Текст книги "Лупетта"

* * *

Порой мелкие, чуть ли не анекдотические события производят на нас гораздо большее впечатление, чем вселенские катастрофы. Вот, скажем, комары. Меня всегда удивляли люди, страдающие от их укусов. Одна знакомая девушка чуть ли не до крови расчесывала места укусов, утверждая, что не может вытерпеть этого зуда, а я только удивлялся ее страданиям. Нет, комары меня кусали, как и всех смертных, но особенно по этому поводу я никогда не переживал: ну почешется самую малость и пройдет, эка невидаль!

Как-то посреди ночи я проснулся от невыносимой боли на месте свежего комариного укуса: казалось, меня ужалил невесть откуда взявшийся тарантул. А потом началось. Несколько крошечных насекомых в комнате чуть не свели меня с ума, я наглотался обезболивающих таблеток и еле дождался утра, чтобы купить наконец фумигатор. И только намного позже, в разговоре с врачом, я узнал, что достаточно характерными для развития раковой опухоли являются ряд признаков, среди которых – плохая переносимость укусов кровососущих насекомых. В ряде случаев появление одного такого симптома может значительно опережать развитие самой опухоли.

Во время второго курса химиотерапии комары появились у нас в первую же теплую весеннюю ночь. Палату освещал тусклый свет уличного фонаря, я лежал, прикованный к капельнице, у окна и хорошо видел, как серое облачко комаров, миновав открытую форточку, пролетело мимо меня к другим больным, чтобы приступить к своей вампирской вахте. Послышались полусонные чертыханья, энергичные хлопки, над некоторыми койками зажглись ночники, и кто-то сказал: «Ну вот, уже и комары появились, значит завтра будет тепло». А я лежал, прикусив губу, и тошнотворный страх липкой змейкой полз по позвоночнику: они кусают здесь всех, кроме меня, значит, понимают, что от этой крови им добра не будет, она уже совсем ни на что не годна, даже на корм комарам! В любое другое время подобный вывод показался бы мне по крайней мере смешным, но в ту ночь я чуть не умер в постели от страха, взывая к пролетающим гадам: «Укусите меня, пожалуйста, хоть разок, ну что вам стоит, я что тут, самый безнадежный, что ли?» Но мои мольбы были циничным образом проигнорированы. Таким образом, получилось, что первыми, кто огласил мне приговор, оказались эти мелкие кровососущие твари.

* * *

Сомневаясь в том, что журналистка мне позвонит, я ошибался только наполовину. Она и вправду не позвонила, а написала – на визитке был указан e-mail. В письме она выразила надежду, что я еще не раскаялся в своем обещании, и попросила рассказать все, что я знаю о трубках. В ответ я накатал огромный текст, в котором мои собственные познания трубочного ритуала перемежались с обширными цитатами с тематических сайтов и наглыми комплиментами. Заодно я предложил перейти на «ты» и попытался разузнать у моего несостоявшегося интервьюера, давно ли она освоила вторую древнейшую профессию. Перед отправкой я два раза перечитал свое обширное послание, добавил в конце: «Я был рад получить от тебя письмо, путь даже по делу. Действительно», – и нажал кнопку Send.

«Занесло меня в „Бизнес-Петербург“ совершенно случайно, – словно оправдывалась в ответ Лупетта. – В вопросах бизнеса я понимаю очень мало, зато в вопросах искусства – гораздо больше. Узнать меня можно по инициалам в конце статьи: до журналистского Олимпа мне пока еще очень далеко. Приходится мотаться на выставки, презентации, юбилеи и т. д. К тому же я еще и учусь… Так что жизнь у внештатного корреспондента „Б-П“ очень напряженная. Но бывают и приятные моменты… Например, очень приятно было узнать, что ты нашел для меня столько интересной информации о трубках. Ты мне очень помог. Действительно».

Так начался наш эпистолярный роман, вначале похожий на игру, но со временем распаливший меня не на шутку. С каждым разом письма становились все смелее, но мы при этом, не сговариваясь, даже не заикались о возможности реального свидания, словно жили не в одном городе, а на разных концах планеты.

Первой не выдержала Лупетта. На мой очередной монолог, искрящий неутоленными страстями, она лаконично ответила: «В виртуальной реальности ты великолепен, но как насчет всего остального? Мир так тесен, так почему бы нам не стать еще ближе друг к другу?»

«Есть! – мелькнуло у меня в голове. – Она уже почти моя…»

Если бы в эту минуту кто-то сказал, во что мне обойдется это «почти», я бы плюнул ему в лицо.

* * *

За время химиотерапии я настолько сжился со своими стеклянными спутницами, что порою кажется, словно мы представляем собой единое целое: причудливый биомеханоид из плоти, стекла и металла, в котором циркулируют разноцветные жидкости. Шли месяцы, один курс сменялся другим, и чья-то невидимая рука привычным движением бесстрастно переворачивала песочные часы, отмеряя очередной цикл моей жизни. Иногда так хотелось, чтобы эта рука забыла о своем ненужном ритуале или чтоб слипшиеся песчинки забили узкое отверстие между колбами, прервав ход времени.

Если прозевать момент, когда одна из капельниц опустеет, из-за перепада давления венозная кровь побежит вверх по гибкой трубке. Как назло, нередко капельницы заканчивались ночью, и я не успевал вовремя прервать обратный ход крови. Ничего страшного в этом не было, просто в целях экономии систему не меняли до конца курса, и потом я Франкенштейновым чудищем бродил по больничному коридору, распугивая пациентов других отделений тремя пунцовыми шлангами, торчащими из груди.

Закон сообщающихся сосудов по сути универсален. Наполняя меня своим содержимым, капельницы жадно всасывали обратно не только кровь, но что-то чрезвычайно важное, чему я пока не мог подобрать определения. Волю к жизни? Нет, это чересчур помпезно. Энергию? Скучно. А может, душу? Смешно.

Выдавливая из себя по капле раба, следите за тем, чтобы вслед за ним ненароком не выдавился и хозяин (ведь если есть раб, то у него должен быть хозяин, нет так ли?). А то спохватитесь – ан нет, уже поздно, и даже шампанского некогда попросить.

* * *

Я назначил Лупетте свидание шестого октября в шесть часов вечера на Казанском мосту. Для полной инфернальности не хватало еще одной шестерки. С самого утра я волновался. Было непонятно, почему. Ну, девушка… Ну, красивая, пусть даже очень. Явно не дура, дур в Академию художеств не берут. Что еще? По правде говоря, я даже не совсем помнил, как она выглядит, ведь у редакции мы общались всего несколько минут. Спокойно, спокойно… Любви с первого взгляда нет и быть не может, и вообще я в эту хрень не верю. Просто девушка мне интересна, не более того. Она пишет замечательные письма, ну, это скорее профессиональное. Еще что-нибудь, а? Да пожалуй, ничего… А какие планы? Сходим в кафе какое-нибудь стильное, в «Саквояж» или в «Аллигатор»… Кто девушку ужинает, тот ее и танцует. С этим все ясно, что дальше? Ну что – дальше? Мы ведь не марсиане, да? Если все путем, будем вместе… Час, день, два, месяц-другой от силы. На большее меня не хватит, я же одиночка по жизни. И вообще, что это за внутреннее интервью такое? Похоже, с журналистками вредно знакомиться. Она меня, что ли, к этой рефлексии приучила? Я не такой, понятно? Не такой… Никаких планов на будущее, и точка. Может, она вообще не придет. А если придет, наверняка это будет единственное свидание. Одно дело в письмах чувства изливать, а другое – в реале. Но тогда зачем так нервничать? Не знаю… заткнись!

Я всегда очень осторожно переходил улицу, но тут чуть не попал под машину прямо на Невском проспекте. Все из-за этой чертовой рефлексии. Погрузившись в размышления, я рванул через дорогу сразу, как замигал светофор, и умудрился не заметить акулью тень шестисотого «мерседеса», летевшего на желтый. Возмущенный визг тормозов в долю секунды прервал мой внутренний монолог, заставив резко отшатнуться. В груди гулко застучало. Черное зеркало бокового стекла машины плавно поехало вниз, и на меня уставились блестящие скарабеи знакомых глаз. Я уже ожидал услышать мат, но не прозвучало не слова. Человек за рулем словно сосканировал меня, поднял стекло, и чудо баварского автомобилестроения замерло, тихо шипя в ожидании зеленого света прямо на пешеходном переходе.

– Кто же это такой? – нахмурился я, перейдя на четную сторону проспекта. – Явно знакомое лицо, но откуда? Лично его точно не знаю… дизайн нам вроде не заказывал, наверное шишка какая-нибудь, по телевизору где-то мелькал.

Я, как дурак, пришел на мост минут за сорок и теперь убивал время под квакающий мегафон, приглашающий петербуржцев и гостей нашего города на увлекательную экскурсию по рекам и каналам. Мегафонный монолог я почти выучил наизусть и нервно скучал. Навстречу шли скучные одинаковые люди. И среди них – Гений Невского… Гений не в том смысле, что друг парадоксов, а Genius loci, Дух проспекта. Именно так я называл про себя этого высокого худого бомжа средних лет в чудовищно рваном длиннополом пальто, с психоделической гривой нечесаных волос и не менее метафизической бородой. Он никогда не просил милостыни, никогда не выглядел пьяным, а просто ходил уже добрый десяток лет взад и вперед по Невскому быстрым квазибомжатским шагом с совершенно неясными намерениями. Можно было представить, что некогда он был проклят за какой-то ужасный грех на вечное скитание по главной магистрали петровской столицы. Я бы не удивился, если бы узнал, что Гений Невского помнит то время, когда по проспекту летали не вонючие автомобили, а нарядные кареты. И если бы мне еще сказали, что длинноносый классик, написавший 165 лет назад, что тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений, тоже был знаком с персонажем в рваном пальто, я бы поверил и в это.

Регулярно пересекаясь с Гением Невского, я пытался встретиться с ним взглядом, но всякий раз безуспешно… Я был готов к тому, что и сегодня он так же стремительно пройдет мимо, но Гений Невского внезапно замедлил шаг, повернул голову в мою сторону и… подмигнул! Я ожидал чего угодно, но не этого. Казалось, я только что удостоился подмигивания Вечного Жида. Стало смешно и жутко одновременно. И тут за ухом раздался насмешливый голос: «Привет, ты что, меня уже не ждешь?» Это была Лупетта.

* * *

Иногда думаю: а вдруг это никакая не Лимфома, а новый, неизвестный науке вирус, просто маскирующийся под онкологию. И я – первый инфицированный. Пока никто ни о чем не догадывается, но скоро, уже совсем скоро я стану заразным. Не знаю, как это произойдет, достаточно будет подышать на кого-нибудь или чихнуть… А может, все будет гораздо зрелищней? Да, да, как в голливудских фильмах ужасов! А что, очень даже неплохой вариант, гораздо лучше, чем медленно загибаться здесь в невысыхающем поту и преющих испражнениях. С дежурно участливым выражением на лице подойдет врач, наклонится, проверит пульс и картинно вздохнет: «Отмучился…» И в этот момент я взовьюсь над койкой восставшим из ада зомби с алым сполохом в глазах и вопьюсь… вопьюсь ему не в сонную артерию, как голимый вампир, а прямо в подчелюстной лимфоузел. Врач истерично завопит: «Снимите, снимите это с меня!» – но все вокруг, толкаясь и падая, ринутся на выход, роняя капельницы, опрокидывая утки с мочой и моля о помощи. В коридоре кто-то истошно заверещит: «Милиция!» – но будет уже поздно. Покусанные первыми лежачие больные тут же обретут недюжинную прыткость и ринутся по палатам, пополняя растущую армию лимфовурдалаков. С чудовищно распухшими шеями и выкатившимися белками они в считанные минуты излечат от недугов всех хворых и убогих с различных отделений. Не нужные более бинты, костыли и капельницы полетят в окна, и веселая команда чудесно исцеленных разбежится по улицам, жадно впиваясь в шейные, подмышечные и паховые лимфоузлы петербуржцев и гостей нашего города. Попытки властей бороться с распространением информации, а не болезни только усугубят ситуацию. Введенные в город войска Ленинградского военного округа будут подавлены превосходящими силами противника, с которыми не смогут совладать даже элитные батальоны, прошедшие боевое крещение в Чечне. Из Китая срочно вылетят эпидемиологи, готовые поделиться свежим опытом локализации очагов атипичной пневмонии. Но тщетно, все тщетно. Инфекция попадет в Неву и, благополучно миновав хлипкие очистные сооружения, заполнит ванны, чайники и стаканы последних не зараженных жителей. Гражданская оборона падет без боя, да и на что тут можно надеяться, когда на месте подземных бомбоубежищ уже давно ночные клубы, а запасы еды в потайных тоннелях метро недоступны из-за озверевших пассажиров. И когда главный врач страны по всем телеканалам будет заверять жителей северной столицы, что ситуация находится под контролем, на него уже некому будет смотреть… Аэропорты, вокзалы и федеральные трассы в спешном порядке перекроют войсками МВД, а в стране наконец-то введут чрезвычайное положение.

Верховный главнокомандующий скрепя сердце отдаст тайный приказ о полной блокаде родного города вплоть до окончательной победы над эпидемией. По роковому стечению обстоятельств, это произойдет как раз в шестидесятилетнюю годовщину той, первой блокады. И над гибнущим в сером мареве градом святого Петра поднимется вечное царство Лимфомы…

На афише одного приключенческого ужастика я как-то прочитал слова: «Смерть – это только начало». Неправда, смерть – это всего лишь продолжение, а начало – это болезнь.

* * *

– Ой, привет… конечно жду, просто на одного бомжа засмотрелся. Он здесь все время ходит, а сегодня почему-то мне подмигнул, – стал оправдываться я в ответ, понимая, что несу какую-то чушь.

С самого начала все пошло не так. У меня с собой была домашняя заготовка – комплиментарная и одновременно ироничная фраза, которая должна была задать тон всей нашей встрече. Но Гений Невского своим идиотским подмигиванием разрушил весь сценарий, выставив меня перед Лупеттой чуть ли не поклонником бомжей, которых я на дух не переносил.

– Все понятно… Ну, куда ты меня поведешь?

– Тут есть одно хорошее кафе неподалеку. Давай туда заглянем, если ты не против…

– Конечно нет. Веди. – И она взяла меня под руку.

Ужасно банально… Ужасно! Я думал, что все будет совсем по-другому. Зачем же тогда было писать такие письма… Если следовать их логике, я должен был ни слова не говоря схватить Лупетту в охапку, затащить ее в ближайший подвал, сорвать одежду и, рыча от возбуждения, предаться животной страсти. Конечно, с ее согласия, я же не насильник какой-то…

Ну зачем врать, понятно, что так не вышло бы ни при каком раскладе. Ты на себя сначала посмотри… Искрометные письма строчить ты, конечно, мастак, но когда дело доходит до практики… Ты можешь привести хотя бы один пример, когда первое же свидание в твоей жизни закончилось постелью? Даже когда девушки сами шли тебе навстречу, ты всегда откладывал момент истины как минимум на несколько дней. «Искусство медлить», да? То-то и оно, искусник… Ну, веди ее в кафе, куда ты там собрался, спроси, что она предпочтет выпить. «Бейлис»? Хороший вкус! Себе тоже возьми немужской напиток, какой-нибудь коктейль. А теперь набивай ароматным табачком трубку, демонстрируй свой любимый ритуал… Затянись как следует, колечки в воздух запусти, пусть она восхитится. Вот так… молодца! Помнишь, чтó хотел ей рассказать, ничего не забыл? Давай, трави свои байки, ей понравится… Потом она посмотрит на часы, позвонит мамуле, скажет, что скоро будет, ты проводишь ее до подъезда, поблагодаришь за прекрасно проведенный вечер, поцелуешь в щечку и поедешь домой… А может, заглянешь к одной из своих неромантических подруг, которая всегда рада снять с тебя бремя неудовлетворенных страстей, а, романтик?..

Да что же это сегодня со мной творится… Прямо раздвоение личности какое-то, пора к психиатру обращаться. Ведь никогда раньше альтер эго не лезло с таким остервенением в мою личную жизнь. Как будто внутри завелся чертик, который поставил себе целью подначивать меня, пока не доведет до белого каления. Я находился в полной растерянности, и Лупетта, похоже, это заметила…

Не успел я провести и часа с этой девушкой, а она уже действовала на меня как наркотик. Тяжелый наркотик. Тот, на который подсаживаются после первого-второго укола. Все прошлые романы казались баловством с травкой, развлечением. Но теперь я чувствовал, что дело куда серьезнее. Пузатый даун с крыльями обмакнул наконечник стрелы в особо концентрированное зелье, разработанное в секретных лабораториях колумбийских наркобаронов, и натянул тетиву. Меня пробило, зацепило, закрутило и понесло… И я уже не отдавал себе отчета в том, что говорю, творю и вытворяю… Тем более что ничего конкретного я не вытворял. Торчок – он вроде как уже не мужичок…

И самое смешное… мне безумно нравилось это состояние, я ловил кайф от того, что перестал вести себя рационально, радовался, что глупею; даже не могу вспомнить, о чем, собственно, мы разговаривали в кафе. Ее глаза и улыбка, как раскаленным утюгом, разгладили мои мозговые извилины.

Вместо того чтобы расставить все точки над i, наше долгожданное свидание рывком отбросило меня назад… Лет на пятнадцать как минимум… Хотя в отдельные моменты можно было подумать, что и на все тридцать. Во всяком случае, на ночь пора было надевать памперс.

А ночью пришла ломка.

* * *

Продукты распада раковых клеток, отравляя мозг, дают просто удивительные психоделические эффекты. Особенно ночью. На четвертые сутки курса, когда уже «сидишь» плотно. По самое пикачу. Наверное, по ощущениям это похоже на мескалин или ЛСД. Жаль, что никто не удосужился перед смертью Тимоти Лири задать ему вопрос, что больше вставляет, диэтиламид лизергиновой кислоты или цитостатики. Мне, к сожалению, не с чем сравнивать, но тем не менее… это такое необычное чувство… они медленно-медленно текут по венам… вот… смотрите сюда… вы видите ее, ватсон… одна змейка, а вот и вторая… две ленивые белые змейки и один медленный оранжевый ручеек… оранжевый – это доксорубицин… как там в забытой песенке… где-то у оранжевой речки… сейчас вспомню… доксорубицин, кстати, боится света… бутылку надо обязательно закрывать пакетом… фирменным пакетом жилетт… лучше для мужчины нет… три лезвия… для гигиенического вскрытия подчелюстных лимфоузлов… всего одним движением… без каких-либо усилий… с меньшим раздражением кожи… вскрытие лимфоузлов стало еще комфортнее… режь и пой… режь и пой… реже пой… забытая песенка… как же там… где-то у оранжевой речки… ну да… где-то у оранжевой речки там уже грустят человечки… оттого, что слишком долго нету нас… нас… нет… губами… губами сделай… губами сделай гудбай… на стуле у входа надежду оставь… тропинка плутает обратно в вечность… капельницы медленно крутятся вокруг стойки… как карусели… карусельные лошадки капельниц… покачиваются в полете, тихо позвякивая… динь-дон… динь-дон… и сверкают… как елочные шары… красиво, правда… карусельная лошадка – это такой троянский конь… троянский конь со стеклянной дверцей… дверцей в душевую кабинку… душевую кабинку тела… душевая кабинка тела отворилась… и душа отлетела… полетела к оранжевой речке… здравствуйте, человечки… а вот и я… заждались небось…

– Мальчики, семь утра! Подъем! Всем мерить температуру!.. Так… а у тебя что, снова рыжик убежал?! Ну, сколько можно… опять вся химия насмарку!!!

Оленька называет рыжиком доксорубицин за его оранжевый цвет.

* * *

Хоровод моих воспоминаний за рюмкой водки прервало пиликанье трубки. Голос Лупетты звучал гулко, словно она звонила из колодца.

– Ты еще ждешь или домой поехал?

– Конечно жду, ну как ты там… что он… ты скоро вернешься?!

– Да все нормально, взяла большое интервью, Уранов наговорил на целую кассету. Ты бы видел его квартиру… Два этажа с лифтом…

– Я не понимаю… ты что, еще не идешь?

– Ему позвонили, и он сказал, что срочно должен куда-то выйти… просил меня подождать. Вот сижу здесь одна и жду… Не уходи пока, ладно?

– Ну куда же я без тебя уйду? Ты давай там, быстрей закругляйся.

– Сейчас он вернется, и я пойду. Я даже не знаю, как отсюда выйти, здесь столько комнат и никого больше нет… Непонятно, почему так долго… Надо маму предупредить, чтобы не беспокоилась… Ну ладно, я еще позвоню…

И Лупетта повесила трубку. Я сидел, уставившись на телефон, еще с полчаса, но она так и не перезвонила. Меня начала бить дрожь. Да что же такое там происходит?! Почему она не возвращается, если разговор окончен… Я залпом допил водку и сжал во вспотевшей ладони трубку. Надо было что-то делать, но что – непонятно… Не бежать же, в самом деле, к охраннику в воротах с криком: «Верните мне мою Лупетту!» Я был готов к самому худшему, и в этот момент наконец-то раздался звонок.

– Ну что там с тобой случилось?! – закричал я.