Текст книги "Триумфальная дырка"

По следам сибирского панка

Проснувшись в неясное время суток, я не без удивления обнаружил себя лежащим на верхней полке плацкартного вагона. За окном стучали колеса, замерзала Сибирь. Меня растолкал мой друг Никита, который спал на нижней полке.

– Саныч, мы в Омск едем! – с горящими глазами сообщил он.

Честно говоря, его восторгов я не разделял. Если долгое время злоупотреблять алкоголем, то утром может настигнуть такой неприятный симптом, как панические атаки: чувство беспричинного страха, связанное с тем, что сердце работает в нездоровом режиме. В итоге любая мелочь, будь то телефонный звонок или шаги прохожего, вызывает панику.

А с учетом того, что я с отключенным телефоном, не имея в кармане ни копейки денег, ехал в совершенно незнакомый город прямо посреди рабочей недели, повод для паники был еще какой. Поэтому меня охватила вполне небеспричинная тревога. Поток вселенских противоречий давил на меня со всей яростью, и хотелось спрятаться от реальности под одеялом.

Воспринимать что-либо было тяжело, обдумывать ситуацию непросто. Я спрыгнул с полки и натянул ботинки, а Никита предложил мне зелёный чай. Я искренне удивился, откуда мог появиться чай, ведь, запрыгивая в поезд, мы не взяли с собой никаких вещей.

Оказалось, когда мы не без труда нашли свой вагон, я тут же улегся спать, а Никита захотел курить. Он и пошёл к проводнику с резонным вопросом, где это можно сделать. Курить в поездах давным-давно запрещено, поэтому проводник предложил купить у него что-нибудь, к примеру, чай, а он в таком случае закрыл бы глаза и разрешил ему курить в тамбуре.

– Какой ещё чай, я курить хочу! – возмутился Никита, но проводник был непреклонен.

Оказалось, что оно и к лучшему, было чем с утра взбодрить свое сознание, упорно не желавшее соображать. Потихоньку мы смогли восстановить картину событий.

Идея посетить Омск и могилу Егора Летова, нашего рок-кумира, зрела у нас давно. Трудно объяснить, зачем это было нужно, но сердцу не прикажешь.

Никита однажды, напившись в студенческом общежитии водки, яростно загорелся этой идеей, среди ночи оделся и собрался ехать автостопом, невзирая на то, что на улице стояли январские морозы, а от Тюмени до Омска шестьсот километров езды. Тогда пришлось его даже из лифта силой вытаскивать, а то замерз бы где-нибудь на трассе. Тогда от этой сумасшедшей идеи мы его всё же спасли. На этот раз напились мы все вместе, и спасать его было некому.

Вчера у меня денег не было, и было бы наивно полагать, что они откуда-то появились сегодня. Телефон отключился и отказывался включаться. Порывшись в карманах, я обнаружил в одном из них банковскую карту моего друга Вадика.

С одной стороны, конечно, радовало, что я не остался совсем без денег и в крайнем случае мог этой карточкой воспользоваться. Строго говоря, крайним случаем являлась вся эта ситуация. Всё равно меня не покидали угрызения совести и чувство неловкости. С другой стороны, я уже так часто испытывал по утрам эти угрызения, что давно уже можно было привыкнуть.

Рефлексировать было некогда, нужно было срочно привести себя в более-менее жизнеспособное состояние, и выход был только один.

– Толку от этого чая, пошли искать вагон-ресторан, – сказал я.

Никита понял меня без лишних объяснений, обулся, и мы пошли прочь из вагона. Спросили у проводника, в каком направлении искать вагон-ресторан, и двинулись по указанному курсу.

Ладно, допустим, начиналось всё вполне невинно, и ничто не предвещало беды.

В выходные мы с моим другом Вадиком сидели в нашей комнате в студенческом общежитии и не могли придумать, чем себя занять. В воскресенье в общаге делать завсегда было нечего. Все соседи разъехались по домам, думать о предстоящей учебной неделе не хотелось, а если за окном тридцатиградусные морозы, то даже погулять не сходишь. Денег у нас с Вадиком не было, идей тоже.

Утешало лишь то, что вечером Никита, который жил в соседней комнате, позвал нас на свое выступление в какой-то творческой лаборатории, где он репетировал со своей группой.

Утешало, да не очень. Во-первых, мероприятие предстояло только вечером, до которого еще нужно было дожить. Во-вторых, потом до этой самой творческой лаборатории предстояло ещё дойти по лютому морозу, покрываясь инеем.

К тому же, Никита нас заранее предупредил, что руководитель этой самой студии, где предстояло мероприятие, является глубоко верующим протестантом и в своём музыкальном монастыре установил строгий сухой закон. Алкоголь там не продают, приносить с собой не разрешают, пить там нельзя, а явившихся на мероприятие в нетрезвом виде запросто могут и выставить.

Дело тут не в алкоголизме, но что это за рок-концерт, где публика сидит на стульчиках и чинно пьет кофе из керамических чашек? С тем же успехом можно сидеть на кухне и слушать аудиозаписи.

Но до концерта было еще несколько часов, а скучно нам с Вадиком было сейчас. К тому же, нам захотелось есть. Денег у нас не было. Недолго думая, мы заняли у соседей по общаге и отправились в магазин. А в магазине, так уж вышло, что руки сами потянулись к пиву. Казалось, что это поможет развеять вселенскую скуку.

У ворот общежития мы встретили бас-гитариста Васю. Вася в общежитии не жил, но ему предстояло вместе с Никитой выступать сегодня на концерте. За плечами у него была гитара, и шёл он, видимо, к нему.

– А вы куда так рано собрались? До концерта ещё четыре часа.

– Да делать нечего, вот и решили перед концертом пива выпить, – неуверенно сказал Вадик.

Мы опасались, что Вася разразится негодованием, что к ним на студию выпивши приходить нельзя, и чистоплюй-директор нас на порог не пустит, а позор ляжет на их с Никитой головы.

Как это ни странно, Вася, наоборот, нашу идею бурно поддержал, более того, выразил готовность к нам присоединиться. Нужно было только занести гитару и повторно сбегать в магазин. У них, правда, должна была быть по плану репетиция, но Вася решил, что репетиция никуда не убежит, свои партии он и так хорошо знает, репетировать можно и без него, а он устал и вообще давно нас не видел и соскучился.

Стоит ли говорить, что в магазине кроме пива мы взяли еще и водки. Не знаю уж, как Вася договорился с Никитой, который более ответственно подходил к репетициям, но три часа перед концертом он провел не на студии, настраивая гитару, а в нашей комнате, распивая напитки и ведя застольные разговоры.

– А ваш директор наезжать не будет? – спросил я.

– Не думаю, главное, не буянить и прилично себя вести. Он на самом деле нормальный мужик, это вам Никита его каким-то зверем выставил.

Неудивительно, что за полчаса до концерта мы выдвинулись на студию весёлые и готовые к новым впечатлениям. Идея взять с собой еще водки возникла сама собой и нашла полное единодушие. Вася пообещал нам, что на студии в гардеробе есть укромный уголок, где водку можно спрятать и незаметно от окружающих пить. Нас уже было не остановить, и мы охотно доверились более опытному товарищу.

До студии мы добрались быстро, благо, она находилась неподалеку, а тридцатиградусный мороз был хорошей мотивацией идти быстрее. Студия оказалась довольно просторным подвалом в одной из новостроек. Напротив небольшой сцены, где музыканты уже подключали инструменты, стояли ряды стульев, народу было еще немного.

Мы разделись в гардеробе и оставили там портфель с водкой. В зале директор вышел нас встречать, мы поздоровались, стараясь не дышать в его сторону. Выглядел он, надо сказать, не угрожающе: бородатый мужик лет за тридцать, красную футболку зачем-то заправил в брюки, выглядело странно.

Никита увидел нас и был, судя по всему, недоволен. Подойдя к нам, он стал ругаться на Васю, который пропустил репетицию. Вася же только что выпил в гардеробе водки, поэтому все происходящее доставляло ему радость и ничуть не расстраивало.

– Вы уже пьете, что ли? – удивился Никита.

– Ну да, в гардеробе водку спрятали, будешь?

– Да вы с ума сошли? Если Витя узнает, выгонит нас! Где мы будем потом репетировать?

Мы не стали отпираться, хотя пообещали вести себя тихо. Приходила остальная публика, и нам она не нравилась. Судя по всему, большинство из них тоже были верующими протестантами, некоторые приходили с маленькими детьми.

Становилось очевидным, что предстояло нечто невыносимо правильное и скучное, а мы в этом приличном обществе, скорее всего, будем лишними.

Вадик с Васей, видимо, испытывали нечто подобное, потому что как только на сцену вышли первые выступающие, они стали поминутно бегать на улицу курить. Судя по тому, что путь их лежал через гардероб, я понимал, что интересовали их не столько сигареты, сколько спрятанная в гардеробе водка.

Будучи некурящим, я оставался в зале и смотрел происходящие выступления. Можно было, конечно, прикинуться курильщиком и тоже ходить догоняться, но в последнее время меня так часто выгоняли из различных заведений, что хотелось хотя бы иногда уходить домой на своих ногах и без скандалов.

Выступления были скучными, либо просто моё нетрезвое внимание плохо сосредотачивалось на окружающей действительности. Сначала какая-то девушка читала свои стихи под сопровождение гитары, на которой играл парень в очках.

Вообще, идея публичных чтений стихов при всей любви к поэзии меня не вдохновляла. С одной стороны, это неплохой способ донести свое творчество до большого количества людей. Хотя я бы поспорил, что двадцать человек протестантов такая уж большая аудитория. Но надо понимать, что уже после двух-трех стихотворений восприятие притупляется, и стихи уже воспринимаются, как одно бесконечное стихотворение.

Когда девушка закончила и ушла со сцены, парень с гитарой уходить не собирался и стал играть и петь блюз. Правда, сказать, что он пел блюз – это ничего не сказать. Скорее, он стал кряхтеть под гитару, пытаясь закосить под хриплый голос Луи Армстронга или Эрика Клэптона. Звучало это, скорее, будто исполнитель русского шансона запел вдруг блюз, а то и просто, что мужик пытается петь, а ему очень сильно хочется кашлять.

Поэтому, когда ребята вернулись с улицы, я довольно легко уговорил Вадика с мероприятия сбежать, а Васю мы заверили, что подождем их с Никитой в пивной за углом.

Когда мы с Вадиком выходили на улицу, ему на мобильный пришло сообщение. Озадаченно он полез в карман, и стоило ему посмотреть на телефон, как глаза его засияли радостью.

– Саныч, у нас сегодня праздник. Мне аванс перевели, гуляем! – объявил он.

– Это для тебя радостная новость, а у меня хорошо, если на проезд наберётся. – ответил я, уклонявшийся от подработки. – Все что заняли, давно закончилось.

– Да не проблема, мы же свои люди! Сегодня я, а завтра ты. Короче, сегодня я угощаю.

Я, конечно, человек скромный, но в такой вечер хотелось дальше веселиться, и я возражать не стал. Иначе пришлось бы опять вернуться в пустое и скучное общежитие с неясными планами на вечер и всю оставшуюся жизнь.

Поэтому, когда Никита с Васей к нам присоединились, мы, недолго думая, вызвали такси и поехали в рок-бар «Сайгон» за новыми приключениями.

Культурная жизнь в Тюмени всегда осуществлялась со скрежетом. Различные энтузиасты раз от раза пытались создавать различные альтернативные центры и музыкальные площадки, но они упорно не приживались и одна за другой закрывались.

Даже концерты известных артистов порой со скандалами срывались просто потому, что никто на эти концерты ходить не хотел. Различные местные рок-фестивали вообще выглядели как невероятное позорище, когда публики в зале еще меньше, чем музыкантов на сцене, да и те – ближайшие друзья артистов.

Рок-бар «Сайгон», названный по аналогии с легендарным ленинградским заведением, существовал уже около года, и, по замыслу организаторов, должен был стать очередным местом, где собирается и проводит время местная культурная интеллигенция.

Вечные аналогии с прошедшими временами и культ старого русского рока, по-моему, к творчеству совершенно не располагал, а наоборот консервировал какую бы то ни было возможность творческого развития. На концертах местного розлива услышать можно было только очередные повторы и подделки под музыкантов ленинградского рок-клуба или подзаборный тяжёлый рок. Хотя, казалось бы, очевидно, что Виктор Цой писал песни в стиле Виктора Цоя несколько лучше, чем его очередной тюменский поклонник.

Тем более, что в Тюмени довольно глупо смотрелось всё это культивирование ленинградского рока, когда в Сибири существовала своя история, которую публика и местные творцы упорно игнорировали. Не существовало для тюменских эстетов ни поэзии Мирослава Немирова, ни группы «Инструкция по выживанию», ни других легендарных страниц тюменской культуры.

Как бы то ни было, судя по тому, что в тюменском «Сайгоне» всякий раз было пусто, тюменская творческая интеллигенция либо не желала тусоваться, либо не существовала в природе. Скорее всего, просто она не имела денег, чтобы ходить по кабакам. Опять же, у меня денег тоже не было, но я же приехал.

Зато в пустом баре быстро обслуживали, играли любимые песни, а со стен на нас смотрели портреты наших кумиров, в половине случаев покойных. Поэтому можно было спокойно выпивать и вести душевные беседы о нахождении отечественной рок-музыки в глубоком кризисе.

Примерно в этом духе мы и вели разговоры, сидя за столиком под плакатом группы «The Doors». Никита эмоционально митинговал о том, что сибирский панк – это круто, а все, что не сибирский панк, то дерьмо полное и достойно позора и забвения.

Я изредка согласно поддакивал, а Вадик бурно с Никитой соглашался. Это было странно, потому что рок-музыку Вадик в жизни не слушал, и неясно было, как это он за один вечер ее внезапно полюбил. В колонках играла Янка Дягилева, и атмосфера была благостная.

Пока суть да дело, мы выпили бутылку водки, а Вася стал без конца звонить кому-то по телефону, ему хотелось продолжения банкета и развлечений. Наконец, он положил трубку и радостно объявил:

– Пацаны, поехали на горках кататься?

Мы переглянулись.

– А на чем мы поедем, такси снова вызывать?

– Нет, у меня парни знакомые таксуют в этом районе, говорят, заказов нет. Они вроде бы тоже не прочь сегодня покуролесить.

Вопрос был решен предельно быстро, и уже минут через пять Васины друзья подъехали к «Сайгону». Я выбирался из-за стола последним, и когда я полез к вешалке за курткой, взгляд мой упал на большой портрет Егора Летова. Не знаю, что на меня нашло, но, глядя на портрет, я испытал неясный ступор и задумался.

Как-то в голове разом щелкнуло ощущение, насколько про нас пелись его депрессивно-яростные песни. В свои годы мы являли собой ту самую поганую молодежь, про которую он пел, таких же никому не нужных отщепенцев, не особо понимающих, как и зачем существовать в этом непонятном социальном зоопарке.

Чтобы нормально существовать среди этих улиц, нужно было иметь угрожающую рожу и уметь бить с правой. Нам так существовать не хотелось, но когда ты не принимаешь правила игры, тебя автоматически записывают в сумасшедшие, нарекают дураком и маргиналом. И, пытаясь хоть немного взлететь над этой паршивой обыденностью, мы уходили то в собственный литературно-музыкальный мир, то в пьянство до одури. Реальность иногда совала свою недружелюбную физиономию в наш мир и грозила пальцем, но когда ты молод и пьян, конфликтовать с реальностью легко, даже видится в этом что-то героическое.

Во хмелю окружающий мир преобразился и вдруг показался поразительно дружелюбным. В каком-то смысле «Сайгон» всё же стал странным островком человечности в агрессивном мире успешных и крутых. Нашлось в этом городе место, где на полную громкость играли Янка и «Наутилус Помпилиус», а со стен смотрели портреты Майка Науменко и Джима Моррисона, хотя я не был уверен, что многие мои сверстники представляли, кто это такие. Редкие посетители здесь, выпив, не скандалили и не выходили на улицу выяснять отношения, а пели веселые песни и читали друг другу стихи.

И глядя на весь этот доисторический рок-н-ролл, я вспомнил старые строчки «Это твоя Родина, сынок…» Я оттуда, мы с товарищами оттуда, и зачем изображать из себя что-то другое, современное и отвечающие моде и формату? Егор с портрета смотрел на меня сквозь толстые стекла очков с хмурым укором и подстрекал к метафизической революции.

И я понял, что в такой вечер просто съездить на горки и пойти домой спать было бы слишком мелко и бездарно. Кажется, именно в тот момент в моей голове родилась идея, что ехать нужно не куда-нибудь, а на Родину, то есть в Омск. То, что я там ни разу не был, меня не особо смущало, все дороги пьяных панков ведут в Омск, где родился и умер любимый музыкант.

– Саныч, ты где там? – окликнули меня друзья.

– Иду, – вздохнул я и застегнул куртку.

Направившись к выходу, за барной стойкой я увидел уставшую официантку.

– Егор – это самое лучшее, что может быть! – неопределенно взмахнув руками, сказал я ей зачем-то.

Она только грустно улыбнулась и ничего не ответила. Пьяные люди редко представляют, насколько мерзко выглядят со стороны.

Ну и что, за счет Вадик уже заплатил, а на чаевые у меня все равно не было.

На машинах по вечернему январскому городу мы приехали на горки быстро. Поздним воскресным вечером нормальные люди готовятся к предстоящей рабочей неделе, потому горки были пустыми и оказались полностью в нашем распоряжении.

Вася радостно выпрыгнул из машины и тут же, счастливо хохоча, скатился по длинному извилистому склону. Мы кое-как повылезали из машин.

Каталок у нас не было, поэтому приходилось кататься на корточках, пока хватало равновесия, а потом и просто на спине.

Горки были длинными и извилистыми, то на них из ниоткуда возникали трамплины, то, наоборот, склон резко уходил вниз. У меня покататься вышло не так уж долго. Как только я скатился второй раз, кто-то на полной скорости въехал мне тяжелыми зимними ботинками под зад.

У меня заболела жопа, на что я обиделся и ушел к пацанам в машину пить водку. Туда же вернулись минут через пятнадцать замерзшие Никита и Вадик.

Никита, который начал пить позже всех, был возбуждён и весел, Вадик же, напротив, был уже пьян и засыпал. И я понял, что это самый удачный момент воплощать в жизнь мои больные фантазии.

– Ну что, товарищи, поехали в Омск? – как бы невзначай бросил я.

Никита озадаченно посмотрел на меня, секунд пять он переваривал полученную информацию, после чего глаза его загорелись духом авантюризма.

– И правда, поехали в Омск! – заорал он. – Вадик, поехали с нами в Омск, на могилу Летова наконец-то попадём.

Пьяный Вадик, кажется, не на шутку испугался, что в таком состоянии мы действительно сможем его уговорить.

– Пацаны, вы что, какой может быть Омск в таком состоянии? Мы же пьяные, нас первый же патруль полиции задержит.

– Чего ты боишься? Мы же давно хотели съездить, сейчас самое время. Все идею поддерживают, Саныч за, я тоже за. Парни, отвезите нас на вокзал!

– Вы с ума сошли что ли? – протестовал Вадик. – Ребят, будьте хоть вы разумными, отвезите нас в общагу. Поздно уже, в конце концов.

– Не слушайте его, – перебил Никита. – Давайте на вокзал, он вам сам потом спасибо скажет, что помогли решиться. А ты лучше водку пей!

С этими словами Никита забрал у меня бутылку и сунул Вадику.

– Откуда у нас деньги на поездку? – сопротивлялся он.

– Тебе как раз сегодня аванс перевели, у меня тоже хватит. Ты пей водку, главное! У Саныча нет денег, но он тебе на неделе потом вернет. Саныч, ты же вернешь?

Я согласно кивнул. Как я и предполагал, достаточно было вбросить одну единственную фразу, а остальное пьяный Никита, обожавший сибирский панк-рок, сделал сам.

– Так в общагу едем или на вокзал? – засмеялся парень за рулем.

– На вокзал, на вокзал, – сказал Никита, затыкая Вадику рот бутылкой.

Когда мы вышли из машины у здания вокзала, Вадика по дороге развезло окончательно, и оказывать сопротивление он уже не мог. Никита взял инициативу на себя и потащил нас к кассам. Вадик отупело шёл следом и только изредка бормотал:

– Пацаны, мы же пьяные. Может, лучше поедем в общагу? Давайте на следующей неделе по-человечески съездим!

Никита был непреклонен и его не слушал. Дотащив нас к кассам, он купил себе билет до Омска и как-то смог убедить Вадика взять билеты на себя и на меня.

Не то Вадик всё же согласился, не то ему просто хотелось, чтобы, наконец, от него отстали. С трудом объяснив заспанной кассирше, что ему нужно, он вернулся к нам и протянул мне билет на верхнюю полку плацкартного вагона.

Поезд отходил через час, поэтому мы, будучи пассажирами, получили право бесплатно посещать туалет. Вот мы и решили этим правом воспользоваться. Когда-то мы читали многочисленные воспоминания о том, как проходили гастроли наших рок-кумиров, поэтому отдавали себе отчет, что выглядели они не сильно лучше нас.

Чувствуя себя новыми рок-героями, мы, рассекая пространство, направлялись на подземный этаж. Действительно, что тут такого: напиваться и путешествовать по стране без какой-то внятной цели?

Выйдя из туалета, Вадика мы не обнаружили. Бегло пройдя по первому этажу вокзала, мы поняли, что Вадик, собрав в кулак остатки здравого смысла, воспользовался нашим отсутствием и сбежал в общежитие. Оно бы и ладно, но зачем тогда было покупать билеты, пропадут же?

Никита был настроен решительно.

– Поехали в общагу, Вадика забирать.

– А вдруг на поезд опоздаем? А то наши билеты тоже пропадут.

– Успеем, друзья своих не бросают. Потом еще сам скажет, что мы молодцы и правильно поступили.

Мы выбежали из здания вокзала в поисках такси. Деньги были только у Никиты, поэтому платил и заказывал музыку он. Вместо того, чтобы просто заказать такси по телефону, Никита зачем-то подбегал буквально к каждой стоявшей на парковке машине, не разбирая, такси это или нет.

– Вы не такси? – спрашивал он.

– Какое я тебе такси, шары разуй!

– Ну и пошёл ты!

Наконец, такси среди стоящих машин нашлось, и мы в него уселись.

– Сколько у нас до поезда осталось? – спросил я.

Никита порылся в карманах, достал билет и посмотрел на часы.

– Получается, через сорок пять минут отправление.

Водитель недоумевал, почему за сорок пять минут до отправления поезда мы едем в прямо противоположном направлении, но история были слишком долгой и запутанной, чтобы можно было внятно всё объяснить.

Подъехав к общежитию, мы уговорили водителя подождать пять минут, пока мы сходим за Вадиком.

– А если он не в общагу уехал? – задумался я в лифте.

То, что Вадик уехал всё же в общагу, мы поняли, едва поднявшись на этаж. Когда двери лифта открылись, мы увидели нашего товарища лежащим в коридоре на полу и спящим. Было непонятно, что помешало ему дойти до комнаты.

Удивляться времени не было. Никита принялся трясти и будить Вадика, но тот был уже совершенно пьян и на внешние раздражители не реагировал.

Никита пробовал его трясти, толкать и, наконец, добился определённого результата. Разозленный тем, что мы тревожим его пьяный сон, Вадик, не открывая глаз, смог подняться на ноги и стал агрессивно размахивать в разные стороны кулаками. Благо, с закрытыми глазами в нас он не попадал, а потом и вовсе не устоял на ногах и снова повалился на пол.

Тем не менее, связываться со злым Вадиком расхотелось, да и время поджимало. Поскольку я совершенно не имел денег, то, недолго думая, вытащил из кармана бесчувственно лежащего Вадика банковскую карту, в тот момент мне это мародёрство казалось логичным. Будучи его лучшим другом, пароль от карточки я знал.

Никита уже снова вызывал лифт.

Вадик был моим лучшим другом, и мне казалось, что он должен понять меня в этой ситуации, а на неделе я бы ему все деньги вернул. Тем более, я думал, что таким образом забочусь, чтобы его деньги, заплаченные за мой билет, не пропали даром. Или не думал?

К вокзалу мы подъехали аккурат к отправлению поезда. С одной стороны, радовало, что на поезд мы всё же успеваем, однако на него нужно было бежать сломя голову. Бежать в пьяном виде получалось плохо.

Пройдя через мост к путям, мы выскочили на перрон и обнаружили, что поезд уже тронулся. Я с досадой провожал взглядом уходящий состав и сокрушался, что вся беготня была зря, и в Омск мы так и не попадем. Никита не думал сдаваться и решительно рванул к вагонам. Я же совершенно выдохся, но из чувства солидарности кое-как побежал следом, задыхаясь и кашляя.

– Беги, хотя бы ты успеешь, – крикнул я ему вслед, безнадёжно отставая от поезда.

Из последнего вагона нам что-то кричал проводник. Никита на такой исход был не согласен. Обычно он казался мне парнем совершенно неспортивным, но тут он бегом вернулся ко мне и, взяв в охапку, дотащил до последнего вагона, забросил наверх в объятия недовольному проводнику и сам запрыгнул следом.

Я посмотрел на Никиту взглядом, полным изумления, но словами выразить всю палитру чувств уже не оставалось сил. Что ожидало впереди, предполагать было трудно и тревожно, но пока надо было найти свой вагон.

Сидя в вагоне-ресторане, мы несколько нормализовали своё состояние пивом. Стоило пиво раза в три дороже, чем в магазине, но где бы мы ещё взяли пиво посреди тайги?

Внезапно у меня в кармане зазвонил телефон, причем не мой. Я удивился, у моего телефона еще вчера села батарея. Я полез в карман, и выяснилось, что кроме банковской карты мной был позаимствован еще и мобильный Вадика, трудно сказать, зачем.

Не подумав, я взял трубку и только потом понял, что звонила его мама, возмущённая, что от сына целый день не поступало звонков. Я не представлял, как можно было адекватно прокомментировать всю эту ситуацию, поэтому мозгов хватило только на то, чтобы бросить трубку и выключить телефон.

Стараясь экономить средства, мы ушли из вагона-ресторана и вернулись в свой вагон. Хорошо, что в обмен на разрешение курить в тамбуре Никита был вынужден купить чай. Мы взяли у проводника бокалы в металлических подстаканниках и то и дело бегали за кипятком, благо, он был бесплатным.

Сквозь заледенелые окна мы видели пролетавшие мимо сибирские леса. Когда-то здесь пролегали фронта Гражданской войны, Омск в те годы был столицей Колчака. Сибирь вообще место суровое, это земля сражений и покорения народов, земля каторги и великих социалистических строек, гражданских войн, лагерей и поселений беглых старообрядцев. Особые места, совсем не такие, как признанные культурные столицы.

Скажем, если прогуляться по Петербургу, пройтись вдоль старинных каналов и посмотреть на разведённые мосты, через которые шествует Балтийский флот, становится понятным, почему здесь возникли такие группы, как «Аквариум» или «Кино» с их романтизмом и европейскими мотивами.

Точно также кажется логичным, что в Свердловске, научно-технической столице Урала, где собралась самая продвинутая молодежь своего времени, появились «Наутилус Помпилиус» или «Агата Кристи», игравшие современный пост-панк.

В свое время мой отец, будучи свердловским студентом, подрабатывал в клубе звукорежиссером и всю эту музыкальную кухню знал изнутри. Сибирских панков, как рассказывал отец, в культурном Свердловске не воспринимали и считали гопниками.

Хотя году в восемьдесят третьем он ходил даже на полуподпольный концерт никому ещё тогда не известного Цоя. Папа был в те годы любителем западного тяжёлого рока, поэтому акустические песни про огурцы и восьмиклассниц он не оценил и, как он сам рассказывал, пошел на концерт лишь с целью проследить, чтоб никто не стырил его микрофонные стойки.

Точно так же если проехать по нескончаемой Сибири, понимаешь, откуда взялся этот полный ярости и безнадёги сибирский панк. Если в Москву и Питер с самых давних времен рвались таланты и самородки со всей страны, то в Сибири сотни лет происходила отрицательная селекция. Всероссийская каторга и всесоюзная тюряга, Сибирь впитала и переварила всё самое сложное и трагичное, что было в стране. В городе Тобольске, где я родился, вплоть до конца восьмидесятых градообразующим предприятием была тюрьма. Какие еще могли тут возникнуть песни?

На севере до сих пор живут коренные народы, которые, как и сотни лет назад, проживают в чумах, передвигаются на оленях и существуют натуральным хозяйством. Даже в паспортах на странице регистрации вместо адреса у них значится коротко и ясно – «тундра».

В каждом более-менее крупном городе до сих пор стоят церкви и монастыри древнее любого петербургского памятника, в свое время Тобольская губерния была столицей православия за Уралом. Пока столичные архиереи заседали в Синоде и раскланивались перед монархами, тобольский митрополит Филофей в одном старом подряснике объехал весь сибирский север и лично крестил больше тысячи язычников. А в бурных волнах Иртыша, на котором стоит город Омск, погиб покоритель Сибири Ермак.

Всё это не могло не наложить отпечаток на здешних людей. Здесь не принято улыбаться, но и плакать западло. Можно только сурово идти по жизни, сделав рожу кирпичом. Человеческая жизнь никогда здесь дорого не стоила.

Здесь нельзя просто жить и радоваться солнышку. Здесь можно только, рискуя жизнью, возводить с нуля на мёрзлой земле промышленные гиганты, выплавлять танки и снаряды, добывать нефть в городах Полярного Севера, выживать и сурово оглядываться на окружающий мир, дескать, а вам слабо, доходяги? Либо просто спиваться и подыхать. С распадом Советского Союза народ всё больше выбирал второе. Вымирали целые деревни и малые города, а молодёжь в поисках лучшей жизни бежала в столицу.

Потому и орал отсюда Егор Летов эти песни ненависти и отчаяния. Ненависти скорее от любви, дескать, мы же все люди и все чего-то стоим, слово «Люди» пишется с большой буквы. А вы во что превратились?

Когда поезд, наконец, причалил и остановился, мы покинули вагон и через подземные переходы вышли к светло-зелёному вокзалу, украшенному лепниной девятнадцатого века. Поразительно было увидеть в сером индустриальном городе вокзал больше похожий на памятник архитектуры.

В полном недоумении мы вышли в город и задумались, как жить дальше. В Тюмени казалось, что главное приехать в Омск, а добраться до кладбища будет делом десятым.

На деле всё выходило сложнее. Омск оказался достаточно большим городом, но что я, что Никита в нём совершенно не ориентировались. Тем более, у обоих разрядились телефоны.

Потому оставалось только купить в подземном переходе зарядник и отправиться в первое попавшееся кафе, чтобы зарядить телефон, а заодно догнаться. В трезвом виде реальность казалась пугающе серьёзной.

Логика подсказывала, что для начала стоило уехать в центр города. Из центра всегда проще попасть в любой конец города, заодно, раз уж мы сюда попали, можно было и достопримечательности осмотреть.

Единственное, что я знал, так это то, что похоронен Егор на кладбище, которое находится недалеко от Чкаловского посёлка, района, где он жил. Однако, где этот самый Чкаловский поселок находился и в какую сторону нужно ехать, мы не знали.