Текст книги "Голова"

– Так… – охрипшим голосом сказал я. – Наблюдать постоянно, о малейших изменениях сразу же докладывать мне. Я у себя в кабинете, пока буду там.

Я вышел из операционной, отмахнулся от санитарок, которые по-прежнему толпились за дверью и попытались что-то у меня узнать, прошёл в свой кабинет и закрыл дверь. Достал из шкафа пачку сигарет, стряхнул с неё пыль, открыл окно и закурил. Морозный ночной воздух, жадно ворвавшийся в пропахший медикаментами воздух больницы, приятно холодил лицо, закручиваясь вокруг меня клубами пара с улицы… Но он не доставал до души, а именно там охлаждение сейчас требовалось как раз больше всего.

Я всё пытался понять, почему мне так неспокойно…

Сигарета не помогла. Да, в голове зашумело, на краткий миг мысль притормозила свой бег… и опять сорвалась в галоп, мимоходом отметив лишь расплескавшийся во рту противный табачный привкус.

Отвратительная всё-таки привычка! И как это я раньше мог курить по полпачки в день?

Я невидящим взглядом тонул в кромешной тьме за окном и размышлял о том, что произошло. Я выполнил свою работу. Сделал то, что должен был. Я спас человека, в конце концов!

«А какого человека именно ты спас, а? – ехидно кольнул меня внутренний голос. – Того, что сверху, или того, что снизу? А?»

«Заткнись», – мысленно сказал я сам себе и сделал последнюю затяжку. Докурив, я выбросил бычок на улицу и рухнул в кресло.

В дверь постучали – робко, осторожно.

– Да? – чуть ли не из последних сил выдохнул я.

Скрипнула дверь.

– Михаил Николаевич? – голос Семёна был тихим и задумчивым.

– Что-то случилось? – я внутренне напрягся, собираясь с силами.

Он тихо прошёл внутрь и, не спрашивая ничего, сел рядом со мной на пустующую кушетку. На долю секунды мне вдруг совершенно иррационально захотелось, чтоб он сказал, что операция не удалась, аппарат не справился, оба погибли…

Но этого не произошло.

– Нет, всё в норме. Все показатели ровные. Дайте ваш рабочий планшет, пожалуйста.

Я протянул руку к столу, благо он был совсем рядом, и передал Семёну рабочий планшет – тот, на котором смотрел истории болезни Верного. И Головы…

Семён несколько раз ткнул в экран, после чего протянул мне планшет обратно.

– Вот, держите. Тут можно смотреть, что и как происходит с пациентом в реанимации. Аппарат отчитывается о работе на сервер производителя и может транслировать данные почти на любое устройство. Тут все процессы отображены, а также таймер есть с обратным отсчётом.

Я посмотрел на экран. Теперь там был такой же интерфейс, как и на большом мониторе в операционной. Внизу действительно бежала строка обратного отсчёта – совсем как на бомбе в каком-нибудь боевике. Интересно, когда время выйдет, опять будет этот мерзкий микроволновочный звук?

Жить подано, просим к столу.

Вообще, весь интерфейс был слишком уж ярким и каким-то ненастоящим – как будто его рисовали для компьютерной игры, ей-Богу. Ну китайцы же!

– Михаил Николаевич? – снова нарушил тишину кабинета Семён.

– Да? – я закрыл глаза и постарался максимально растечься по рабочему креслу.

– Мы же всё правильно сделали?

– Ну, судя по тому, что нам показывает эта программа, да. Пациент жив, скоро вернётся к нормальной жизнедеятельности. «Голова вернётся к нормальный функционирование…» – полезли в голову строчки из дурацкого мануала, который я не удосужился нормально изучить, и я отогнал их, как назойливую муху.

– Я не об этом… – задумчиво проговорил Семён. – Я о том… Как вы думаете, мы вообще имели право это делать?

Я открыл глаза. Дремать расхотелось, хотя ещё пять минут назад веки слипались помимо моей воли.

– Мы не только имели, – сказал я, стараясь звучать как можно уверенней, – я тебе больше скажу… Мы должны были, Сёма, это ведь наша работа – спасать людей. И если бы мы её не выполнили…

– Да я понимаю… Я же не об этом! – вдруг перебил меня Семён. Его взгляд был устремлён вдаль, далеко, сквозь стену больницы, сквозь тайгу, сопки и знаменитую кавалеровскую скалу – куда-то туда, где Япония и буянит Тихий океан… Или даже ещё дальше.

– Мы же с вами, Михаил Николаевич, не человека спасли… – его взгляд наконец вернулся откуда-то издалека, и теперь он внимательно смотрел на меня. – Мы другого человека сделали. Понимаете?

От этих слов мне опять стало не по себе. Я не нашёлся, что ответить, поэтому просто промолчал.

– Вот я и спрашиваю… – его взгляд снова стал каким-то стеклянным. – На это мы имели право?

Я задумался. А ведь и правда, положа руку на сердце, мы же по-прежнему не так много знаем о человеке. Да, мы довольно хорошо разобрались с тем, как чинить наши мясокостные каркасы, но ведь – что такое вообще человек, откуда он, зачем и куда вообще движется, нам так никто до сих пор и не сказал.

А что такое человек с головой другого человека, мы знаем ещё меньше.

Уж по крайней мере мы с Семёном точно.

– Ну… – начал было я, так и не придумав толком, что ответить, но Семён опять перебил меня. Это само по себе было странно – обычно он всегда вежливо слушал и ждал. Но сейчас он был опять как будто не тут и не со мной.

– Я думаю, эта история для нас так быстро не закончится, – глухо добавил он и выразительно посмотрел на меня.

– Что ты имеешь в виду?

Семён только пожал плечами.

– Не знаю. Мне так кажется, – почти прошептал он.

– Завтра надо будет почитать о том, как подобные случаи в истории проходили, – сказал я. – Опять же, оформление всего этого – как документы-то заполнять? То есть вроде понятно, кто выжил, а кто нет… точнее, … Тьфу! Короче, ты понял. Непонятно в общем ничего, на самом-то деле.

– Да, это так – грустно согласился Семён.

Мы опять помолчали.

Как же ты был прав тогда, Семён! Даже не представляешь, насколько…

– Ладно, пора бы домой. Хоть немного поспать, – бросив взгляд на отчетливо начавшее светлеть окно, сказал я. – Здесь точно всё будет нормально?

Семён пожал плечами, вздохнул и встал со своего места.

– Возьмите планшет домой, – посоветовал он. – Ну или по ссылке можете с домашнего компьютера открыть.

– Хорошо, – я поднялся с кресла, чтобы проводить его до двери. Возле самого выхода мы остановились прямо друг напротив друга.

– Спасибо тебе огромное, Семён! – глядя ему прямо в глаза, с чувством сказал я. – Без тебя я бы не справился.

– Ой, скажете тоже…

– Так, всё! – на этот раз я перебил его. – Не спорь с руководством! – и ещё раз с силой сжал широкую ладонь помощника.

– Спокойной ночи.

Он только рассеянно кивнул в ответ, ничего не ответил и вышел за дверь.

Щёлкнул замок, и я остался в кабинете один.

Надо тоже отправляться домой, срочно, решил я. Усталость валила с ног, нервы гудели от перенапряжения, кажется, меня начинало даже немного подташнивать – срочно нужен был покой и здоровый сон, хоть бы и всего на несколько часов.

Спал я, слава Богу, без сновидений, как убитый.

На следующий день, который для меня начался поздно – примерно в два часа – вся больница гудела как растревоженный улей. С Головой-Верным всё было в порядке. Он должен был прийти в себя через несколько дней и полностью поправиться за два месяца согласно данным аппарата, который исправно отчитывался на планшет, который теперь везде был со мной. Возле прикрытых шторкой окон реанимации всё время кто-нибудь толпился, переговариваясь шёпотом. Завидев меня, санитарки и врачи тут же разбегались по делам. Но шёпот не прекращался – он, как туман, застилал всё собой, сочился из каждого угла больницы. Я понимал, что случай этот для нашей больницы совсем нехарактерный и такого тут ещё не было, но всё же в этом всём чувствовалось определенно ещё что-то – я чувствовал это нутром.

К вечеру я не выдержал.

В каждой больнице есть как минимум один сотрудник, как правило, женщина, которая знает абсолютно все сплетни – что у кого и как, кто женился, кто умер, кто с кем кому изменяет, и всё в таком духе. В нашем стационаре эту роль отлично выполняла Наталья Платоновна – большая пышная дама, работавшая в отделении гинекологии. Она бодро для своих почти ста килограммов перемещалась по больнице, неизбежно оказываясь в гуще любых событий. Впрочем, даже находясь в отпуске, она умудрялась знать почти всё. Именно к ней почему-то со всех уголков больницы тонкими шепчущими ручейками стекались все сплетни и тайны.

Я позвонил в приёмное отделение и вызвал Наталью к себе. Она появилась буквально через минуту – будто стояла и ждала всё это время за дверью! Глаза у неё хитро горели – сразу было видно, что она-то точно в курсе всех дел, и готова при случае узнать ещё что-нибудь новенькое от меня.

Но мне ей рассказывать было, увы, нечего. Совсем наоборот.

Я посадил её в кресло напротив себя и прямо спросил:

– Что происходит, Наташ? Почему все вокруг ходят и перешептываются?

Та сделала круглые глаза.

– А вы не в курсе что ли, Михаил Николаевич?

– Нет! – твёрдо сказал я, строго глядя на неё. – Давай выкладывай!

– Да пациент-то ваш… – она уткнулась взглядом пол. – О нём же все судачат. Голова который.

На слове «голова» я невольно вздрогнул. Дал же Бог фамилию человеку… Говорящую, блин. Кричащую прям.

– Или точнее будет Верного… Это уж как считать … – задумалась вслух Наталья. Увидев мой тяжёлый взгляд и опустившиеся вниз уголки губ, она ойкнула и прикрыла рот.

– Вы уж простите, Михал Николаич…

– Так о чём все шушукаются? – я пропустил её слова мимо ушей. – Ну новый пациент, понятно. Необычный. Но не об этом же сёстры шепчутся? – перебил я её.

– Да как же не об этом? Об этом! Да только не про самого… – она запнулась, – ну… пациента…

– Тогда о чём?

Наталья Платоновна вздохнула.

– Ну как о чём… Что дальше будет, вот о чём! С жёнами… С детьми… Они же вчетвером, ну… со школьной скамьи дружат. Про них же и так шутили сколько в деревне-то нашей – вот вы, мол, шведская семейка. А теперь…

– Ничего не понимаю, – опять прервал я. – Давай-ка по порядку.

– Ну хорошо. Слушайте! – Наталья Платоновна поудобнее устроилась в кресле, набрала в грудь воздух, как ныряльщик перед прыжком, и начала говорить.

Через пять минут она закончила свой небольшой рассказ. Я сидел, глядя перед собой в стол, не в силах поднять глаз.

В общих чертах всё было просто. Два парня, две девушки… Учились в одном классе. Дружили, общались – два закадычных друга и две подружки. Потом выросли, стали встречаться – тоже как бы парами… Свадьба была у всех четверых в один день. Злые языки за спинами, конечно, шептались, мол, так жили бы уж вчетвером, что уж там. Но это на их совести. Ничего «такого» у них не было, нормальные, обычные две семьи. Дружили, Новый год вместе встречали, на моря вместе ездили с палатками, на майские – на шашлыки, как же без этого… А слухи все эти – просто деревенская зависть и ничего более. Жили они, по отдельности, две дружных и вполне счастливых семьи… Не ссорились, не ругались – бывает же такое, представляете!

До тех пор, пока в порту не лопнул этот чёртов трос и трубы не раскромсали обоих молодых людей на куски, которые ещё вчера лежали передо мной на носилках.

А я потом взял и сшил из них двоих одного человека. Ну точнее, не я… Хотя кому я вру. Ведь не оружие убивает людей, не машины их давят. Это всё делают люди… Поэтому конечно же я, кто ж ещё… Я вдруг ощутил совершенно неуместную эмоцию – мне стало страшно и стыдно за содеянное… как в детстве, когда уронил и разбил мамину вазу, после чего попытался скрыть содеянное, коряво склеив её рыжим тягучим клеем «Момент».

– …И поэтому мы вот все и думаем… – я вынырнул из своих мыслей и вернулся к Наталье, мысль которой раскручивалась всё дальше и дальше, – а каково Алке теперь будет? Нет, ну ладно Надьке… Ей, считай, повезло… её-то мужик как бы живой. Ну, мозг же… это… Ромкин будет, правильно? Память там… и всё такое? А с другой стороны, Алле ведь тоже непросто, ну тело-то… кхм… как бы… Виталька у неё какой красавчик был, высокий, спортсмен!.. Глуповат, правда, ну это ладно – Алла сама за пятерых мужиков подумать может, умная баба, хваткая, палец в рот не клади – откусит по локоть. Потому-то, наверное, Витальку и захомутала… А то девок за ним бегало, страсть! Я тогда, кстати, младше на два класса училась, так по нему даже половина наших девчонок сохла…

– Они уже приходили? – упавшим голосом спросил я её.

– Кто? Жёны-то? Ну да, с утра прям. Вы дома ещё были. Они ещё сегодня придут обязательно. Их в реанимацию, конечно, не пустили, рано ещё, но к вам они непременно придут. Ой, вам же с ними говорить придётся!.. Прости Господи, уму непостижимо… – вновь запричитала она, с сожалением глядя на меня, как на выброшенного на улицу кота. – Придётся же как-то… это… ну… объяснять, как вы…

– Спасибо, Наташ… – сказал я, останавливая её монолог. – Я уже узнал, что хотел. Возвращайся, пожалуйста, к работе.

Наталья Платоновна остановилась на полуслове.

– Ну ладно… – обиженно буркнула она. – Сами просили рассказать.

– Да, ты мне очень помогла. Спасибо, правда! – стараясь, насколько это возможно, смягчить ситуацию, сказал я и улыбнулся. Кажется, улыбка получилась довольно жалкой – Наташа так посмотрела на меня, что захотелось бросить всё и разрыдаться у неё на широком светло-зелёном плече.

Как только дверь захлопнулась за её спиной, я снова остался наедине с собой. Тишина кабинета теперь не успокаивала меня, как раньше. Всё вокруг казалось наэлектризованным, затаившимся, готовым в любую секунду обрушиться на меня с какой-нибудь жуткой проблемой. Я посидел немного за столом, бездумно выводя ручкой на белом листке какие-то хаотичные узоры, после чего умылся холодной водой и отправился на обход.

Интуиция меня не подвела.

Не успел я обойти и половину палат, как меня поймала Анна Владимировна, схватила за рукав и безапелляционно оттащила в сторону, как портовый буксир.

– К вам посетитель, Михаил Николаевич!

– Какой посетитель? Больной, на приём? – с надеждой спросил я, глубоко в душе понимая – скорее всего, нет.

Анна Владимировна покачала головой.

– Жена Головы пришла, Надя. Хочет вас видеть.

– Ты можешь не называть его так, а? – не сдержавшись, немного повысил голос я.

– Жена Романа Олеговича пришла, – терпеливо повторила сестра, не обращая внимания на мой тон.

У меня что-то натянулось внутри.

– Где она?

– В приёмном покое сидит.

– Скажи, пусть зайдет минут через десять.

Я отправился обратно в кабинет. И зачем я сказал через десять минут? Наверное, попытка подготовиться как-то, но как? К чему тут можно подготовиться?

Время безжалостно чеканило минуту за минутой. Я побродил по кабинету, прибрал на столе, сдвинул, потом раздвинул шторы. Посмотрел на часы – стрелки, словно чувствуя моё состояние, перепрыгнули восемь минут.

Я сел в кресло и закрыл глаза.

Через некоторое время в дверь постучали.

– Войдите! – громко сказал я. Скрипнула дверь, и на пороге моего кабинета появилась невысокая светловолосая женщина. Она замерла прямо у двери, будто не решаясь пройти дальше. Под её глазами залегли глубокие тени – было сразу видно, что этот человек провел полную тяжких мыслей бессонную ночь.

– Здравствуйте… – голос, тихий, едва различимый, показался мне знакомым… Впрочем, вряд ли мы с ней когда-то встречались.

– Проходите, не стойте на пороге, – я жестом пригласил её сесть, стараясь сохранить деловой тон. Она робко прошла внутрь и осторожно присела на край кресла, которое по сравнению с её хрупкой фигурой показалось огромным и грубым.

Я вспомнил фотографию Романа Головы, которую видел в медкарте, и попробовал представить их вместе. Наверное, симпатичная была пара. Гармоничная как минимум.

– Я вас слушаю! – чувствуя себя довольно глупо, сказал я. Кажется, это она собиралась меня слушать, а я… что я должен был ей сказать?

Повисла неловкая пауза.

– Что с моим мужем? – просто спросила она.

Хороший вопрос. Если бы я ещё знал, как на него отвечать.

– Состояние стабильное, – чувствуя себя идиотом, несущим полную чушь, начал я. – Операция прошла хорошо, он должен прийти в себя… – я придвинул к себе планшет и бросил на него короткий взгляд, – послезавтра во второй половине дня. До полного выздоровления, согласно данным планшета на моём столе, пройдет два месяца, – я посмотрел на нее и попытался улыбнуться, но в итоге, наверное, получилось не очень.

Она молчала, на лице не дрогнул ни один мускул. Только чистые голубые глаза, наполненные болью, почти не мигая, смотрели на меня.

Я отвел взгляд, сделав вид, что рассматриваю бумаги, лежащие на столе – при том, что передо мной в данный момент лежала только пачка чистых белых листов, на которых я иногда задумчиво выводил ручкой хаотичные узоры.

Мне было ужасно не по себе. Что, интересно, она знает про операцию? Наверняка какие-то слухи о произошедшем до неё уже дошли… В этой деревне подобного рода вещи всегда разлетались со скоростью света – и никакого интернета не надо.

Знает ли она уже, что от её мужа осталась одна лишь голова? А телом теперь ему будет служить тело его лучшего друга? Я вздрогнул, ужаснувшись этой мысли, собрался с силами и снова посмотрел в глаза сидящей напротив меня женщине.

Она пристально глядела на меня. Но взгляд её был пустым, отсутствующим. Как будто она раз за разом перемалывала внутри своего сознания какую-то мысль, которая никак не могла ничем разрешиться.

– Скажите, доктор… – губы у посетительницы задрожали. – А это правда, что… – она запнулась. – Что… – видимо, сидящая передо мной женщина никак не могла подобрать нужных слов.

Я понял, что надо брать ситуацию в свои руки.

– Случай, конечно, очень нетипичный, – стараясь говорить медленно и убедительно, как учили нас в университете, начал я. – Действительно, повреждения оказались очень и очень существенные. Но мы приняли своевременные меры, опять же, сильно повезло, что донорский материал… – я чуть было не ляпнул «по счастливой случайности», – оказался в нужные сроки и в нужном месте. В общем, пока что рано делать выводы. Но ситуация в целом под контролем, – выдохнул я, заканчивая свою пустую и бестолковую речь.

– Очень сложный случай… – я подумал и продолжил говорить. – Вы приходите, наверное, через пару дней, тогда уже будет всё более-менее понятно. А пока постарайтесь не нервничать – выпейте валерьянки и попробуйте как-нибудь отвлечься.

– Да как тут отвлечёшься! – она уронила лицо в ладони и горько заплакала. Худые плечи вздрагивали, волосы упали вниз, закрыв лицо.

А я по-прежнему сидел как изваяние за столом, чувствуя себя совершенно ужасно. Груз ответственности за произошедшее придавил меня неподъёмной плитой.

Женщина в кресле передо мной перестала плакать, убрала руки от лица и снова стала смотреть куда-то в одну точку перед собой.

– Хотите, выпишу вам рецепт на успокоительные?

Посетительница помотала головой.

– Спасибо, не стоит, – она шмыгнула покрасневшим от слёз носом. – Наверное, вы правы. Надо немного подождать.

– Совершенно верно, – я почувствовал некоторое облегчение. – Давайте надеяться, что всё будет хорошо. Скоро вы сможете увидеться с вашим мужем.

Она посмотрела на меня взглядом, в котором отчетливо читалось – зачем вы мне врёте, доктор, вы же сами знаете, что ничего хорошо не будет?

Ну а что ещё я мог ей сказать? Что ваша жизнь теперь превратится в полный кошмар? Что вы теперь будете жить в одной квартире не с мужем, а с каким-то, простите, Франкенштейном, слепленным из головы вашего мужа и тела его умершего лучшего друга? Ведь друг, получается, умер, как ни крути, а тело его всего лишь стало донорской тканью.

А может, наоборот? Тело, если разобраться, намного крупнее головы, так что кто ещё в данной ситуации является донором – это большой вопрос.

– Я, пожалуй, пойду… – вернул меня обратно из печальных раздумий в кабинет голос посетительницы.

– Да-да, конечно, – я, стараясь скрыть облегчение в голосе, встал из-за стола. – Попробуйте успокоиться, сейчас от нас с вами уже мало что зависит.

«Ну да, мало», – пискнул в голове всё тот же самый противный внутренний голос. «Теперь уже, конечно, ничего не зависит. Пришил человеку чужое тело, а теперь – мало что зависит, ну-ну…»

Женщина молча кивнула и встала. Медленно прошла к двери, перед самым выходом обернулась, внимательно посмотрела мне ещё раз в глаза и вышла, больше ничего не сказав.

Как только за ней закрылась дверь, я шумно выдохнул, вернулся за свой стол и рухнул в кресло. Тело гудело – я понял, что во время этого, казалось бы, обычного и вполне безобидного разговора я был напряжён, как струна.

Я посмотрел на часы. Надо было срочно чем-то себя отвлечь.

Остаток дня я провёл, разбирая накопившиеся на столе бумаги. Это было непросто – я никак не мог сосредоточиться, цифры рябили и скакали в глазах, и, не дожидаясь конца рабочей смены, я с раздражением отодвинул от себя оставшуюся почти той же по высоте стопку и стал собираться домой, задумав по пути посетить ту самую новую пивную, до которой так и не смог добраться накануне. Но перед этим решил всё-таки заглянуть в реанимацию.

Там было как всегда тревожно-тихо. Едва заметно гудела вентиляция да изредка издавал какой-то едва заметный стрёкот аппарат Канаверо – Сяопин.

Пациент всё так же лежал на носилках, «шлем» по-прежнему был у него на голове, «ошейник», как и положено, закрывал шею.

Возле монитора я обнаружил Семёна, внимательно разглядывавшего показатели работы прибора на экране. Увидев меня, он повернулся и покачал головой.

– До чего же удивительная вещь… – задумчиво сказал он, почёсывая бороду под медицинской маской, скрывающей пол-лица.

– Ну да… – скупо согласился я.

– Семён, ты случайно не хочешь сегодня пива выпить? – спросил я, стараясь не смотреть на лежащего передо мной человека, хотя ничего страшного в нём, по сути дела, и не было.

Семён немного подумал.

– Да, пожалуй, не откажусь, – глухо пробасил он. – Подождёте, пока переоденусь?

– Давай быстрее тогда, – кивнул ему я. – Я на крыльце постою.

Мы вышли из реанимации – Семён отправился переодеваться, а я – на крыльцо больницы и стал бродить вперёд-назад, слушая, как поскрипывает под ногами сухой декабрьский снег. Солнце уже почти зашло, и в частном секторе, начинавшемся сразу через дорогу, понемногу зажигались огни в окнах. Я, засмотревшись на одно из них, вдруг почувствовал жуткую зависть к людям, находившимся внутри этих домов.

Сейчас за этими стеклами, наверное, кто-то собирается на семейный ужин за столом, бегают с радостными криками детишки, вкусно пахнет едой, на плите шипит в тщетных попытках убежать куда-нибудь подальше суп или борщ… И никаких тебе больничных коек и окровавленных тел, которые надо спасать, брать на себя ответственность за чью-то жизнь, принимать решения. Я вдруг подумал о семьях Головы и Верного. Интересно, а есть ли у них дети? И если есть, то сколько им… и как они теперь должны себя чувствовать? Они же знакомы, это ведь теперь уже точно понятно… От этих мыслей было не по себе и снова возвращался странный пробирающий до глубины души озноб, и становилось ещё грустнее, поэтому я отвернулся от окон.

Скрипнула дверь больницы, и на пороге наконец появился Семён. В тулупе из искусственной овечьей шерсти и огромной, из очень мохнатого и, вполне возможно, даже настоящего животного шапке-формовке, он теперь напоминал санитара ещё меньше и походил скорее какого-нибудь лесника или егеря.

Мы молча зашагали в сторону бара. Больница находилась на окраине посёлка, поэтому даже автомобили лишь изредка нарушали сгустившуюся вокруг нас тишину. Она, наверное, могла бы быть умиротворяющей и даже уютной – но не сейчас. Я вообще поймал себя на мысли, что после этой операции, которую я, по сути, даже и не делал, вообще не могу расслабиться и почувствовать себя спокойно.

И так продолжалось ещё несколько лет.

Но тогда я шёл в бар в надежде, что несколько бокалов пива улучшат моё настроение.

Бар располагался на первом этаже древнего трёхэтажного здания с массивными оконными рамами и высокими потолками. Вход был оформлен старым грубо отёсанным натуральным деревом, которое в наших краях можно было пока что встретить довольно часто. На огромной двери фактурно блестели тяжёлые металлические петли и дверная ручка в виде кольца.

«Козырный Пуз» – светились над входом крупные округлые буквы, над которыми приветствовал нас кружкой с пивом в руке умилительный толстяк.

Мы с Семёном переглянулись, и он улыбнулся.

– Ну название, да? – хмыкнул он. – Но вообще хорошо выглядит, что думаете, Михаил Николаевич? Пойдёт для нашей деревни?

– Ага… – кивнул я. – Его вроде какие-то известные рестораторы из Владика открыли, я слышал. Так что тут, наверное, должно быть вполне прилично.

Мы вошли. Внутри бар оказался действительно весьма просторным, со вкусом оформленным всяким старинным хламом, который был сгруппирован в разного рода любопытные композиции – тут можно было встретить и гитары, и швейные машинки, и какие-то колеса, косы, молотилки… Словом, любой винтажный хлам, который ещё вполне можно было найти по старым деревням и каким-нибудь местным сельским клубам. Но смотрелось всё это в итоге весьма органично и уютно.

Мы выбрали столик у окна, повесили уличную одежду на вешалку рядом и углубились в изучение меню.

Через пару минут у нашего столика появилась официантка – розовощекая, пухлая, очень органично вписывавшаяся в общий интерьер заведения, балансировавшего своим дизайном между хижиной лесоруба и каким-то немецким пабом.

– Здравствуйте! – поприветствовала она нас. – Впервые у нас?

– Да, впервые, – улыбнувшись, ответил официантке Семён.

– Нам два светлых пива, местных, – он бросил на меня вопросительный взгляд, и я утвердительно кивнул, на мгновение оторвавшись от изучения меню, – и медведок самых больших давайте тоже сразу две порции… – он мечтательно задумался.

– Сырную тарелку не желаете? – бойко спросила официантка, воспользовавшись паузой. – У нас лучшие сыры от местной сыроварни, сыр, очень свежий, привозится целыми головами! Хотите попробовать?

Я вздрогнул. Мы с Семёном переглянулись.

– Нет, спасибо… – ответил он за нас обоих, нахмурился, закрыл меню и вернул его девушке. – Давайте ещё сухарики с чесноком, и на этом пока, пожалуй, всё.

– Как скажете, – пожала плечами девушка и отправилась с нашим заказом на кухню.

Я грустно смотрел в окно. Настроение, начавшееся было выравниваться, вновь опустилось куда-то к нулевым значениям. Тогда я ещё только догадывался, что отныне я никогда спокойно не смогу больше слышать слово «голова» в каком-либо контексте.

Атмосфера бара показалась мне не умиротворяющее-спокойной, как несколько мгновений назад, а какой-то гнетуще зловещей. Словно это была лишь декорация, предательски прячущая в недрах актеров, готовых выскочить в любой момент на сцену и устроить настоящий бал сатаны.

Чтобы развеять это мрачное впечатление, я достал из стаканчика на столе салфетку и начал задумчиво складывать из неё различные фигуры.

– Как рыбалка в этом году, а, Семён? – задал я дежурный в наших краях вопрос, чтобы отвлечься от мыслей про сырную голову и все остальные головы в мире вообще.

– Да как-как… – махнул рукой Семён. – Раньше, конечно, лучше было. Тайфуны речку смывают теперь каждый год, вся кормовая база у рыбы меняется – все плёсы, заводи… Пока всё это в норму придёт, никакой рыбалки. Но мы пару раз хорошо съездили в этом сезоне, так-то грех жаловаться, – и он довольно потянулся, видимо, вспоминая улов.

– Я помню, ты мне отличную рыбину тогда после одной из ваших поездок приволок.

Семён на самом деле скромничал. У него не было неудачных рыбалок. Совсем недавно он угощал меня совершенно изумительной красной рыбой. Сам я на знаменитую речную рыбалку, на нерест, так ни разу и не попал, хотя очень хотел. Мои немногие новые знакомые рассказывали, что раньше в реках во время нереста вода становилась тёмная из-за рыбьих спин, а ловить можно было чуть ли не руками или вилами, так много водилось рыбы. Сейчас, конечно, уже не так, но местные всё равно знали места, где можно было пару раз за сезон добыть отличный улов.

Нам принесли пиво. Сделав несколько больших глотков, я шумно выдохнул и поставил стакан на стол, глядя, как ползут по блестящему стеклянному боку капельки конденсирующейся влаги.

В помещении заиграла негромкая музыка, появилось несколько посетителей. Бар был в целом довольно уютный, и тут, наверное, можно неплохо провести время, может, даже познакомиться с кем-нибудь… Примерно так, к слову, я представлял себе тот самый вечер, когда всё случилось. Но – он был бесцеремонно украден судьбой, которая, судя по всему, возвращать мне его совсем не торопилась или не собиралась вовсе.

Я вздохнул и снова пригубил свой бокал. Отвлечься, как ни крути, не получалось, и я решил перестать пытаться делать вид. Семён, судя по его задумчивому виду, тоже в мыслях далеко из больницы не ушёл.

– Что будет теперь, Семён, как думаешь? – тихо спросил я.

Семён, глядя в одну точку перед собой, только покачал головой, не переспрашивая, что я имею в виду – это было понятно и так. Он сделал несколько глотков из бокала и аккуратно поставил его на стол.

– Я не знаю, Михаил Николаич, – просто, недолго подумав, ответил он. – Я сам, если честно, отойти всё никак не могу, и всё думаю, думаю… Я же знал их обоих, на самом деле. В одной школе учились, а у нас тут, считай, деревня же, все ж знакомы… Как представлю… – он поёжился, словно внезапно продрог, хотя в помещении было более чем тепло, – что Роман-то через два дня уже встанет на ноги, посмотрит на меня… и скажет ведь что-то? А если спросит? А я даже не знаю, что ему и сказать. А потом… ну, ему тут жить. По улицам ходить. В очередях стоять. Это как вообще? Предположим, если ты раньше не видел его, можно и не заметить – ну, подумаешь, шрам на шее…

– Там даже шрама не останется… – задумчиво сказал я. Семён, может, и не увидит его, а с меня… с меня, как с лечащего врача, этот «человек» ведь точно спросит. Я содрогнулся и взял в руки картонную подставку от пивного бокала.

– Ну, раз не останется, то тем более, – продолжил Семён. – Да вот только у людей шрам останется, понимаете? Особенно у близких… Мне, если честно, страшно, Михал Николаич. Мне кажется, мы с вами ещё сами до конца не понимаем, что сделали, хотя… так-то, если разобраться, это же и не мы с вами сделали, верно?

Я механически кивнул, продолжая крутить в руках квадратную картонку с логотипом заведения.

– Это хороший вопрос, Сёма, кто это сделал, – задумчиво вымолвил я и замолчал. Вопрос, который тогда только тлел где-то на подкорке, а потом, после того как события стали развиваться стремительно, словно сорвавшись с цепи, встал передо мной, заслоняя собой всё остальное.

Кто это сделал? Мы с Семёном? Или эти хирурги, Канаверо и Сяопин, авторы дьявольской машинки?

Или всё-таки – Бог?