Текст книги "И танки наши быстры"

– Что это у вас все осетрина да осетрина… – спросил он. – А свежей рыбы нет? Или хотя бы мороженой. Какого-нибудь хека? Или мойвы?

Вопрос почему-то обидел продавщицу.

– Мойвы не бывает. – Она поджала губы и отвернулась.

В другое время Бурцев, может быть, проявил бы характер и показал девчонке, что она стоит за прилавком, чтобы торговать, а не для того, чтобы демонстрировать покупателям, кто из них чего стоит, но сейчас он не стал тратить силы.

Он еще раз оглядел витрину:

– А вот, интересно, животные едят копченую рыбу?

Продавщица фыркнула, и в ее глазах появилось подобие интереса.

– Это смотря какие животные, – ответила она. И помедлив, добавила: – Кошка моя, например, ест.

Ее кошка! Если бы разговор шел о кошке, Бурцев бы не спрашивал. Про кошек он как-нибудь и сам бы сообразил.

«В супермаркете наверняка есть свежая рыба, – прикинул он. – Но переться за три квартала, а там возиться с тележкой, стоять в кассу… Чтобы потом выяснить, что этот гад не всякую рыбу жрет».

– А если не кошка? – спросил Бурцев.

– Не кошка? А кто? – удивилась девушка.

Бурцев вздохнул и посмотрел в окно. Почему-то не хотелось этой жизнерадостной кукле рассказывать про пингвина.

– Скажем, птица…

– Ну, вы, мужчина, даете! – рассмеялась продавщица. – Где ж вы видели, чтобы птица рыбу ела? Птицы семечки едят. Или червяков.

Бурцев поморщился. Червяков! Скажет тоже! И вообще, что за жизнь такая сегодня выдалась!

– Ладно, – сказал он. – Дайте мне пачку крабовых палочек и банку кальмаров в собственном соку. – Бурцев прикинул, что кальмары в собственном соку – это все-таки натуральный продукт. А в крабовых палочках, как известно, от крабов один только запах, а все остальное – треска.

Уже почти выйдя из магазина, Бурцев заметил в глубине недавно открытый отдел – корм для домашних животных. Раньше на этом месте продавали косметику, но, видимо, торговать косметикой оказалось невыгодно.

Бурцев на всякий случай подошел к витрине – вдруг что попадется на глаза. Он принялся изучать ряды разноцветных баночек и коробочек. Банки и коробки были, в основном, всего нескольких типов и различались лишь цветом, каждый тип – с портретом одной и той же самодовольной кошачьей или собачей морды.

– Вам чем-нибудь помочь? – предложила Бурцеву немолодая и приятная на вид продавщица.

Бурцев неопределенно пожал плечами.

– Вы для кого покупаете корм? Для собачки? Или для кошечки? – начала подсказывать продавщица.

Бурцев посмотрел ей в лицо. Интеллигентная такая продавщица… Предупредительная. Возможно даже, с высшим образованием.

– Для пингвина! – сказал он, чтобы с самого начала избежать недомолвок и двусмысленных ситуаций.

Продавщица помрачнела.

– Для кого?! – тихо спросила она.

– Для пингвина! – грубовато повторил Бурцев. – Знаете, животное такое. Сам черный, нос красный и крылышки маленькие. На севере живет.

Женщина покраснела.

– Я, конечно, знаю, кто такие пингвины, – ровным голосом сказала она. – Я просто не расслышала, что вы сказали.

– То-то и оно! Есть у вас что-нибудь для пингвинов?

Женщина задумалась.

– Мы, в основном, продаем корм для кошек и собак. Для пингвинов как-то пока никто не спрашивал… А для собак большой выбор… Для маленьких, больших, для щенков, для пожилых животных…

– Зачем мне для собак, если у меня пингвин? – спросил Бурцев.

– Я понимаю… – Она оглядела свое хозяйство. – Есть корм для волнистых попугайчиков. С повышенным содержанием йода. Попугайчики без йода болеют.

– Очень интересно! – язвительно прокомментировал Бурцев.

– А для пингвина… – Женщина задумалась. – Кстати, пингвин – это не млекопитающее. Пингвин – это птица. И живет он не на Севере, а как раз, наоборот, на юге, в Антарктиде. Относится к хищникам. Так что питается, я думаю, некрупной рыбой.

– Ну, это-то и ежу понятно. А вы что – биолог?

– Да. – Женщина опять покраснела. – Кандидат наук. Что-то подобное Бурцев и предполагал. А где сейчас

биологам, да еще кандидатам наук, работать? Так, чтобы за твою работу деньги платили. А продавать корм для животных – это почти по специальности.

Продавщица, между тем, расстроилась.

– Даже не знаю, что вам и предложить… Честное слово… Если бы хоть канарейка…

– Ясно! – сказал Бурцев. Он заглянул в свой пакет и спросил: – А вот, скажите, кальмары – это рыба? Кальмаров пингвин будет жрать?

– Кальмары – это не рыба, это моллюски. Головоногие. Они в полярных широтах не водятся. Обитают в теплых морях. А вот будет ли пингвин их есть… – Она неопределенно пожала плечами.

– Понятно, – сказал Бурцев. – Всего вам хорошего!

Бурцев вышел из магазина, думая о том, что образование в наше время – бесполезная вещь. Особенно хорошее. От него одни только неприятности в жизни. А в любом вопросе – за что ни возьмись – нужен свой собственный практический опыт.

В дверях Бурцев столкнулся с молодым мужчиной, одетым для загородной прогулки – в лыжный комбинезон и спортивную шапочку.

– Вася! Вася! И воды купи минеральной! – прокричала вдогонку мужчине молодая женщина, высовываясь из окна стоящей у тротуара машины.

– Да-да! И мне шоколадку! – нетвердо выговаривая букву «л», прокричала из другого окна девочка лет шести. И женщина, и девочка тоже были одеты во что-то спортивное, розовое с белым.

– Окей! – бодро отозвался Вася и исчез в глубине торгового зала.

На крыше автомобиля лежали закрепленные в специальном багажнике горные лыжи: побольше – мужские, поменьше – женские, и еще одни, совсем маленькие, – детские.

Бурцев с завистью оглядел машину и двинулся в сторону дома.

«А все дело в том, – думал он, шагая по улице, – что не умеем мы как следует отдыхать! То есть, спору нет, мы многому научились за последние годы. Сравнивать нельзя! И в делах, и по жизни… Узнали и про сыр в мышеловке… И про бесплатные пряники… А вот отдыхать пока не умеем! У нас один отдых: напиться до потери памяти и вытворять черт-те что!»

По тротуару навстречу Бурцеву пробежала вереница бездомных собак. Кобели с озабоченными мордами трусили в определенной последовательности – впереди большие, за ними маленькие – за бегущей впереди сучкой. У всех – и у кобелей, и у сучки – болтались у плеча разгоряченные языки. Бурцев узнал полубродячих архаровцев, подрабатывающих охраной автомобильной стоянки, а заодно держащих в страхе всю собачью округу. Последний кобелек из стояночных шестерок, который, видимо, не очень надеялся, что ему достанется сучкиной любви, на всякий случай тащил в зубах увесистую кость. Чтобы в случае чего можно было хотя бы погрызть в свое удовольствие.

В подъезде Бурцев застал у лифта девочку с третьего этажа, ту, что постоянно ходит с нотной папкой и скрипочкой. И сейчас в руках у девочки был кожаный футлярчик и папка.

– Здравствуйте, – сразу сказала девочка тоненьким, но громким и отчетливым голоском.

– Здравствуй, – ответил Бурцев. Подошел лифт, и он пропустил девочку вперед. – Ты что же, и по выходным в музыкальную школу ходишь?

Девочка с достоинством склонила голову.

– Конечно! – сказала она. – Потому что музыкант должен каждый день тренироваться. Но сегодня я не с занятий иду. А с благотворительного концерта.

– Какого-какого концерта?

– Благотворительного. Это значит бесплатного. Мы играли в детском доме. Для детей-сирот. Это такие дети, у которых родителей нет.

Бурцев кивнул. И посмотрел на девочку с уважением. Еще такая маленькая. А уже такая серьезная. А некоторые дяди… Выросли здоровые, как кабаны, а ума…

– Молодец! – похвалил он.

– Да, – не стала возражать девочка.

Лифт остановился на третьем этаже.

– До свидания, – громко сказала вежливая девочка.

– До свидания, – отозвался Бурцев.

* * *

Девочка вышла. А Бурцев доехал до своего этажа, открыл квартиру, разделся и сразу прошел к балконной двери.

Корзина с пингвином валялась на боку и не подавала признаков жизни.

«Этого еще не хватало!» – подумал Бурцев. Он втащил корзину внутрь, откинул крышку, взялся за дно и вытряхнул содержимое на пол. Пингвин, барахтаясь, вывалился на середину кухни.

«Надо бы с ним поосторожнее, – предупредил сам себя Бурцев. – Как-никак не три копейки стоит».

Пингвин некоторое время лежал без движения, поводя боками и то открывая, то закрывая пуговичный глаз. Потом завозился, захлопал крыльями и хвостом по полу и поднялся. Даже не взглянув на Бурцева, он сделал несколько шагов в сторону и забился за холодильник.

– Ты что, обиделся? – спросил Бурцев. – Ловко! Я вожусь с ним целое утро, а он обиделся. Сам, братан, виноват! Нужно было вести себя по-человечески!

Он открыл банку с кальмарами и поставил ее на табуретку.

– Ладно. Иди, ешь! Я не имел в виду ничего плохого.

Пингвин никак не реагировал на слова Бурцева, а продолжал стоять, уткнувшись носом в угол.

– Иди, иди!

Бурцев переставил табуретку поближе к птице. Он подцепил пальцами кусок кальмара, пронес его мимо носа пингвина и опять положил на табуретку. Пингвин неохотно развернулся вслед за куском и, склонив голову, вытаращил глаз на банку. Посомневавшись, он сунул клюв внутрь и подцепил длинный змеевидный кусок. Потряхивая головой, он перебросил кусок с одной стороны клюва на другую, как будто прикидывая, съедобен он или нет.

– Ну, давай, давай! Жуй! – посоветовал Бурцев. – Уплачено!

Но вместо того, чтобы глотнуть, пингвин сильно мотнул головой, и кусок кальмара, описав в воздухе широкую дугу, улетел куда-то за шкаф. Не успел Бурцев глазом моргнуть, как следующий кусок, вытащенный из банки, шлепнулся в оконное стекло и сполз на подоконник.

– Но-но! – прикрикнул Бурцев, поспешно убирая банку из-под носа пингвина. – Не хулиганить! Не нравится – так и скажи!

А вот крабовые палочки пингвин оценил сразу. Бурцев едва успевал освобождать их от целлофановой упаковки и подкладывать на табуретку. В считаные мгновения пингвин проглотил обе купленные пачки и вопросительно обернулся на Бурцева.

– Все, братец! Хорошего понемножку!

Пингвин переступил с лапы на лапу, вытянул несколько раз шею и энергично похлопал крыльями по бокам.

– Что, не наелся? – спросил Бурцев. – И зря! Больше ничего нет. Знаешь, сколько стоят крабы в наше время? Ты не к Биллу Гейтсу в дом попал!

Пингвин в ответ прокричал «гха-гха!» запрокинул голову и с размаху клюнул табуретку.

Бурцев не стал дожидаться продолжения. Он подхватил пингвина под мышку, отнес его к балкону и выпихнул наружу.

– Посиди-ка, брат! Остынь.

«Да-а… – думал Бурцев. – С ним будет не просто. И странный он какой-то! Не поймешь, что на уме. С собакой – гораздо легче. У той все на морде написано. А этот… Но ничего, ничего. Утрясется», – успокоил он сам себя.

В это время пингвин на балконе как-то подозрительно замер, напрягся, встрепенулся, потом мотнул шеей, похлопал крыльями и отошел в сторону. А на его месте осталась влажная перламутровая улитка, от которой поднимался теплый парок.

«И с этим вопросом, – понял Бурцев, – тоже будет проблема. К опрятности его, похоже, приучить поленились…»

Однако сначала нужно решить, чем же его все-таки кормят. На кальмарах да на крабовых палочках далеко не уедешь. Тем более что кальмаров он не жрет. Как-то же люди выходят из положения?

Бурцев подумал некоторое время и достал с полки телефонный справочник… Перелистал страницы… Нашел нужный номер… Набрал.

– Это зоопарк? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал вежливо.

– Да, – ответила энергичная женщина.

– Добрый день, – сказал Бурцев.

– Добрый.

– С директором я могу поговорить? – спросил Бурцев, по опыту зная, что в наших учреждениях начинать разговор лучше с самого верха.

– А по какому вопросу?

Бурцев помедлил минуту.

– По вопросу условий содержания животных в вашем зоопарке, – сказал он. Выдержал паузу и добавил: – И рационов питания.

Женщина некоторое время соображала, что имеет в виду Бурцев. Потом ответила:

– По этому вопросу можете говорить прямо со мной. Я – старший зоотехник. Я вас слушаю.

Бурцев со значением помолчал.

– Меня особенно интересуют условия содержания пингвинов, – сказал Бурцев. – У вас ведь есть пингвины? Скажите, чем вы их кормите?

– Что?! – почему-то нервно отреагировала женщина. – Вы по поводу пингвина? Минуточку. – Бурцев услышал, как она бросила на стол трубку и крикнула кому-то: – Сан Сеич, еще один звонит!

Начало Бурцеву не понравилось.

В следующую минуту в трубке забился истерический мужской фальцет.

– Послушайте, вы! Последний раз предупреждаю! Прекратите безобразить! Вы что, сговорились все? Чего вам пингвины спокойно жить не дают? С милицией вылавливать, что ли?

Бурцев слегка опешил от обрушившегося напора.

– А в чем, собственно, дело? – удивился он. – Я ведь только спросил.

– Каждый день звонят! Каждый день! Сначала чем кормят, а потом не хотите ли купить. Мы что вам – справочная служба? Или стол находок? Дадите вы, наконец, спокойно работать или нет?!

– Ты чего разорался?! – грубовато оборвал он мужчину. – С первым тебя апреля, морда!

И повесил трубку, пока мужик не пришел в себя.

«Какое первое апреля? – удивился он сам себе. – С чего это я взял?»

Однако некоторые слова, сказанные нервным мужчиной, оставили в душе неприятный осадок. Что-то про людей, которые каждый день звонят… И спрашивают…

Бурцев не успел как следует об этом подумать. Потому что в это время зазвонил телефон.

– Это клуб юннатов повышенной половой зрелости? – спросил в трубке строгий голос Айвазовского.

– Нет. Это крематорий, – огрызнулся Бурцев.

– Тогда дайте мне отдел главного истопника. Вам, господа, дрова не нужны?

Бурцев почувствовал легкое раздражение.

– Ты чего это такой веселый? – спросил он.

– А что грустить? Мы как в «Петрович» с утра зашли, так еще и не выходили. В пулялки поиграли. Кегельбан сгоняли. Дротики пометали. Теперь решили прямо здесь и пообедать.

– Пообедать? – удивился Бурцев. – А что, в «Петровиче» и пообедать можно?

– А почему нет?

– Да мы там кроме пива и орешков никогда ничего не брали!

– Это потому, что голодными никогда не были. А теперь проголодались.

– И что же дают? Ты что взял?

– Оленину с анчоусами под соусом пармезан.

– А если серьезно?

– Охотничьи колбаски в томатном соусе.

Бурцев почувствовал, как во рту начала стремительно скапливаться слюна.

– Орел, – похвалил он.

– А что стесняться!

– И что же, тебе и гарнир дали?

– И гарнир!

– А что на гарнир?

– Ну как обычно… Картошечка, горошек… цветная капуста…

– Да?… Странно. – Бурцев вспомнил, что сегодня еще ничего не ел. – А как сегодня пиво?

– Как только что сварили!

Бурцев вздохнул.

– А ты чего звонишь-то? – спросил он.

– Мы тут подумали… Ты что со своим пингвином делать собираешься?

– Еще не знаю. А что?

– Мужики предлагают из него шашлык сделать! Шашлык из лягушек мы пробовали, из медведя – пробовали. Патрикеич даже из страуса пробовал! А из пингвина – еще никто!

– Ага! Щас! Шашлык вам за тысячу баксов! Разбежались! Рожи у вас не потрескаются?

– А почему за тысячу? Ты же за пятьсот купил?

– Купил за пятьсот. А стоит он – тысячу!

Друг не стал спорить.

– А вот тут мужики интересуются: ты уже нашел у пингвина эрогенные зоны?

В трубке послышался дружный смех.

Бурцев отвечать не стал.

– Вы теперь куда?

– В клуб. В бильярд гонять. Ты с нами?

Бурцев задумался. Но через некоторое время вздохнул:

– Не могу. Нужно с пернатым что-то решать.

– Ну, как знаешь, – сказал Айвазовский. И отсоединился.

«О чем это неприятном я думал? – постарался припомнить Бурцев. – Ах, да! Мужик в зоопарке…»

Он прошелся взад и вперед по квартире, опять подошел к справочнику, поворошил страницы и отыскал лист с зоомагазинами.

Большинство зоомагазинов прямо в справочнике сообщало, что они торгуют только кормами и товарами для животных. И лишь возле одного было помечено: «Продажа животных».

Указанный в справочнике номер долго не отвечал, а потом в трубке раздался усталый мужской голос.

– Это зоомагазин? – спросил Бурцев.

– Ну, вроде того, – уклончиво ответил голос.

– Здравствуйте!

– И вы тоже.

Бурцев решил начать без предисловий.

– У меня дома живет оригинальное животное. Экзотическая птица. Но по семейным обстоятельствам я думаю его продать.

– Пингвин, что ли? – вздохнув, спросила трубка.

– А вы откуда знаете? – удивился Бурцев.

– И что вы хотите? – спросила трубка.

– Если решусь продавать, смогу я реализовать его через ваш магазин?

– Пингвина? Нет.

– Почему?

– Пингвинов не берем.

– Совсем что ли? А вот я недавно видел у вас одного… Трубка промолчала.

– Мы могли бы обсудить этот вопрос… – со значением сказал Бурцев. – У меня особые обстоятельства… Цена могла бы быть интересной для вас…

Трубка вздохнула:

– У вас какой пингвин?

– Шустрый такой, сообразительный, – пошутил Бурцев.

На том конце провода на иронию не отреагировали.

– Я спрашиваю, какой породы пингвин. Адели, императорский, галапагосский?

– Почем я знаю! Ростом, – Бурцев постарался вспомнить, – метр с кепкой. Чуть больше табуретки.

– Маленький… – констатировала трубка. И вздохнула. – А сертификат происхождения есть?

– А это что еще такое?

– Значит, нет. Без сертификата мы его вообще не имеем права продавать.

– Да ладно! В наше время любая бумажка – не проблема. Вы, наверняка, можете этот сертификат сделать.

– Можем, – согласилась трубка. – Но это геморрой. И денег стоит.

– В наше время все денег стоит, – заметил Бурцев. – Ну, так за сколько вы согласились бы его взять?

– С пингвинами много хлопот… – вместо ответа поделилась трубка. – Их берут… Потом возвращают обратно… Нам неприятности…

– А почему возвращают? – насторожился Бурцев.

– Потому что покупают сдуру. Не узнав как следует, что к чему. – Бурцев почувствовал, что краснеет. – А с пингвином мороки выше головы. Для содержания условия нужны… Холод… Опять-таки они очень нечистоплотны…

– Короче – сколько? – перебил Бурцев.

– Даже не знаю…

– Сколько?

Трубка опять вздохнула:

– Пятьдесят долларов. Питание за ваш счет и деньги после реализации.

Бурцев замер.

– Ты чего, мужик, рехнулся? Я на прошлой неделе у вас такого же точно за тысячу видел.

– Так то у нас… А то у вас… – логично заметила трубка.

Бурцев задумался.

– Ловко вы устроились! – сказал он. – А с чего это у вас такой рэкет?

– Тяжелый товар. Хлопот много. Нам их купить предлагают – два раза на дню, а продаем мы – одного в месяц.

Бурцев почувствовал, что слова продавца почему-то не прибавляют ему настроения.

– А что это у нас пингвинов такое изобилие? К похолоданию готовимся?

– А кто его знает! Сам удивляюсь… Может, кто-то завез слишком большую партию… А может, пароход пришел из Антарктиды и полярники рынок затоварили.

– Короче, другой цены не будет?

– Нет.

– Ладно, я позже перезвоню, – буркнул он. Но перед тем как повесить трубку, спросил: – Слушайте, а чем вы их кормите?

– Кого? Пингвинов? «Вискас. Рыбное меню».

– И что – едят?

– Только треск стоит.

– Ясно. И на этом спасибо. Да-да! Еще вопрос.

– Ну?

– А кто их покупает?

– Новые русские… В частные зоопарки. Но чаще – другу в подарок. В виде шутки.

– Понятно.

– А друг через два дня его обратно к нам сдает.

– Об этом я уже слышал.

Бурцев повесил трубку, остановился у кухонного окна и посмотрел на улицу.

Редкие прохожие скакали по тротуару как зайцы, – растаявший снег образовывал не лужи, а целые моря. «И что только дворники делают! – подумал Бурцев. – А кто их теперь видит, дворников? Это раньше они сновали тут и там со своими березовыми метлами, сгоняя воду в люки. А теперь…»

На ближайшем перекрестке случилась авария – «Жигули» столкнулись с джипом. Печальная история. В поддержку джипу съехались еще три его внедорожных соплеменника – они стояли, красноречиво перегородив дорогу. Высыпавшие из джипов мужчины все как один разговаривали по мобильным телефонам.

«Вот так значит! – подумал Бурцев. – Затоварили полярники рынок – дальше некуда. Ошибся, значит, Патрикеич…»

Он прошелся по квартире. Остановился у балконной двери. Посмотрел на пингвина. Тот сидел в уголке, вжав голову в плечи. Маленький такой. Нахохлившийся… Упрямый.

«А вот интересно, – раздраженно подумал Бурцев, – почему люди с возрастом так сильно глупеют? Казалось бы, должно быть наоборот. Они становятся старше, больше узнают, опыт накапливают… Должны бы быть умнее, а они нет! То есть сначала, примерно до тридцати, дело еще кое-как идет в гору. Например, один раз наступишь на грабли, или, скажем, попадешь в руки валютного кидалы, в другой раз этого уже делать не будешь. Но потом… Просто беда. Человек начинает считать себя абсолютно умным, просто непогрешимым, умнее других. Появляется в нем какое-то непонятное упрямство. Вот, скажем, говорят ему друзья: „Не ходи туда!“ Или: „Не делай этого!“ Или: „Не покупай эту ерунду, она тебе совершенно не нужна!“ А он как будто специально! Как будто кому-то назло!»

«Ладно, ладно! – остановил он себя. – Не надо киснуть. Ничего страшного пока не произошло».

Бурцев подумал немного, вернулся к телефону и набрал мобильный номер жены.

– Алло, – почти сразу ответил хорошо знакомый голос. Слышно было так, как будто Турция находилась в соседнем подъезде.

Бурцев вдруг растрогался от звука родного голоса.

– Ну как вы там? – грубовато спросил он. – Как долетели?

На том конце линии повисла пауза.

– Ты что, Бурцев?

– А что?

– Ты уже звонил вчера. Спрашивал. Двадцать минут проговорил. Не помнишь, что ли?

Бурцев не стал развивать эту тему.

– Ребенка мне позови, – сказал он.

В трубке что-то стукнуло, а потом прозвучал голос, как две капли воды похожий на голос матери.

– Ну что тебе, Бурцев?

– Слушай, ты ведь собаку на день рождения просила. Так?

– Так.

– Я вот что подумал… Может, нам вместо собаки птицу завести?

Трубка некоторое время молчала. Потом обиженно ответила:

– Ты что, Бурцев, заболел? Ты сам-то прикинь: птица и собака. Разве можно сравнить?

– А почему нет?

– Ну ты даешь! Птица только и знает, что в клетке сидеть и чирикать. А собака…

– Это смотря какая птица… Бывают такие… Ого-го-го! Не соскучишься, – Бурцев покосился на балконную дверь.

Дочка молчала.

– А мы какую-нибудь необычную птицу заведем! – продолжал Бурцев. – Экзотическую! Каких ни у кого нет.

Дочка упрямо молчала.

– Бурцев! – через некоторое время сказала она. – Я не хочу никакую птицу! Я хочу французского бульдога. Потому что он клёвый. И вообще! Мне собака нужна, понимаешь? Чтобы был друг. Чтобы он меня понимал, когда мне плохо. И чтобы защитить мог, если кто-нибудь пристает. Разве птица может защитить?

«Нет, – понял Бурцев. – Птица защитить не может. Тут и говорить не о чем! И вообще! Какой из птицы друг?»

– А почему ты спрашиваешь про птицу, Бурцев? – вдруг подозрительно спросила дочь.

– Так просто.

– Ты что, уже с кем-то договорился?

– С чего ты взяла! – возмутился Бурцев. – Как я мог, не поговорив с вами?

– Ну смотри! – сказала дочь. – И вообще, Бурцев, заканчивай разговор! Мама трубку просит.

В разговор вступила жена.

– Бурцев? Ты чего звонишь-то? Ты что, нашкодил там чего-нибудь?

– Что за выражения! Нашкодил! Я тебе что – школьник?

– А что тогда? Может, еда кончилась?

– Да нет! Еды навалом. И вообще все нормально.

– Если ты так часто будешь звонить, у нас все деньги на телефоне кончатся.

– Кончатся – я еще положу!

– А звонишь-то зачем?

– Просто так, – огрызнулся Бурцев. – Соскучился!

Он повесил трубку, прошелся по квартире и опять остановился у балконной двери.

День, так и не успев начаться, переходил в сумерки. В сером небе не было ни намека на солнце. Опять моросило… Помойка, распухшая от дождя, расползлась на полдвора.

Прямо под окнами Бурцева два бодрых пенсионера из соседнего подъезда вкапывали в газон моток колючей проволоки.

Дело в том, что за последние годы количество автолюбителей во дворе естественным образом увеличилось, и мест, где бы машины можно было парковать, осталось ровно столько же, сколько было – два с половиной. Водители стали ставить машины, заезжая колесами на газон. В связи с чем не имеющие машин жители развязали с ними настоящую войну. Дело шло по нарастающей: от угрожающих записок на капоте – к вызовам милиции, от рассыпанных гвоздей – к врытым в землю покрышкам и вздыбленным поребрикам. Но поскольку машины куда-то все равно нужно было ставить, то записки рвали в мелкие клочки, милицию подкупали, а поребрики и покрышки выкорчевывали и выбрасывали…

И вот теперь два пенсионера партизанского вида мстительно вкапывали в раскисший газон колючую проволоку. Один из них подкапывал землю, другой укладывал смертоносный для автомобильных шин сюрприз и присыпал его сверху чахлым снежком. Дьявольская суть замысла заключалась в том, что проволоку нельзя было увидеть. Ее можно только почувствовать, проколов колесо.

«Ну что за придурки! – вдруг прорвало Бурцева. – Что за дикое удовольствие делать друг другу гадости!

Ведь мы все же земляки, соседи. У меня машина. А у тебя собачка. А у него мальчишка подросток… Так почему нужно портить друг другу жизнь? Почему мы друг с другом, как фашисты? Вы с ним вкапываете проволоку, чтобы я проколол колесо. А потом я буду поливать двор дустом, чтобы твоя собачка сдохла, подняв лапу на дворовую акацию. Или копать посреди двора ямы, чтобы его мальчишка не мог играть в футбол?

Давайте соберемся вместе и перенесем этот чертов поребрик на полметра. И газон будет цел, и машины встанут. А потом о собачках подумаем. А потом о футболе для пацанов. Так нет! Это неинтересно! Мы будем рассыпать гвозди и вкапывать проволоку, а потом депутату кляузы строчить, чтобы только не мириться. Нам на газон, может быть, и наплевать. Нам важно, чтобы соседу жизнь медом не казалась.

Ну что это за жизнь такая! А?»

Бурцев стукнул кулаком по оконной раме и прислонился лбом к холодному стеклу.

Опять зазвонил телефон.

– Это живой уголок? – спросил нетвердый голос Айвазовского. – Скажите, пионерка Петрова сегодня всем дает?

Бурцева отчего-то покоробил веселый тон друга.

– Ты чего звонишь? – спросил он.

– Анекдот хотел рассказать. Патрикеич тут газету купил…

– Ну?

– Два новых русских сидят на соседних горшках в туалете. Один другого спрашивает: «А вот ты как думаешь, тужиться – это умственная работа или физическая?» А другой отвечает: «Конечно умственная! Была бы физическая, я бы человека нанял!» – с подачей закончил Айвазовский и сам рассмеялся.

– Я это уже слышал.

– Слышал? Тогда другой. Мужик стоит посреди Аничкова моста на Невском проспекте и писает в Фонтанку. Подходит милиционер: «Вы что? Сдурели?» – «А что, немцу можно, а русскому нельзя?» – «Что вы несете? Какому немцу?» – «А вон на памятнике с лошадью внизу написано: „Отлил барон фон Клодт“.

– Это я тоже слышал.

– Тогда еще. Случилась у Красной Шапочки первая менструация…

– Слушай, ты чего звонишь? – перебил его Бурцев.

– Просто так. Проверка связи, – заявил пьяный Айвазовский. – Ну как там это… твой пингвин?

Бурцев не ответил.

– Вам, я слышу, уже весело… – заметил он.

– А нам всегда весело. И вообще, чего грустить? Пообедали, выпили… Сейчас в баню пойдем. А потом в пейнтбол играть. Или наоборот.

– Молодцы! – язвительно сказал Бурцев.

– А что такое? – удивился Айвазовский.

– Да ничего. Как дети малые. Здесь поиграть. Там поиграть.

– А что еще делать? Ведь выходной же! Делать-то нечего!

– Хоть бы с ребенком своим позанимался. Научил бы его чему-нибудь.

– А зачем? Он и так растет, как курс доллара. И вообще, чему я могу его научить? В бане париться? Так еще рано…

– А люди, между прочим, на лыжах с детьми ездят… В театры с ними ходят. Книжки читают. Или концерты благотворительные дают!… Для детей-сирот. Это, чтоб ты знал, такие дети, у которых родителей нет.

Айвазовский молчал почти целую минуту.

– Ты чего это, Бурцев? – тихо спросил он нетвердым голосом. – Заболел?

– Нет. Не заболел.

– А что?

– Да ничего!

Айвазовский опять некоторое время молчал. Потом возмутился:

– А ты на себя-то посмотри! Тоже мне, воспитатель Макаренко! И вообще! Что ты на меня орешь? Я, что ли, виноват, что ты купил этого дурацкого пингвина?

– Да при чем здесь пингвин?! – прокричал Бурцев. – Пингвин здесь абсолютно ни при чем!

Он хотел еще много что сказать. Но не сказал. Какой смысл разговаривать на серьезные темы с пьяным человеком?

– Мы, если помнишь, тебя отговаривали! – заметил напоследок друг.

– Помню, – коротко ответил Бурцев. И повесил трубку.

Он прошелся по квартире. Поворошил волосы.

«На самом деле! Ну что это за жизнь! Что за жизнь!

Чем мы занимаемся целыми днями! Все деньги, деньги, деньги. Втираем друг другу всякую дрянь. Чтобы заработать побольше, а потом потратить эти деньги на всякую ерунду.

А что у нас есть кроме работы? Все интересы – пожрать, напиться – и в баню. Или играть, как маленькие. То бильярд, то автоматы. Или на машинах гонять. У кого круче.

Вот, в детстве как было… Ты открывал утром глаза, и сердце замирало от предчувствия удивительных вещей, которые ждут тебя на каждом шагу! А как блестела вода! Как хрустел снег под ногами! Солнце било в глаза даже сквозь сомкнутые веки. А какие запахи были после дождя! Как удивительны были самые простые вещи, какие-нибудь травинки и козявки!

А как виделась жизнь впереди! Сплошным непрекращающимся праздником, полным радости и счастья! И казалось, что в этой жизни будет место всему – и любви, и приключениям, и верным друзьям, и подвигам… И ты будешь стоять на штормовой палубе, широко расставив ноги и держась за обледенелые корабельные снасти, и высматривать в студеных водах северных широт терпящих бедствие. Или мотаться по пустыне, страдая от песчаных бурь и ядовитых гадов, и бороться с последствиями гуманитарной катастрофы, разразившейся из-за несознательности диких племен, взявшихся истреблять друг друга! Или не спать день и ночь, изобретая вакцину против смертельной болезни, обрушившейся на человечество! Или что-нибудь еще… А потом получать за все это какую-нибудь премию, скромно и с достоинством глядя утомленными глазами с освещенной софитами сцены в зал, где стоя аплодируют тебе люди во фраках и вечерних платьях, а после этого в симфоническом зале слушать божественное пение теноров, пришедших специально ради тебя, и смахивать тайком слезы восторга и очищения!

А что получилось? Только и знаешь: работа, работа, работа. И хоть бы заниматься чем-нибудь нужным… А ведь тратишь жизнь на всякую ерунду! Исправляешь ошибки разных раздолбаев. Потому что у нас в отечестве – то понос, то золотуха! То трубы прорвало, то электричество отключили. То милиция склад опечатала, то чиновники с проверкой нагрянули, потому что и тем и другим денег надо. И так год за годом!

А дома? Жена висит целыми днями на телефоне. И на работу не ходит, и в квартире вечно бардак. Пусть бы хоть за собой следила! Так нет, ходит целый день в халате, нечесаная. Дочка – туда же! Учиться не хочет. Книг не читает. Ничем не интересуется. Или играет в компьютер, или вертится перед зеркалом.