Текст книги "Лупетта"

* * *

Инга-Инга… Так вот вы какие, северные олени… Интересно, что скажет сейчас мой маленький демон? Наверняка раскрутит эту историю на полную катушку: «Вы только посмотрите на эту сладкую парочку, мон шер ами. Какая розовая идиллия… Кстати, кстати, кстати… Ты даже не представляешь, что мне сейчас в голову пришло, дорогуша! А что если секрет нашей сомнительной популярности у девушек кроется в том, что на нас западают только явные или тайные лесбиянки, в лучшем случае – „би“. Ведь признайся, мил человек, мы совсем-совсем не мачо. Да, кстати, почему только раньше мы не удивлялись тому, как на нас заглядываются геи, а, противный? Давай-ка примерим голубые очки и попытаемся объективно оценить себя со стороны. Посмотрим, как мы разговариваем, как манерно жестикулируем, как смеемся, как поднимаем левую бровь… Извиняйте, конечно, но перед нами портрет классического педика. Вспомни, милашка, когда к нам подходили в ночных клубах импозантные мальчики с предложением познакомиться, мы всегда поспешно ретировались, возмущаясь, как они могли такое о нас подумать! Но при этом никогда не задавали себе вопрос, что сами, да-да, сами всегда давали повод, чтобы зачислить нас в ряды сторонников сократовской любви. Так может, сладкий мой, мы с тобой латентные гомосексуалисты?»

На самом деле внутренний гаденыш ничего такого не сказал, а грубо развернул меня за плечи и поднес к носу кулак: «Ты мне свои педерастические глюки не приписывай, понял! Тоже мне открытие… отрыл в себе Оскара Уайльда… Фантазер хренов! Раздул из синей помойной мухи вонючего голубого слона. Тьфу, противно даже! Давай лучше о другом поговорим. Скажи-ка, педик мой несостоявшийся, почему ты так психуешь из-за Лупетты, а? Не томишься, не волнуешься, не терзаешься даже, а именно психуешь! Пора наконец решать, кем ты хочешь стать для нее – мужчиной или подружкой. Если мужчиной – флаг тебе в руки, вспомни дядиваниного профессора: „Дело надо делать!“ Любишь – люби, а не любишь… дружи, дрожи, дрочи… только не ворчи… Нет, понять я тебя могу, ты мне не чужой все же. Как тут не понять, когда с другими все было проще пареной репы – или „да“ или „нет“, ну в крайнем случае „попытка не пытка“. А тут ты впервые не можешь определиться, что тебе нужно от этой девушки, и, что еще хуже, не догадываешься, какого хрена ты сам ей сдался. Чувство локтя?.. Да не похоже. Но ведь есть же какое-то чувство, осталось только определить место его обитания: выше или ниже локтя, правее или левее. Так, так, тепло… нет… холоднее… еще холоднее… ну куда же ты полез, дурачок, об этом и не мечтай… а ну-ка давай отсюда… куда? сам подумай… не дурак… так… вот, уже теплее… теплее… совсем тепло… уже почти горячо… горячо! Ну что, доволен? Только смотри не обмани моих ожиданий. И еще: никогда не пытайся говорить от моего имени! Я больше предупреждать не буду, еще раз замечу и врежу так, что мало не покажется, педрила! По'ял?»

* * *

Но все же самым страшным рассказом, прочитанным мною в юности, был маленький шедевр Ганса Гейнца Эверса «Голубой Бантик», написанный в 1906 году. Его героиня – очаровательная крошка в белом батистовом платье. За время путешествия с мамой на пароходе через океан девочка с голубым бантиком, целующим ее белокурые локоны, успела стать любимицей команды и пассажиров. Когда ее спрашивали по сто раз в день: «Почему тебя зовут Голубым Бантиком?» – она, смеясь, отвечала: «Чтобы меня нашли, когда я потеряюсь!» Пароход сделал остановку на Гаити, и неугомонная малютка, побывав на берегу, вбежала в кают-компанию и запрыгнула на колени к своему фавориту – капитану:

– Мы в стране фей, мы в стране фей! Пойдемте смотреть на сказочных чудовищ! О, они еще прекраснее, еще удивительнее, чем в моей книжке со сказками! Пойдем со мной, капитан!

Заинтригованные пассажиры и матросы, бросив корабль, направились с Голубым Бантиком и красивой дамой – ее мамой в страну фей, о которой так радостно верещала малышка… Там лежали нищие. Они выставляли напоказ свои ужасные болезни и язвы, чтобы выпросить милостыню у туристов. Восхитительное чудовище в чешуе, на которое не мог налюбоваться Голубой Бантик, оказалось негром, обезображенным отвратительным разъедающим лишаем. Он был зелено-желтого цвета, и засохшие струпья покрывали его кожу треугольными чешуйками. А веселый дракон с головой буйвола, вызывавший радостный смех у крошки, предстал больным слоновой болезнью, с головой, распухшей, как чудовищная тыква. Не успел капитан оттащить девочку от сказочного дракона, как она вырвалась и, дрожа от восторга, кинулась к другому. Следующий обитатель страны фей поразил Голубого Бантика своими невероятно распухшими руками. Девочка чуть не визжала, мечтая, чтобы и у нее когда-нибудь были такие же громадные лапы, как у этого прекрасного чудовища… При виде того, как крошечная ручка дочки шмыгает по разбухшей ладони инвалида, красивая дама упала в обморок, и все засуетились вокруг, пытаясь привести ее в сознание. А Голубой Бантик даже расплакался от избытка чувств:

– Мама, милая, дорогая мама, проснись! Мама, ради Бога, проснись! О, поскорее проснись, милая мама! Я покажу тебе еще много дивных чудовищ. Ты не должна теперь спать, мама. Ведь мы в стране фей!

Некоторые сказки, прочитанные в детстве, сбываются наяву. Разве мог я подумать, что когда-нибудь тоже окажусь в стране фей – более того, стану одним из дивных чудовищ, населяющих ее просторы? Разбухшая шея и обезображенное атеромами лицо, наверное, дали бы мне шанс занять одно из первых мест в конкурсе красоты Голубого Бантика. Я представляю, как обрадовалась бы малютка, если бы потрогала ступни Виталика, тихо стонущего на соседней койке. Кожа этого чудовища так быстро слезает с его лап, что просто диву даешься. А Георгий Петрович с глазами, покрытыми презабавными желтыми корками: ну чем не прекрасный зверь! А теперь, мой милый Голубой Бантик, я познакомлю тебя с отцом Кириллом. Ты посмотри только на его разбухший живот, из которого марсианским мухомором выпирает селезенка… Признайся, ведь в твоей книжке со сказками не было таких красивых картинок, правда?

Иногда мне кажется, что бесхитростные Голубые Бантики, вырастая, сами становятся феями. И, оставаясь в блаженном неведении, превращают своих избранников в обитателей сказочной страны из давно забытого путешествия.

* * *

Я уже начал забывать о существовании фонда «Симатта», когда из небытия неожиданно возник голем, собравшийся передать мне фотографии японских гравюр из личной коллекции Искандерова для публикации в альманахе. Мы договорились встретиться в метро.

Увидев меня на платформе, голем начал мелко-мелко кланяться, прижав к бедрам руки. Двухметровая фигура стриженого амбала, старательно кланяющегося по-японски, выглядела настолько нелепо, что идущие мимо пассажиры стали оглядываться, видимо полагая, что вот-вот станут свидетелями чисто самурайской разборки.

– Это просто замечательные гравюры, – скороговоркой забубнил голем. – Вторая половина девятнадцатого века, направление укиё-э, картины мелькающего мира. Очень поэтично, очень, – мечтательно причмокнул он. – Господин Искандеров просил передать, чтобы вы снабдили публикацию фотографий его уникальной коллекции пояснительной статьей об укиё-э. Общую информацию можно найти в Публичке, а искусствоведческую рецензию на гравюры вам готов предоставить эксперт по японским гравюрам профессор Ефремов. Вот его телефон. Надеюсь, вы справитесь с заданием. Если будут проблемы, сразу звоните… Саёнара! – взвизгнул голем на прощание и снова стал кланяться, как болванчик, повторяя: – Не забудьте название – укиё-э, укиё-э!

Перед тем как отправиться в Публичку, я решил встретиться с профессором.

– И что вы хотите от меня услышать? – скептически уставился на меня из-под очков маститый искусствовед. – Вы хотя бы знаете, как переводится термин «укиё-э»?

– Понятия не имею, – честно признался я.

– Все вы такие… журналисты! Варганят статьи о том, о чем не имеют ни малейшего понятия… Записывайте, молодой человек. Я два раза повторять не буду! Слово «укиё» в древности обозначало одну из буддийских категорий и могло переводиться как «бренный изменчивый мир». В конце девятнадцатого века «укиё» стало обозначать мир земных радостей и наслаждений. «Э» по-японски – картина. А укиё-э принято называть картины повседневной жизни городского сословия, начиная с периода Эдо, семнадцатый век… – Профессор, похоже, вошел в раж и заговорил, как на лекции. – Изобретателем метода печати многоцветных гравюр укиё-э был известнейший японский мастер восемнадцатого века Судзуки Харунобу. Он прославился тем, что создал особый тип изображения красавиц. На смену величавым и статным японкам приходят хрупкие юные девушки, почти подростки, необычайно трогательные и грациозные…

В этот момент я сразу вспомнил об одной хрупкой юной девушке, необычайно трогательной и грациозной… Эх, будь на то моя воля, я бы издал не альманах «Симатта», а альманах «Лупетта» с портретами хозяйки моего сердца в стиле старых японских гравюр…

– Вы меня слушаете, молодой человек? – прервал мои фантазии Ефремов.

– Конечно слушаю, все это очень интересно, продолжайте, пожалуйста!

– Так… на чем это я остановился?

– На хрупких и юных девушках, – напомнил я.

– Ах да, Харунобу… Вот мы с вами рассуждаем об изящных японских гравюрах, в то время как для самих японцев направление укиё-э является образцом приземленного творчества, так сказать, ранним примером поп-культуры. В справочниках по японскому искусству информация об укиё-э помещается в разделе, называемом «плебейское искусство», или «искусство низших социальных слоев». В отличие от живописи, гораздо более дорогой и вообще ориентированной на потребителей из высших классов, гравюра на дереве укиё-э, воспроизводившая исходное изображение во множестве экземпляров, была дешевой и пользовалась популярностью только среди малообразованных слоев населения, ну как, например, картинки из журнала Playboy.

– Постойте, постойте, при чем тут Playboy? – заволновался я. – Мне надо писать совсем о другом…

– Да будет вам известно, молодой человек, – продолжил Ефремов, – что направление укиё-э, заменяя в домах небогатых японцев дорогостоящую живопись, прежде всего ориентировалось на портреты куртизанок из «веселых кварталов» и эротические сюжеты сюнга, которые пользовались наибольшим спросом!

– Но как же так, ведь на этих гравюрах нет ничего неприличного…

– А, так вы о коллекции Искандерова… Да, в свое время он приносил ее мне на экспертизу. Не хотел расстраивать своего бывшего студента. Честно говоря, здесь вообще не о чем писать. Он говорил, что купил эти гравюры в Осаке за безумные деньги, но мне кажется, что его просто-напросто обманули. Любой эксперт по укиё-э скажет вам, что это дешевые копии гравюр девятнадцатого века, не имеющие серьезной художественной ценности…

– Он именно так вам и сказал: «не имеющие серьезной художественной ценности»? – два часа спустя переспрашивал меня по телефону голем, и по тону его голоса я догадывался, что профессору несдобровать… Похоже, зря я передал его нелицеприятное мнение без прикрас. Жалко старика… С другой стороны, ну что они ему могут сделать? В подъезде ведь караулить не будут, не тот уровень. Да и не к лицу «Симатте» подобная вендетта. Хотя если вспомнить лицо голема…

– А с другими статьями что слышно? – неожиданно сменил тему мой собеседник. – Никто ничего не написал? Так может, вам самим заняться написанием статей, ведь своевременный выход альманаха под угрозой… Ну и что, что об этом мы не договаривались, надо ведь как-то выходить из ситуации. Что значит не готовы? Не спешите отказываться, я советую вам подумать, саёнара…

«Вот тебе, бабушка, и укиё-мое, – растерянно подумал я, опуская трубку. – Они что, совсем обалдели, самураи хреновы… У нас же в договоре русским по белому написано: дизайн и верстка издания. А теперь еще и статьи писать? Нет, пора завязывать с этим альманахом, пусть ищут других дураков… Ну когда же наконец Лупетта останется одна, я так хочу поскорей с ней встретиться, чтобы забыть об этих дурацких фондах, гравюрах и гейшах! Стоп… завтра же семнадцатое число! День, когда ее мама уезжает. Саёнара!»

* * *

В Греции, в святой Ватопедской обители на горе Афон, находится чудотворный образ Божией Матери, именуемый Всецарица (Пантанасса). Эта небольшая икона XVII века с давних времен привлекает в монастырь многочисленных паломников, ищущих заступничества и утешения. Чудесная сила иконы впервые проявилась, когда подошедший к ней юноша был неведомой силой отброшен, а образ засиял. Впоследствии оказалось, что юноша занимался колдовством. Пантанасса наставила его на путь истинный. Помимо исцеления от злых чар и колдовства она имеет благодать исцелять болящих онкологическими заболеваниями.

Образ Всецарицы прилеплен скотчем к стене над койкой Кирилла, умирающего от лимфолейкоза. Он молится на чудотворную икону в надежде на исцеление, а я читаю колдовские манускрипты по гематологии, стремясь отыскать в абракадабре онкологических буквиц тайные имена своих демонов. Мы лежим на соседних кроватях, делая вид, что не замечаем друг друга, и бормочем каждый о своем.

– О Всеблагая, досточудная Богородице, Пантанасса, Всецарице! Несмь достоин да внидеши под кров мой! Но яко милостиваго Бога любоблагоутробная Мати, рцы слово, да исцелится душа моя и укрепится немоществующее тело мое. Имаши бо державу непобедимую и не изнеможет у Тебе всяк глагол, о Всецарице! Ты за мя упроси, Ты за мя умоли. Да прославляю преславное имя Твое всегда, ныне и в бесконечныя веки. Аминь. Под действием этиологических факторов клетки иммунной системы могут подвергаться злокачественной трансформации. Лимфоидные клетки могут стать злокачественными на любом этапе дифференцировки. При этом они размножаются (пролифелируют) и создают клон клеток, замерших на определенной стадии созревания. О Пречистая Богомати, Всецарице! Услыши многоболезненное воздыхание наше пред чудотворною иконою Твоею, призри на чад Твоих, неисцельными недуги страждущих, ко святому образу Твоему с верою припадающих! В патогенезе лимфопролиферативных заболеваний особое место отводится роли онкогенов в развитии заболевания. Так, для многих B-клеточных опухолей характерно усиление экспрессии клеточного протоонкогена c-myc. Протоонкоген c-myc имеет решающее значение для перехода лимфоцитов, а возможно, и других клеток из состояния покоя (период G0 клеточного цикла) в последующие фазы клеточного цикла. Якоже птица крилома покрывает птенцы своя, тако и Ты ныне, присно жива сущи, покрый нас многоцелебным Твоим омофором. Терпением и Ослабою явися. Усиление экспрессии c-myc является одним из ранних событий, связанных с активацией лимфоцитов. Прекращение экспрессии c-myc сопряжено с выходом из цикла и возвращением в фазу G0. Тамо, идеже надежда исчезает, несумненною Надеждою буди. Тамо, идеже лютые скорби превознемогают, Тамо, идеже мрак отчаяния в души вселися, да возсияет неизреченный свет Божества! Неконтролируемая экспрессия c-myc будет препятствовать выходу клеток из цикла и заставит их постоянно размножаться. Именно такая ситуация наблюдается при неопластических B-лимфопролиферативных заболеваниях, когда злокачественные клетки в результате реципрокной транслокации участков хромосом, содержащих локус c-myc, экспрессируют высокий уровень белка c-myc. Этот белок дает клетке команду осуществить деление. Малодушных утеши, немощныя укрепи, ожесточенным сердцам умягчение и просвещение даруй. Исцели болящия люди Твоя, о Всемилостивая Царице! Ум и руки врачующих нас благослови, да послужат орудием Всемощнаго Врача Христа Спаса нашего. Утрата контроля над пролиферацией, вызванная нарушением регуляции экспрессии c-myc или другими аналогичными последствиями транслокаций хромосомного материала, открывает путь к неоплазии, но сама по себе недостаточна для злокачественной трансформации. Имеющиеся данные свидетельствуют, что для окончательного становления автономной пролиферации клеток (опухоли) необходимо наличие еще как минимум одного случайного неблагоприятного события. Яко живей Ти, сущей с нами, молимся пред иконою Твоею, о Владычице! Простри руце Твои, исполненныя исцеления и врачбы, Радосте скорбящих, в печалех Утешение, да чудотворную помощь скоро получив, прославляем Живоначальную Нераздельную Троицу, Отца, Сына, и Святаго Духа во веки веков. Аминь.

Молитвы не помогли Кириллу – наверное потому, что копия образа не имеет силы оригинала. Его заплаканная мама увезла Пантанассу домой. Я ничего не понял из прочитанного – наверное, потому что основательно подзабыл «Сефер Йецира». К клейким пятнам от оторванного скотча, украшающим стену над койкой Кирилла, уже успела прилипнуть пара мух. Не знаю, символично это или нет, но знаю точно, что неэстетично. Прости, Всецарица, мое богохульство. Нет, вернее, не прощай, а отбрось меня куда-нибудь, да побыстрее! Я уже устал ждать… ты слышишь, Мухоловка?

* * *

В то утро я не стал звонить первым, полагая, что Лупетта захочет какое-то время побыть одна. Я ошибся. Она позвонила сразу после возвращения из аэропорта.

– Ну все… мама уехала, – сообщила Лупетта с каким-то непонятным торжеством. – Что ты сейчас делаешь?

– Для тебя я свободен всегда. Когда мы встретимся?

– Может, через час у калитки?

– Идет!

Не успел я повесить трубку, как раздался еще один звонок. Это был голем.

– Господин Искандеров интересуется, когда выйдет из печати альманах, – проворковал он с издевательской вежливостью.

– Ка… ка… как выйдет? – от неожиданности я даже начал заикаться. – Подождите, мы же с вами вчера разговаривали… Вы же знаете, что у нас нет статей для верстки.

– Господин Искандеров настаивает на личной встрече с вами сегодня у него в кабинете, – словно ожидая такого ответа, продолжил голем. – Ровно через час.

Но я не могу, у меня… у меня важная встреча! – не соврал я.

– Господин Искандеров предупреждает, что если вы не явитесь, руководство вашей компании и вас лично пригласят во второй кабинет товарища Искандерова по адресу Литейный, 4. Я бы советовал вам выбрать первый вариант, – участливо подытожил голем.

Укиё твою мать! Культурный фонд! Японско-российский альманах с приветствием главного питомца дома на Литейном! Какой же я был дурак, что полез в это болото! Похоже, вляпался не по-детски… спокойно… утри сопли… возьми себя в руки…

– Хорошо, я приеду через час, – ответил я спокойным голосом через несколько секунд.

– Здравия желаю, – отчеканил голем и отключился.

Через час… через час… Через час?!! Лупетта!!! Я судорожно набрал ее номер.

– Это снова я… Ты знаешь, мне тут неожиданно надо уехать на очень важные переговоры… Не обижайся, пожалуйста… Это ненадолго. Давай отложим встречу на вечер, хорошо?

– Жаль, что у тебя изменились планы… А еще говорил, что всегда для меня свободен. Не знаю, будет ли у меня время вечером… Попробуй позвонить, когда освободишься.

Точно обиделась. Неудивительно. Я бы на ее месте тоже. Да что за невезение такое! И ведь именно сегодня, когда ее мама наконец-то уехала! Любую другую встречу мне бы удалось отменить, но идти на конфликт с этими уродами… А вдруг она не дождется? Что если не я один ждал, пока ее мама уедет? Я даже не знаю, только ли из-за этого отъезда она отказывалась встречаться со мной в последние недели. Может, на горизонте появились конкуренты? Что за чушь, она же позвонила мне сразу, как вернулась… Японский городовой, да чтоб вы все провалились с вашим альманахом!

* * *

Один раз Кириллу все же удалось меня разговорить. Он все утро выгибался дугой на кровати от боли, но потом вдруг затих. Судя по тому, что в палату заходила Оленька, она ему сделала укол. Я лежал лицом к окну, погруженный в медитативные этюды Мундога, когда почувствовал, как чья-то рука дотронулась до плеча.

– …сем меня не слышишь? Что это у тебя там играет?

– Мундог. А что, мешает?

– Да нет, просто хотел спросить, тебе не страшно?

– Почему мне должно быть страшно?

– Говорят, с тобой тоже все плохо.

– Ну плохо, и что с того?

– Не боишься держать ответ, когда будешь там?

– Где это там, в морге, что ли?

– Хватит придуриваться. Я имею в виду Страшный суд.

– А я думал, арбитражный. Нет, ты знаешь, не боюсь, потому что никакого суда не будет.

– Так ты, значит, атеист…

– Мне больше нравится слово «агностик».

– Называй себя как хочешь, все равно ты предстанешь перед Судом.

– К чему ты клонишь, Кирилл? Хочешь быть моим адвокатом?

– Шутишь… Ну шути, шути. Потом припомнишь мои слова.

– Уже испугался, батюшка. Тебе-то что? Наверняка сразу в свой рай попадешь.

– Что ты обо мне знаешь… я-то как раз буду наказан за все.

– И за что, интересно?

Кто бы мог подумать! В прошлой жизни Кирилл, оказывается, был плохим мальчиком. Пушером, если по-научному. Сначала приторговывал герычем, а потом и сам втянулся. Он уже почти подсел на свой товар, но затем с ним приключилась этакая классическая история для уроков закона Божьего. Девушка Кирилла на его глазах ушла от передоза. Он в этот момент тоже торчал и сначала даже не понял, что с ней случилось. А когда просек фишку, на него низошло откровение. Держите меня, я сейчас заплачу. Спустя месяц он уже поступал в духовную семинарию, переломавшись всухую. Семинарию Кирилл окончил успешно (интересно, там вручают красный диплом?), и даже был послан в московское представительство петербургской епархии как особо отличившийся раб Божий. В Москве Кирилл взялся за старое. Нет, торговал он уже не наркотиками, а опиумом для народа. Заведовал оптовыми продажами православной литературы, весьма преуспев на этом поприще. По-видимому, опыт пригодился. Стоп-стоп-стоп… Надо разобраться, откуда во мне эдакое скалозубство над умирающим в вере. Наверное, это кощунство. А может, я ему просто завидую? Завидую тому, что он валится не в глухую пустоту, как я, а на хорошо отполированную мириадами грешных поп скамью подсудимых… Нашел чему завидовать… нет, все-таки старик Жан-Поль был прав: ад – это другие.

– Когда я узнал, что смертельно болен, то понял, что претерпеваю наказание за свои ужасные прегрешения, которые не смог искупить верой, – с блаженной улыбкой продолжил Кирилл.

– Хм… Если ты понес заслуженное наказание, на фига тогда лечиться? Ведь это так же наивно, как пытаться перепилить пилкой для ногтей прутья тюремной решетки. Хочешь обмануть своего Судью? Тебе же даны молитвы, так молись, молись истово, вдруг получишь всепрощение. А химиотерапия – это от лукавого, ты только еще больше разозлишь Господа своими жалкими попытками увернуться от карающей длани. Смешно! – Этот теологический диспут неожиданно вывел меня из состояния тотальной меланхолии, в котором я пребывал уже несколько недель.

– Это ложь, слышишь, ложь! – чуть не плакал Кирилл. – Господь, наоборот, закаляет мою веру. Если я опущу руки, то перестану верить в свои духовные силы. Это великое испытание, и согласие на химиотерапию здесь так же оправданно, как и молитва Всецарице!.. И вообще, это ты – слуга диавола, не искушай меня бросить лечение, как у тебя язык повернулся такое сказать!

– Ничем я тебя не искушаю! Начнем с того, что я лежал тихо, никого не трогал, слушал музыку, а ты пристал ко мне со своим Страшным судом. Как там говорится? оставь кесарю кесарево. Я буду слушать Мундога и читать учебник по гематологии, а ты молись… и колись себе на здоровье.

Больше мы не разговаривали. До самого конца.