Текст книги "Голова"

Спустившись на склад медтехники, я достал коробку с аппаратом Канаверо – Сяопин и поставил её на стол. Открывая крышку, я волновался – вдруг там могло… что-то остаться?

Но Семён, конечно же, в соответствии с инструкцией привёл аппарат в полный порядок. Можно было подумать, что он никогда и не использовался, и только чуть усилившийся запах антисептика и новые герметичные пакеты говорили о том, что его недавно использовали, а потом чистили.

Когда я доставал из коробки «шлем», мне опять на какую-то крохотную долю секунды увиделось в нём лицо. Моё собственное лицо. Я вздрогнул. Но это было лишь отражение, которое в полумраке комнаты как-то слишком реалистично легло на пластик экрана.

– Удивительно, конечно, – проговорила Светлана, внимательно разглядывая «ошейник». – Так просто всё выглядит… а какой сложный аппарат! Честно, никогда с таким не сталкивалась.

– Да… – я покивал. – Китайцы в техническом плане давно уже впереди планеты всей. Хорошо, что у нас с ними нормальные отношения.

– Вот интересно… У нас это единичный случай. А как у них, там, в Китае? Неужто это может быть… потоковой, обычной операцией? С их-то количеством населения?

Я, надо признаться, никогда об этом даже не задумывался. Мне вдруг представилась огромная клиника, где на кроватях рядами лежат люди в яйцеобразных «шлемах». Жутковато, конечно…

В этот момент дверь внезапно распахнулась, и на пороге комнаты возникла медсестра, сжимавшая под мышкой какой-то аппарат.

– Ой… – сказала она, переводя взгляд то на меня, то на нашу новую сотрудницу. – Прошу прощения… Я не знала, что вы тут…

У неё был такой смущённый вид, как будто она застукала нас за чем-то неприличным.

– Всё в порядке, я просто показываю нашей новой коллеге оборудование. Проходите – поспешил успокоить её я, чувствуя, что щёки всё-таки предательски загорелись. – Мы почти закончили. Верно?

Светлана кивнула и положила ошейник в соответствующий ему паз в коробке.

Валентина Павловна бросила на неё короткий, но очень внимательный взгляд, поставила коробку на одну из полок и удалилась, притворив за собой дверь. Но мы не стали больше задерживаться и последовали за ней.

Закончив обход больницы, мы оказались там, откуда его начали, – у дверей моего кабинета.

– Ну, теперь вы всё видели. Если чем-то ещё могу быть полезен, обязательно обращайтесь.

– Хорошо, – Светлана пожала мне руку. – Спасибо вам, я пойду. Надо изучить внимательнее показания прибора во время операции, – и она направилась по коридору в сторону ординаторской, а я, взявшись за ручку двери кабинета, так и остался стоять на месте, как-то глупо глядя ей вслед. Но, сделав несколько шагов, она вдруг остановилась и повернулась ко мне, как будто почувствовав мой взгляд.

– Доктор!

Я нажал на дверную ручку, сделав вид, что почти ушёл, и остановился, глядя на неё.

– Ваше приглашение на лыжную прогулку ещё в силе?

Я почувствовал, что расплываюсь в улыбке.

– Конечно!

– Буду ждать! – сказал она, помахала мне рукой и скрылась за углом коридора.

Остаток дня я больше не виделся с ней. Но это было и не обязательно. Я знал, что Светлана теперь тут совсем рядом, и от этого было как-то очень хорошо и легко на душе. Я заварил себе крепкий кофе, быстро разобрался с оставшимися историями болезни, сделал обход больных и даже разобрал истории болезней у себя в кабинете.

А потом всё-таки написал ей сообщение, где в шутливой форме упрекнул её в том, что накануне вечером она вела себя, как шпион, ничего не сказав о том, зачем приехала в Кавалерово. Светлана ответила мне в том же духе, и к концу рабочего дня в моём телефоне уже была довольно обширная переписка. Я с нетерпением ждал, когда телефон пискнет, информируя меня о новом сообщении, а потом несколько раз, перечитывал его, формулируя ответ.

Надо признать, что мне давно не было так хорошо и легко, как в этот день. Все тревоги и переживания, которые, простите за каламбур, свалились на мою голову с появлением в отделении Романа Головы, конечно, никуда не делись, но вдруг стали чем-то таким отдалённым и блёклым, словно происходило это всё очень давно и вовсе, может быть, даже и не со мной.

Глава 2

Прошёл почти месяц с момента, как Роман Голова выписался из больницы. Здесь снова в целом было тихо, как на болоте – тяжёлых пациентов не поступало, те, что уже лежали по палатам, неприятных сюрпризов не подкидывали. Это было очень кстати – немалая часть моего времени теперь уходила на помощь новой сотруднице в написании её работы. По вечерам, задержавшись в кабинете, мы могли по нескольку часов просидеть у компьютера, разбирая обширный отчёт, который, оказывается, аппарат Канаверо – Сяопин автоматически записывал всегда после успешной операции.

На первую операцию хирургам Канаверо и Сяопину понадобилась команда из трехсот человек. В это было трудно поверить, но пылящийся теперь в чулане больницы китайский аппарат не только заменял их всех, но и отчитывался как будто за каждого специалиста отдельно. С другой стороны, чему тут удивляться? Каких-нибудь полторы сотни лет назад простейшие вычисления с трудом давались огромному агрегату, занимавшему помещение размером со школьный спортзал, а теперь гораздо более сложные вычисления может сделать даже никакой не отдельный агрегат, а просто приложение в смартфоне… Но обычным человеческим умом это совершенно невозможно было понять даже мне, дипломированному врачу. Пролистывая на планшете сотни страниц, где с точностью до наносекунд описывались проверки соединения нервных окончаний, отчеты о пробных импульсах, я всё больше утверждался в мысли о том, что возможности нашего мозга сильно отстают в современном мире от возможностей наших же технологий. А также в том, что система образования безнадёжно отстаёт. Пока я семь лет учился на врача, индустрия успела породить аппараты, с которыми я мог сделать по-хорошему только одно – просто не мешать им выполнять свою работу.

Интересно, это ведь не только в медицине так?

Светлана, судя по всему, разбиралась в предмете всё-таки гораздо лучше меня, но и ей было очень и очень непросто.

Но мне, конечно же, нравилась эта работа. Я помогал ей формулировать свои мысли и делать более читабельным текст её научной работы (тут, надо признать, я был на голову выше и косноязычных в русском языке китайцев, и самой Светланы, и в эти редкие моменты я чувствовал гордость не только за себя, но и за человечество в целом – всё-таки есть ещё вещи, в которых человек может тягаться с бездушными алгоритмами). Но даже когда я просто сидел рядом и тихонько, затаив дыхание, смотрел, как она внимательно вчитывается в текст на своём рабочем планшете, едва слышно и очень нежно посапывая, я чувствовал себя одним из самых счастливых людей на земле.

Наверное, пора было признать, что изрядно увлекся. Наша лыжная прогулка, которая пока так и не состоялась, уже стала в определённом смысле чем-то намного большим. Мы нередко вспоминали о ней в своей переписке по вечерам, условившись, что выберем для неё какой-то очень удачный и правильный день, но погода в последнее время не особо радовала – стояли пасмурные сырые дни, а окружавшие Кавалерово сопки затянул плотный приморский туман. Но от этого, напротив, каким-то непонятным образом становилось ещё теплее и уютнее на душе. Туман как будто укрыл нашу тихую спокойную жизнь от чужих глаз, и даже звуки вокруг в нём становились словно тише и мягче.

Лыжную прогулку мы всё откладывали и откладывали, но в один из дней, случайно встретив на улице своего старого школьного приятеля, с которым дружил в глубоком детстве, я получил приглашение прокатиться вместе с ним на ближайшее побережье, которое находилось от Кавалерово совсем недалеко – в каких-нибудь шестидесяти километрах по новому асфальтированному шоссе. Я, естественно, спросил, могу ли быть с подругой, и получил утвердительный ответ.

Вы, наверное, скажете, что поездка на море зимой – это не лучшая идея, и в целом я с вами, соглашусь. Но вы, возможно, и не были никогда на море зимой в наших краях. Тут есть несколько незамерзающих бухт, и в ноябре, например, пока ещё мало снега даже на сопках, а на побережье его нет вовсе, на фотографиях их иногда не отличить от лета – яркое солнце, синяя вода, голубое небо… и, скорее всего, не отметившийся на фотобумаге пробирающий до костей холодный пронизывающий ветер. Когда его нет, что, конечно, бывает нечасто, очень здорово, на самом деле. Солнышко приятно пригревает, и нестерпимо хочется лета и купаться – настолько манит к себе синевой море, зимой, кстати, особенно чистое и прозрачное как слеза.

И, конечно же, самое главное достоинство пляжа в это время – практически полное отсутствие людей.

А от людей, надо признать, за последнее время я довольно сильно устал. С момента, как мне привезли Голову и Верного (я снова внутренне содрогнулся от фамилии, никак не мог привыкнуть к этому зловещему совпадению), прошло всего лишь две недели, но по моим личным внутренним часам складывалось ощущение, что прошло намного больше – несколько месяцев как минимум. Примерно раз в три дня ко мне приходил какой-нибудь посетитель с вопросами, на которые мне, как правило было, нечего ответить. Супруга Романа приходила уже дважды, Алла Верная, потом этот противный усатый пристав, потом прокурор… Что-то постоянно так или иначе происходило вокруг всей этой истории, а мне уже так хотелось, чтобы все наконец успокоились и оставили меня в покое. Единственным контекстом, в котором мне хотелось возвращаться к этой злосчастной операции, была научная работа Светланы.

Дорога прошла весело. Машина была полная, нас поехало пять человек – мы со Светланой и мой школьный товарищ. Он не уехал из родного посёлка после школы строить карьеру куда-то в другие места. С собой он взял аж двух спутниц. По дороге мы открыли несколько бутылок пива, и где-то в середине поездки, слушая веселый гвалт не умолкающего ни на секунду бывшего одноклассника, который пытался произвести впечатление на какую-то из своих новых подруг, непонятно, правда, на какую именно, я расслабился. Я сидел впереди, слева от водителя, с комфортом развалился в уютном велюровом кресле, щурился от яркого солнца и смотрел в окно, за которым пролетали мимо нас сопки Сихотэ– Алиньского хребта, уже кое-где припорошенные снегом.

До чего всё-таки красивый у нас край, думал я, пока автомобиль несся по новой асфальтовой дороге, проложенной к морю относительно недавно, опускаясь в распадки и взбираясь на невысокие перевалы, изредка поднимая клубы снежной пыли позади себя. Может быть, даже хорошо, что тут так немного людей живёт и туристы сюда едут не такой толпой, как в более южную часть Приморья. В моём детстве прибрежная зона была и вовсе закрытой режимной территорией, совсем рядом располагалась в целом враждебная Советскому Союзу Япония, поэтому вместо туристических баз здесь были дзоты, раскиданные по горам, турели с огромными смазанными солидолом болтами, на которые по тревоге в считанные часы устанавливались могучие береговые орудия. Стоя на этих укреплениях с потрясающим видом на красивые бухты Японского моря, очень легко было представить, как на горизонтах вдруг появляются вражеские корабли, гудят сирены, а тебе надо в считанные минуты прикрутить к турели орудие и дать врагу отпор…

Сейчас, конечно, берег очень сильно изменился – пляжи, лодочные причалы, фермы, занимающиеся марикультурой, небольшие производства. Да и туристов стало больше, чем раньше. Наверное, увеличить приток туристов было весьма неплохо для экономики края, но я всё-таки немного грустил по этим местам в их диком первозданном виде и был рад, что кое-где могу по-прежнему любоваться красотами родины в практически не изменившемся, первозданном состоянии. А может, смогу даже и детям показать свой родной край таким, каким помню его я.

– Ну что, зануды, скоро доедем! Как настрой? – прервал мои размышления бодрый голос, пробившийся сквозь громко включенную в салоне музыку. Я повернулся лицом к Тарасу, своего бывшего одноклассника, лихо рулившего стареньким японским праворульным микроавтобусом.

– Всё отлично! – проорал я в ответ, сделал глоток из бутылки, повернулся назад и улыбнулся Светлане, сидевшей между подруг Тараса.

Дорога снова пошла в гору и начала петлять между приземистых, покореженных могучим ветром с моря дубков, как это обычно бывает на самых подъездах к берегу, а буквально через несколько минут мы выскочили из очередного поворота на пригорок, и море вдруг открылось перед нами во всей своей бесконечной могучей красе.

Меня всегда, с самого детства, завораживал этот момент. Когда ты долго едешь, пробираешься среди леса, всё выглядывая среди деревьев, когда же вы наконец спуститесь к берегу, и потом море как будто разом появляется перед тобой, огромное, до горизонта, переливающееся всеми оттенками синего цвета, искрящееся бликами солнечных зайчиков, живое, радостное, могущественное. В детстве у меня всегда захватывало от этого момента дух, и я начинал показывать пальцем в линию горизонта и на всю машину кричать «Море, мама, папа, смотрите, там море!».

Кричать я сейчас, конечно, ничего не стал – но само это ощущение, оказывается, никуда не делось. Я смотрел на линию горизонта, щурился от яркого солнца, словно ставшего ещё сильнее, и потягивал пиво, впервые за долгое время чувствуя себя почти счастливым человеком.

– Ну что, девчонки, купаться-то будем? Купальники взяли? – снова оживился Тарас, лукаво глядя в зеркало заднего вида, и девушки засмеялись. Сам Тарас, конечно, вполне мог сегодня разогреться так, чтобы залезть в воду.

– Вообще-то взяли, – вдруг сказала одна из его подруг, с вызовом глядя на него. – Так что посмотрим.

Я вспомнил, что у нас с собой была походная баня. В багажнике машины лежала крепкая брезентовая палатка, большой чугунный котёл и несколько вязанок дров. Мы поставили эту палатку и развели внутри неё огонь, предварительно обложив очаг с котлом круглыми красивыми морскими валунами, внутри можно было устроить настоящую баню, а вместо ледяной купели в нашем расположении была вся бухта Зеркальная. Большая, открытая и вытянутая в ширину, с мелким, прямо как в песочных часах, чистым белым песком. Это было ближайшее к нашему посёлку прибрежное место, бухту я знал очень хорошо с самого детства. А про походную баню не раз уже слышал от Тараса, поэтому с большим любопытством предвкушал это новое для меня мероприятие.

Через пятнадцать минут мы уже приехали на место. В машине было жарко натоплено, и чистая синева воды вызывала острое желание купаться. Но как только я открыл дверь, ледяной ветер с моря ворвался в салон, сразу напомнив нам, какой на дворе месяц. Поплотнее закутавшись в большой камуфляжный пуховик, купленный специально для подобных поездок, я вышел из машины и пошёл к воде.

Ветер, показавшийся после уютного тёплого салона пронизывающим насквозь, был на самом деле не таким уж и сильным. Следовательно, и волны в бухте были не очень большими. Лицо понемногу привыкало к холодному воздуху, и я ощутил на губах привычный привкус соли и йода.

Море завораживало. Стоя тут, на берегу, я в очередной раз остро осознал, какие мы, люди, по сути своей крохотные и незначительные существа перед лицом этой великой и ещё далеко не изученной стихии, способной, пожалуй, разом перечеркнуть существование человека на планете. Сейчас оно было спокойное, мирное, едва волнуется, почти ручное. Но я не раз видел, как за считанные мгновения небо чернеет, ветер усиливается в несколько раз, и только что бывшие тихими и покорными волны вырастают в зловещие грохочущие валы, с ревом обрушивающие свои громадины на берег, выбрасывая тонны морской травы, каких-то мелких обломков, гальки со дна… После шторма всегда было интересно ходить по берегу и искать разного рода «артефакты». Если повезёт, можно было найти истёртую песком японскую игрушку или какую-нибудь штуку с корабля.

Но сегодня шторма явно не планировалось. На синем бескрайнем небе не было ни облачка, и даже ветер, казалось, сжалившись над людьми, умерил свой обычный зимний напор.

– Ты там так и будешь ходить прохлаждаться? – раздался вдруг за спиной голос. – Миша, давай-ка не филонь! Тут тебе не больница, санитары всё за тебя не сделают!

Я повернулся и посмотрел на подошедшего ко мне Тараса. Он тоже открыл бутылку пива, которую успел осушить почти до дна. Обратно нас точно повезёт автопилот.

– Ладно, не умничай! – беззлобно сказал я. – Пойдём.

Через час пустынный пляж уже не казался таким уж необжитым местом. Весело потрескивал костёр, в котелке уже закипала вода, рядом с машиной стояла военная палатка, из которой тоже поднимался к небу густо и плотный белый дым. Протекавший неподалёку ручей не замёрз, как мы и предполагали, поэтому, натаскав в «баню» достаточное количество воды, я сел у костра и взял в руки гитару.

Светлана и две другие девушки, закутавшись в такие же, как у меня, огромные пуховики, тоже уютно расположились у костра. Подруги Тараса о чём-то негромко переговаривались между собой, а Светлана, казалось, не столько слушала, сколько смотрела, как я играю на гитаре, и мне, конечно, это было очень приятно.

– Я не знала, что вы так хорошо играете на гитаре, Михаил Николаевич. Приятная неожиданность.

Польщенный этим замечанием, я только благодарно кивнул в ответ и тут же сбился с мелодии.

Машину и палатку мы поставили так, чтобы они создавали хорошую защиту от ветра, и у костра было очень даже тепло, поэтому я задумчиво перебирал струны, глядя, как Тарас бродит по берегу и закидывает спиннинг – скорее так, ради забавы, потому что с берега в это время года рыбу трудно поймать – надо ехать на подлёдный лов, но это уже совсем другая история. Через несколько минут ему это занятие надоело, и он, сложив удочку, вернулся к нам.

– Не, бесполезно! Нет тут рыбы… – озвучил он и без того очевидную вещь, подходя к стоянке. – Только замёрз, как собака! Давайте уже коньяку тяпнем что ли?

– Да ты только для этого и ходил туда, я же знаю, – поддел его я, откладывая гитару в сторону. – А рыба тут есть. Смотрит на тебя, дурака, и смеётся. Кто же зимой с берега ловит?

– Ой, вы посмотрите на него, тоже мне рыбак! – Тарас, потирая руки, достал из стоящей возле импровизированного стола сумки бутылку с коньяком. Он разлил коньяк по небольшим стальным стаканчикам, раздал их мне и девушкам, и мы, звонко стукнувшись, выпили. Коньяк приятно обжег горло и побежал по телу, мягко согревая изнутри. Я снова потянулся к гитаре, а Тарас взял небольшую походную кочергу и принялся ворошить угли в костре.

– Эх, летом тоже обязательно поедем! – прячась от летящих из костра искр, мечтательно протянул он. – Только не сюда. Тут летом столько континенталов из всяких Хабаровсков и Арсеньевов наезжает, не продохнуть. На реку куда-нибудь поедем, где людей поменьше. Я такие места знаю, закачаетесь!

– Я, кстати, тоже отличные места знаю, – сказала одна из спутниц Тараса. – У нас тут вообще прекрасных мест полно.

Тарас живо поддержал эту тему, а я молча смотрел на Светлану, стараясь не слишком уж откровенно таращиться, и представлял себе эту поездку в её компании. Можно будет взять машину, свою палатку… Я перехватил на себе её взгляд и смутился. Мне показалось, что она каким-то образом смогла прочитать все эти мысли у меня на лице. Впрочем, она тоже улыбалась. Кто знает, может, она тоже представляла себе нечто подобное?

Баня ещё прогревалась, и мы спокойно сидели у костра, потихоньку пили коньяк, и мне было очень хорошо на душе. Через какое-то время я решил, что пора бы мне ненадолго отойти.

– Извините, я на минуточку, – сказал я, отставил гитару в сторону и встал с невысокого походного стула.

Поплотнее закутавшись в пуховик, я вышел из-за тента, ограждавшего машину и палатку с вещами.

Тут же мне в лицо бросился холодный ветер. На пляже, оказывается, всё-таки изрядно продувало, это просто нам удалось создать себе такое удобное укрытие и небольшой очажок тепла в нём. Подгоняемый в спину ветром с моря, я пересёк пляж и завернул за большой пустой и перевёрнутый в это время года вверх дном мусорный бак, стоящий у дороги. Справив нужду, я вышел обратно и снова ощутил плотное холодное давление морского ветра на лице. В очередной раз подивился, каким же ярко-синим кажется море, кое-где покрытое полосками из пенных барашков.

Вернувшись, я обогнул наш микроавтобус и остановился как вкопанный.

Рядом с костром стояла высокая женщина в чёрном спортивном костюме. В руках у неё были палки для скандинавской ходьбы, чёрные волосы были распущены. Тарас с любопытством разглядывал неожиданную гостью, но вот девушки, включая Светлану, выглядели теперь несколько напряжённо.

– О, а вот и наш доктор! – громко сказал раскрасневшийся, в расстегнутой куртке Тарас, уже, судя по всему, не замечающий холода.

Женщину эту трудно спутать с кем-либо другим.

Это была Алла Верная.

Когда я узнал её, на секунду ветер с моря как будто резко усилился, пронизывающим до костей холодом бросившись в лицо и подняв в воздух волосы Аллы, которые, словно живые, расцвели вокруг лица большим чёрным цветком.

– А мы знакомы, – сказал я, разом почти протрезвев, подошёл к костру и протянул к нему успевшие озябнуть руки.

– Вот как? Интересно… – не ожидал такого поворота Тарас. – Откуда?

Я открыл было рот, чтобы объяснить, но Алла опередила меня.

– Да, мы знакомы, – холодно сказала она. – Михаил Николаевич лечил моего мужа.

– Вот так? – Тарас поднял бровь. – Ну да, Михаил Николаевич у нас видный врач, хирург. Талантливейший специалист, между прочим…

– Тарас, помолчи, пожалуйста! – поморщился я. – А вы какими судьбами тут? – спросил я, чувствуя себя ужасно неловко. Я видел, как вытянулось лицо Светланы

– Скандинавская ходьба… – как-то неопределённо ответила она. – Люблю, знаете ли, пустынный пляж в это время года. А у вас что? Пикник?

– Да! – сказал Тарас. – И баня! Не хотите ли присоединиться?

– Нет, благодарю, – с легкой усмешкой ответила Алла, даже не посмотрев в его сторону. Мне показалось, что она внимательно и безразлично, словно исследователь букашку под микроскопом, разглядывает Светлану. У меня возникло странное иррациональное желание куда-нибудь срочно увести свою спутницу или хотя бы чем-нибудь закрыть от этого взгляда.

– Так… Ну вы давайте общайтесь, – засуетился Тарас, – а у нас там уже баня готова. Даже вода вскипела, придётся сейчас холодной доливать.

Он и обе его подруги встали и отправились хлопотать в «баню», а мы остались втроём у костра.

Разговор не клеился. Мы обменялись парой дежурных фраз о погоде, после чего снова повисла тишина. Только весёлое потрескивание дров в огне, слава Богу, хоть как-то разбавляло тишину.

– Как вы поживаете, доктор? – спросила меня Верная. – Ничего ли не беспокоит вас?

Я внимательно посмотрел на неё, но кажется, вопросы был без ехидства.

– Ну как вам сказать… Поживаю хорошо. А насчёт беспокоит… люди иногда беспокоят. Недавно вот прокурор приходил. Говорят, может быть суд.

– Да, я в курсе. Не обращайте внимания, – как-то нарочито легкомысленно бросила она. – Как-нибудь само всё утрясётся.

Я ожидал какой угодно реакции, но только не такой.

– Вы, Алла, вообще, конечно, удивительная женщина…

– Что это вы имеете в виду? – неожиданно резко спросила она, глядя на меня почти в упор.

– Знаете, вы… – я запнулся, подбирая слова, – как бы это сказать… Не выглядели очень уж расстроенной. Ни тогда, когда приходили ко мне в первый раз, ни потом, когда с родственниками на выписке больного были… И сейчас… вы так спокойно обсуждаете всё это со мной, что, извините, мурашки по спине бегают.

Алла странно улыбнулась – чуть ли не впервые, пожалуй, за всё наше с ней общение. Улыбка тоже была холодной, какой-то, я бы сказал, даже безжизненной, от нее веяло чем-то таким, что стужа вокруг начинала казаться не такой уж и страшной. Вот это был настоящий холод! Я почему-то сразу пожалел, что вообще это сказал. Вот дернул чёрт за язык, что называется!

– Какой вы, оказывается, впечатлительный, доктор… И как вас только в хирурги занесло? – она, не мигая, смотрела на меня чёрными глазами, в которых почти не было видно зрачков, и говорила – задумчиво, медленно, словно в каком-то трансе, словно вовсе и не со мной, а сама с собой. От костра исходило тепло, но вокруг бесновался и завывал ветер, напоминая о том, что снаружи, за пределами нашей стоянки, было холодно и враждебно, и сама Алла с ровным, почти без эмоций, выражением лица, в лёгком спортивном костюме, без шапки, каким-то неуловимым образом казалась частью чего-то большого и сильного снаружи. Частью этого промозглого ветра, пока щадившего жмущихся к костру людей, но казалось, что стоит только погаснуть этому пламени, и эти самые силы снаружи перестанут жалеть гостей, позволивших себе вторгнуться на этот пляж, и тут же разделаются со всеми нами.

Но только не с ней.

Она выглядела совершенно неподвластной холоду, даже более того – странно объяснить, но создавалось впечатление, что она и являлась его центром, а все эти порывистые вихри покорны ей, как домашние животные, и могут утихнуть только по одному кивку головы.

– Женский век короток, доктор. Красота не вечна, и, если уж тебя одарили ею высшие силы, надо пользоваться, понимаете? А мы, бабы, такие дуры, вот правда… Всегда дарим наши лучшие годы каким-нибудь, простите за сквернословие, мудакам, – в этот момент она усмехнулась и почему-то выразительно посмотрела на Светлану. – Кто-то по горячей любви, кто-то – по залёту, кого-то толкает тяжелая проза жизни или боязнь одиночества… Но итог всех этих любовей, как правило, один. Разочарование и усталость от жизни. Любовь проходит, мужики – глупые, бестолковые животные, которые только и норовят заполучить в лапы очередную дурёху, спиться или наделать долгов, чтобы потом сидеть и жалеть себя – и на это многим из них не хватает целой жизни, подчас, правда, совсем и не длинной. А мы растим детей, терпим, вытираем этим мужикам их крокодильи слёзы да сидим долгими зимними вечерами у оконца, глядя куда-то в черноту, высматривая, когда же появится на пороге твоё родное, любимое и ненавистное одновременно чудовище, и полжизни сдерживаемся, как бы не зарыдать. Высматриваем своё счастье, а счастье-то на поверку вдруг оказывается горшочком с прокисшими щами…

Весь этот монолог она произносила абсолютно ровным, без эмоций голосом, и создавалось неприятное ощущение, что говорит вовсе и не человек, а нейросеть, причем такая, не самая современная, а типа тех, что были популярны раньше… Она сделала паузу, то ли что-то вспоминая, то ли просто задумавшись.

– Поэтому не надо меня осуждать, доктор. Я, может быть, своё уже отплакала, откуда вам знать? Вы же не в курсе, каким человеком был мой муж. Может быть… – начала она говорить, но вдруг резко замолчала, о чём-то задумавшись.

И тут её блуждающий взгляд вдруг прояснился, и пронизывающие насквозь чёрные глаза остановились на моём лице, отчего мне стало ещё больше не по себе. Словно для придания драматического эффекта, за пределами костра взвизгнул ветер, прорвавшись несколькими холодными потоками к костру.

– Поэтому, доктор, пусть будет суд. Пусть решают сами, кто там к кому пришит. Мне уже неважно. Но я счастья своего всё равно не упущу, понимаете? – не договорив начатую фразу, твёрдо сказала Алла. – Даже если оно окажется… немного горьковатым на вкус…

Мне остро захотелось ещё выпить, и я отвёл взгляд от глаз Аллы, протянул руку к бутылке с коньяком и спросил, стараясь не пересекаться с ней взглядом:

– Вы будете?

– Да, – всё тем же ровным, без эмоций, голосом ответила она. – А вот вы, кстати, женаты, доктор?

– Я – нет… – сразу же ответил я, зачем-то посмотрел на Светлану и смутился.

– Но это всё равно неправильно! – вдруг сказала Светлана.

Алла перевела на неё холодный колючий взгляд.

– Что, простите?

– Суд не должен решить вдруг, что выжившим должен считаться ваш муж. Это противоречит всем медицинским законам.

– Давайте выпьем, – изо всех сил стараясь снять напряжение, которое теперь почти физически чувствовалось в воздухе вокруг нас, предложил я.

– Держите – я протянул Алле пластиковый стаканчик, почти доверху наполненный коньяком, и себе взял такой же. – Ну… – я на секунду задумался, – за женщин, что ли?

Алла снова улыбнулась – опять одними губами, и молча выпила свой коньяк. Я последовал её примеру. Коньяк показался мне каким-то безвкусным.

– Не ваше дело, девушка, что там решит суд! – отрезала Алла. – Не вмешивайтесь вы сюда, вот правда. Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Вот как… Светлана так же, в упор, ответила на тяжёлый взгляд нашей непрошеной гостьи. – Тогда суд признает неверными действия Михаила Николаевича. А он всё сделал абсолютно в соответствии с законом и медицинскими правилами. А к нему могут быть применены какие-то меры. Вы находите это справедливым?

Где уже там, чёрт побери, Тарас с его подругами? Я прислушался, но ничего, кроме мерного шума прибоя и завывания ветра, разобрать не смог.

Алла снова усмехнулась и отмахнулась от Светланы, как от назойливой мухи.

– Справедливость… Очередное пустое слово. Какая тут, простите, вообще может быть справедливость? Вы сами подумайте!

Наконец неподалёку послышались весёлые голоса, и в освещённое костром пространство ввалился Тарас в расстёгнутом полушубке, от которого валил пар, и девушки в каких-то специальных, видимо, комбинезонах, тоже раскрасневшиеся и очень довольные. Я на секунду испытал к нему зависть – вот уж кому действительно было всё нипочём. Увидев нас сидящими друг напротив друга с напряжёнными лицами, он взял бутылку коньяка и помахал ей в воздухе.

– Ну, не надумали в баньку-то? Очень рекомендую! Пар, жарища, красота, потом на улицу в мороз и назад, греться! Не хотите всё-таки?

– Нет, спасибо. Мне пора идти, – Алла поднялась на ноги, не дожидаясь нашей реакции.

– Я вас провожу, – зачем-то сказал я и, стараясь не глядеть на Светлану, встал со стула.

– Смотрите сами, – безразлично пожала она плечами и взяла в руки палки.

Мы вышли из отогретого костром прикрытого палаткой и машиной пространства, и ветер с моря снова обхватил нас со всех сторон, начав легонько подталкивать прочь от островка тепла, куда-то туда, в лес, во мрак и холод. Далеко я идти, естественно, не собирался, да и ей тоже, судя по всему, это было совершенно не надо. Мы остановились. Алла стояла, опершись о свои палки для ходьбы, и сосредоточенно глядела в примыкавший к дороге лес, о чём-то думая и слегка покусывая губу.

– Далеко вам идти? – спросил я.

– Нет, – немного помедлив, ответила она. – Меня тут, за перевалом, машина ждёт.