Текст книги "Наполеон I и его гений"

Наконец, Наполеон совершил еще один серьезный промах. Он поссорился с папой, лишив его владений и переселив в Гренобль. Папа на это отвечал отлучением от церкви насильников, факт сам по себе не особенно важный, тем не менее он имел не последнее значение в дальнейшей судьбе Наполеона. В пылу увлечения Наполеон в своем декрете 12 мая 1809 г. писал, что “западный император (Наполеон) взял обратно от папства лен, пожалованный Карлом Великим, находя, что папа злоупотребляет этим леном”. Однако на острове Св. Елены сам Наполеон говорил, что ссора его с папой являлась одним из самых неприятнейших эпизодов во всей его карьере; она значительно подорвала обаяние, созданное Наполеону конкордатом, так как лишила его симпатии верующих католиков не только в самой Франции, но и во всех других странах.

Все это не могло не омрачить духа Наполеона…

Нужно было исправить дело. И он нашел исход.

Таким исходом послужило новое свидание Наполеона с императором Александром в Эрфурте.

Император Александр был гостем Наполеона, и последний решил принять его во всем блеске и с величайшим почетом. Короли, герцоги, князья и маршалы составляли там свиту Наполеона. В личных отношениях Наполеон выражал императору Александру величайшее доверие и царственное великодушие. Наполеон и Александр ежедневно видались и почти все время проводили в дружной беседе. Вечером давались балы, концерты и представления. Однажды давали трагедию Вольтера “Эдип”. Александр и Наполеон были в театре. При словах “дружба великого человека является даром богов” император Александр поднялся с места и, схватив Наполеона за руку, стоял несколько мгновений в позе, ясно свидетельствовавшей о чувствах и отношениях его к Наполеону. Театр гремел от рукоплесканий.

Условия договора не дали ничего нового. Да едва ли и могли они дать что новое, так как Молдавия и Валахия уже были заняты русскими войсками, а в Финляндии русские дела тоже шли недурно.

Было, однако, нечто и новое. Между прочим, Наполеон провел мысль о возможности породниться браком с русским царствующим домом. На это император Александр дал очень уклончивый ответ, а по прибытии в Петербург поспешил выдать сестру за герцога Ольденбургского.

Александр и Наполеон расстались с выражением самых пламенных заверений в дружбе и преданности. На деле, однако, они едва ли уже доверяли друг другу.

В то время, когда Наполеон был в Эрфурте, дела французов в Испании были в очень не блестящем виде. Из Эрфурта Наполеон немедленно отправился в Испанию. Но трудно было сказать, где дела Наполеона обстояли хуже: в Испании или в самом Париже. Дело в том, что хотя Наполеон был и гений, однако и гений, как человек, живет во времени и пространстве; поэтому приближенные Наполеона серьезно задумывались о том, а что будет потом?… Тем более и назойливее эти мысли возникали, что Наполеон был бездетным и пока наследником престола считался усыновленный принц Евгений… А в числе недовольных смутьянов стояли такие умные и ловкие люди, как Талейран и Фуше. Эти люди не ограничивались внутренними заговорами и смутами, а вели свои дела с успехом и за границей. Так, Талейран уверял Австрию, что дела Франции и Наполеона далеко не так блестящи, как нужно думать. Народ истощен войнами материально. Государство обезлюжено. Недовольны Наполеоном все. И нужно маленькой искорки, чтобы вспыхнул пожар, который поглотит Наполеона и всю его систему. Австрия увлеклась идеей восстановить свое могущество и стала готовиться к войне. Император Александр, зная хорошо обязательства Наполеона, платил ему тою же монетой. Узнав о вооружениях Австрии, император Александр формально предупредил императора Франца, что он приглашает его разоружиться, иначе он должен выполнить обязательства, данные им Наполеону. Вместе с тем секретно было сообщено императору Францу, что Россия и не подумает активно препятствовать Австрии в случае войны последней с Францией.

Все эти обстоятельства стали известны Наполеону, и он поспешил в Париж. С внутренними своими врагами он разделался быстро. Нужно было приниматься за Австрию. Это была уже шестая война с нею. Еще из Испании Наполеон предписал вассальным государствам готовиться к военным действиям, так как он не знает, пьет ли венский кабинет воду реки Забвения – Леты или же пробавляется дунайской водой. Встретив в Париже австрийского посланника, Наполеон очень грубо ему заявил: “Неужели Иосиф станет говорить, как англичанин, или же поступать, как Талейран? Я покрыл с ног до головы Талейрана почестями, богатством, брильянтами, а он пустил их в ход против меня самого и при первом же случае изменил мне настолько, насколько это оказалось возможным. В мое отсутствие он утверждал, будто умолял меня на коленях отказаться от вмешательства в испанские дела, тогда как в действительности целых два года приставал ко мне с проектами такого вмешательства… Совершенно так же поступил он со мною и в истории герцога Энгиенского… Я ровно ничего не знал про герцога, и сам Талейран заставил меня обратить на него внимание. Я не видал, где именно находится герцог, Талейран указал мне его местопребывание… Он посоветовал мне казнить герцога, а затем разыграл комедию, оплакивая перед всеми знакомыми его кончину…”

Сам Наполеон признает, что план его военных действий против Австрии был одним из лучших и выполнен им блестяще. И на этот раз Австрия потеряла и должна была смириться. Правда, обновленная австрийская армия дала Наполеону хороший урок под Асперном, но битва под Ваграмом показала, что австрийцы пока еще дети и Наполеон – все тот же великий гений, каким он был и раньше. При этом, однако, Наполеон понес величайшую потерю в лице своего маршала Ланна. Говорят, что на смертном одре Ланн решился сказать своему другу то, чего никто не считал возможным сказать: “Армия утомилась бесцельным кровопролитием, а французский народ более не расположен истощать свои последние силы. Он понимает, что проливает свою кровь и разоряется не ради принципа, а единственно только для удовлетворения ненасытного наполеоновского честолюбия…”

В самой армии Наполеона слышался ропот. Постоянные передвижения не позволяли войскам хорошо награбить и сохранить награбленное, и молодые воины оставались столь же неимущими, как и пришли. Это не могло не породить в них неудовольствия. Не менее были недовольны и маршалы. Они, напротив, слишком много награбили, но только все это для них было бесполезно, так как они не имели времени, за войною, воспользоваться благами своих богатств. Многомиллионное состояние Массены не избавляло его от необходимости подвергать себя на поле сражения серьезным лишениям и опасностям, хотя он открыто говорил, что предпочел бы приятную и покойную жизнь славной смерти.

Подобно своему полководцу, французские войска стали слишком самонадеянными, а это черта в войсках часто ведет к дезорганизации и нарушению дисциплины. Так это и было. В отряде Бонапарта, например, обнаружено было открытое ослушание. Являясь превосходной машиной, армия билась в целом блестяще, но остальные ее части отдельных ее элементов утратили свою прежнюю суровую доблесть. Они считали теперь победу, грабеж и кутежи чем-то вроде законного вознаграждения за понесенные ими труды. Ко всему этому для Наполеона явилась еще одна неприятность. Хотя австрийские войска были и разбиты, однако император Франц не считал себя побежденным и решил вести войну до последней возможности. Это не входило в планы Наполеона, почему он искренне желал мира и стал его добиваться. К этому был еще и другой повод.

Наполеон уже давно решился развестись с Жозефиной, чтобы дать империи наследника и прочнее закрепить за наполеонидами приобретенное ими положение. Разумеется, не в духе Жозефины было без боя отказаться от своего положения. Слезы и сцены были ее орудием защиты. Однажды Жозефина на вопрос, поставленный Наполеоном прямо, отвечала: “Что же ты хочешь, чтобы я тебе сказала… Если твои братья, твои министры, весь мир против меня, а у меня лишь один защитник, который может меня отстоять, и этот защитник – это ты!” – “Я один у тебя защитник, – воскликнул Наполеон, – хорошо, я им и останусь!” Эта вспышка у Наполеона вскоре была забыта, и теперь он очень настойчиво стремился к осуществлению своей мечты. Еще во время эрфуртского свидания Наполеон желал подготовить Александра к своему предложению. Теперь он повторил его формально. Александр не желал этого брака, но нужно было отказ облечь прилично. Было заявлено, что великая княжна еще слишком молода и что вообще брак есть дело чувства и симпатии, поэтому предложение не отстраняется, а только лишь исполнение его откладывается. Для Наполеона же промедление равнялось отказу, тем более, что он знал истинное положение дела. Поэтому, записав это в счет императору Александру, Наполеон обратил свои взоры на одну из принцесс австрийского царствующего дома. При таком положении дела Жозефине ничего не оставалось, как, для блага отечества, добровольно отказаться от брака, добровольно также отказался от всяких своих прав и усыновленный Евгений Богарне.

Мир с Австрией был заключен. Вместе с этим сделано было предложение эрцгерцогине Марии Луизе и предложение принято. Церковный брак был торжественно совершен в большой галерее Луврского дворца в присутствии блестящего собрания; но при этом не обошлось и без маленькой неприятности: все двадцать семь кардиналов, живших в то время в Париже, блистали своим отсутствием при бракосочетании. Разумеется, все эти кардиналы были изгнаны из Парижа, лишены своих доходов и права носить красное кардинальское облачение – почему они и известны стали под именем черных кардиналов.

Несмотря на неимоверное число занятий, дела, неприятности и проч., Наполеон, еще будучи женихом, воспылал нежною страстью к Марии Луизе и, став мужем, окружил ее заботою, ласкою, любовью и роскошью. Особенно был нежен и ласков Наполеон, когда узнал, что ему скоро предстоит быть отцом. Все существо Наполеона, казалось, совершенно переменилось. До самого момента разрешения Марии Луизы он был для нее преданным, любящим и верным мужем. Рано утром 20 марта 1811 г. Наполеону доложили, что императрица мучается родами и что, вследствие неправильного положения плода, приходится выбирать между смертью матери и плода. Наполеон ни на секунду не задумался приказать: заботиться исключительно только о матери. Роды окончились, однако, благополучно, и у Наполеона явился наследник. Теперь у Наполеона были смысл и цель к жизни. Теперь он знал, для кого и для чего он работал. Европа должна была готовиться к новой войне. Из уст Наполеона стало срываться выражение: “Император материка Европы”. Уже в марте месяце было снаряжено две флотилии – в Сицилию и Египет и в Ирландию. Передают о следующих словах, сказанных при этом Наполеоном: “Спрашивают, куда именно мы идем и где поставлю я новые Геркулесовы столбы? Мы сперва покончим Европу, а затем, подобно разбойникам, отбивающим добычу у другой разбойничьей шайки, сравнительно менее храброй, ударим на Индию”. Около этого времени баварский посланник говорил Наполеону о желании сохранить мир. На это он услышал в ответ: “Через каких-нибудь три года я буду властелином всего земного шара”. Моллиен докладывает Наполеону о расстройстве финансов Франции и несвоевременности войны. На это Наполеон отвечает: “Напротив, расстройство финансов само по себе уже является побудительным поводом к войне”.

Наполеон ясно сознавал, что с императором Александром ему придется столкнуться. Ему хотелось это столкновение устранить заключением брачного союза, причем, разумеется, он рассчитывал подчинить себе мягкого и уступчивого Александра. Но эти мечты не оправдались. Приходилось силою устранить препятствие, стоящее на пути его всемирного владычества. Разумеется, император Александр тоже видел и понимал Наполеона. Расставшись дружески в Эрфурте с Наполеоном, Александр немедленно же передает заверение Англии, что он вовсе не намерен выступать против нее враждебно, тем более, что Финляндия вскоре была в русских руках. Точно так же и во время войны с Австрией Наполеон не имел никакой осязательной поддержки от России. Швеция, в которой главным действующим лицом был Бернадот, не только не представляла вассальных отношений к Франции, а, напротив, сблизилась с Россией и готова была ей помогать, имея в перспективе за это присоединение Норвегии. Наконец, Александр, не видя ничего от Наполеона, кроме враждебности и противодействия его предприятиям на благо России, издал указ, по которому воспрещается ввоз колониальных товаров под нейтральным флагом, а также ввоз предметов роскоши из всех стран, как-то: бронзы, шелковых товаров, лент, кружев и в особенности вина. Эта мера, примененная официально ко всем странам, на деле направлена была исключительно против Франции. Неудивительно, если, узнав об этом, Наполеон произнес: “Я предпочел бы пощечину”. Разумеется, все еще это не могло служить достаточным поводом к войне для всякого человека, только не для Наполеона. Прежде всего, это наносило жестокую рану его самолюбию, во-вторых, Александр стоял на пути ко всемирной славе Наполеона и потому его нужно было уничтожить. И Наполеон принялся за это дело. Вскоре в голове Наполеона план кампании был готов, и теперь он был достоин своего гения. Стратегические комбинации Наполеона в это время были грандиознее, чем когда-либо, хотя в самой личности уже заметны были перемены. Человек не вечен, и время, несомненно, оставляет на нем свои следы. “Он сильно пополнел, и все его движения, утратив прежнюю живость и угловатость, сделались до чрезвычайности медленными. По временам у него обнаруживались проявления повышенной чувствительности, истолковывавшиеся компетентными людьми в смысле симптомов истерики, но, вообще говоря, преобладающее настроение оказалось вялым. У него уже начинали проявляться первые признаки мучительной болезни (затруднительного мочеиспускания), которая вскоре достигла полного своего развития. Быть может, поэтому император имел всегда утомленный вид. Ему случалось приходить также и в возбуждение, но оно зачастую вызывалось до смешного ничтожными причинами. “Вид у него остался в достаточной степени внушительным и величественным, но во взоре его не замечалось прежней живости и прежнего огня. Он производил впечатление больного, равнодушного ко всему окружающему” (Слоон). Другой раз, напротив, Наполеон предается какому-то фатализму. “Судьба его должна совершиться. Ему кажется, что в его жизни должна быть какая-нибудь развязка. Пятый акт его драмы должен разыграться в Москве, а затем можно отдохнуть! Западная цивилизация будет тогда упрочена…” “Удивительный человек! – говорил Нарбонн после аудиенции у Наполеона. – Удивительный человек! Когда разговариваешь с ним, кажется, что находишься между Бедламом и Пантеоном!” (Пеэр, 604). Военные специалисты считают важною ошибкою со стороны Наполеона прежде всего то, что он начал войну с Россией в конце июня, когда оставалось всего лишь три месяца до зимы. Далее, немалою ошибкою почитают и то, что он впереди всех войск пустил кавалерию. Она съела все пищевые запасы, и следующие партии не могли следовать своевременно и в надлежащем порядке. Подвоз пищевых продуктов сделался невозможным. Армии уже в начале похода пришлось голодать. А что было дальше, то показал исход кампании.

Мы не будем останавливаться на подробностях войны 12-го года. Она каждому русскому хорошо известна. Напрасно неуспех кампании приписывают суровой зиме и лютым морозам. Бегство и гибель начались гораздо раньше зимы, и зима только завершила неразумно начатое человеческим умом. Несомненно, во всей этой кампании Наполеон совершил ряд странных поступков, которые могут быть объяснены только его болезнью. Русская армия не желала немедленно, по вступлении французов, давать им сражение; напротив, она отступала и увлекла их в глубь страны. На своем пути она все разрушала и уничтожала, а чего не успевала сделать армия, то заканчивали крестьяне, не допускавшие мысли, чтобы можно было доставить продовольствие врагу царя и отечества. Следствием такого положения было то, что уже немедленно по вступлении в Россию французская армия стала ощущать недостаток в пище и должна была обратиться к грабежам и насилию. Но и грабеж и насилие дали не много. “Даже солдаты молодой гвардии умирали с голода, а многие посреди дороги приставляли дуло ружья ко лбу и раздробляли себе череп. Отсталые составляли уже целую армию, а между тем это было лишь начало кампании” (Пеэр, 609). Наполеон, по-видимому, мало понимал тактику императора Александра. Он сказал Нарбонну: “Итак, что же вы думаете относительно твердости императора Александра? Находите ли вы, что это согласуется с политикой и военным искусством – дать нам пройти такой путь без всякого сопротивления?” – “Государь, – отвечал Нарбонн, – с нами борются временем и пространством, как нам это и было обещано; вы, государь, можете судить, насколько это справедливо, потому что без малейшего почти сопротивления, которое если и делалось, то лишь для уравнения движения линии войск, вы пребываете в настоящее время в Вильно”. Несмотря на то что армия Наполеона слишком быстро таяла, несмотря на постоянное заявление Наполеону, что война эта во Франции не национальна, Наполеон решил достигнуть Москвы, и он стоял на своем.

Наконец, русская армия решила дать сражение под Бородино. Наполеон обрадовался. Он уже видел всю армию в плену. Но не так легко далось ему это дело. Русская армия должна была отступить. Но чего стоило, каких жертв это стоило французской армии, почти вдвое превосходившей числом русскую армию. Этого мало. Наполеон, создавший замечательный план атаки, не мог воспользоваться плодами его. “Наполеон оставался мрачен и задумчив, мучимый физическими страданиями, которых он уже не мог скрывать, еле отвечал на вопросы и, при известии о смерти своих генералов, только сокрушенно качал головой. Это уныние и нерешительность не дали возможности окончить сражение к одиннадцати часам утра или, по крайней мере, к двум…” На просьбу – двинуть гвардию Наполеон с боязливостью, которая в нем раньше не замечалась, отвечал: “Если придется дать новое сражение, с кем же я начну?” Мюрат и Ней были в отчаянии. Последний с обычной своей горячностью воскликнул: “Если император остается позади армии – он больше не генерал, и если он желает остаться императором, то пусть возвращается к себе в Тюильри и предоставит нам быть настоящими генералами”. В десять часов вечера Мюрат, который дрался уже пятнадцать часов, высказывает желание вновь начать бой. Но Наполеон довольствуется лишь тем, что приказывает гвардии занять поле битвы (Пеэр, 622). Наполеон ждал, что император Александр будет просить о мире; но ничего подобного не было. Наполеон двинулся на Москву. Хотя после Бородино русская армия и отступила, это отступление, однако, очень дорого стоило французам. Тем не менее Наполеон стремился в Москву, ожидая там найти все и даже унижение Александра и России. Он нашел там свое падение… По пути от границы в глубь России Наполеон мечтал возбудить сепаратное национальное чувство у поляков, литовцев, малороссов и проч. против России, но ничего подобного и там он не увидел. Одни только евреи пользовались подачками за свои услуги, но и от этих услуг Наполеону не поздоровилось.

Итак, в Москву, в Москву!.. 15 сентября французская армия под звуки марсельезы шумно и весело вошла в Москву. Наполеон был счастлив. “Вот он наконец, этот знаменитый город… Да, пора!”

Увы! Москва была пуста и безлюдна. Жители Москвы бросили все и ушли. В ночь взвилась ракета, и Москва вспыхнула со всех сторон… Наполеон был удивлен, поражен и угнетен… Он послал офицера к Александру с предложением мира; но Александр не отвечал, как не отвечал на подобное предложение и раньше.

Быстро пожар разливается по всему пространству Москвы. Искры, вздымаемые ветром, долетают до Кремля. Наполеон подвергается опасности, так как вблизи его помещения пороховой погреб и артиллерийский склад. Гвардия охраняет императора. Наполеон просыпается от яркого пламени пожара. Уже пылают ставни его окон. “Какое ужасное зрелище! Сколько дворцов! Какое дикое упрямство! Что за люди!..”

Мюрат, принц Евгений и Бертье умоляют его на коленях уйти, но Наполеон стоит на своем и остается на месте. В это время раздается крик: “Кремль горит!” Император уходит. Он проходит по узкой улице, в дыму, среди искр и головешек, по земле, устланной горящими предметами и потрескавшейся от жара, под небом, заволокшимся дымом и пламенем. Всюду огонь, огонь и огонь!.. На другой день все тот же пожар, пожар и дальше. Наполеон невольно промолвил: “Это предсказывает нам большие бедствия…”

Чего же достиг Наполеон, заняв Москву? Ровно ничего. Он был в Москве и не видал москвичей. Он был в России и не видел русских. Все они куда-то ушли. Ему не с кем было вести даже переговоров. Кроме остатков от пожара, ему нечего было взять с Москвы и России. Положение более чем отчаянное. Что ему делать с Москвой и Россией? Он жил на земле, но не видел людей. Прийти за много тысяч верст, провести несметную армию и теперь остаться ни с чем… Положение почти глупое. Наполеон ждал неделю, другую, третью… Никого и ничего… С тоской он предался обжорству, кутежу и разврату… но это мало помогало его нравственному гнету. Явилась бессонница, и он целые ночи проводил в беседах с Дарго. “Отступить – значит признать себя побежденным. Возможно, что мой первый шаг назад может повлечь за собой целый ряд неудачных и гибельных войн. Раз сделал ошибку – нужно упорствовать, одно лишь это может ободрить”.

Фантазируя в безделье, Наполеон издал декрет об уничтожении крепостного права, о восстановлении татарского царства на Волге, о провозглашении себя польским королем, отделении западной России, восстановлении смоленского княжества и т. д., и т. д. Груды фальшивых бумажных денег ввозятся в Россию, но и это не оказывает никакого влияния. Наполеон омрачен, угнетен и впадает в отчаяние.

Он пишет Александру: “Я хочу мира, – мне нужен мир, он мне необходим, – спасите только честь”. Но Кутузов не пропускает посланного к императору.

Однако пришлось возвращаться назад без всякого выигрыша, без всякой прибыли, со страшными потерями, полным расстройством, крайним унижением и невероятным позором. Трудно представить себе, как Наполеон пережил этот момент.

Но как отступать? Русская армия, отступая перед неприятелем, делала это не страха ради, а осмысленно, в порядке, с определенною целью, завлекая неприятеля и губя его бескормицею и собственною беспорядочностью. Вместе с тем она загораживала все пути, где бы неприятель мог воспользоваться плодами и дарами русской житницы. Волей-неволей приходилось возвращаться по старой дороге, усеянной уже десятками тысяч трупов, жертв голода, бескормицы и беспорядочности.

“Наполеон созвал военный совет. Мюрат, как и всегда, предлагал начать бой, Бессиер отклонял от этого Наполеона, который и решился начать отступление. Даву полагал двинуться ближайшим путем через Медынь и Смоленск, в плодородную страну по новой дороге, благодатной, пищеобильной, в деревни еще спокойные”. Но вследствие известия о небольшой стычке с казаками и благодаря полному разногласию своих генералов Наполеон решился двинуться по можайской дороге, т. е. по северной дороге, и это решение было для него столь тяжело, что, отдавая это приказание, он упал в обморок”

(Пеэр, 629).

Ужасы отступления французской армии, а также гибель войск от голода, холода, на переправах, от нападения казаков и крестьян – не поддаются описанию.

“Евреи, обогатившись при французской армии, оставив у себя больных и раненых, грабили их, выбрасывая голых и умирающих через окна на лютый мороз, на улицу, где жиденята били и толкали ногами победителей Европы… Этим путем они, должно быть, хотели загладить в глазах русских свое раболепство перед французами-победителями”

(Пеэр, 643).

Сегюр говорит следующее: “Солдаты без пищи и теплой одежды шли дрожа от холода; если, изнемогая от усталости, они падали, то снег покрывал их моментально и только по маленькому бугорку можно было узнать их присутствие. Вся дорога была покрыта такими бугорками, как на кладбище. Самые хладнокровные и равнодушные с ужасом глядели на эти бугры и, отвернувшись, быстро проходили мимо. Но впереди них, вокруг них – всюду снег, взгляд теряется в этой бесконечной равнине”. Каждый шел сам по себе, говорит Соанье, ни малейшей человечности солдаты не выказывали друг к другу; никто не протянул бы руку помощи даже своему родному брату. За ночь снег настолько засыпал бивуаки, что место расположения их можно было узнать только по трупам солдат и лошадей…

С этими несчастными, голодными, оборванными, изнуренными и изможденными шел их император, угнетенный, подавленный и больной, неся на себе кару своей несчастной неосмотрительности.

“Все обгоняли Наполеона, все видели, как он шел пешком с палкой в руках, видно было, что движение это было для него затруднительно, и он останавливался каждые четверть часа, казалось, он не в силах был покинуть своих несчастных товарищей по оружию”

(Сегюр).

Французская армия гибла беспощадно. Из полумиллионного состава теперь осталось всего 15–20 тысяч. Весть о гибели армии дошла до Парижа. Наполеону нечего было делать в армии. Ему нужно было спешить в Париж спасать себя и империю. В Сморгони Наполеон издал следующий бюллетень: “Лошади кавалерии, артиллерии и обоза падали тысячами”. Об убыли людей не говорилось ничего, но многое могло быть читано между строк: “Те, кого природа создала более совершенными, сохранили свою обычную бодрость духа и энергию и в новых опасностях видели лишь повод к новой славе”. Но лучше всего было окончание бюллетеня: “Состояние здоровья его величества, императора и короля, лучше, чем когда-либо…”

Шестого ноября Наполеон созвал маршалов, объявил им о своем отъезде в Париж и благодарил их за доблестную службу. Главнокомандующим он оставил Мюрата, а с собою взял Дюрана, Коленкура, Лобау и Рустана.

Во время отсутствия Наполеона в Париже произошло событие, которое едва не произвело государственного переворота. Генерал Мале решил воспользоваться отсутствием Наполеона, произвести замешательство и стать во главе правления. Генерал Мале был ярым республиканцем и вместе с тем был душевнобольным и параноиком, из-за чего он содержался в заведении для душевнобольных. 23 ноября, пользуясь слабостью надзора, он бежал из больницы и направился к казармам Попинкур. Здесь, при помощи подложных документов, он убедил генерала Ламота в том, что Наполеон умер 7 октября в Москве и что сенат, собравшийся ночью, провозгласил республику. Вместе с Ламотом он отправился в крепость, где освободил генералов Лагория и Гидала, заключенных там за сношения с Англией. Рядом с этим они арестовали и заключили в тюрьму герцога де Ровиго и префекта полиции. Только мужество и стойкость коменданта крепости генерала Гюлена спасает дело. Мале был арестован и казнен. Все это не могло не потревожить Наполеона и не заставить поспешить в Париж, что он и сделал.

Очутившись в Париже, Наполеон переродился. У него вновь явились энергия, мощь, неутомимость и страшно кипучая деятельность. Масса затруднений, явившихся в государственном механизме, только изощряли его находчивость и изобретательность. Обращаясь к сенату, он заявил, что в настоящий момент все малодушные должностные лица должны быть удалены, так как их присутствие на службе только подрывает авторитет закона. По отношению к государственному совету были пущены громы и молнии по адресу лиц, приписавших народу державные права, которыми на деле народные массы не могут пользоваться. Вместе с этим Наполеон строго порицал всех, мечтавших основать авторитет власти не на принципе справедливости, естественном порядке вещей или гражданских правах, а на капризе людей, не понимающих ничего в законодательстве и администрации. Все поняли то, что кому надлежало понять, и все притихли. Наполеон был еще Наполеоном.

Наполеон хотел мира, но мира достойного чести, славы и доблести имени Наполеона. Александр не хотел мира. Он не хотел никакого мира. Он прекрасно теперь понимал, что пока Наполеон будет на престоле, миру не бывать. Кроме того, Александр ясно сознавал, что он лично является миротворцем Европы и спасителем ее от ужасных бед войны; а это сознание для мечтательного Александра служило весьма важным стимулом для ведения войны до тех пор, пока он не даст мира Европе.

Наполеон знал, что ему придется воевать, и воевать не только с Россией, но и со всей Европой, поэтому он прежде всего позаботился найти себе союзников. Одними из многочисленнейших врагов его в Европе были католики, имевшие полное право быть озлобленными на него за плен папы сначала в Гренобле, а затем в Фонтенбло. Наполеон захотел исправить этот грех и исправил его. Он явился к Пию VII в Фонтенбло и, путем личных переговоров, успел заключить новый конкордат. Разумеется, этот мир был несколько искусственный, но все-таки лучше доброй ссоры.

Одновременно с этим Наполеон все силы своего гения направил на создание новой армии. Полный разгром его армии повел к тому, что теперь ему ожидать поддержки в армиях других державных владельцев было мало надежды. Главное ядро все-таки должны были составлять французы. А где их взять, если все, что можно было набрать, он уже забрал для прежних войн. Довольно того, что уже в Испании над французскими войсками издевались, видя в них не солдат, а подростков и школьников. Тем не менее Наполеон успел набрать новую, почти двухсоттысячную армию. Правда, этих солдатиков сами французы называли Мариями-Луизами, а все-таки это была славная французская армия, славная славою и подвигами прежних подвижников ее и предводительством великого гения – Наполеона. Однако сам Наполеон видел и сознавал, что это была армия подростков. Старых ветеранов в ней было очень мало. Все они или лежали на полях необъятной России, или находились в плену, или были в госпиталях. Не было у Наполеона и артиллерии, – она тоже осталась в руках недавних победителей. Не было и кавалерии, ибо лошади пали в прежнем походе… Тем не менее воевать было нужно.

Как и следовало ожидать, к одной беде присоединилась и другая. Прежние союзники и вассалы стали отпадать от своего повелителя и или старались стать в нейтральное положение, или даже перешли во враждебный лагерь. Естественно, что на помощь России пришла Англия; но вскоре к ним присоединились и Швеция, и Испания, и Турция, и Пруссия. Пруссия переживала в данный момент народное возрождение и вместе с сознанием своего национального достоинства и единства там возникала и стояла идея освобождения от гнета и рабства Наполеона и отмщения за все предыдущие невзгоды, принесенные ей под предлогом освобождения от гнета и рабства. Мало того, по виду искренне преданные дворы оказались далеко не столь верными Наполеону, как он мог того желать. Варшавское герцогство, созданное Наполеоном и слишком много ему давшее, было уже в руках Александра, к которому многие из поляков относились не хуже, чем к Наполеону. Наполеон взял от поляков очень многое; еще более он им обещал, на деле же сделал для них совершенные пустяки; тогда как ныне всемогущий Александр, всегда послушный советам Чарторыжского, мог сделать для Польши гораздо большее. Таким образом, расчеты теперь на Польшу у Наполеона были плохие. Еще хуже того было с Саксонией. Король Саксонии всегда был монархом, искренне преданным Наполеону; а между тем ныне появление русско-прусских войск у ворот Дрездена вызвало у жителей этой страны неописуемый восторг… Знамение времени!.. Немалым огорчением для Наполеона было и то, что среди его новых помощников и сподвижников, маршалов завелся дух строптивости и неповиновения. Бессознательно они почуяли, что слава Наполеона падает и могуществу его настает конец. Все это, естественно, заставило Наполеона встряхнуться и сказать: “На время этой войны я стану опять генералом Бонапартом!” И он стал таковым, хотя обстоятельства уже становились против него.