Текст книги "Нелегал. Том 1"

Глава 3

Разбирал и переписывал одолженные конспекты я часов до двух ночи. Попутно раз за разом запускал пластинку с ритмом источника-девять и культивировал в себе его гармонию, что вскоре начало выходить само собой и от занятий уже не отвлекало.

Утром перекинулся парой слов с Мишей Поповичем и отправился в институт. Раздал большую часть тетрадей и набрал новых, прилежно отучился две пары, а вот с третьей ушёл, поскольку заменять старшего советника Спаса поставили молодого преподавателя, который до того вёл у нас семинары.

Вместо посещения лекции по праву я засел в своей каморке в лабораторном корпусе и занялся разбором протоколов о задержании студентов РИИФС в момент пересечения теми границы особой научной территории. Изредка попадавшиеся случаи банального нарушения общественного порядка я сразу откладывал в сторону, решив оставить их напоследок. При этом не забывал выписывать на отдельный листок установочные данные всех фигурантов, и список этот получился отнюдь не маленьким – набралось в нём под две сотни фамилий.

– Какой только ерундой заниматься не приходится … – с тяжким вздохом произнёс я, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что несравненно больше пользы сумел бы принести не только на фронте, но даже просто в палате интенсивной терапии.

Ну да деваться было некуда – приступил к очередной сортировке бумаг. На сей раз разделял индивидуальные и групповые попытки покинуть Новинск. Вторых оказалось заметно больше первых. Тогда уже начал вникать в суть написанного, и при всём своём неоднозначном отношении к Максиму Бондарю – а большинство протоколов составил именно он, – придраться ни к чему не смог. Почерк был разборчивым, вопросы – правильными, а стиль изложения – лаконичным.

Кто, когда, при каких обстоятельствах и самое главное – зачем. Нет, не с какой целью было осуществлено задержание, а что именно правонарушитель заявлял о причинах, побудивших его предпринять попытку покинуть особую научную территорию без получения соответствующего разрешения в компетентных органах. Разумеется, только самый недалёкий болван заявил бы в такой ситуации, что намеревается примкнуть к мятежникам, но не так-то и просто сохранить ясность мысли, когда тебя снимают с поезда вооружённые до зубов бойцы комендатуры. Простой человек запросто может лишнего наговорить. И даже если нет – установить политические убеждения труда не составит, достаточно будет в ректорате характеристики запросить, там благонадёжность отразят в обязательном порядке.

А вот с банальными вроде бы случаями нарушения общественного порядка всё оказалось далеко не столь просто, как представлялось мне изначально. Драки и несанкционированное оперирование сверхэнергией перемежались пьяными выходками, танцами на столах полуобнажённых барышень и прочими непотребствами, эти эксцессы категорически не укладывались в какую-то общую схему и потому требовали индивидуального рассмотрения, а противоречивые показания фигурантов и не слишком толково составленные протоколы мою задачу отнюдь не облегчали.

Если большинство беглецов на фронт при отсутствии прочих отягчающих обстоятельств заслуживали разве что строгого предупреждения, то как прикажете поступить с аспирантами, устроившими потасовку из-за спора о наличии жизни на Марсе прямо во время семинара?

Впрочем, ломать голову на этот счёт я покуда не стал, пометил в своём списке фамилии студентов, к которым следовало проявить особое внимание, и отправился переговорить с Касатоном Стройновичем в надежде, что тот ещё не ушёл на обед.

Как оказалось – не ушёл. Но и не работал, а внимал разглагольствованиям худощавой брюнетки, которая уместилась на краю его рабочего стола и раскрепощённо покачивала стройной ножкой, не обращая внимания на задравшуюся выше колена юбку. И даже так смотрел на посетительницу заместитель председателя студсовета без всякого энтузиазма.

– Ну согласись, стабильность и предсказуемость инициации без использования гипнокодов попросту невозможны! – вещала Эля. – А наша инициатива как раз и направлена на обработку ими соискателей!

– Ты уже говорила, – подтвердил Касатон и поманил меня рукой. – Петя, заходи! Заходи! – После вновь обратил своё внимание на посетительницу. – Элечка, дорогая… Ты не оставишь нас? Это по работе.

Брюнетка раздражённо фыркнула, соскользнула со стола и оправила узкую юбку.

– Наша инициатива ничуть не менее важна!

– Но у вас сроки пока не горят, так?

Эля развернулась и вышла из кабинета, порывистым движением захлопнув за собой дверь.

– Знал бы, что она такая нудная, ни в жизни бы не связался, – с тяжким вздохом поведал мне Касатон. – А вот в постели – просто огонь! Вообще никаких комплексов!

– Ну и не жалуйся тогда, – усмехнулся я.

– С чем пришёл?

– Надо характеристики запросить на фигурантов, – пояснил я. – Список у меня есть, направишь в ректорат?

Касатон взял листок с перечнем правонарушителей, наскоро просмотрел его и уточнил:

– Сильно занят сейчас?

Я вытянул за цепочку часы, отщёлкнул крышку и покачал головой.

– Не особо.

Касатон Стройнович поднялся из-за стола и указал на пишущую машинку.

– Тогда перепечатай список, я с обеда вернусь и подпишу. Если раньше управишься, оставляй, потом заберёшь. – Он взглянул в окно и ругнулся вполголоса. – Вот же неугомонная! Так, я через чёрный ход!

Он ушёл, а я уселся за стол, передвинул к себе пишущую машинку и заправил в неё два листа, проложив их копиркой. Особым опытом работы с такого рода агрегатами похвастаться не мог, но мне в отличие от машинисток осваивать метод десятипальцевой слепой печати и не было нужды – начал бить по клавишам отдельными кинетическими импульсами. Загрохотала машинка почище пулемёта, зато и управился куда быстрее, чем если бы мучился и жал клавиши пальцами.

Стройнович к этому времени ещё не вернулся, так что я оставил одну из копий у него на столе и вышел на улицу. А там бушевали нешуточные страсти. Заявлениям Эли о преимуществах повсеместного внедрения гипнокодов оппонировало сразу несколько человек, и накал страстей был ничуть не меньше, нежели на политических манифестациях.

«Заняться больше нечем», – мысленно проворчал я и двинулся в горбольницу. На сей раз манипуляции Лизаветы Наумовны уже не произвели столь сильного впечатления, поскольку я раскусил принцип оказываемого ею воздействия и стал достаточно успешно ему сопротивляться. Вкупе с природной защитой мои потуги оказались достаточно эффективны, Лизавета Наумовна по завершении сеанса задумчиво хмыкнула и заявила:

– Пожалуй, завтра закрепим результат и на этом всё. Пусть ты и не вполне абсолют, но бормашиной тебя и вправду проще пронять.

Меня аж передёрнуло.

– Так себе шутка.

– Ой какие мы нежные! – улыбнулась Лизавета Наумовна и попросила: – Скажи, чтоб следующий заходил.

Я так и поступил, взглянул на часы и понял, что пообедать мне сегодня не светит, поэтому рванул в лабораторный корпус на процедуры. Что несказанно порадовало – так это выданные к травяному чаю козинаки из залитых мёдом обжаренных кузнечиков. С непривычки от такого угощения и наизнанку вывернуть могло – кого-то и выворачивало даже! – а я давно распробовал. Очень вкусно, особенно если с закрытыми глазами откусывать. С теми же студнеобразными грибами не сравнить.

Наелся, напился, полез в бассейн с грязью. Генерация электроэнергии прошла в обычном режиме, а дальше пришлось долго и тщательно отмываться, благо эту процедуру сильно облегчило отсутствие волос на голове.

Когда я вновь наведался к Стройновичу, тот уже вернулся с обеда и подписал мой запрос, но придержал его у себя и спросил:

– А дальше что? Что рекомендовать будешь?

– Строгое предупреждение?

Касатон поморщился.

– И всё?

– А что ещё? – удивился я. – Не обязательные же работы? Там же половина из актива военной кафедры! Нас не поймут!

– Не поймут, – согласился Стройнович. – И студсовет не репрессивный орган. Но и просто оставить столь серьёзное правонарушение без последствий не получится. Сам посуди: вот сейчас мы всех простим, а мало ли кто под таким соусом Новинск покинуть захочет? В комендатуре точно спасибо не скажут! Да и неправильно это!

– Неправильно.

– Вот! – воздел мой собеседник к потолку указательный палец. – Нам важно не зарубить на корню благой порыв наказанием, а направить инициативу в нужное русло. И заодно поместить всех под надзор, дабы выявить паршивых овец и тех, кто просто поддался порыву в силу эмоций и авантюризма, а не идейности.

Я пожал плечами.

– Может, их по разным отрядам студенческой дружины раскидать? Девчонки над Текстилькой шефство взяли, им точно помощь не помешает.

– Нет, плохая идея, – покачал головой Стройнович. – Насчёт дружины с тобой полностью согласен, но для начала пусть на территории студгородка работают. И брать в дружину станем только добровольцев.

Неожиданно в коридоре хлопнула дверь, послышались громкие крики:

– Касатон! Касатон! – И почти сразу в кабинет ворвался взъерошенный старшекурсник – тот самый, что вчера сидел за радиоприёмником. – Ты у себя? Декрет о безопасности приняли!

– И что там? – вскочил на ноги Стройнович. – Всеобщую мобилизацию объявили или опять полумерами ограничились? Ввели военное положение?

Студент зашелестел блокнотом.

– Военное положение не ввели, и мобилизация не всеобщая, а частичная, – сказал он, – но не это главное! Главное, что обе палаты парламента распустили и кабинет министров упразднили, вместо них учреждён совет республиканских комиссаров. И на время чрезвычайного положения деятельность всех политических партий и объединений приостановлены!

– Вот! Это дело! – обрадовался Касатон.

– Подождите-подождите! – озадачился я. – Вообще всех партий? И РСДП тоже?!

Стройнович только фыркнул.

– Ну что ты как маленький? – снисходительно посмотрел он на меня. – Решили лодку не раскачивать и не давать повода для беспорядков, вот все партии под заморозку и попали. А как ситуация стабилизируется и гайки закрутят, так и сделают послабления для прогрессивных партий, а реваншистов-консерваторов распустят! Теперь заживём!

– Ура! – рявкнул студент, вскинув над головой кулак. – Слава республике!

В ректорат я отправился с идущей кругом от неожиданных известий головой. Хотелось обсудить их с кураторами, но даже находись кто-то из них в Новинске, из этого бы, пожалуй, ничего не вышло: на пустопорожние разговоры не было свободного времени ни у них, ни у меня самого.

Новости о кардинальных изменениях в государственном устройстве распространились по студгородку с быстротой лесного пожара, все только об этом и говорили. И не просто говорили, но спорили до хрипоты, трактуя те или иные нововведения то в силу своего разумения, то исходя из политических убеждений. Всюду замелькали красные повязки дружинников, начали попадаться на глаза и мои сослуживцы по Бюро оперативного реагирования, но в целом ситуация вмешательства не требовала по той простой причине, что затянувшиеся безвластие и неопределённость уже успели всем опостылеть и новости были встречены преимущественно положительно.

Под окнами ректората даже начался митинг – там звучали лозунги и требования свободных выборов в наблюдательный совет особой научной территории, реяли флаги, а принимали участие в стихийной манифестации не только студенты и аспиранты, но и преподаватели из числа молодых и социально-активных. И, судя по присутствию среди сторонних наблюдателей сотрудников оперчасти Бюро, без отметок в их личных делах точно не обойдётся.

Я обошёл столпотворение стороной, поднялся в ректорат и сдал запрос на предоставление характеристик проштрафившихся студентов, заодно попытался всучить ходатайство о получении доступа к медицинским записям в рамках реализации исследовательского проекта, но был отфутболен в Бюро оперативного реагирования.

– Только после согласования с ними в работу примем! – отрезал заведующий канцелярией.

Я не удержался от тяжёлого вздоха и уточнил:

– А что насчёт медиков? Визы Звонаря достаточно будет или дополнительно согласовывать придётся?

– Достаточно, не переживай! – уверил меня заведующий. – А вот без Бюро не обойтись.

Это всё самым решительным образом осложняло, да только деваться было некуда, вот и поспешил в Бюро, решив заодно показаться на глаза начальнику управления физической защиты. А то очередной выговор за неисполнение приказа влепит, тогда точно уволят.

На проходной я немного поколебался, но всё же решил подстраховаться и первым делом сходил в отдел кадров, где получил выписку из своего личного дела с указанием занимаемой должности, которую и прикрепил одолженной скрепкой к ходатайствам. После заглянул в приёмную директора, сдал бумаги и попросил секретаря при первой же возможности занести их на визирование. И уже только после этого отправился к Вязу.

Прекрасно отдавал себе отчёт, что ответ Звонаря его не просто не удовлетворит, а прямо-таки взбесит, но вместо неуверенности испытал злорадное удовлетворение.

Накося выкуси, как говорится! Накося выкуси!

В итоге всё пошло совсем не так, как успел себе навоображать. Вяз не стал ни орать, ни брызгать слюной, остался предельно спокоен, будто иного ответа и не ожидал, словно по пять раз на дню слышал, что некий вопрос находится вне пределов его компетенции.

Он выдвинул средний ящик стола, выложил из него лист писчей бумаги, катнул мне перьевую ручку и потребовал:

– Пиши!

– Что именно? – озадачился я.

Вяз глянул, ровно шилом пырнул, и ещё менее добро улыбнулся.

– Заявление об увольнении по собственному желанию! Что же ещё?

Пусть я прекрасно отдавал себе отчёт, что рано или поздно дойдёт и до этого, сейчас к подобному повороту оказался откровенно не готов, в первый момент даже решил, будто ослышался. Переспросил:

– Что, простите?

– Пиши заявление по собственному желанию, – медленно и чётко повторил Вяз.

Я и не подумал взять ручку, ответил решительным отказом:

– Не собираюсь.

Начальник управления физической защиты хмыкнул и поднялся из-за стола. Был он немногим выше меня и заметно шире в плечах, да и как оператор мощностью наверняка серьёзно превосходил, но я даже не шевельнулся.

– Ты уже третью неделю не выходишь на службу! – повысил голос Вяз и демонстративно хрустнул костяшками пальцев. – Остальные тащат работу за тебя! Рисковали жизнью, пока ты разъезжал по командировкам! Хочешь мыть пробирки в лаборатории – да бога ради! Хочешь работать в больнице – вперёд! Но не занимай чужое место! Всем будет лучше, если ты уволишься!

Я резко мотнул головой.

– Не думаю.

Вяз определённо начал терять терпение, но на крик всё же не сорвался.

– Пока ты числишься у нас, я не могу взять никого даже на временную ставку! Группе приходится действовать не в полном составе, а это до добра не доведёт! Ты ставишь под угрозу жизни сослуживцев! Ты отдаёшь себе в этом отчёт?!

В иной ситуации я бы, наверное, даже проникся, но не в этот раз.

– Ну что ты молчишь? – подался вперёд начальник управления физической защиты. – Пиши заявление!

– Не стану.

Вяз несколько раз шумно выдохнул и недобро улыбнулся.

– У тебя уже есть строгий выговор, хочешь ещё один схлопотать? Так схлопочешь, это я тебе обещаю! Лучше уволься сейчас по собственному желанию – если вылетишь по статье, встанет вопрос о твоей благонадёжности! Ты это понимаешь?

– Так точно!

– Ну и?

– Увольняться не стану.

– Пошёл вон!

И вот этот приказ я выполнил с превеликой готовностью и без малейшей заминки. Крутанулся на месте, повернул дверную ручку и покинул кабинет, никак не выказав, что меня проняло до самых печёнок. Вроде столько всего повидал и пережил, а с людьми ругаться как не любил, так и не люблю.

Без особой надежды на удачный для себя исход дела я заглянул в приёмную директора и вопросительно посмотрел на секретаря.

– Уже занёс, – пояснил тот. – Можешь подождать.

Я за цепочку вытянул карманные часы, отщёлкнул крышку и обнаружил, что до дежурства остаётся всего лишь пятнадцать минут – как раз дойти до горбольницы и переодеться. Но, прежде чем успел сказать, что приду завтра, из своего кабинета в приёмную выглянул исполняющий обязанности директора.

– Витя, забери бумаги! – попросил сутулый господин лет пятидесяти на вид с морщинистым лицом и очками в роговой оправе.

«Сожрёт меня Вяз при таком начальнике-то, – с тоской подумал я. – Ох, сожрёт…»

И будто самого себя этим упадническим настроением сглазил – стоило только секретарю принять пухлую папку с подписанными документами и вернуться за свой стол, как распахнулась дверь и приёмную быстрым шагом пересёк господин Вяз.

– У себя? – на ходу спросил он и вроде как даже ответа никакого не дождался, сразу без стука прошёл в кабинет.

Тут уж я не сплоховал и весь обратился в слух. Самым натуральным образом – благо создание фокусирующей звуки конструкции никакой сложности не представляло, а дверь за собой Вяз прикрыл не слишком плотно.

– Владимир Михайлович! – сходу обратился он к исполняющему обязанности директора. – Считаю недопустимой ситуацию, сложившуюся с заместителем командира резервной группы Линем!

«Вот ты ябеда», – мысленно попенял я ему в ожидании ответа хозяина кабинета.

– А что с ней… с ситуацией, то бишь, не так? – спросил тот без всякого интереса в голосе.

– Сначала его вопреки моим рекомендациям отправляют в двухнедельную командировку, теперь и вовсе прикрепляют к Службе реабилитации, а нам нужен на этой должности человек, который будет работать!

Секретарь отыскал в папке сцепленные скрепкой ходатайства, я принял их, с несказанным облегчением обнаружил на обоих листах резолюцию «не возражаю», но вот так сразу уходить не стал и сделал вид, будто разбираюсь в написанном. На самом деле – слушал.

– И что ты предлагаешь? – в лоб спросил исполняющий обязанности директора своего заместителя. – Уволить его?

– Да! – подтвердил Вяз.

– И на каком, позволь узнать, основании? – поинтересовался Владимир Михайлович. – Как мне докладывали, на момент формирования резервной группы в неё с целью повышения квалификации включили перспективных сотрудников иных структур, что подразумевало возможность дальнейшего их отвлечения, так скажем, на приоритетные направления!

– Ситуация изменилась! – отрезал Вяз. – С учётом новых задач мне нужен каждый человек! И потом у него уже есть строгий выговор! Он – ненадёжен!

– Выговор – не есть хорошо, – со вздохом признал хозяин кабинета. – Но взгляни на ситуацию с другой стороны: из этой вашей группы временно откомандированы пять человек, а уволим мы только одного…

– Это заместитель командира!

– Так назначь кого-нибудь исполнять его обязанности!

– Проблемы это не решит!

– Но зато и не создаст новых! – Послышался резкий хлопок ладонью по столу, после заскрипело кресло. – Ты что же – предлагаешь мне сообщить подполковнику Звонарю, что мы увольняем его протеже, только его и больше никого? Понимаешь, как это будет выглядеть?

– Но…

– Нет, теоретически мы можем уволить вообще всех и даже расформировать группу! – продолжил распаляться Владимир Михайлович. – Давай сразу со всем корпусом рассоримся! Можем себе позволить! Но каковы будут последствия? Об этом ты подумал?

– Я ничего такого не предлагал! – пошёл на попятную Вяз.

– Значит, так! – вновь припечатал ладонь к столешнице директор. – Оснований для увольнения этого твоего Линя на текущий момент не вижу!

Секретарь озадаченно посмотрел на меня и уточнил:

– Всё в порядке?

Пришлось оторвать взгляд от документов и улыбнуться.

– Да, спасибо!

И дальше задерживаться в приёмной не было смысла, я вновь взглянул на часы и поспешил на выход. Едва не скатился по лестнице и со всех ног припустил в ректорат, сдал в канцелярию завизированное ходатайство и метнулся в горбольницу. В итоге заступил на смену без опозданий, даже отдышаться после стремительного забега успел.

Пока опекал четвёрку своих пациентов, попутно просматривал конспекты, ещё и с одной дипломной работой о разделении потенциала на два независимых ознакомился. Не понял почти ничего, но оно и не удивительно – всё же пятикурсник диплом готовил, а у меня теоретическая подготовка хромает. Учиться ещё и учиться.

После смены я ловко увильнул от разговора с Федорой Васильевной, спрятавшись от той в раздевалке, и на занятие йогой не пошёл, вместо этого засел в столовой. Поужинал, заодно набросал тезисы доклада, который поручил сделать доцент Паук за двухнедельный пропуск его лекций по теории создания энергетических структур.

Когда вышел на улицу, то наткнулся на очередную манифестацию. Это митинговали студенты-медики, интерны и прочие медработники из числа тех, что не падали от усталости с ног после дополнительных смен. Прошёл бы мимо, но взгляд зацепился за знакомые лица: с трибуны как раз вещали две барышни из студсовета: фигуристая шатенка и та, которую я окрестил серой мышкой. Такой уж серенькой она сейчас уже не казалась, держалась уверенно и нисколько не смущалась взглядов собравшихся. Ораторским талантом барышня обделена не была, не иначе именно по этой причине и оказалась избрана в студсовет.

Я уже протолкался через толпу и двинулся дальше, когда приметил эффектную платиновую блондинку. Присутствие на митинге Валентины Паль изрядно удивило, решил даже задержаться и понаблюдать за ней со стороны. И правильно сделал.

Покинув трибуну, обе барышни присоединились к Валентине и завели с той разговор, а медсестра внимала им со снисходительной улыбкой и качала головой, да ещё будто между делом погладила серую мышку – вспомнить бы ещё как её зовут! – по руке.

С учётом того, что я знал о Валентине, у этого общения запросто могло оказаться двойное дно, тут было о чём подумать, но – не стал. Потопал домой.

На следующий день пришлось пожертвовать лекцией по экономической теории. Половину этого времени распинался перед доцентом Пауком только лишь для того, чтобы тот разнёс мой доклад в пух и прах, а после эдакого конфуза я отправился в ректорат, но и там ждало разочарование, поскольку ходатайство как ушло обрастать визами, так обратно и не вернулось, зависнув у кого-то из ответственных лиц.

Бюрократы несчастные!

В газетном киоске я купил свежий номер «Февральского марша», сел на трамвай и покатил в комендатуру. Намеревался за время поездки ознакомиться с последними новостями, а вместо этого прилип к окну. Тут и воспоминания о старых добрых деньках накатили, и просто ситуацию в городе отследить пытался. Не до чтения было.

Попасть на территорию комендатуры оказалось не в пример сложнее прежнего – в силу усиления режима мои документы проверяли едва ли не под микроскопом, ещё и звонили дежурному для подтверждения их подлинности. Непонятного сотрудника Бюро оперативного реагирования РИИФС и вовсе завернули бы, но старшине особого дивизиона от ворот поворот дать не решились. А, быть может, я в каких-то списках значился, исключать этого было нельзя.

Увы, капитан Городец так и не вернулся из командировки, пришлось идти на поклон к комиссару Хлобу на свой страх и риск, без протекции куратора. Впрочем, совсем не факт, что Георгий Иванович согласился бы мне её оказать; запросто мог куда подальше послать, не пожелав вникнуть в суть просьбы. Как ни крути, сейчас у контрразведки настали горячие деньки, им не до каких-то там студенческих инициатив.

Секретарша доложила обо мне комиссару, тот велел пропустить. С момента нашей последней встречи господин Хлоб ничуть не изменился, всё так же был худощав, загорел дочерна и брит наголо.

– Ха! – усмехнулся он, стоило только мне перешагнуть через порог. – Постригся, смотрю!

Я машинально провёл ладонью по бритой голове и вздохнул:

– Пришлось.

– А что так?

– Опалило чуток.

Комиссар Хлоб откинулся на спинку кресла и фыркнул.

– А и нечего космы отращивать! Не девка, чай.

– Так уставная стрижка была, – заявил я в своё оправдание, но хозяину кабинета эта тема уже наскучила.

– С чем пожаловал? – перешёл он к делу.

Я выложил на стол ходатайство. Хлоб глянул на него и поморщился.

– Подписей-то, подписей! Совсем вы там у себя в институте в бюрократии погрязли! – Он пробежался глазами по содержимому ходатайства и кинул его перед собой. – А теперь излагай своими словами!

Это проблемой не стало, но только лишь это. Комиссар нахмурился и покачал головой.

– Сразу могу сказать, что личные данные сотрудников комендатуры разглашению не подлежат!

– Мне личные данные без надобности. Только информация по динамике развития сверхспособностей, которую вы в любом случае в институт предоставляете. И не по всем сотрудникам, а лишь по курсантам, которых тут с нуля обучали.

Хлоб потёр подбородок.

– Мне это не нравится! – прямо заявил он. – Выносить личные дела не позволю!

– И не нужно, – уверил я собеседника. – Я с ними прямо здесь работать могу. Согласую с вами шаблон выписок…

– Да это всё понятно! – отмахнулся комиссар. – Это уже вопрос чисто технический. Для начала принципиальное решение принять нужно. Ты мне вот что скажи: этот ваш проект для галочки или и в самом деле толк выйдет?

– Точно не для галочки. А выйдет толк или нет – не проверим, не узнаем.

– Ладно! – махнул рукой Хлоб. – Оставляй. Если секретчики тебе доступ к личным делам согласуют, я возражать не стану. Ну а нет, уж не обессудь – против правил не пойду даже во имя науки.

Вердикт комиссара нисколько не воодушевил, но разочарования я не выказал, даже поблагодарил Хлоба, прежде чем покинуть его кабинет. Если уж на то пошло, не имело особого значения, когда именно я получу доступ к личным делам курсантов: прямо сейчас или через месяц – главное, что получу. В крайнем случае придётся дождаться возвращения из командировки Городца.

По сравнению с теми временами, когда я здесь служил, народу и техники на территории комендатуры изрядно прибавилось – не иначе перебросили подкрепление из пункта постоянной дислокации. Преимущественно на глаза попадались бойцы в форме отдельного научного корпуса, но и люди в штатском тоже встречались не так уж и редко, не иначе именно поэтому, пока я шагал к одному из пакгаузов, никто и не остановил меня и не поинтересовался, какого чёрта тут забыл гражданский.

Михаил Дмитриевич – кладовщик в чине прапорщика и по совместительству инструктор ножевого боя – обнаружился на своём обычном месте, он сидел в тиши и полумраке пакгауза, попивал квас и читал газету.

– О, Линь! – удивился Митрич моему появлению. – Какими судьбами?

– К комиссару по делу заехал, вот и решил заглянуть.

Прапорщик прищурился.

– Старику квас охладить?

– В том числе, – кивнул я. – Но ещё вопрос есть.

Хмыкнув, кладовщик выставил перед собой бидон, и я даже прикасаться к нему не стал, просто начал гасить тепловую энергию и остановился, лишь когда температура содержимого жестяной ёмкости приблизилась к паре градусов выше нуля.

Прапорщик налил себе охлаждённого кваса, сделал глоток и даже крякнул от удовольствия.

– Силён, бродяга! – Он улыбнулся и спросил: – Да спрашивай уже, спрашивай! Точно ведь невтерпёж, раз тренировки дожидаться не стал.

Я кивнул.

– Собственно, Михаил Дмитрич об этом и вопрос. Вы учеников из числа курсантов без протекции берёте? Ну, может, кто-то перспективным кажется…

Прапорщик покачал головой.

– Я, Петенька, учеников вообще не беру. Не мастер, чай.

Проигнорировав ехидные интонации собеседника, я обдумал его ответ и многозначительно заметил:

– Ну да, вам курсантов на перевоспитание приводят. Вроде как меня…

– Вроде как тебя, да, – подтвердил Михаил Дмитриевич, остро глянул и уточнил: – Тебя кто-то конкретный интересует?

Я пожал плечами.

– Меня много что интересует, но лезть в чужие дела не стану. Не хватало ещё по шее получить.

А как иначе? Ясно и понятно, что кто-то из здешних чинов попросил за Барчука и Михея, вот прапорщик и взялся их натаскивать. Мастер – тот ещё мог перспективных курсантов на общих тренировках приметить, а вот Михаил Дмитриевич из другого теста слеплен, он за учениками не гоняется. И не приходят к нему, а приводят.

Кто привёл Барчука? Вопрос.

Но интересоваться этим, злоупотребляя хорошим отношением к себе, точно не стоило. Ответа в любом случае не получу, а осадочек останется.

Ну да ничего страшного – придётся действовать не столь прямолинейно, только и всего.

– По работе интерес возник или это личное? – в свою очередь уточнил прапорщик и приложился к кружке с квасом.

– Второе, – заявил я, поскольку сам до конца не мог объяснить себе, чем так важна личность покровителя Барчука.

Если подумать, за него вполне мог попросить тот же Дыба. Или даже кто повыше – всё же Маленский заметные успехи на курсах демонстрировал, такому не грех протекцию отказать. Если б не перевод в ВОХР и наша недавняя стычка, у меня бы и вовсе никаких сомнений на сей счёт не возникло. Но вот возникли же!

Прапорщик последовал моему примеру и в чужие дела лезть не стал, больше мы этой темы не касались, вместо этого обсудили обстановку в стране. После я пообещал со следующей недели снова начать ходить на тренировки, которые Михаил Дмитриевич проводил для актива военной кафедры, распрощался с ним и поспешил к трамвайной остановке.

Пора было возвращаться в институт.

Остаток пятницы и первая половина субботы пролетели словно одно краткое мгновение. Хоп! – и уже на аэродром выдвигаться пора. При этом я искренне полагал, будто достаточно неплохо справлялся со своими делами, разубедил меня перехвативший на выходе из студсовета Касатон Стройнович.

– Петя, а где рекомендации? – спросил он.

– Какие рекомендации? – не понял я.

– По нашим правонарушителям! Ты вообще опрашивал кого-нибудь?

Я покачал головой.

– Нет, ещё. Характеристики жду.

– Да ты… – Касатон раздражённо глянул на меня и покачал головой. – Ты нам так всю работу запорешь! У нас же не только беглецы, у нас и бытовухи хватает! Пока ты материалы подготовишь, пока мы заседание проведём… Все сроки так пропустим!

О своей и без того чрезвычайной загруженности я говорить не стал по той простой причине, что мои проблемы никого в студсовете не волновали, да и претензии Касатона не на пустом месте родились.

– Займусь этим, – пообещал я.

– Сегодня!

– Сегодня уже не получится.

– Что значит – не получится? – возмутился Стройнович. – Петя, ты нам так все сроки сорвёшь!

– Бытовых правонарушений не так много, – возразил я, вытащил из портфеля стопку протоколов и зажал его под мышкой, начал перебирать бумаги. – Буду разбирать по случаю в день. А сегодня сам с фигурантами пообщаться можешь. Вот, глянь!

– Ты мне предлагаешь твою работу делать? – опешил Стройнович. – Думаешь, мне заняться больше нечем?!

– Ты глянь сначала! Позови кого-нибудь из замов, того же Беляка, проведёте следственный эксперимент…

Касатон шумно засопел, но всё же соизволил изучить протокол, после чего ухмыльнулся.

– Неплохая идея! – признал он. – Но с понедельника начинай работать. Чтоб без проволочек!