»[54]54
  Там же. С. 60.


[Закрыть].

В целом можно сказать, что для первобытного мышления характерна следующая формула – pars pro toto («часть вместо целого»): «имя, прядь волос, тень могли замещать их обладателя, ибо первобытный человек мог в любой момент ощутить, что и тень, и прядь волос обладают значимостью человека в полной мере. Они могли предстать перед ним как „Ты“, которое является носителем индивидуальности его обладателя»[55]55
  Франкфорт Г. и др. Указ. соч. С. 32.


[Закрыть].

Совокупность активных действий, направленных на достижение того или иного желаемого результата, именуется «позитивной магией». В противоположность ей «негативная магия» определяет то, что ни в коем случае делать не следует, дабы не навлечь негативные последствия. Негативная магия – это система табу, или магических запретов.

С магией тесно связана вера в гадания. Существуют разные виды гаданий. Среди них следующие: гаруспикация – гадание по внутренностям; скапулимантия, или омоплатоскопия, – гадание по лопаточной кости (одна из разновидностей гаданий на костях; существует также гадание по панцирю черепахи); хиромантия, или пальмистрия, – гадание по ладони и т. д. В число шаманских гаданий входит гадание по положению брошенной в сторону гадаемого колотушки для бубна.

Тайлор полагал, что в «волшебных искусствах» – в магии и гаданиях – обнаруживается очевидная иррациональная ассоциация всевозможных идей или, как выразился Фрезер, эта ассоциация – результат «злоупотребления связью идей». Однако такая вера в ассоциативность, связанность и взаимосвязь однажды соприкоснувшихся элементов, кроме всего прочего, напоминает идею квантовой сцепленности, или квантовой запутанности, например фотонов, которые, будучи разделенными в пространстве, продолжают оказывать влияние друг на друга. Воздействие на одну частицу влечет синхронный отклик в другой. Это вполне соответствует второму принципу магического мышления, сформулированному Фрезером: вещи, которые раз пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии после прекращения прямого контакта. Квантовые объекты ведут себя таким же образом. Однажды придя в контакт, они, уже перестав соприкасаться, продолжают взаимодействие и нелокальную взаимосвязь, которая не зависит от расстояния между ними.

Так что кто знает – быть может, представления о симпатической магии первобытных людей не столь уж примитивны.

Мифы и ритуалы

Миф для древнего религиозного сознания – не просто сказка или попытка объяснить и истолковать как, почему и для чего возник мир и человек в нем. Древнегреческий философ Плутарх полагал, что миф подобен лучу Света-Истины, который преломляется в нашем мире во всем радужном многообразии красок. В пространственно-временном измерении миф, единый в своем божественном истоке, также становится многообразен и многолик. Отсюда такое изобилие сюжетов и региональных особенностей мифа.

Мы можем выделить следующие фундаментальные, сущностные черты мифа. Миф, как полагали философы Античности, являет трансцендентную истину через божественный Логос, это теофания истины[56]56
  Светлов Р. В. Древняя языческая религиозность. СПб., 1993. С. 5.


[Закрыть], т. е. ее божественное нисхождение в мир людей посредством вселенского Логоса. Mythos в переводе с греческого – ‘слово, рассказ’. Как сказал один герой романа Дж. Фаулза «Волхв», «вселенная существует потому, что длится рассказ, а не наоборот». Пока длится божественный рассказ, пока он воспроизводится, мир существует. А тот, кто рассказывает истории и творит миф, правит миром.

Мифологическое сознание пронизывало собой всю действительность и все аспекты душевной, морально-этической и физической реальности архаического человека. В более общем смысле миф – это способ объяснить мир со всеми его особенностями, это ответ на такие вопросы, как:

• Что было до рождения человека? Откуда и как появился мир со всеми его обитателями? Зачем и почему все существует так, а не иначе? Кто дал человеку знания об использовании огня, ремеслах, социальных законах и т. д.? (Космогонические, астральные, теогонические мифы, мифы о культурных героях.)

• Почему одни сезоны в природе сменяют другие, почему существуют временные, суточные и жизненные циклы – рождение – смерть – возрождение? (Календарные мифы.)

• Что ждет людей после их смерти? Что будет с миром? (Эсхатологические мифы.)

Миф – это не просто история о далеком прошлом. Миф показывает и указывает, как все должно быть. Но даже в большей степени это повествование о том, как все есть в своей идеальной сущности, сути вещей и явлений. Миф связывает архаического человека с Первовременем и Перводействиями, т. е. с образцами и архетипическими образами всей эмпирической реальности. Мифы – это энциклопедия жизни древнего человека. В этой энциклопедии можно найти ответы на все главные вопросы бытия. Миф повествует об устроении богами всей жизни, дает ответы на вопросы, как и почему все возникло.

С точки зрения современного человека, объясняющие мир мифы первобытных людей кажутся примитивными и нелепыми. Однако неизвестно, как будут смотреть на наши научные объяснения мира люди будущего. Возможно, они также будут смеяться над «нелогичностью» и «абсурдом» наших высоконаучных умопостроений. Быть может, это вечный конфликт «отцов и детей». И происходит он по причине эволюции научных знаний о вселенной и человеке.

Но возможно и другое толкование. Очень может быть, что, объясняя мир, мы не открываем некие объективные и независимые от нас законы и причины возникновения тех или иных явлений, а сами коллективно творим эти законы и мир, в котором живем и который воспринимаем. Объяснение – лишь способ санкционировать, легитимировать (узаконить) сотворенное. Тому есть немало подтверждений и в самой науке (квантовая физика). Мы воспринимаем только то, во что внутренне искренно (и обычно – бессознательно) верим. Конечно же, далеко не все, во что мы верим, воспринимаемо. Но зато все, что мы воспринимаем, – продукт нашей веры: наших убеждений, устремлений, ожиданий, чаяний и предвкушений. «Как смотрят на вещь, такой она и представляется», – говорил гуру Ринпоче (Падмасамбхава – великий йогин, которого старые школы Тибета почитают вторым буддой). Вера не противоречит знанию и опыту, но является их причиной. Всякого рода объяснения в этом контексте – всего лишь средство для обоснования, утверждения и рационализации предметов нашей веры, наших «необоснованных» и часто неосознаваемых постулатов. Внешние «потому что» и «из-за того что» (то есть поиск обоснований) вторичны по отношению к тому, как и во что мы верим (априорные, доопытные установки). Популярный американский писатель Н. Д. Уолш однажды сказал: «Некоторые говорят: пока не увижу, не поверю. А Я говорю тебе: пока не поверишь, не увидишь». Отметим также, что вера невозможна без самой способности верить. А эта способность коренится в свойствах нашего ума, в возможности представлять нечто, что даже не обязательно существует в окружающей нас действительности, т. е. умение фантазировать (об особом магическом воображении шаманов мы еще поговорим позже). Однако если фантазия – продукт представления, которое еще не имеет воплощения в действительности (в праксисе), то наша фундаментальная вера (осознанная и неосознанная) – причина всего, с чем мы имеем дело в нашем опыте и что мы фиксируем в вербально (словесно) оформленном знании.

Проще говоря, наше наблюдение – это не фонарик, которым мы освещаем в темноте объективно существующие предметы. Наш фонарик-внимание высвечивает только то, что мы ожидаем увидеть в этой темноте. А ожидание – это и есть наша вера («Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр 11: 1)), наше предчувствие. Что мы ожидаем воспринять, то и предстает нашему взору. Интерпретация – лишь обобщение увиденного, закрепление его в некоей иллюзорной матрице, т. е. мифе, который служит генератором еще большей веры и предвидения. В некотором смысле гипотеза оказывается тождественной теории (др. – греч. θεωρία буквально означает ‘созерцание, рассмотрение, умозрение’, а θεωρуs – ‘наблюдатель, очевидец, свидетель’). Разница между гипотезой и теорией лишь в степени интенсивности воздействия содержащихся в гипотезе идей на наше сознание (индивидуальное и коллективное). Вот почему во всех религиях придается такое большое значение вере. Вера, в конце концов, формирует саму нашу жизнь, поскольку она – «осуществление ожидаемого». От нашей веры зависит то, в каком мире мы будем жить. «…По вере вашей да будет вам» (Мф 9: 29).

Однако если вера творит миф, то миф со своей стороны структурирует, формирует сознание человека. Миф оказывается до-рефлексивной установкой, матрицей, совокупностью априорных утверждений. Если миф – это рассказ, то всякий рассказ подчиняется неким условно-априорным грамматическим правилам. Грамматические правила многих мифов – это коллективное бессознательное (причем не обязательно в юнговском смысле), т. е. вся совокупность верований и постулатов, которые не воспринимаются нами осознанно, но тем не менее влияют на всю нашу жизнь.

В этом смысле каждая эпоха, включая нашу, творит собственные мифы, а через них и саму реальность тех, кто включен в бессознательное поле этих мифов. Иногда мифы-парадигмы разных народов сталкиваются друг с другом, подобно тектоническим плитам. Такие столкновения вызывают настоящие культурные потрясения. Поколения сменяются, сменяются и мифы-парадигмы, объясняющие возникновение и структуру мироздания, роль человека, его место в социуме, иерархию в обществе, его ценности и цели.

Существуют и другие истолкования мифа. Одно из них гласит, что миф выполняет защитную функцию психики. Объясняя мир, первобытный человек защищал себя от всего необъяснимого и пугающего. Когда человек сталкивался с чем-то таинственным, завораживающим и устрашающим (нуминозным), он стремился найти объяснение, которое позволило бы ему жить в понятном (а значит, более предсказуемом, безопасном) мире. В этом первобытный человек не сильно отличается от нас. Мы также строим всевозможные теории и предположения относительно возникновения и дальнейшей судьбы мира и нашего в нем места. Однако целостной картины не дает ни теория Большого Взрыва, ни теория Струн, ни какая-либо другая гипотеза. Но так же, как и первобытному человеку, нам нужен понятный мир. Ведь понятный мир кажется более предсказуемым и управляемым. Ради понятного мира возникла фундаментальная наука как таковая. Но объяснила ли она что-нибудь достаточно внятно? Или еще больше запутала уже почти понятный мир? Миф и ритуал давали человеку чувство уверенности и стабильности. А эта уверенность в стабильности и предсказуемости помогала человеку в трудных, запутанных кризисных ситуациях (модель «витязь на распутье»), а также в ситуациях, когда человек сталкивался с чем-то тревожащим и пугающим (от звуков в темноте до природных катаклизмов). Таким образом, миф выполнял терапевтическую функцию. Миф как бы создавал правильную настройку, облегчал выбор практически во всех жизненных ситуациях, структурировал и интегрировал отдельного человека в универсум. Миф рассказывал человеку мир (миф именно рассказывал мир, а не описывал его). Миф объяснял первобытному человеку правила игры в мире. Это успокаивало человека, укрепляло его жизнестойкость и вселяло уверенность в завтрашнем дне. О важности терапевтической функции мифа, конечно же, знали и шаманы. Так, нанайские шаманы в лечебной практике использовали проговаривание мифов, воспроизводящих время творения мира и человека. Это была важная часть лечебного комплекса дусху[57]57
  На грани миров. Шаманизм народов Сибири (из собрания Российского этнографического музея): альбом. М., 2006. C. 50.


[Закрыть].

Кроме того, миф выполнял социальную функцию. Миф тесно взаимосвязан со всей системой жизненных ценностей первобытных людей, поскольку он призван объяснить структуру конкретного социума, его встроенность в природу и его отношения с духовным миром. В эгалитарных, доклассовых обществах миф объяснял структуру социума, отношение к младшим и старшим, т. е. устанавливал законы родственных связей. В классовых обществах миф был призван объяснить и легитимировать иерархическую структуру. Государство и власть представали как проекция на земле небесной божественной иерархии. По выражению современного философа Ю. Хабермаса, власть нуждается в «камуфлирующих словах», прикрывающих такое простое и понятное человеческое желание повелевать. Если в прошлом власть опиралась на мифы об избранничестве Богом или богами («помазанник Божий» или «Сын Неба», «Сын Солнца» и т. д.), то в современных обществах власть объясняет свое существование волей народа (например, «всенародно избранный президент»). Каждая власть ищет то слово (мифологию-идеологию), которое убедит подданных в ее праве на господство. И это справедливо для всех эпох и народов. Более того, там, где «камуфлирующие слова» власти перестают убеждать подданных, правительство неизбежно меняется. К слову, это объясняет, почему XXI век – это век информационных войн. Информационная победа – это победа в войне без необходимости прибегать к оружию. Подорви доверие к государственному мифу, и такое государство просто развалится. Таким образом, миф призван укреплять и поддерживать существующий социальный (и в развитых обществах – государственный) строй. Миф, как метко выразился Е. М. Мелетинский, глубоко социален и даже социоцентричен.

«Миф объяснял мироздание, его происхождение и устройство. Мифология постоянно передает менее понятное через более понятное, неумопостигаемое через умопостигаемое и особенно более трудноразрешимое через менее трудноразрешимое… Мифология не только не сводится к удовлетворению любопытства первобытного человека, но ее познавательный пафос подчинен гармонизирующей и упорядочивающей целенаправленности, ориентирован на такой целостный подход к миру, при котором не допускаются даже малейшие элементы хаотичности, неупорядоченности. Превращение хаоса в космос составляет основной смысл мифологии, причем космос с самого начала включает ценностный, этический аспект»[58]58
  Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1976. С. 171.


[Закрыть].

Таким образом, еще один практический аспект мифа – поддержание мирового порядка, матрицы космоса. А поддержание такого порядка осуществляется через постоянное воспроизведение мифа посредством регулярно повторяющихся ритуалов. Ритуал – это символическое повторение людьми деяний самих богов – устроителей космоса. Такое повторение нужно, чтобы поддерживать космический порядок, установленный богами в доисторические или скорее – над-исторические, универсальные времена. С одной стороны, ритуал позволяет пережить сопричастность священному миру богов, а с другой – обустроить и освятить повседневную жизнь, наполнить ее смыслом. Переживая сопричастность богам, человек как бы сам преображается в них, а через это получает их божественные силу и мудрость.

В морально-этическом плане миф и ритуал регламентировали, определяли правила поведения человека в обществе. Шаман был не только знатоком этих обычаев и правил, он также следил за соблюдением этих норм поведения, т. к. их нарушение влекло наказание со стороны верховных божеств и духов (обычно в виде болезней и других несчастий). Шаман знал мифы на практическом уровне, т. е. он мог правильно интерпретировать их для каждой конкретной ситуации, в которой оказывались его соплеменники. С помощью шамана миф помогал людям традиционных обществ объяснять их прошлое, находить смысл в событиях настоящего и давал направление для движения в будущее. Без мифа человек погрузился бы в хаос, а его поведение – утратило осмысленность и ценностные ориентиры.

Ритуал – это как бы проигрывание мифа в действии (или в сакральном действе). Надевая во время ритуала маску, участники действия – шаман, жрец и священник, преображенные в богов, – повторяли космогенез, т. е. сотворение мира. Можно сказать, что ритуал – это своеобразный божественный театр. Собственно, театр и возник из мира архаических ритуалов. В этом контексте миф «представляет собой своего рода либретто исполняемого драматического действия»[59]59
  Токарев С. А., Мелетинский Е. М. Мифология // Мифы народов мира: энциклопедия. Т. 1. 1980.


[Закрыть]. Миф и ритуал «являют как бы два аспекта первобытной культуры – словесный и действенный, „теоретический“ и „практический“»[60]60
  Там же.


[Закрыть].

Мифы черпают свою силу в ритуале. В ритуальном богослужении воспроизводится космоустроение, само мироздание. Ритуал повествует о сущности Космоса и повторяет действия, совершенные верховными божествами в начале времен. В ритуале задействованы все органы чувств. Музыка, ритм, движения, благовония, осязаемые образы, вкусовые ощущения священных напитков и прочее – все это необходимые составляющие ритуала. Пока воспроизводится ритуал, мир продолжает существование. В свете современной квантовой теории, гласящей, что мы воспринимаем только то, что ожидаем увидеть, т. е. то, во что мы верим, такое отношение к ритуалу оказывается вполне оправданным. Ежегодное напоминание себе в новогоднем ритуале о том, каким образом возник и поддерживается мир, – способ этот мир воспроизводить, не дать ему раствориться в хаосе. Миф и ритуал не просто описывают и напоминают о космическом порядке, а действительно хранят этот мир от всепоглощающей энтропии. Этот космос – согласованная картина реальности, картина мира, которая рисуется мифом и ритуалом на холсте бездонного и безграничного Хаоса-Пустоты.

Миф в контексте ритуала – вербальная составляющая. Это действие в проговаривании священного ритуала поддержания Космоса – Вселенского Порядка. Ритуал – «проговаривание» в действии. В целом и ритуал, и миф обеспечивают как космический, так и внутриобщинный порядок, поскольку законы общества неотделимы от законов всего Космоса.