Текст книги "Сиятельный"

Несмотря на преклонные года, сиятельный фон Нальц не только руководил полицией метрополии, но и состоял в дюжине клубов и благотворительных обществ, а каждое утро, демонстрируя завидную работоспособность, начинал с изучения свежей прессы. Вот и сейчас на его столе возвышалась целая стопка газет, но хозяин кабинета ожидаемо остановил свой выбор именно на «Атлантическом телеграфе».

Проклятье! Ну кто просил Альберта распускать свой длинный язык!

При моем появлении Фридрих фон Нальц оторвался от газеты и растянул губы в некоем подобии улыбки.

– Виконт Крус! Не имел чести лично знать вас раньше…

Я в ответ лишь склонил голову.

Старик поправил обшлаг черного мундира, из которого торчало сухонькое запястье – словно объеденная падальщиками кость, – и спросил:

– Вы знакомы с моей дочерью, виконт?

– Был представлен на осеннем балу, – ответил я, обмирая от ужаса.

В кабинете враз стало жарко и душно. И дело было вовсе не в камине – его сегодня не топили. Горячий воздух волнами расходился от сидевшего за столом старика. То проявлялся талант сиятельного, и мне вовсе не хотелось становиться целью его приложения. Пару лет назад довелось лицезреть ссохшуюся мумию, оставшуюся от покушавшегося на главного инспектора анархиста, так от вида заживо запеченного человека потом мутило до конца дня.

– Были представлены на балу – и только? – уточнил сиятельный фон Нальц, никак внешне не выказывая клокотавшей в нем ярости.

– И только, – подтвердил я, старательно не смотря на собеседника.

Смотреть на него было просто-напросто страшно.

Но тут старик вдруг рассмеялся, смял газету и кинул ее в корзину для бумаг.

– Знаете, виконт, я вам верю. Безоговорочно, – удивил меня главный инспектор неожиданным заявлением. – Просто я слишком хорошо знаю свою дочь. Елизавета-Мария никогда бы не связалась с подобным… – Он брезгливо поморщился и откинулся на спинку высокого кресла. – Неважно! Важно, что с подачи болтливого рифмоплета пойдут слухи. А этого я так оставить не могу…

– Главный инспектор! – попытался я оправдаться. – Речь идет о другой Елизавете-Марии! Не о вашей дочери! Это простое совпадение!

Но Фридрих фон Нальц только покачал головой, и до меня вновь долетело дуновение призрачного жара.

– Виконт! Я могу представить вас в роли тайного воздыхателя, но никак не в роли героя-любовника, – с холодной безжалостностью отрезал старик. – Не опускайтесь до столь откровенной лжи.

– Мою невесту зовут Елизавета-Мария Никли, она из Ирландии. Ее родители приходятся родней бабушке по материнской линии. Я собираюсь представить ее на завтрашнем балу.

Главный инспектор задумался, будто решая сложную шараду, потом кивнул.

– Это было бы неплохо, – произнес он медленно и отстраненно, но сразу яростно сверкнул глазами. – Только учтите, виконт, если притащите с собой какую-нибудь дешевую актриску и опозорите мою дочь, я лично уничтожу вас, лично! Я заставлю вашу кровь закипеть в жилах и сварю вас заживо!

– Уверяю, главный инспектор, до этого не дойдет!

– Если стихотворное посвящение и в самом деле предназначено моей дочери, лучше сознайтесь прямо здесь и сейчас, – продолжил сиятельный фон Нальц уже абсолютно спокойно. – В этом случае мне придется вызвать вас на дуэль, но хоть умрете с достоинством. И не столь мучительно…

– Не стоит…

– Можете, разумеется, скрыться, но не советую, не советую. Очень не советую.

– Даже и в мыслях не было!

– Сгиньте с глаз моих, – проскрипел тогда хозяин кабинета, заканчивая аудиенцию.

Я незамедлительно выскочил в приемную, и воздух там показался просто ледяным. По спине немедленно заструился холодный пот, я кое-как успокоил сбившееся дыхание и спустился на первый этаж, но прежде чем успел распахнуть входную дверь, меня окликнули.

– Детектив-констебль!

Вздрогнув от неожиданности, я обернулся к дежурному, который выбрался из-за конторки с каким-то конвертом в руке.

– Вам корреспонденция! – сообщил констебль.

Я забрал непонятное послание, кивнул:

– Благодарю, – и вышел в отгороженный колоннадой портика двор, где подсобные рабочие без особого успеха пытались смыть наросшую за зиму копоть с белого мрамора статуи Фемиды.

С тяжелым вздохом я опустился на одну из расставленных вокруг фонтана скамей и осмотрел конверт из плотной бумаги с указанием одного лишь моего имени, без адреса, почтовых марок и упоминания отправителя. Недоуменно хмыкнув, достал из кармана складной нож, вспорол им клапан и вытряхнул на ладонь лаконичное приглашение посетить Банкирский дом Витштейна для обсуждения вопроса о вступлении в права наследования.

Я перечитал письмо два раза и недоуменно нахмурился. Поверенный за прошедший месяц так и не сумел добиться от дяди никаких бумаг по отходящему мне фонду, с чего бы тому форсировать события по собственной инициативе? И какое отношение к наследству имеет Банкирский дом Витштейна? Род Ко́сице иудеев никогда особо не жаловал.

Взглянув на массивный хронометр, новомодный – наручный, я решил, что успею посетить Банкирский дом, прежде чем тот закроется на обеденный перерыв, а не успею – ничего страшного, подожду. Никаких неотложных дел на сегодня запланировано не было.

Сунув конверт в карман пиджака, я вышел со двора полицейской штаб-квартиры и без лишней спешки зашагал по Ньютонстраат в направлении площади Ома.

Для начала апреля денек выдался на редкость знойным, и зависшее над крышами домов солнце вовсю прожаривало город, будто брошенный на сковородку стейк. Даже клубившиеся на горизонте тучки не могли гарантировать скорого наступления вечерней прохлады; скорее всего, их просто развеет над океаном.

Прячась от духоты, я свернул на аллею платанов и зашагал дальше в тени деревьев. Минут через пять вышел к площади Ома, заскочил на заднюю площадку нещадно дымившего паровика и едва успел ухватиться за поручень, когда на повороте железные колеса звякнули на стыках рельсов и вагон ощутимо качнуло.

За окнами с черепашьей скоростью проплывали здания, в открытую дверь то и дело врывались клубы дыма, и тогда нестерпимо щипало глаза. О скоростях подземки не приходилось даже мечтать; да я и не мечтал – от ближайшей станции подземной железной дороги до иудейского квартала пришлось бы пробираться по узеньким запутанным улочкам старого города никак не меньше четверти часа.

И какой смысл?

Понемногу город начал меняться. Многоэтажные новостройки остались позади, вдоль сузившейся дороги стали тесниться обветшалые доходные дома и конторские здания с покатыми крышами. Между ними – узенькие сырые переулочки. А паровик все катил себе и катил.

Извозчики посматривали на набившихся в вагон пассажиров с нескрываемым неодобрением, лошади чихали и трясли головами, когда их накрывал шлейф стелившегося за вагоном дыма. Несколько раз нас обгоняли открытые самоходные коляски с шоферами в гогглах на пол-лица, кожаных тужурках и крагах. Коляски сразу уносились вдаль, но по улице еще долго разносилось громкое стрекотание пороховых двигателей.

На проспекте Менделеева я выскочил из паровика и свернул с тротуара в проход меж двух домов, обшарпанных и неухоженных, с узенькими окошками на уровне второго этажа. Немного поплутал по задворкам и вскоре вышел на широкую улицу, ближайшее строение которой щеголяло свежей табличкой: «Улица Михельсона».

Первые этажи солидных каменных особняков занимали магазины и лавки, но все как одна витрины сейчас были закрыты глухими ставнями, как если бы на дворе стояла ночь. Более того – одна из самых оживленных торговых улиц иудейского района словно вымерла. Прошел целый квартал, а на глаза не попалось ни единой живой души!

Лишь на углу рядом с цирюльней неподвижно замерла длинная фигура в черном долгополом сюртуке и такой же шляпе.

Скользнув взглядом по бесстрастному лицу, обрамленному пейсами и бородой, я поднялся на крыльцо стоящего наособицу трехэтажного здания с солидной вывеской «Банкирский дом Витштейна» и потянул на себя дверную ручку.

Та не поддалась. Толкнул – и так заперто.

Тогда я несколько раз стукнул молоточком по железной пластине, выждал пару минут и вновь потянулся за колотушкой, но вдруг замер, пораженный неожиданной догадкой.

«Суббота! – хлопнул себя ладонью по лбу. – Сегодня суббота!»

Шаббат!

В нашем просвещенном обществе косо смотрели на любые проявления религиозных воззрений и без жалости искореняли весь этот мистицизм, но ортодоксальные иудеи стойко сносили беспрестанные нападки механистов. Впрочем, до претворения угроз в жизнь дело обычно не доходило: финансовая состоятельность общины позволяла своевременно смазывать нужные колеса государственного аппарата, и разговоры о погромах оставались всего лишь разговорами.

Пусть наука целиком и полностью вытеснила религию из жизни общества, но власть предержащие обладали здоровым прагматизмом и свято блюли принцип «кесарю кесарево». Деньги – это кровь империи, все остальное вторично.

Я достал из кармана жестянку с леденцами и закинул в рот первый попавшийся.

Итак, сегодня суббота; сегодня Банкирский дом закрыт, завтра тоже. Воскресенье – официальный выходной.

Досадно.

В этот момент через перекресток со скрипом прокатила крытая повозка. Возница в надвинутой на глаза кепке подогнал ломовозов к цирюльне, и долговязый иудей поспешил открыть ворота заднего двора. А стоило только телеге скрыться в проезде, столь же торопливо их закрыл.

Очень интересно.

Я озадаченно огляделся по сторонам, затем утопил кнопку наручного хронометра, запуская отсчет времени, и закинул в рот очередной леденец.

Подождем…

Телега выкатила на улицу через двадцать минуту, и тянули ее теперь ломовозы не столь легко, как раньше, а на брусчатке позади оставался явственный пыльный след. Долговязый иудей прикрыл ворота и попытался отпереть входную дверь цирюльни, но ключ никак не желал проворачиваться в замке; ему даже пришлось стянуть плотные брезентовые перчатки и зажать их под мышкой.

Тогда я отправил в рот очередной леденец, сунул жестянку в боковой карман пиджака и зашагал через дорогу.

– Уважаемый! – окрикнул иудея, встав посреди проезжей части.

Долговязый обернулся, окинул меня обеспокоенным взглядом и просипел:

– Закрыто!

– И не надо! Где здесь станция подземки?

– Там, – махнул долговязый цирюльник вдоль улицы левой рукой; правую, синевшую старой татуировкой, он как бы ненароком сунул в карман сюртука.

Я слегка склонил голову и прикоснулся самыми кончиками пальцев к котелку.

– Благодарю, – улыбнулся и зашагал в указанном направлении, не став просить об уточнении маршрута.

Никакой необходимости в этом не было.

3

Роберт Уайт отыскался в «Винте Архимеда»; судя по распущенному шейному платку, одним графинчиком портвейна дело явно не ограничилось, но настроение у инспектора от выпитого нисколько не улучшилось.

Есть такие люди – они прекрасно понимают, что пить не вправе, но пьют и оттого не чувствуют облегчения от алкоголя, а лишь еще больше мрачнеют. Роберт точно был из их числа, поэтому, прежде чем начальник успел открыть рот и прогнать меня взашей, я решительно уселся напротив и без промедления заявил:

– Готовится ограбление банка.

– Я велел тебе проваливать, – пробурчал инспектор, ожидаемо пропуская мои слова мимо ушей.

– Я выполнил ваше распоряжение, – напомнил я, снял темные очки и, сделав над собой определенное усилие, посмотрел собеседнику в глаза. – Инспектор, ограбление банка – это серьезно.

– Да ну? – скептически поморщился Роберт Уайт, но моя уверенность его все же зацепила. Налившиеся свечением глаза потускнели и вновь стали бесцветно-серыми. – Рассказывай! – махнул он рукой.

– Думаю, готовится подкоп под Банкирский дом Витштейна.

– Думаешь? С чего бы это тебя осенило?

Я в двух словах описал увиденное в иудейском квартале, а когда инспектор впал в глубокую задумчивость, обернулся и подозвал подавальщицу. Время было обеденное, и хозяину теперь помогали несколько шустрых девиц.

– Суббота… – пробормотал Роберт Уайт. – Ортодоксальному иудею нельзя работать в субботу, так? Но ведь он и не работал? Или открыть и закрыть ворота – это уже работа? А если там просто делают ремонт?

– Чтоб иудей привлек рабочих со стороны? – фыркнул я, наполняя стакан из выставленного на стол кувшина с лимонадом. – Да его потом заклюют! Нет, думаю, этот иудей не из общины.

– Опять думаешь, – скривился Уайт.

– Татуировка, – напомнил я. – На правой кисти у него была наколота змея. Или длинная рыба, точно не разобрал.

– И что с того?

– Ортодоксальный иудей никогда не пометит себя татуировкой. «И царапин по умершим не делайте на теле вашем, и наколотой надписи не делайте на себе».

Инспектор уставился на меня с нескрываемым удивлением.

– Ты так хорошо разбираешься в Торе?

– Нет, просто разбираюсь в татуировках.

– Даже если это так, откуда уверенность, что целью является банк?

– А какие варианты? С одной стороны – бакалейная лавка, с другой – мастерская сапожника. Банк – точно напротив.

Роберт Уайт допил портвейн и гаркнул во всю глотку, перекрывая царивший в заведении гомон:

– Джимми!

Рыжий поспешно поднялся из-за углового стола и подошел к нам.

– Да, инспектор? – тягуче произнес он, оправляя мундир. Был констебль в легком подпитии, но на ногах держался уверенно и не шатался.

– Садись! – приказал ему Роберт Уайт и спросил: – Никто не болтал в последнее время о налете на банк?

– Нет, тишина, – мотнул головой констебль после недолгих раздумий.

– А что скажешь о высоком сутулом иудее с татуировкой то ли угря, то ли змеи на правой кисти?

На этот раз Джимми ответил без запинки:

– Ури Кац по прозвищу Вьюн. Получил пять лет каменоломен за взлом кассы, мог уже освободиться.

– Вот как? – удивился инспектор и приказал: – Разузнай о нем, Джимми. И хватит пить, похоже, у нас появились планы на вечер…

Я воспользовался паузой и принялся хлебать томатный суп, соленый и горячий.

На место выехали, когда город уже окутали сумерки, тихие и незаметные, словно вражеские лазутчики. Разъездной экипаж катил по Ньютонстраат, вдоль дороги сияли электрические фонари, но стоило только свернуть с нее, как враз сгустился мрак. Темень кое-как разгонял лишь скудный свет газовых ламп, которые к этому времени уже заканчивали разжигать бредущие с лестницами от столба к столбу фонарщики; потом пропали и они. В темных закоулках старых районов безраздельно царствовала Никта, разве что над дверями питейных заведений моргали одинокие фонари да из щелей рассохшихся ставень изредка пробивались тусклые лучики света.

Правил экипажем Джимми; он запалил керосиновую лампу, но та не столько освещала дорогу, сколько обозначала нас в ночной тьме. Иначе запросто могли столкнуться с кем-нибудь или затоптать вывалившегося под копыта лошадей пьяницу. Имелись у нас, разумеется, и электрические фонари, только использовать их было равносильно крику во всю глотку, что по улице катит полицейский наряд.

Ни к чему это. Тем более наш экипаж внешне не отличался от частных повозок, сам Джимми сменил мундир на обшарпанные брюки и клетчатый пиджак, а все остальные укрылись от нескромных взглядов внутри.

Роберт Уайт сидел на лавке прямой как штык, лишь беспрестанно бегавшие по верхней крышке электрического фонаря пальцы выдавали его беспокойство. Рамон упер не заряженную пока еще лупару прикладом в пол, оперся на нее и клевал носом. Билли же придерживал отставленные к стенке самозарядные карабины, свой и приятеля, и размеренно пережевывал табачную жвачку. От этого его и без того скуластое лицо с широкой прорезью лягушачьего рта порой превращалось в совсем уж гротескную маску.

Я достал из кармана жестянку и закинул в рот леденец; оказался мятный.

– Испортишь зубы, – ухмыльнулся Билли, непривычно спокойный, словно опившийся опиумной настойки невротик.

– На свои посмотри, – скривился я.

Избавить от коричневатого табачного оттенка не мог никакой зубной порошок, но иного выбора любителям этой немудреной забавы не оставалось с тех самых пор, как производство патентованной каучуковой жевательной резинки встало из-за нехватки сырья. И ожидать улучшения ситуации с поставками каучука в ближайшее время не приходилось: плантации Цейлона и Зюйд-Индии не могли удовлетворить всех потребностей, а о возобновлении торговли с ацтеками даже речи не шло. Более того – если в Иудейском море начнется очередная заварушка, торговые суда и вовсе придется направлять вокруг Африки, ведь военные флоты Великого Египта и Персии способны перекрыть и Красное море, и Персидский пролив. Даже преимущество в воздухе не позволит организовать полноценное конвоирование торгового флота, поскольку, в первую очередь, дирижабли потребуются для поддержки наших крепостей на севере Аравийского острова.

Билли в ответ на мое замечание лишь усмехнулся, приоткрыл шторку и сплюнул на улицу. Рамон глянул ему через плечо, встрепенулся, прогоняя сонливость, и переломил стволы лупары. Затем вытащил из бандольеры солидный патрон со свинцовой пулей в алюминиевой рубашке и отработанным движением сунул его в один из патронников.

Для задержания обычных грабителей столь мощного оружия не требовалось, но неизвестно, с кем доведется повстречаться на темных улочках нашего беспокойного города. А пятьдесят грамм чистой смерти успокоят даже демона; ненадолго, но успокоят.

Главными недостатками четырехствольного монстра, произведенного на Оружейной мануфактуре Хейма, была сильная отдача и немалый вес. Во всем нашем отряде лишь Рамон не испытывал затруднений при обращении с этой махиной.

Тут раздался условленный стук в стенку, и сразу погасли отблески керосиновой лампы; Рамон зарядил последний патрон и поспешно защелкнул стволы.

– Подъезжаем? – уточнил он.

– Подъезжаем, – подтвердил инспектор и, откинув полу плаща, проверил, легко ли выходит из кобуры шестизарядная «Гидра».

Старший брат «Цербера» напоминал многоствольный револьвер и помимо чрезвычайной устойчивости к чарам малефиков и потустороннему воздействию инфернальных созданий – электричество сильнее магии! – отличался громоздкостью и крайне трудоемким процессом перезарядки, а посему особой популярностью среди полицейских не пользовался. Я и сам полагал, что инженерам «Оружейных заводов Теслы» стоило остановиться на трехзарядном «Цербере».

Экипаж начал замедлять бег, и тогда инспектор скомандовал Билли:

– На выход. Ты – на Михельсона.

Констебль распахнул дверцу, передал Джимми второй карабин и спрыгнул на брусчатку, в один момент растворившись в ночной тьме. Рыжий убрал винтовку на колени, потушил керосиновую лампу и натянул поводья, еще больше сдерживая бег лошадей.

Сунув темные очки в нагрудный карман, я расстегнул хлястик кобуры, вытащил «Рот-Штейр» и дослал в ствол патрон. А когда экипаж повернул на перекрестке, оставляя позади цирюльню, первым соскочил с подножки и метнулся к воротам. В один миг перевалился через них, сдвинул щеколду и приоткрыл, запуская в переулок инспектора Уайта и Рамона Миро.

Джимми направил карету к соседнему дому и остался сидеть на козлах с карабином в руках; роль караульного его всецело устраивала.

– Сюда! – позвал я за собой инспектора, и тот немедленно шикнул на меня:

– Не шумим!

Электрический фонарь начальник не включил, и до задворок цирюльни пришлось пробираться в кромешной тьме. Новолуние, чтоб его…

К счастью, на заднем дворе темень была уже не столь беспросветной, поэтому отыскать дверь черного хода удалось, минуя разбросанный тут и там хлам и строительный мусор.

– Только тихо! – вновь предупредил Роберт Уайт, когда я убрал пистолет в кобуру и просунул в щель между полотном и косяком прихваченный с собой ломик.

Я осторожно надавил, дверь едва слышно хрустнула и приоткрылась. Рамон с лупарой на изготовку первым перешагнул через порог, инспектор сунулся следом и поспешно щелкнул выключателем фонаря.

Яркий луч пробежался по задней комнате цирюльни – никого.

– Лео, проверь зал и жди здесь, – распорядился Роберт Уайт. – Рамон, мы на второй этаж. И ти-и-ихо!

Отложив ломик на буфет, я взял пистолет двумя руками и двинулся по коридору, стараясь по возможности не скрипеть рассохшимися половицами. Заглянул за занавеску, оглядел силуэты двух пустых кресел – чисто! – и вернулся в заднюю комнату дожидаться возвращения со второго этажа сослуживцев.

– Пусто, – отчитался я, когда инспектор спустился из жилых помещений наверху.

– Там тоже никого, – проворчал Роберт Уайт. – Надеюсь, ты не сбил нас с панталыку…

– Они, должно быть, в подвале! – возразил я.

– Давайте отыщем лестницу, – решил инспектор и высветил выходившие в прихожую двери.

За одной оказалась уборная, а вот вторая привела нас в комнату со штабелями мешков, туго-набитых и пыльных. Они занимали едва ли не все помещение целиком, свободным оставался лишь узкий проход у стены.

Я разложил нож, с тихим щелчком зафиксировал складной клинок и аккуратно вспорол плотную ткань; посыпалась земля.

– В яблочко! – выдохнул я тогда, не скрывая облегчения.

– В подвал! – оживился инспектор. – Прихватим их на горячем!

Мы осторожно пробрались по проходу к темному провалу в полу и окружили его, не зная толком, как быть дальше. Недолго думая, инспектор толкнул Рамона в плечо и указал на пол.

– Давай!

Констебль опустился на колени, отложил лупару на запыленные доски и заглянул вниз.

– Свет горит, – почти сразу сообщил он нам.

– Только тихо! Не спугните их! – азартно выдохнул Роберт Уайт, окончательно позабыв обо всех сомнениях на мой счет.

Ну в самом деле – оставлять свет на ночь в подвале цирюльни добропорядочному иудею совершенно не с руки.

– Пошли! Пошли! – скомандовал инспектор. – Быстрее!

Рамон скатился вниз первым, я без промедления метнулся следом, хоть обычно подвалы и не жаловал. Пугали они меня, до неуютного озноба, до мурашек на спине и дрожи в коленях пугали.

Но куда деваться?

Ходу!

Едва не наступая на пятки констеблю, я вбежал в небольшую каморку, чуть ли не наполовину заваленную огромной кучей земли. Здесь же валялись обломки разобранной кладки одной из стен, а немного дальше, за столом в круге света от висевшей под потолком «летучей мыши» сидел долговязый иудей, чью плешивую макушку больше не скрывала черная шляпа.

Заслышав шум шагов, он отставил кружку и обернулся, но при виде направленных на него стволов лупары обмер и совершать глупостей не стал.

– Руки! – шепнул Рамон, иудей повиновался.

Я обогнул кучу натасканной в подвал земли, шагнул через перевернутую тележку и присел рядом с проломом в разобранной стене. Осторожно заглянул в усиленный деревянными распорками лаз, там – одна лишь темень.

– Чисто, – сообщил Рамону.

– Инспектор! – позвал тот начальника, не отрывая от задержанного ни пристального взгляда, ни ружья.

Роберт Уайт без лишней спешки спустился в подвал, подошел к столу и взял лежавший на нем странного вида пистолет. Изогнутой рукоятью и открытым курком задняя часть непонятного оружия напоминала револьвер, в то время как компоновка передней копировала маузер «К63» с той одной лишь разницей, что здесь магазин был съемным.

– «Бергман», номер пять! – объявил инспектор и многозначительно добавил: – Совсем новенький.

Он повертел оружие в руках и как бы невзначай направил ствол на задержанного.

– Кто в подкопе? – спросил Роберт Уайт, большим пальцем играя со спицей курка.

Долговязый иудей шумно сглотнул и поспешно ответил:

– Никого.

– Двое? Трое? – уточнил Роберт, и глаза его стали белее мела и прозрачнее родниковой воды.

– Никого! – вновь соврал задержанный.

Инспектор небрежным движением сдернул с него сначала один накладной пейс, затем другой и с нескрываемой печалью в голосе произнес:

– Зачем ты лжешь мне, Ури?

Иудей задрожал, но оказался не в силах оторвать взгляд от глаз сиятельного. Он попытался отвернуть голову, не сумел и этого и как-то сразу весь поник.

– Двое, – признал злоумышленник.

– Вооружены?

– Да.

– Рамон, присмотри за ним, – приказал тогда Уайт констеблю.

– На колени! – немедленно распорядился констебль. – Руки на затылок, пальцы сцепить!

Инспектор Уайт удовлетворенно кивнул, положил пистолет на стол и подошел ко мне.

– Что у тебя, Лео?

Я глянул в темень пролома и невольно поежился:

– Кротовья нора. – Потом спросил: – Инспектор, вызовем Джимми и Билли?

– Разберемся сами, – отрезал начальник, выкрутил регулятор электрического фонаря на полную мощность и достал из кобуры «Гидру». – Вперед! – приказал он, когда яркий луч скользнул по дощатым распоркам и уперся в земляную стену.

Я с тяжелым вздохом забрался в лаз, согнулся там в три погибели и с пистолетом в руке начал продвигаться вперед. Инспектор пытался освещать дорогу, но ничего толкового из этого не выходило, поскольку луч то и дело упирался мне в спину.

Не выдержав, я обернулся и попросил:

– Дайте!

После, уже с фонарем, подобрался к месту, где лаз уходил в сторону, и обнаружил, что грабителям там попалась старая каменная кладка, они не сумели пробиться напрямик и были вынуждены забирать правее.

Ничего удивительного – Новому Вавилону без малого две тысячи лет; здесь история, где ни копни. И хоть постройки повсеместно разбирались для нового строительства, фундаменты попросту уходили под землю, и над ними возводились все новые и новые здания.

Не город, а мечта археолога. Но вот делать в таких условиях подкоп – затея гиблая. Теперь понятно, откуда взялось столь колоссальное количество выбранного грунта.

Я вплотную подобрался к повороту и облизнул пересохшие губы.

Было страшно. Даже очень. В темноте запросто могли притаиться грабители с пистолетами на изготовку или даже…

– Лео! – дернул меня инспектор.

Окрик стряхнул накатившее оцепенение, и оно сменилось раздражением и досадой; будто меня за чем-то неприглядным застали.

Терпеть не могу подвалы!

И наперекор дурным предчувствиям я шагнул за угол. Шагнул в полуприседе, с высоко поднятым над головой фонарем и заранее вскинутым пистолетом, но дальше оказался очередной коридор, проложенный вдоль каменной стены.

– Это дурно пахнет, инспектор, – прошептал я.

Уайт меня словно не услышал.

– Шевелись! – прошипел только в спину.

Пригнув голову, чтобы не стукнуться макушкой об укреплявшую потолок доску, я возобновил движение, подобрался к следующему повороту и настороженно выглянул из-за угла, не заметил ничего подозрительного, а только шагнул дальше – и нога немедленно подвернулась на вывороченном из старой кладки камне; едва не упал.

Как оказалось, здесь грабителям посчастливилось отыскать в злополучной стене прореху, и они расширили ее в надежде срезать путь через заброшенное подземелье. А тяжеленные камни, в отличие от грунта, выволочь наружу поленились и попросту раскидали их кругом.

Тут я заколебался. История у иудейского квартала была не самая безоблачная, взломщики запросто могли наткнуться на чумное захоронение, а то и что похуже.

– Быстрее! – вновь заторопил меня инспектор.

Он был всерьез намерен перекрыть утреннее фиаско поимкой опасной шайки, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться приказу и лезть в прореху частично разобранной стены. За ней темнел коридор. Не лаз, именно коридор.

– Осторожней, – предупредил я инспектора, тихонько ступая по неровному полу, засыпанному землей вперемешку с обломками камней.

Облегчая себе труд, бандиты раскидали здесь выбранный грунт, и теперь мои туфли при каждом шаге глубоко погружались в рыхлую массу.

Выдохнув беззвучное проклятие, я отправился на поиски злоумышленников, но вскоре остановился на развилке.

– Направо? – обернулся посоветоваться с начальником.

На полу было изрядно натоптано, и если налево уходила лишь одна цепочка следов и она же возвращалась обратно, то в противоположном направлении была протоптана настоящая тропинка.

Инспектор протиснулся ко мне, посмотрел на пол и подтвердил.

– Направо!

Освещая дорогу электрическим фонарем, я двинулся дальше. Роберт Уайт шумно сопел позади, и оставалось лишь уповать на то, что стволы «Гидры» опущены к полу, а не нацелены мне в поясницу.

Неровный пол, легкий спуск – но не делать же замечание начальнику?

– Быстрее! – вновь заторопился инспектор.

Я отвлекся на его нервный шепот и немедленно приложился макушкой о каменный выступ потолка.

– Дьявол! – прошипел, опускаясь на корточки от неожиданности и боли.

Раздосадованный начальник забрал фонарь и, не дожидаясь меня, решительно зашагал по коридору.

– Стойте! – выдохнул я ему в спину, отыскал сбитый с головы котелок и поспешил следом, но прежде чем успел нагнать, Роберт Уайт уже ворвался в зал с каменными колоннами, подпиравшими высокий потолок.

– Ури? – послышался недоуменный возглас. – Ури, поц, какого беса ты сюда приперся?!

Инспектор вскинул руку с «Гидрой», беря на прицел застигнутого врасплох злоумышленника, и скомандовал:

– Руки вверх! Бросай оружие!

В ответ раздался явственный щелчок взведенного курка; и раздался он в противоположном углу, у инспектора за спиной!

– Сам бросай! – сипло выдохнул второй грабитель, выступая из-за каменной колонны с пистолетом в руке.

Его напарник вмиг воодушевился и выхватил карманный кольт.

– Съел, легавый? – оскалился он.

Инспектор к подобному повороту оказался не готов и замер в замешательстве, а вот я колебаться не стал.

Выступил из коридора, крикнул:

– Полиция! – И для пущего эффекта пальнул в потолок.

В ответ хлопнула пара выстрелов; Роберт Уайт осел на кучу щебня с простреленной грудью, детектив-констебль Орсо выронил дымящийся пистолет и мешком повалился на пол. Во лбу у него зияла черная дыра, он умер мгновенно. А вот инспектор скреб ногами по камням и никак не желал подыхать. Кровь пузырилась на его губах, и все же упрямец собрался с силами и приподнял руку с пистолетом.

Тогда я прострелил ему голову. Просто вскинул «Рот-Штейр», прицелился и потянул спуск. Будто на стрельбище.

– Дерьмо, – выдохнул инспектор Уайт.

– Дерьмо, – подтвердил я, вытащил из кармана жестянку с леденцами и дрожащей рукой отправил в рот первую попавшуюся конфету.

Роберт осветил кучу щебня с грабителем, который после смерти вновь стал самим собой, затем перевел луч фонаря на его подельника. Смерть вернула истинный облик и ему.

– Как?! Как ты это сделал? – потребовал ответа инспектор, машинально ощупывая собственную грудь, совершенно невредимую. – Как ты заставил их убить друг друга?

Я пожал плечами, вроде как беспечно.

– Они боялись. Боялись налета полиции, боялись обвала, боялись удара в спину от ненадежных подельников. Я просто воспользовался их страхами, заставил их видеть то, чего нет. Это мой талант, вы же знаете.

– Но я тоже это видел! – рявкнул Роберт Уайт, с шумом переводя неровное дыхание. – Проклятье! Я видел, как ты застрелил меня! Ты! Меня!

– Страх есть в каждом, – спокойно подтвердил я. – Неужели вы никогда не задумывались о возможном ранении или даже гибели? Уверен, вы опасаетесь этого, как и все остальные. Издержки профессии.