Текст книги "Самый лучший пионер"

Глава 7

Всю первую половину дня дамы перерабатывали сырье в конечный уникальный продукт, и в обед за ним пришел Фил.

– Красота! – оценил он. – Сколько тут?

– Шестьдесят две! – похвасталась мама.

– Извините, теть Наташ, я пересчитаю? – усевшись на стул, фарцовщик начал пересчитывать заплатки.

– Порядок должен быть! – не расстроилась родительница.

Сидящая рядом со мной на диване Таня взволнованно поерзала – а ну как обманут?

– Все правильно! – одобрил фарцовщик и отсчитал маме пятьсот шестьдесят рублей. Приняв от нее два рубля сдачи, вручил покрасневшей от такого поворота Тане пластинку жвачки, меня потрепал по волосам и откланялся, пообещав, если будет потребность, заказать еще, но не факт, что «тема» дотерпит до осени, – народ же не слепой и простоту «патчей» неминуемо разглядит, обрушив рынок к чертовой бабушке.

– У тебя мама дома сейчас? – спросила мама у Тани.

– Дома! – кивнула та.

Суббота же.

– Позвони ей, пусть одевается и идет к нам – пойдем наши получки тратить! – подмигнула ей мама и выдала девочке сто шестьдесят рублей – доокруглила, так сказать.

– Я же меньше сделала! – пискнула честная Таня.

– Это премия тебе, за старания! – поведала мама, и соседка побежала звонить из коридора.

– Не хотелось бы такую монополию терять, – вздохнула родительница и улыбнулась мне: – Но ничего, всех денег все равно не заработаешь, верно?

– Верно! – согласился я и, сложив ладони рупором, громко прошептал: – Джинсовая юбка!

– Джинсовая… – мама подвисла, блеснула глазками. – Ну, Сережка! – с улыбкой погрозила мне пальцем.

– А кооперативная квартира сколько стоит? – спросил я.

– Нам нельзя, у нас, видишь ли, жилплощадь большая! – саркастично усмехнулась она, обведя комнату руками. – Аж два лишних квадратных метра!

– Богато живем! – хохотнул я.

– Получше многих! – гордо вскинула она подбородок.

– Это правда, – согласился я. – Ты у меня – огромная молодец!

– Я такая! – радостно подтвердила мама и добавила: – Нам – только обмен с доплатой.

Новый брак мама, видимо, в качестве варианта не рассматривает.

– А это – очень дорого, Сережка! – сделала мне «пип», хихикнула, приказала: – Поприличнее одевайся, в комиссионку пойдем! – И затолкала меня за ширму, потому что в комнату вернулась Таня.

Она у нас сегодня в черной юбочке и серой блузке, так что в переодевании не нуждается – выглядит пусть и бледненько, но вполне прилично.

– А ты Филиппа давно знаешь? – спросил я.

– Я с его матерью дружила, работали вместе, – немного потускнел мамин голос. – Фил – хороший, нянчить тебя помогал. Она умерла пять лет назад, от туберкулеза. А папаша у него дипломат, вот и разбаловал! – грустно вздохнула.

– Каждый сам себе дорогу выбирает, – попытался утешить ее я.

– Да, ты прав, – сделала она вид, что сработало.

– Фил крутой! – заявила успешно подкупленная Таня, чавкая подарком.

– Фила когда-нибудь в тюрьму посадят! – пояснила ей мама.

– За что? – удивилась соседка.

– Да не переживай, – жалеющая, что сказала слишком много, мама с улыбкой махнула рукой (мне в щель ширмы видно). – Нормально все с ним будет, но ты с фарцовщиками не дружи, хорошо?

Девушка кивнула, а я, поправив ворот рубахи с коротким рукавом, вышел из-за ширмы, уселся на диван рядом с ней и перевел тему:

– Давай мне подешевле купим? Какой смысл – все равно перерасту.

– Носи аккуратно, и сдадим обратно в комиссионку! – отвергла предложение мама.

Тетя Надя, судя по всему, с нами не идет, потому что, как только мама заметила в окно вышедшую во двор тетю Тоню, мы сразу же двинулись навстречу ей.

– Наташа, ты что, сдурела – куда такие деньги? – почти жалобно поприветствовала нас одетая в канареечного цвета клетчатое платье соседка.

– Таня честно заработала себе на осеннюю одежду! – с улыбкой покачала головой мама. – Такой халявы больше не будет, но, когда мы с Сережей вернемся, я бы хотела, чтобы Таня мне еще немного помогла – не в ущерб урокам, конечно.

– Помогу! – опередила девушка мать. – И на швею после школы пойду учиться!

– Тю-ю, да ты уже больше меня получаешь! – потрепала ее по голове тетя Тоня и поблагодарила маму: – Спасибо, Наташ! Я этого никогда не забуду!

– Ты что, плачешь? – спросила свою родительницу Таня.

– Я щи варила, только сейчас лук пронял! – взяла себя в руки тетя Тоня, и мы отправились к метро.

– А где твоя мама работает? – тихонько спросил я Таню, когда мы шли за вырвавшимися вперед дамами.

– Технологом на нашем хлебозаводе, – ответила девушка, кивнув на остающийся позади двор. – Удобно, из подъезда вышла – и, считай, на работе! – добавила она то, что явно не раз слышала от родительницы. – А папаша – на заводе, токарем. – Вздохнула: – Когда передовиком был, нам две комнаты в коммуналке и дали! А теперь – ничего не дают, а маму еще и на партсобраниях ругают за то, что на мужа повлиять не может. Козел!

– Твоя мама – клевая! – продолжила она. – Всегда лучше всех во дворе выглядит, – с мечтательным вздохом сделала в корне неверный вывод о самодельном происхождении маминых шмоток. – Отучусь и так же буду! – решительно добавила девочка Таня.

– А мама твоя не обидится, что ты по ее стопам не пойдешь? – спросил я.

– Нет, – с улыбкой покачала она головой. – Она сама говорит, что у нее работа собачья! – Немного подумав, девушка немного покраснела и заметила: – А ты со мной раньше даже не здоровался!

– Извиняться не буду! – сразу заявил я. – Потому что не помню, не виноват и вообще – загладил делами!

– Это верно! – одобрила Таня и призналась: – Такой ты лучше!

Закрепляя успех, порадовал девушку анекдотом про легендарного Вовочку – они в силу возраста ей заходят лучше всего – и прислушался к монологу, которым мама Наташа пичкала тетю Тоню.

– …Вот мы с Сережкой сами себе хозяева. Что хотим, то и делаем – ни перед кем не отчитываемся! Тебе, Тоня, Клару Цеткин почитать нужно, я тебе дам! «Экономически свободная женщина может быть сексуально свободной!» – нечаянно вогнала она Таню в краску цитатой. – А замуж… – вздохнула. – Поначалу жуть как хотелось, но теперь даже не представляю, что чужой человек с нами жить будет. А если он на Сережку орать будет? Или вообще руки распускать? Ну уж нет, сама родила, сама воспитала, сама в люди выведу! – гордо закончила она речь.

Вот она, мама Наташа – по-настоящему сильная и независимая!

– Страшно, – вздохнула тетя Тоня. – И комнату отберут, а он один черт в ней жить и останется! Ну смысл от такого развода, Наташа?

– Твоя жизнь, Тонь, – наделила ее мама правом выбора. – Но, если решишься, знай – я помогу, чем смогу!

Наживка заброшена, будем ждать поклевки.

По случаю субботы у комиссионки тусовалась очередь. Я расстроился – стоять нам здесь до самого вечера. К счастью, когда я после выписки решил, что никакого «блата» нам не светит, оказался не совсем прав, потому что мама целеустремленно провела нас за здание и постучала в черный ход.

– Я от Фила! – шепнула она открывшей дверь женщине в советском офисном наряде и что-то сунула той в руку.

«Что-то», ха!

– Проходите! Таким гостям мы всегда рады! – расплылась женщина и по темному коридору провела нас в «закрома», где пояснила: – Это все новое, в зал пока не выставили. Вовремя вы пришли!

«Новое», видимо, следовало понимать как «недавно принесли», потому что «секондовское» происхождение некоторых экземпляров прямо-таки читалось. Не лохмотья, конечно, – их в комиссионки не принимают, а нормальное, аккуратно носимое б/у.

– Нам бы ботиночки, – указала мама на нас с Таней.

– Есть! – обрадовала женщина. – Вот тут! – И она подвела нас к здоровенному ящику с обувью. – Все для школьников.

– Как тебе? – спросила мама, демонстрируя черные тупоносые туфли на шнурках. – Чехословацкие!

– Нормально вроде, – пожал плечами наслаждающийся давным-давно забытыми ощущениями формата «мама ведет тебя на рынок» я.

– Примерь-ка! – отдала команду родительница.

Примерил.

– На полгода должно хватить, – прикинул объем оставшегося свободного пространства.

– Я не то спрашивала! – с улыбкой пожурила меня мама. – Я спрашивала: как тебе?

– Ценник бы узнать сначала! – направил я ее на путь истинный.

– Сорок рублей! – огласила стоимость работница комиссионки.

– Не нравятся! – притворно цокнул я языком. – Вот тут, смотри… – снял ботинок и попытался согнуть его на девяносто градусов.

– Тридцать! – не выдержала такого надругательства продавщица.

– Теперь нравятся! – улыбнулся я маме.

– Берем! – решила та.

Параллельно Тане выбрали черные туфельки той же страны-производителя, но за двадцать пять – из-за маленькой царапинки на носке.

Далее мне подобрали две пары брюк – черные и серые, производства Болгарии. Цена за обе пары – пятьдесят восемь рублей. Потребуется немного их доработать, но маму это не пугает. Тане купили чехословацкую же юбку под школьную форму, две пары колготок, клетчатое пальто…

– Ну-ка иди сюда! – позвала тетя Тоня залипшую в проигрыватели дочь и показала ей фиолетовый комплект нижнего белья.

Быстро отвернувшись, сделал вид, что туплю на пишущую машинку марки «Москва», но успел заметить, как Таня густо залилась краской. Милаха! А бельишко хорошее, симпатичное, я бы через годика два такое с нее снял. Мое внимание к машинке мама сочла толстым намеком, поэтому, пересчитав деньги после покупки дамских босоножек за тридцать пять рублей и осенней куртки мне за двадцать пять – тоже немножко покоцанная, но мама поправит, – решительно кивнула на «Москву»:

– Хорошо работает?

– Да, можете проверить, – предложила продавщица, воткнув в машинку лист бумаги.

«ГОВОРИМ ЛЕНИН – ПОДРАЗУМЕВАЕМ ПАРТИЯ!» – набил я тестовый текст. Мама фыркнула и взяла дело в свои руки, отпечатав все литеры в двух видах – прописной и строчной.

– А почему тут буквы «Ё» нету? – спросил я.

– Потому что с буквой «ё» в три раза дороже, – нейтрально ответила продавщица.

– Каждый русский человек носит букву «ё» в своем сердце, значит, на клавиатуре иметь ее не обязательно! – сразу же заявил я маме.

– Если хочешь «ё», будет тебе «ё»! – щедро предложила она. – Лучше дома сиди, книжки сочиняй, чем не пойми где шляться!

Ох уж эти мамы – не сильно-то я и шляюсь.

– Не, эту покупаем! На курорт возьмем! – приподняв машинку – тяжеловата, но я осилю, – придумал план.

– Возьмем! – решила мама и рассчиталась.

К этому моменту семья соседей потратила все деньги, поэтому мы поблагодарили тетеньку-связную и, довольные, с обновками покинули советский ломбард. Я пер машинку – в деревянном футляре ее вес увеличился килограмм до семи, но нагружать маму прямо совестно. Обошлась, к моему удивлению, всего в полторы сотни рублей – я думал, машинки от косаря и выше стоят.

– Ну все, Сережка, ты теперь прямо настоящий писатель! – умилялась по пути к универмагу – нам нужно в канцтовары – тетя Тоня. – Только ты со сказками не торопись, ты лучше про войну напиши! Вот поговори с дедом Лешей и напиши, тебя сразу и напечатают!

А мысль-то неплохая! Дед Леша про войну рассказывает коротко, неохотно и, как я подозреваю, общеизвестные полуправдивые байки (потому что три четверти их я могу рассказать по памяти и сам), но оно мне и не надо – книг в голове немеряно! Вот в санатории и займусь. Там же найдется ветеран-другой? Зачем такой санаторий, если туда фронтовиков не возят?

– Это ты хорошо придумала! – похвалила соседку мама. – Про войну сколько ни пиши, все равно мало будет. Ты подумай, Сережка, глядишь, и сработает!

– Подумаю! – пообещал я. – Спасибо за дельный совет, теть Тонь!

– Книжка с автографом с тебя! – подмигнула она подбитым, старательно замазанным пудрой глазом.

В канцтоварах набрали копирки, папиросной бумаги и пару запасных лент для «Москвы». Все еще не ощущаю дефицита! Помимо этого, закупили на нас с Таней тетрадок, карандашей и перьевые авторучки (жутко неюзабельное дерьмо, как по мне, но придется привыкать, шариковых пока не завезли).

– Ой, Наташка, удружила так удружила! – благодарила маму соседка по пути домой. – Будет теперь моя куколкой ходить!

– Сама заработала, сама ходить и будет! – подмигнула мама девочке Тане.

Та покраснела и приняла гордый-прегордый вид.

* * *

В Кисловодск самолеты не летают, поэтому прибыли мы в курортный город Минеральные Воды. Добравшись до привокзальной площади, перекусили чебуреком. До места не добрались, но вид уже отличный – кругом покрытые деревьями горы, свежий даже по сравнению с нынешней Москвой воздух и теплое, но нежаркое августовское солнце.

Мимо занятого нами дощатого столика прошла компания смуглых аборигенов – они наградили наряженную в красное клетчатое платье, шейный платочек и шляпку маму коллективным «вах!»’ом. Родительница гордо не обратила внимания, но было видно, что ей приятно.

Подавив откуда-то вылезшую детскую ревность, отвесил маме комплимент:

– Ты у меня очень красивая и молодая!

Мама порозовела:

– Чего это ты?

– И, будучи красивой и молодой, имеешь право на личную жизнь. Если ты кого-нибудь встретишь, я не против ночевать в санатории один какое-то время.

– Этих «встречать», что ли? – фыркнула мама, кивнув на скрывающуюся за углом компашку.

– А если вдруг найдется хороший мужчина, я буду совсем не против, если ты выйдешь за него замуж, в дальнейшем подарив мне братика или сестренку.

– Я запомню! – улыбнулась мама.

А чего это так вымученно? И что это за тоска в глазках?

– Я у тебя – первый и останусь единственным? – прямо в лоб спросил я.

Мама выскочила из-за стола и кинулась меня обнимать:

– Ну и что, что единственный? Единственный – значит неповторимый! Я тебя никогда ни на какого мужика не променяю, Сережка!

Понимаю – все-таки очень рано меня родила. Жалко Наташу.

– Но погулять я все-таки схожу! – шепнула она мне на ухо.

– Обязательно сходи! – выдал ей сыновний наказ.

Доев чебуреки, погрузились в автобус и спустя полтора часа очень приятного вида за окном прибыли на Кисловодский автовокзал. Вечерело, поэтому на улицах прибавилось народу, и летящие в спину маме «вахи» и их разноэтнические аналоги начали поступать бесперебойно.

Путь наш лежит к санаторию имени Г. К. Орджоникидзе – его монументальный комплекс прямо над нами, на горе, и к нему из города ведет огромная лестница в античном стиле. Античности здесь вообще хватает – очень много колонн и мрамора. Красиво – жуть!

– Мне здесь нравится! – признался я маме, глядя на пеструю птаху, усевшуюся на ветку сосны.

– Красиво! – согласилась она.

В приемной произошла ржака – мы приехали по плоскостопию, которого у меня, разумеется, нет. Либо жирный горисполкомовец что-то напутал, либо других путевок не нашлось. Осматривавшая меня врач-ортопед выслушала наши сбивчивые объяснения, понимающе вздохнула – мы тут такие ни фига не первые – и направила нас к другой врачихе, которая выписала мне общеукрепляющую программу: массажи, ванны и вот это вот все.

– Ну и слава богу – а то начали бы лечить здорового ребенка, мало ли до чего долечили бы! – нашла плюс в ситуации мама, и я с ней был полностью согласен.

Палата у нас козырная, на двоих. В ней есть две односпальные металлические кровати, шкаф, тумбочки и письменный стол. А еще, из-за того что мы на втором этаже, есть выход на общий балкон, откуда открывается почти невыносимо прекрасный вид на Кавказ.

– Это элитный санаторий, да? – спросил я маму, спрятавшуюся за открытой дверью шкафа – переодевается из парадно-дорожного в парадное, нам ведь на общий ужин идти, значит, нельзя ударить в грязь лицом!

– Да, в другой ситуации мы бы сюда шиш попали! Но в гробу я видала такое «везение»! – ответила мама, прикрыла дверцу и продемонстрировала ярко-алое вечернее платье с подолом чуть выше колена. – Ну как? – Покружилась, раздув подол.

Прикрыв рот ладонями, «зашипел» милицейской рацией:

– Внимание-внимание, всем патрулям, в Кисловодск прибыла женщина неземной красоты, возможны массовые драки среди мужиков!

Мама Наташа радостно рассмеялась, потрепала меня по голове, велела надеть белую рубашку и брюки, и мы отправились причащаться к местной кулинарии.

Глава 8

За вкуснючим ужином (пюре с четвертью отварной курицы – щедра Родина! – и торт «Лермонтов»: кофейный с грецкими орехами), осмотрев набитую народом столовку (белые скатерти и цветы в вазе на каждом столе прилагаются), испытал смесь разочарования и облегчения: ни одной важной шишки!

«Ни одной» – это в смысле «я таких не знаю» по послезнанию и многочасовому просмотру советского телевидения уже после перерождения. Разочарование – все еще без блата. Облегчение – можно спокойно отдыхать, печатать книжку и продолжать адаптироваться к советским реалиям.

Перенастроив зрение, снова осмотрел зал. Пожилых людей хватало, и вероятность найти среди них фронтовика крайне высока.

– Мам, а как мне ветерана просить-то? – поделился я с родительницей проблемой. – «Здравствуйте, я хочу о войне написать, не могли бы вы мне помочь своими воспоминаниями»?

Не поняв сарказма, мама серьезно кивнула:

– Да, так и сделай!

В самом деле, в чем я тут сложность-то нашел? За спрос в лоб не бьют.

Сама мама (впрочем, как и почти все присутствующие) тоже активно гуляла глазками по залу, но с целью наметить достойный объект для курортного романа. Я тоже хочу! Увы, сверстников здесь не оказалось вообще. Условных «детей» – четыре штуки, из них трое еще даже в школу не пошли. Зато четвертый «ребенок» как раз по мне – одетая в голубенький сарафанчик шестнадцати-семнадцатилетняя блондиночка с косой до середины лопаток, вторым размером груди, алыми губками, румяными щечками и голубыми глазами. Нет, само собой, ничего такого – просто погуляем за ручку и, может быть, поучимся целоваться.

Сидела она за столом с дородным мужиком лет пятидесяти – этот в клетчатой рубашке с закатанными до запястий рукавами и советских черных брюках. Судя по виду доченьки, такой сермяжный родитель ее изрядно смущает – вон как в тарелку уставилась, но шевелит ушками – отслеживает шумовой фон, стараясь вычленить насмешки в их адрес. Зря – здесь таких хватает, все-таки социальная справедливость до сих пор работает, и этот дядька может быть, например, удивительных дарований слесарем, без которого встанет вся тяжелая промышленность страны. А чего это у него на лбу за шрам такой странный?

– Мам, вон туда посмотри! – указал ей глазами. – Клетчатый!

Мама культурно сделала вид, что уронила вилку.

– Староват! – поджала губы.

– Я не в этом смысле! – хохотнул я, и родительница покраснела. – Шрам видела? Это чем его так?

– Видела! – хрюкнула в ладошку мама. – Это его лошадь лягнула!

– Крепок! – проникся я уважением к мужику.

Как там у Шукшина было? «Быка-трехлетка с ног сшибаю!» Этот, похоже, как раз из таких.

– Девочку высматривал? – проницательно заметила мама. – Красивая!

– Полный швах с ровесниками, – грустно вздохнул. – А эта, поди, и разговаривать со мной не станет – мелкий! – развел руками.

– Не такой уж ты и мелкий! – веско заметила мама, ткнув в мою сторону испачканной пюре ложкой. – Скажешь, что пятнадцать, – поверит! – И заговорщицки подмигнула.

– А разве достойно ответственного родителя учить ребенка врать? – подколол я ее.

– Если не маме и чуть-чуть – то можно! – проявила она похвальное здравомыслие. – Увы, в нашей жизни все время приходится немножко врать и притворяться. Для этого и нужна семья – чтобы побыть самим собой! – назидательно подняла указательный палец.

А мне даже так нельзя – одному скажешь, и через три минуты уже можно наблюдать сквозь пространственный пробой посвященное тебе заседание политбюро. Нет уж, пусть в более материалистическом ключе обсуждают – когда и какую дать такому хорошему мальчику медаль.

– Она из деревни, наверное! – осмотрев объект интереса еще раз – замаскировала поправленным ремешком босоножки, – добавила мама инфы.

– Из-за лошади?

– И это тоже! – кивнула мама. – По ногтям ее поняла!

– Ногти как ногти! – не нашел я отличий. – Аккуратно пострижены!

– Слишком коротко! – покачала головой мама и показала свои: – Видишь?

– Ну ты взрослая, вот и красишь! – отмахнулся я.

Ногти у мамы в цвет платья.

– А Танины вспомни? – предложила она.

Получилось только из-за абсолютной памяти:

– Ну, подлиннее, – пожал плечами. – Но, может, ей просто так нравится? Или отучается таким образом от привычки их грызть?

– Вредина! – показала мне язык мама.

– Просто убиваю время! – улыбнулся я. – Давай пошпионим – узнаем, где они живут?

– Да просто подойди! – удивилась мама.

– Так не работает! – покачал я головой. – Вот мы из Москвы приехали, и все равно дух захватывает, так?

– Так! – согласилась мама.

– А она из деревни! Каково, а? Видишь, какая зажатая?

Маме пришлось обернуться в третий раз – чтобы поправить завязочки платья.

– И верно. Испугается – подумает, что издеваться собираешься, – признала она мою правоту.

– Времени у нас полно, так что рано или поздно я чисто случайно где-нибудь ее встречу. Как считаешь, трех-четырех дней достаточно, чтобы она заскучала и была готова общаться с кем угодно?

– Ты – не кто угодно! – обиженно заметила родительница.

– Значит, срезаем до двух дней! – решил я.

Мама весело рассмеялась.

– А Катин папа как-то к нашей жилплощади причастен? – спросил я.

– А как же! – кивнула мама. – Он хороший начальник. До этого мы с тобой в общежитии жили.

– А зачем два лишних квадрата? – заподозрил я медвежью услугу.

– Это я виновата! – поерзала на стуле мама. – Я тогда про кооперативы и не думала, и, когда предложили ВЫБРАТЬ… – выделила она голосом. – Я сразу захапала самую большую! – Вздохнула: – Жадность да важность – голове помеха. – Важно кивнула и добавила: – Запомни это, Сережка!

– Запомню! – пообещал я. – Но, справедливости ради, в той ситуации ты поступила правильно. А кооператив… Будут деньги на кооператив, накопится и на обмен, верно?

– Верно! – улыбнулась мама.

Отужинавший народ начал расходиться, и в его числе – наша цель. Хитрые мы держались метрах в трех и старались аккуратно прикрываться отдыхающими. Сугубо ради веселья – оборачиваться «колхозники» и не подумали: отец что-то жизнерадостно рассказывал дочери, а та вяло улыбалась в ответ.

– Может выглядеть как детская неблагодарность, но это – не так! – на правах подростка пояснил я маме. – На самом деле она его очень любит, поэтому и стесняется его внешнего вида – хочет, чтобы ее папка выглядел лучше всех!

– Ну тебе-то стесняться нечего! – фыркнула мама.

– Как нескромно!

– Зато правда! – взъерошила мне волосы.

– Как будто немного косолапит?

– Девочка? Так плоскостопие же! – пожала плечами мама.

– А его, получается, от удара копытом не лечат.

– Крепок! – уважительно кивнула родительница и спросила: – Мне кажется или мы в наше крыло идем?

– Похоже на то. Большая удача!

– Радости-то полные штаны! – ехидно хихикнула она.

– Еще и с нашей стороны живут! – проигнорировал я стандартную родительскую подколку. – А это значит…

– Общий балкон и одинокая девушка, романтично взирающая на отражение луны в… – Она осеклась.

– В Кавказе! – безжалостно закончил я.

Весело смеясь, отправились в палату, полностью довольные первым днем отдыха.

* * *

Приняв ванну с минералкой (санаторий же – живем по распорядку, подвергаемся лечебным процедурам), переоделся в шорты и футболку, взял карандашик и тетрадку и пошел искать источник легендирования плагиата. Покинув наше крыло, миновал блестящую полированными и золочеными поверхностями галерею и вышел из главного входа. Потом придется войти в главный выход!

Спустившись по образцово-показательным ступенькам, узрел сидящего на лавочке в тени кедра, одетого в «Большевичку», достаточно крепкого седого, гладко выбритого пожилого мужчину с хорошей осанкой. Дедушка читал свежую «Правду». Придется отвлечь.

– Здравствуйте, дедушка! – поприветствовал я его.

– Здравствуй, мальчик! – пробубнил он в газету.

Обидно! Но не сдаваться же так сразу?

– Извините, а можно спросить – вы ветеран?

Дедок наконец-то глянул на меня поверх газеты, счел новый источник досуга более перспективным и газетку отложил:

– А как же! – гордо блеснул глазами и расправил плечи. – Ветеран геологоразведывательного труда. От Урала до Камчатки вот этими ногами… – похлопал себя по бедрам. – …Всю страну прошел! Золото искал!

Не то! Но не расстраивать же дедушку таким быстрым уходом? Кроме того – в СССР производственные романы в большой чести, и похождения старого геолога вполне могут пригодиться в будущем.

– Это – жутко интересно! – вполне честно ответил я и показал дедушке тетрадку: – А можете, пожалуйста, рассказать подробнее? – Понизив голос, шаркнул сандаликом брусчатку и смущенно признался: – Я писателем стать хочу, вот, хожу разных людей слушаю, учусь!

– Это ты правильно! – похвалил меня дед. – Садись! – похлопал по скамейке рядом с собой. – Как звать-то?

– Сережей.

– А меня – Николай Венедиктович. Фамилия Летучий.

– Вам подходит? – уточнил я.

– Подходит! – хохотнул он и начал вещать: – Я родился…

С Николаем Венедиктовичем мы просидели три дня, и тетрадка целиком заполнилась жутко удачными историями о поисках золота на Колыме в двадцатых-пятидесятых годах. Прекрасная отмазка для спертой у Олега Куваева «Территории», просто интегрирую воспоминания ветерана геологоразведывательного труда в изначальный текст, и никто и не подумает придраться. Но это – потом, а пока нужно дальше искать фронтовика. А еще где-то бродит светловолосая соседка, которая совсем вылетела из головы. Не забыл – просто с дедушкой было реально интересно.

Проверяя свою удачу на прочность, выглянул на общий балкон – никого. Ходить вдоль него и заглядывать в окна – некультурно, так что сегодня не судьба.

Зато у мамы с личной жизнью полный порядок – мы с ней видимся только за завтраком, ужином и ночью. Остальное время она где-то с кем-то пропадает – пришлось пару десятков раз заверить ее, что мне тут одному не скучно. Познакомить с хахалем не предлагала, а я не напрашивался – лишь бы она и дальше такая довольная ходила.

Сходив на массаж, со слегка ноющей спиной вернулся в палату, выглянул на балкон еще раз – все еще пусто, – переоделся и двинулся искать новый источник контента. Заодно на смотровую схожу, Кавказ посмотреть – раньше как-то не добрался. С балкона панорама выглядела поэпичнее – горы казались выше, но все равно прикольно – весь Кисловодск как на ладони, а за ним – средней величины горы. Надо будет как-нибудь побывать в местности поскалистее.

Вон та дама лет пятидесяти, в веселеньком оранжевом летнем платье в белый горошек привлекает внимание здоровенным биноклем, в который смотрит на облака – они сегодня очень пушистые и плотные.

– Здравствуйте! – подкатил я к ней.

– Здравствуй, мальчик! – сразу же переключила она на меня внимание.

Показал тетрадку, выдал запрос.

– Зенитчица я! – призналась бабушка.

В моей голове затрещал праздничный фейерверк – просто идеально!

Поделиться воспоминаниями она оказалась не против, и мы расположились в одной из беседок – тут есть стол.

– Пятеро нас было, девчонок. Все зенитчицы при молодом мужике-командире. – Грустно улыбнулась: – В сорок третьем дело было…

Пять дней с утра до вечера, три исписанных тетрадки – Евгения Викторовна дала мне гораздо больше, чем я ожидал. Теперь нужно аккуратно интегрировать это все в сворованный концепт повести «А зори здесь тихие», не сломав магию шедевра.

* * *

На балконе мелькнула желтенькая фигурка – кто-то прошел мимо. Остановил не умолкающий уже пару дней как треск печатной машинки – получается гораздо быстрее, чем карандашом в тетрадке, но не так хорошо, как на компьютере. Приходится делать перерывы – банально болят пальцы. Аккуратно выглянул – в метре от нашего окна стояла девушка-«колхозница», в желтом платье и соломенной шляпке. Ветер красиво играл ее подолом, оставаясь бессильным перед тяжелой косой, кончиком которой девушка поигрывала с предельно скучающим лицом. На ногах – какие-то непривычного вида туфли. Плоскостопие исправляет, наверное.

Ну вот – даже ловить не пришлось, сама приуныла и пришла знакомиться! Скука – это болезнь похлеще гриппа. Вынув из тумбочки жвачку, сунул ее в карман, вдел ноги в тапки и пошел устанавливать контакт.

– Привет! – поздоровался я с ней.

– Я с маленькими не здороваюсь! – смерила она меня уничижительным взглядом.

Не обратив внимания, подошел и встал рядом, достал пластинку жвачки, демонстративно отломил половину и положил в рот. Завернув остатки, под тоскливым взглядом девушки убрал обратно:

– Жаль, а то скучно здесь. Щас постою, подышу воздухом и пойду с «ровесниками» общаться, – добавил в голос иронии, имея в виду совсем мелких гостей санатория.

– Меня Соня зовут, – буркнула она.

– А меня – Сережа, – представился я в ответ. – Жвачку будешь?

– Не буду! – гордо отказалась она.

Какая похвальная сила воли!

– Жаль, засохнет теперь, – грустно вздохнул я и доверительно поведал: – У меня пломбы, много жевать нельзя! Не хочу выбрасывать.

– Ну если все равно выбросишь, тогда давай! – позволила она себя уговорить.

Угостил девушку и спросил:

– А сколько тебе лет?

– Тридцатого августа исполнится семнадцать! – важно ответила она и спросила в ответ: – А тебе?

– А мне тридцатого августа – тринадцать! – не стал я врать.

Девушка захихикала:

– И вправду маленький!

– Ладно, пока! – сымитировал я обиду и начал уходить.

– Извини! – Скука в Соне победила нежелание тратить время на малолетку. – Ты выглядишь старше! – отвесила мне комплимент.

– А ты откуда? – опершись на ограждение, спросил я.

– А ты? – спросила она в ответ. – А то я скажу, и ты так же скажешь – как с тридцатым августа!

– Думаешь, вру? – расстроился я.

– Врешь! – уверенно кивнула она.

– А если нет?

– А если нет… – Она задумалась. – Я угощу тебя водой с сиропом! – выбрала себе штраф.

– Идет! – согласился я и принес из палаты свидетельство о рождении.

– Андропов?! – начисто проигнорировала она дату.

– Просто однофамильцы, – покачал я головой.

– И вправду тридцатого! – со вздохом признала она мою правоту.

– Пошли газировку пить! – решил я обналичить выигрыш.

Соня вспыхнула щечками и призналась:

– У меня денег нет, все у папы, а он в город ушел!

– Тогда завтра ты угощаешь! – заявил я, мы разулись, и через мою палату…

– А ты с мамой приехал, да?

– С ней. Тоже в город пошла.

– А это у тебя машинка? Ты умеешь?

– Умею! – подтвердил я, убирая документ на место.

– А что это будет? Это для школы? – пошуршала она листочками.

– Повесть будет, про войну, – приоткрыв завесу тайны, выгреб из тумбочки мелочи.

– Вот зачем ты с тетрадкой по санаторию бегал! – сложила она два и два.

– А ты что, за мной шпионила? – подколол я ее.

Полыхнув щечками, девушка отвергла обвинение:

– Вот еще!

Обувшись у двери – надел кеды, – по коридорам отправились к выходу.

– А кем у тебя мама работает?

– Швеей! – гордо ответил я. – Передовица текстильной промышленности! А у тебя?