Текст книги "Закованные в железо. Красный закат"

– Ладно, забудь, сам управлюсь – Михаил уже хотел идти, мысленно матеря себя за не собранность, которую он проявил там у БТРов.

– Нет, нет, я в порядке! – Годэ даже выставил руку, как бы останавливая Михаила – я пошел?

– Мне уже плевать, как хочешь. Только смотри меня не ударь, иначе я тебе башку снесу. Мой тебе совет – бойся меня, а не их, ладно? Это, во-первых, разумно, а во-вторых, очень полезно для твоего здоровья. Понял?

– Так точно.

– Просто вбеги в толпу и подержи их пять секунд. Я сразу за тобой. Главное не робей!

– Я все понял – стэп немного утих, но продолжался. Француз время от времени шумно выдыхал.

Годэ снял щит и мощный молот. Постоял еще секунду и побежал. Когда толпа из тридцати туш, весом в сто кило каждая плюс броня, увидела его, все сразу рванули как один. Когда на парня набросились, он закричал, как кричат прыгуны на резинках, и в итоге упал под весом, которого не ожидал встретить.

– Попробуй встать – уже спокойно проговорил Михаил. Он уже пару секунд рубился двумя мечами. Клинки входили в тонкую адамантитовую броню как раскаленный нож в масло, и, по меньшей мере, пять или шесть тварей уже лежало убитыми. Михаил вкладывал в удар огромные усилия. Бил то с разворота, то в прыжке, то раскручивался и веером клинков снова и снова влетал в толпу. На правой руке у него уже висел пассажир и вовсю пытался разодрать адамантит, теряя по зубу в секунду. Позже, такой же клиент вцепился в ногу, но это было даже не ощутимо. Михаил оценил курьезность того, как стокилограммовые твари смешно развиваются как знамена при движении. Он не чувствовал их веса. Почему Годэ все еще лежит?

– Годе, как ты?

– Я? Что делать мне? – парень сильно нервничал. Он оцепенел при виде той ярости, которая была на него обрушена. Они пытались прогрызть его всюду. Один даже схватил в пасть голову сутры целиком. Когда он налетел на него, парень инстинктивно закрыл глаза, когда же открыл – было темно даже в режиме ночного видения. Когда перешел в инфракрасное, то все стало красным – у меня что-то с очками, все красное, Капитан.

– Просто тварь в лицо вцепилась, сбрасывай и поднимайся. – Михаил уже перебил половину своры и говорил с легкой отдышкой. Начинались проблемы с движением, и про прыжки пришлось забыть. Михаил не хотел отбрасывать псов, чтоб они не вздумали убегать, тем более, что рассчитать силу толчка не всегда удается и обычно отбрасывающие движения приводили к тому, что противник улетал на метров пять или шесть. Выйдя из боя мепсы могли сбежать потому, что ими двигал еще и инстинкт выживания как у волков. Нужно было методично их истребить, и не позволить кому-то из псов напасть на колонну незащищенных людей. Один мепс мог легко разодрать даже метал джипа, не говоря уже про пассажиров. А убить такого из стандартных автоматов тоже не вариант. Пришлось бы стрелять из пулеметов, а это – тоже самое, что накрыть поляну и начать жарить шашлыки в клетке со львами. Весь город, если бы в нем еще были группы, прибежал бы на пикник. Но Годэ решил по-своему. Ему показалось, что проще будет встать, если сбросить с себя пару тварей. Он отмахнулся тридцатикилограммовым молотом и два мепса улетело к стене того дома, где секунду назад он пытался утихомириться. Когда Годэ поднялся на ноги – стало еще жестче. Парень оказался не плохим бойцом. Взяв довольно-таки не плохой темп, он сметал по пару мепсов за удар. Ударяя то страшными сокрушительными ударами сверху вниз, то махал молотом, нанося боковые удары, а иногда довольно таки профессионально делал удар с разворота. Умение обращаться со щитом тоже присутствовало, твари то и дело натыкались на блок и скользили в низ. Единственным недостатком была паника, с которой он все это делал. Парень забыл все установки и разбрасывал собак то туда, то сюда, и не все они погибали от ударов. Несколько из них хромая убежали на север, как раз к дороге.

– Успокойся, хватит – Михаил подбежал и схватил Годэ за руку. Но тот никак не мог успокоиться, и наносил удар за ударом по почти размытому по асфальту мепсу.

– Да успокойся ты, если хочешь то вернешься потом и продолжишь, он все равно уже никуда не убежит.

Но парень все никак не мог оправиться и остановиться, молчаливо молотя останки пса, он уже пробил асфальт. Тогда Михаил снял щит и ударил им Годэ, отбрасывая юношу. Только потом тот утихомирился и стал потихоньку приходил в себя.

– Простите, простите, капитан, простите – бормотал малец, отходя от шока и пытаясь выровнять свое дыхание. Михаил догадывался, что так будет, поэтому теперь он быстро смирился.

– Пойдем, несколько из них побежали в сторону дороги. Нужно быстро настигнуть беглецов. Я побегу вперед, но смотри мне, чтоб не отставал.

Михаил побежал к дороге, на север, где их либо уже ждали машины, либо же эти машины должны прибыть с минуты на минуту. Он пару раз звал Максима Годэ и тот отвечал в ответ что-то невнятное, но по отдышке было понятно, что парень бежит следом. Соборов всматривался в основном на редкие кровавые следы. Дикая регенерация закрывала рану и крови из беглецов капало все меньше. Пока что следы вели точно на автоколонну, которую уже было видно, хотя тепловизоры не показывали зверей. Бежать было легко. С асфальта сутра прыгала под два метра, а если постараться, то можно было подпрыгнуть и выше, так что обвалы и груды бетона были скучными преградами. Михаил помнил, как на тренировках они лазили в горах, по отвесной скале. Тогда нужно было вбивать конечности в камень, чтоб зацепится, и это было куда сложней, чем бегать сейчас. Однажды Михаил не заметил разницу в уровнях, потому, что был в очках ночного видения, и случайно зацепил правой ногой небольшой кусок армированного бетона, который частично был зарыт в земле. Движение было мягким, потому булыжник не раскололся, а полетел далеко перед Соборовым. Сутра придает непередаваемое ощущение бесконечной мощи, но вместе с этим ощущением в комплекте идет также безграничное легкомыслие.

Сутра не делает бойца бессмертным, она лишь дает ему больше шансов выжить, это просто способ, оружие. Те, кто впадает во власть силы этого скафандра, снимаются с должности и идут мыть полы в казармах или умирают. Человек должен оставаться человеком всегда. Михаил хорошо знал это. Тренировки в горах вспомнились ему не зря. Один его товарищ тогда сорвался вниз с огромной высоты. Метров сто не меньше. Даже в полете он твердил в микрофон, что главное выпрямится и упасть на ноги и все будет хорошо, но это было не так. Он действительно умудрился выпрямиться, чем, тем не менее, только повысил скорость своего падения, и упал на ноги. При этом сделал это правильно, на согнутые ноги, позволив мышцам поглотить скорость. Сутра выдержала, магнитные мышцы не оборвались, просто тот парень, по обыкновению, напряг их так сильно, как только смог, инстинктивно полагаясь на эластичность, которая есть у природных мышц тела. Однако сила мышц костюма была куда на много выше, и этой самой эластичностью мышцы не обладали. Если они не могли выполнить приказ, они все равно пытались это сделать, пока не обрывались. В том конкретном случае костюм подчинился и банально остановил падение, а не амортизировал его, тем самым не поглотив огромную инерцию, которая ударила по внутренним органам парня. В результате перелом позвоночника и летальный исход. Мораль такова, что возможности костюма заканчивались там же, где заканчивается мастерство владения им. Легкомыслие – враг воина, который носит это чудо техники… Единственный враг.

– Бизон, это Змея, вижу двоих металлических псов, направляются к колонне! Бизон, это Змея, как понял? Вижу металлических псов направляющихся к колонне! – в наушнике Соборова прошипел сигнал от колонны. Докладывали спокойным, но торопливым голосом, как всегда подумал Михаил. Он соскучился от этих голосов в наушнике.

– Змея, я Бизон, вас понял. Не открывайте огонь, повторяю, не открывать огонь! Я уже близко.

– Вас понял, Бизон, ожидаем ваших действий.

Михаил перепрыгнул последний фрагмент стены и увидел колону. Около двадцати джипов и пять хаммеров ожидали на дороге. Машины были без света фар. Два мепса медленно шли к ним. Один сильно хромал на заднюю лапу, даже издалека было видно, что она повернута не естественно. Увидев эти следы от дробящего оружия, Михаил припомнил о Годэ. Обернувшись, он заметил, что парень за его спиной в двух метрах. По осанке парня он заметил, что тот слегка не в себе.

Мепсы были натренированы атаковать мелкие автомобили и держатся подальше от больших. «Даже раненый мепс полезет грызть шины вашему седану, будьте уверены» – так говорил инструктор. Но сейчас псы были ранены и озадачены размерами. Они не могли определить большие перед ними автомобили или маленькие и держались на расстоянии в несколько десятков метров. Удивительная сцена. Длинная колонна из машин, два матерых спецназовца и между ними эти несчастные жертвы, которых тренировали на смертоносных охотников. Действие проходило на пустыре под светом, почти что полной луны. Времени не было, Михаил решился поручить дело парню. Ему нужно знать, что один прокол не делает его бесперспективным, он должен понимать, что он в кругу друзей, которые всегда прикроют и поддержат. Те кто не получает второй шанс или получают его слишком поздно, часто ломаются.

– Справишься, француз? – Михаил даже повернулся к Годэ, чтоб тот понял, что это не шутка.

– С удовольствием, товарищ капитан!

На этот раз боец высвободил более привычное для себя оружие, два меча. В правой руке был меч более похож на огромное мачете, а в левой, как обычно, массовики носили колющий меч на две режущие стороны. Он смотрелся наиболее впечатляюще. Лезвие было как вытянутый треугольник, с медленно сходящимися двусторонними лезвиями. Годэ полностью сосредоточился на двух мепсах. Он какое-то время думал, как завязать бой и заставить их атаковать, чтоб они не начали убегать. Михаил тоже заметил это, но не стал советовать. Годэ вспомнил, что волки всегда атакуют суетливого и раненого зверя. Парень начал пылить ногами и бить ними по земле поднимая клубы пыли. Сработало! Один пес зарычал и начал идти на парня, тот, что был ранен, пошел по кругу, пытаясь зайти за спину, типичная тактика стаи. Максим уже не боялся спугнуть зверя и рванул на рычащую тварь. Тот тоже сделал пару шагов и прыгнул прямо к горлу Годэ. Парень не растерялся, и среагировал, уйдя в сторону и резко ударив рубящим ударом правой рукой. Пес завизжал и упал на землю с перерубленным позвоночником. В этот момент уже второй мепс, неимоверно напрягшись, рванул к Годэ и устремился к ноге. Макс подобрал ногу и псина, промахнувшись, оказалась под ней. Парень ударил в тот же миг со всей силой прямиком в голову. Огромной силы удара не хватило. Адамантитовый шлем пса выдержал, но, все же, погрузившись слегка в землю, немного поддался и нажал на голову. Пес заскулил и отчаянно пытался вырваться. Годэ поймал себя на мысли, что ему даже жаль этого монстра, и он быстро добил его заостренным клинком, та же участь ждала и другого пса.

– Хорошо, поехали. – Соборов трусцой направился к колоне.

Остаток пути Михаил и Годэ провели в замыкающем хаммере, который освободили специально для них, оставив только водителя. Шестьсот килограмм плюс водитель и амуниция были достойны такой чести. Мальчишка вырубился почти сразу и, чтоб не слышать его храп, пришлось выключить групповой канал связи. Михаилу показалось, что он остался один в целом мире. Он специально выключил все визуальные фильтры и начал просто всматриваться в темноту. Рев двигателя был почти не слышен из-за отключенных внешних звуковых сенсоров, водитель, который был в очках ночного видения, больше был похож на робота. Колона ехала быстро. Иногда объезжая обвалы или столкнувшиеся автомобили, машины виляли на скорости в сто километров в час. В этой кромешной тьме Михаил всем своим сердцем почувствовал пустоту, которая его окружала. Единственный человек, который мог его одернуть как ребенка от этой пропасти была Светлана. Соборов уже всматривался в эту пропасть бездушной суеты, глупой войны, чужой войны, в которую он как мальчишка влез побуждаемый жаждой славы. Лучше он выбрал бы профессию врача, он стал бы отличным врачом, строгий и собранный, он бы всегда был на чеку, это у него с детдома. Тогда он бы нес жизнь, а сейчас он несет смерть. В его деле есть смысл, но это путь ребенка со свечкой по темному лесу. Потерял свечу – и ты еще одно обреченное приведение. Размышлять больше не было сил, и вскоре Соборов уснул.

Глава 2. Несокрушимый

Doom spiro, spero – «Пока дышу – надеюсь»

Украина; г. Дубно

Воинская часть 4589

27 августа 10:00

По длинному армейскому складу, почти бесшумно, шел человек с большим ящиком. Он был в синей форме, такой как у летчиков, которая одевается спереди и нужно вставлять ноги сразу в штанины, а потом просто застегиваешь молнию и ты уже полностью одет. Это означало, что этот человек работник этого склада. Он был атлетического телосложения, с короткой стрижкой популярной среди служащих в регулярной армии, когда сверху голову покрывает слой коротких волос, а по бокам и сзади она подстрижена самой мелкой насадкой машинки, и кажется, что волосы только на макушке. Этого парня зовут Гавриил, Гавриил Нелевский, но он никогда не слышал своего имени, потому, что с детства он не может ни слышать, ни говорить. Если бы не его отец, уважаемый полковник сухопутных войск, то его мечта служить в армии никогда бы не сбылась. Гавриил всегда хотел служить в армии, его привлекал порядок, смысл жизни воина, который готовится каждый день к защите своей земли от разного рода угроз и своего рода братские отношения среди служащих. Он терпеть не мог конкуренцию между людьми потому, что был убежден, что Бог каждого наделил качеством, в котором ему нет равных, и каждый должен быть на своем месте. В армии же каждому находили применение, пытаясь использовать таланты людей в полной мере. Пусть его жизнь висела на репутации отца и нескольких его должников, он все же был частью этой системы, ему нравилось работать тут.

В обязанности Гавриила входила чистка оружия, приведение его в должный вид и даже ремонт. Ему пришлось изрядно преуспеть в этом деле, чтоб получить право заниматься чем-то отличным от мытья полов или слежки за сроком годности продуктов питания на складе. И он работал несмотря ни на что. Гавриил видел, как подсмеиваются над ним невежи солдатики, которым подавай веселье, он даже читал по губам некоторые фразы, но это не влияло на него. Он прожил такую жизнь, в которой без смирения ты просто сгоришь изнутри. Тебя уничтожат твои же желания, которые ты никогда не сможешь реализовать, они приведут тебя к злости, ненависти, которые заберут у тебя твою жизнь. Поэтому он работал с удвоенной силой и, в конце – концов, чтение огромного количества литературы по оружейному делу, бесконечная практика и небольшой талант к механике сделали свое дело.

Как бы там ни было, а Гавриил хотел не этого, он, конечно, старался изо всех сил быть полезным, но в душе он мечтал оказаться на поле боя.

Когда с базы уходили на задание ребята, Гавриил всегда следил за ними издали, он представлял, что с ними уходит и он. Представлял, что не знает, вернется или нет, что задание невероятно сложное, но его нужно сделать. Например, в какой-то горячей точке, идет международная антитеррористическая акция и сегодня вечером нужно провести операцию, результат которой завтра скажется на будущем тысяч людей. Он обязательно смог бы, обязательно справился бы и отдал свою жизнь, если бы пришлось, ведь не сделай он этого, погибли бы его родные отец и мать, возможно, его будущая жена… Он был простой парень, с простыми мечтами о воинской славе, о важном деле, об участии в чем-то важном. Нет, он не принадлежал к числу тех, кто верил в нерушимую славу своей страны, или ее вождей, которым никогда не интересовался. Нет! Он сознательно мечтал бороться с любым проявлением зла и несправедливости, он жил этим, он дышал этим, он готовился к этому каждый день. Что-то неведомое, какой-то древний воинский инстинкт вел и подстегивал его каждый день.

Но он не позволял этому желанию захватить все уголки его души. Он слишком хорошо знал, до чего приводит подобная жажда. Когда-то, казалось бы очень давно, еще в юности, он впервые влюбился в одну девочку, которая жила по соседству. Ему было лет тринадцать, а ей на год меньше. Он, конечно же, был знаком с ней еще с детства, но каковым было это знакомство? Кто он был для нее? Молчаливым, закрытым парнем, у которого не было ни друзей, ни особых способностей, парень, который целыми днями проводил за книгами или же в роботе по дому. Несмотря на это, девочка, все же, взялась за роль единственного друга для этого странного человечка. Однажды летом, когда было куча свободного времени, Лена, чисто из любопытства, попросила научить ее языку глухонемых. Она стала первым человеком, который был рядом с Гавриилом так много времени, общался с ним, гулял и даже делился эмоциями. Они смеялись над комичностью попыток Гавриила объяснить то или иное сложное слово, которое он и сам плохо знал. Гуляя по улицам их маленького городка они ели мороженное и рассматривали все вокруг, а когда происходило что-то смешное, или просто любопытное, они многозначительно переглядывались и понимали эмоции друг друга благодаря одним этим взглядам. Иногда они следили за попытками почтальона отдать пенсию бабушке Кате, у которой была огромная овчарка подаренная детьми. Эта овчарка страшно не любила почтальона и всячески препятствовала его работе. Ребята тогда решили, что это из-за запаха спиртного, которым любил баловаться почтовый работник. Последний, кстати, предпочитал не оставаться в долгу и покрывал агрессивного пса всевозможной народной мудростью, которая, очевидно, должна была понизить самооценку овчарки и остудить ее пыл. Со стороны все это смотрелось очень мило, и ребята получали от такой стычки человека и животного массу позитивных эмоций. Особенно радовало время спектакля, оно было довольно таки продолжительным. Старая женщина обладала очень плохим слухом и в тех случаях, когда она уходила на огород, за дом, то совсем не слышала лая овчарки, и почтальон проводил у ее ворот немало времени. Самым любимым занятием для Гавриила было учить Лену языку жестов. Во время таких уроков они погружались в его мир, где не было звуков, и юноша чувствовал это. Они сидели друг напротив друга и могли следить за каждым движением глаз или изменением линий на устах, что передавало те эмоции и ту информацию, которая была доступна Гавриилу. В такие моменты Гавриил постоянно улыбался не в силах сдерживать радости, ведь в его мире тишины и невероятно тонких деталей, которые давали ему представление об тех или иных вещах, поселился еще один человек. Гавриил улыбался, и Лена отвечала ему тем же, хотя и не могла понять тех чувств, которые переполняли ее друга. Скорее она просто не придавала этому какого-то глубокого значения. Даже родители не были так близки с ним, ведь они всегда были заняты, а вечером приходили усталыми. У него были еще учителя, но те просто давали ему знания и совсем не интересовались им как человеком. Да, родители любили его безумно, как и все хорошие родители, но они скорее ждали, когда он станет взрослым и поймет тот мир, в котором живут они, не пытаясь вникнуть в то, что создавало Гавриила как человека. Да и не могли они сделать это полноценно, жесты хороши для общения, но когда разговоры заходили в тупик, то проще всего было просто улыбнуться и уйти. Кто-то всегда выбирал именно этот путь, причем чаще всего его выбирал именно Гавриил. Кто знает, кем бы он вырос, если бы в его жизни не появилась Лена. Она была другом и человеком с другой планеты, буквально из другого мира. Она, сама того не зная, вытащила его из пропасти внутренних миров, которые он уже начинал строить дабы убежать от тех реальных вопросов, которые нависали над ним, от одиночества, от безысходности положения и от неопределенности будущего. Гавриил терял веру, а эта девочка вдохнула ее в него снова, и он доверился ей полностью. Парень увлекся этой дружбой всецело, ему вдруг показалось, что он не чужой в этом мире.

Но лето длилось всего три месяца, а осень означала, что она идет в школу, а он начинает свои вечерние занятия. Так уж сложилось, что Лена училась днем, в первую смену, а Гавриил во вторую, под вечер. Учителя, которых нанимал отец, могли преподавать только после обеда. В итоге ребята виделись все реже, иногда на каждые выходные, а иногда еще реже. Гавриил хотя и хотел видеться чаще, но по-детски решил, что это не так уж и важно. В этот сложный период он, как и большинство подростков, которые ищут себя, увлекался самыми разными вещами. Для него их было меньше, но все же он пробовал заниматься различными занятиями. В одно время это была живопись, к которой у Гавриила оказались способности, потом это были наука, а потом спорт. Так шел год за годом, но в трудные моменты, когда приходили неудачи или болезни, из глубины подсознания всегда приходил образ Лены, первого и последнего человека, который увидел в нем личность, какой бы она не была.

Но скоро Гавриилу пришлось узнать, что такое потерять свое счастье, оказаться опять одним против всех. Этим летом ему исполнилось семнадцать лет, а Елене – шестнадцать. Когда она сдала все свои экзамены, закончила другие дела, о которых Гавриил и не знал, они стали видится каждый день. Ходили на озеро и даже записались на кружок рисования, куда очень хотела пойти Лена. Гавриил был, мягко говоря, не в восторге от этой идеи. Он знал, что там он будет как диковинный зверь в зоопарке. Всем захочется проверить, правда ли он глухой, правда ли, что он не может говорить? Жестокие подростки могут даже попытаться нанести ему вред, чтоб услышать, что он скажет или прокричит, такое уже бывало прежде. Но ради Лены и ее умоляющих взглядов он согласился на это и был рад, что поступил так. Девушки и парни, которые ходили в эту школу, были немного другие, они работали над своими холстами, старались угодить учителю или еще кому-то, но им практически не было дела до Гавриила и ему это очень сильно нравилось. Он даже полюбил этих ребят, потому, что они не только смеялись или вели бессмысленные беседы по углам, как это делали его соседи одногодки, они работали, стремились к чему-то кроме веселья. Но больше всего он полюбил этот кружок за то, что отныне он был не разлучен с Леной, даже больше, он тренировался с ней и вне школы. Они пытались изучить многие стили и работы других художников. Для Гавриила этот мир красок был немного знаком, и он чувствовал себя в нем ловко. А Лена была в нем новичком, но от нее исходило нескрываемое любопытство.

Один из таких вечеров закончился романтическим и незабываемым поцелуем. Гавриил тогда понял, что Лена стала частью его жизни раз и навсегда, и ему дико не хотелось отпускать ее в тот вечер. Он уловил какую-то грусть в ее глазах, видел, что что-то идет не так, чувствовал это, но его собственное счастье затмило все подозрения. Они расстались около полуночи, а на следующий день Гавриил узнал, что Лена уезжает. Мать сказала ему, что видела, как они грузили сумки в машину и уезжают, как она сказала: «скорее всего, на вокзал». По чистой случайности она решила узнать у Гавриила, куда именно они едут, потому, что даже подумать не могла, что сын не в курсе. Вчерашняя тревога снова всплыла в мыслях Гавриила, он быстро оделся и помчался пешком на вокзал. Он бежал в надежде, что Лена не уедет, что она просто провожает кого-то, а перед глазами крутились жесты матери, которые говорили о том, что все ребята уезжают в город на учебу. Что и Лена, наверное, поедет. Но Гавриил никогда не верил в это.

Он выбежал к путям, где было всего два перрона, вполне справлявшихся с их маленьким городком. Он пробежал глазами по людям и увидел Лену, которая была в очереди к вагону, она не видела его, и он не знал, как поступить. Что сделать? Побежать туда и на глазах у ее родителей обнять ее? Попытаться сказать что-то? Что? Что она для него важней всех? Ох, если бы он понял это тогда и, если бы рванул изо всех сил и попытался что-то объяснить. Но сколько из этого она бы поняла? Гавриил помедлил, он понимал, что происходит что-то очень важное, но не был уверен, что от него что-то зависит. Он помедлил еще миг и, уже казалось, решился подойти и попытаться объяснится, сделал шаг, и в этот миг перед ним промчался большой товарняк. Он все ехал и ехал, в нем было тысяча вагонов как минимум, точнее так казалось Гавриилу. Он видел в короткие миги, когда образовывались пролеты между вагонами, как очередь Лены все уменьшается и уменьшается, люди входили в вагон. Вскоре товарняк наконец-то пролетел мимо, и Гавриил увидел, как проводник, окончив посадку, опускает мостик и готовится закрывать двери. Парень в отчаянии пробежался глазами по окнам и увидел в одном из них Лену. Она смотрела на него, прижавшись лбом к стеклу. Он перепрыгнул через перрон, подбежал к окну, не зная, что сделать, глупо было говорить, что он любит ее, что жить без нее не может, ведь по-сути они не были вместе, и он и сам не знал точно насколько она ему дорога. Он спросил на языке жестов – куда она едет, она ответила, что это переезд, что они уезжают навсегда. Гавриил помедлил, она улыбалась, он глупо улыбался в ответ, они были растеряны, на глаза находили слезы, а на лице была улыбка. Поезд тронулся, и Лена помахала Гавриилу, у нее на глазах выступили слезы, он шел за поездом, который все набирал ход. «Я напишу тебе»– показала жестом Лена, когда Гавриил уже почти бежал, вскоре перрон закончился и Нелевский остановился. Улыбка сошла с его губ, рука перестала махать и опустилась, будто под грузом в несколько тонн. Что-то кричало в нем, он никогда прежде не чувствовал такого, что-то неистово разгоняло сердце и разливало реки огня на него. А позже пришла пустота потом надежда, потом опять боль и так бесконечно. Гавриил стоял на краю перрона еще несколько минут после того, как поезд скрылся из виду…

Этот случай круто изменил его жизнь. Длительная депрессия привела к череде болезней, потом воскрешение и несколько выводов как результат урока. Любимым девизом для Гавриила стала случайно найденная в интернете фраза: Doom spiro, Sperо – «Пока дышу – надеюсь». Гавриил понял, что с таким девизом отныне он будет непобедим, а чтоб не пропускать счастье ему пришлось под корень сменить свое понимание любви и всего что с ней связано. В частности он понял, что кроме того, чтоб найти любовь ее еще нужно распознать и уберечь. Лена позже написала ему, что не знала, что сказать и как сказать, и обещала, что они обязательно встретятся еще. Тогда начался период переписки, который уже больше не заканчивался. Иногда они встречались в городе и это были самые прекрасные моменты жизни Гавриила. Их любовь и сейчас висит на волоске, испытываемая обстоятельствами и ни он, ни она уже не берутся строить планов, но то счастье, которое они уже отдали друг другу никогда и никто уже не сможет затмить. Гавриил мечтал и много работал над тем, чтоб устроить будущее для него и ее, но у них было еще много преград, да и встречаться они начали все реже. Гавриил понимал, что возможно это конец, но выводов делать не спешил.