Текст книги "Похищенная, или Красавица для Чудовища"

Стараясь не смотреть вниз и не думать о том, сколько же ярдов отделяют ее от земли, начала осторожно спускаться по старому дубу, мечтая о том, что уже к утру окажется дома.

Выдернет из вольта иголку и будет вспоминать о днях, проведенных в Блэкстоуне, как о страшном сне.

Умирая от страха, покрываясь от напряжения испариной, Мишель переступала с ветки на ветку. Внизу темнели кусты чубушника, в жаркое время года облачавшиеся в белоснежное убранство из крошечных, сладко пахнущих цветов.

Интересно, если сорвется, кусты смягчат удар от падения? Хотя бы чуть-чуть. Или ее бесславно вернут в треклятую комнату уже с переломами. Может, когда превратится в обмотанную бинтами мумию, Гален потеряет к ней интерес.

И тем не менее проверять, так это будет или нет, Мишель не хотелось.

– Ты мне заплатишь, Донеган! Заплатишь за все! – словно молитву Всевышнему, только воинственно шипя сквозь зубы, повторяла Беланже.

Решила, что будет справедливо столь сильное чувство, как любовь, огненным цветком распускавшееся у нее в груди, обратить в полярно противоположное, такое же всепоглощающее и жгучее.

Ненависть.

– Я тебе покажу, как похищать и удерживать силой леди! – Неосторожный шаг, и под ногой предательски хрустнула ветка.

Тоненько вскрикнув, Мишель сорвалась с дерева. Благо полет оказался коротким, а приземление прошло почти безболезненно. Лишь тоненькие веточки, густо усеянные молодой листвой, неприятно царапнули кожу.

– Ай! – Мишель тут же сжала губы, вспомнив, что у нее в самом разгаре побег. Нужно быть предельно осторожной и стараться не шуметь.

В окнах библиотеки, располагавшейся прямо под ее временным пристанищем, не мелькало ни единого лучика света. Даже пламя в камине уже успело погаснуть. Значит, никто из Донеганов не стал засиживаться допоздна: с книгой, если бы это были Аэлин или Катрина, либо же с бокальчиком кукурузного виски, который так чтили здешние джентльмены.

Позволив себе короткую передышку, чтобы дать успокоиться сердцу, Мишель со всех ног бросилась по центральной аллее – этому зеленому туннелю, в котором мечтала затеряться, раствориться. Исчезнуть.

Ветер, безжалостно бьющий в лицо, трепал волосы, холодом жег обнаженные плечи. Мишель запоздало отругала себя за то, что даже шали не догадалась захватить. И если днем, когда припекало солнце, бывало даже жарко, то ночи на юге Анделианы все еще оставались прохладными.

Она убеждала себя не делать этого и все равно, прежде чем ухватиться за кованые узоры ворот, оглянулась на темную громаду Блэкстоуна, будто вобравшего в себя страхи и боль всех тех, кто жил в нем, ныне и прежде, долгие десятилетия.

Его хозяев. Его рабов.

Мелькнула мысль, быть может, абсурдная, что каждый, кто попадает сюда, становится узником. Узником этого жуткого, отвратительного места.

– Но только не я! – шепотом заявила в пустоту беглянка и, подтянувшись, стала взбираться наверх.

Предвкушение свободы пьянило и будоражило, заставляло дыхание сбиваться на хрип, ладони – потеть. Отчего те так и норовили соскользнуть с очередного серого завитка, и тогда сердце Мишель замирало. А потом, когда она снова с упрямством сжимала холодный металл, принималось бешено колотиться. Чем выше она взбиралась, тем сильнее кружилась голова, и перед глазами все пускалось в безумную круговерть.

Мишель как могла старалась унять рвущуюся наружу радость, напоминая себе, что впереди самое сложное – пробраться через лес, минуя кипарисовые болота, и не увязнуть в одном из них, превратившись в чей-то вкусный десерт.

Средняя Беланже мало чего боялась в жизни, но от одного лишь вида аллигатора, неспешно выбирающегося из воды, могла запросто лишиться чувств.

Она благополучно перелезла через высокие кованые ворота. Порадовалась очередной своей, пусть и крошечной, победе и, не теряя времени, бросилась к перекрестью дороги… чтобы замереть на нем как вкопанной. Вдали темной точкой обозначилась повозка, и в ночную тишь ворвалась дробь лошадиных копыт.

Мишель попала в ловушку ужаса, еще более сильного, чем тот, который мог бы вызвать аллигатор, неожиданно выползший из кустов и раскрывший в паре дюймов от нее свою гигантскую пасть. Этот панический страх парализовал не только мысли, но и тело. Драгоценные мгновения были безвозвратно утеряны. Слишком поздно беглянка сбросила оцепенение, слишком поздно побежала в противоположном повозке направлении.

Понимала, что ее заметили – об этом свидетельствовали предупреждающие крики и яростная брань, – и тем не менее не могла остановиться, надеялась еще хотя бы несколько секунд побыть свободной.

Но ее лишили и этого. Спрыгнув с еще не успевшей притормозить коляски, Гален схватил беглянку в охапку. Злые слезы бессилия брызнули из карих глаз.

– Пусти! Пусти! Пусти же меня-а-а!!! – Мишель царапалась, как разъяренная кошка, дергала ногами, тщетно пытаясь вырваться. Рыдала, захлебываясь криком, изворачивалась, мечтая побольнее укусить обидчика.

Тщетно. Хватка у Донегана была железной.

«И в груди вместо сердца тоже, наверное, уже порядком проржавевшая железяка!» – уходя за грань реальности, мысленно простонала Мишель.

Сознание и кожу у виска, прежде чем веки, отяжелев, сомкнулись, обжег яростный шепот:

– Я же сказал: ты моя! Не отпущу. Ни сейчас и никогда!

Часть вторая
Узники чар

Глава 1

Мишель как могла оттягивала роковой момент пробуждения, не желая открывать глаза и возвращаться к реальности, что была пострашнее самого жуткого ночного кошмара. Знала, что спросонья не устоит перед искушением, уступит слабости, позволив себе обмануться на короткое мгновение. И тогда сердце, глупое, забьется чуточку быстрее от ложной надежды: она дома, нежится в своей постели. Не было никакой поездки к занудам родственникам, и уж точно она не стала жертвой подлого похищения.

Она не пленница. Мишель Беланже – беззаботная юная аристократка. Любимая родителями дочь, почитаемая слугами хозяйка, боготворимая поклонниками первая красавица графства.

А главное, она свободна и никому не принадлежит!

Но это была неправда.

Она беспокойно завертелась, чувствуя, как тело покрывается испариной, а одежда словно бы тает. Исчезает одеяло, белесым маревом стекая на пол. Обнажая ее перед настырным, без стыда и совести наблюдателем.

Гален раздевал ее взглядом.

Мишель подскочила на постели, глотнула ртом воздух, которого вдруг стало мало. Кислорода катастрофически не хватало. И утренней прохлады, что сумела бы потушить пламя румянца на щеках.

От пристального жадного внимания Донегана становилось жарко. Невыносимо душно. Но вместо того чтобы скинуть одеяло, она натянула его до самого подбородка.

– Что ты здесь делаешь? – Голос прозвучал болезненно-хрипло, и в первое мгновение Мишель даже не поняла, что это она что-то произнесла.

– Ты совсем другая во сне. Такая трогательно беззащитная. Не всякой девушке удается сочетать в себе невинность с порочной соблазнительностью.

Несмотря на то что солнце было высоко в небе и щедро освещало комнату, превратившуюся для Мишель в ненавистную клетку, вокруг Галена, казалось, сгущалась тьма.

Тьма таилась и в его взгляде, полном неудовлетворенного желания.

Неудовлетворенного пока. Мишель вздрогнула и с силой, на какую только была способна, вцепилась в одеяло.

– Ты теперь все время будешь здесь торчать и пялиться на меня?! – Если два дня назад, проснувшись и увидев Галена, она почувствовала дурманяще-сладкий вкус радости – от осознания, что он рядом, то теперь на губах горчило от страха.

Гален расслабленно откинулся на спинку стула.

– Разве мог я отказать себе в удовольствии провести с тобой какое-то время? Хоть, признаюсь, удовольствие это несколько сомнительное. Я бы даже сказал, изощренное. Смотреть и не иметь возможности прикоснуться. К твоей коже. Твоим губам.

Донеган потянулся, сцепив за головой пальцы. Плавно поднялся на ноги, словно хищник перед атакой, и Мишель вся внутренне напряглась.

– Нет, возможность у меня, конечно, есть. Но мне бы все же не хотелось принуждать тебя силой.

– А сейчас ты чем занимаешься? – прошипела пленница, мечтая стать кошкой и расцарапать ухмыляющуюся, самодовольную физиономию наследника Блэкстоуна. – Насильно удерживаешь меня в этом доме!

Мишель подалась вперед, представляя, как будут смотреться следы ее ногтей на холеном лице Донегана. От резкого неосторожного движения одеяло сползло до пояса, и к своему стыду она обнаружила, что на ней лишь тонкая полупрозрачная сорочка из кальвийского шелка. Мишель судорожно прижала руки к груди, съежившись под опасно полыхнувшим взглядом, и поспешила снова прикрыться.

– Тебя переодевал не я. – Гален с сожалением посмотрел на пленницу, глубокомысленно добавив после секундной паузы: – Хотя, возможно, следующей ночью…

Мишель в страхе сглотнула горечь, теперь комом осевшую в горле.

– Только посмей меня тронуть!

– И что тогда? – едва различимо усмехнулся Донеган.

В чертах лица, некогда казавшихся Мишель такими красивыми и благородными, теперь отчетливо проступала вся его порочность.

– Я… я тогда… – Мишель задохнулась от негодования и осознания собственного бессилия. Притихла, исподлобья глядя на своего мучителя.

В два шага преодолев короткое, разделявшее их расстояние, Гален оказался рядом. Мишель вскрикнула, вжалась в спинку кровати, когда он к ней наклонился. Медленно, будто издеваясь, провел по щеке костяшками пальцев, оставляя на коже пусть и невидимый, но явственно ощутимый след прикосновения-ожога.

– Мишель, я не враг тебе. – Дыхание скользнуло по губам, которые она предусмотрительно сжала. На случай, если Галену снова взбредет на ум ее поцеловать. – Я забочусь о тебе и твоем благополучии. Поверь, меньше всего мне хочется сделать тебе больно. Наоборот, я мечтаю доставить тебе удовольствие. Такое, какое ты никогда не испытывала и которого жаждет твое юное, совершенное тело. Теперь принадлежащее мне.

От бесстыдного шепота, от близости губ, о прикосновениях которых она прежде так долго грезила, а теперь готова была искусать их до крови, если Донегану хватит наглости полезть к ней с поцелуями, кружилась голова, и что-то внутри вспыхивало раз за разом, словно в животе и груди было полно сухих щепок.

А в голове – опилок. Раз хватило ума или скорее безрассудства довериться чарам Мари Лафо.

И вот теперь она пожинала плоды своего безумства.

– Ты же хочешь быть со мной. Быть моей. Просто боишься себе в этом признаться. Обманываешься. – Он коснулся губ пленницы большим пальцем, заставляя их разомкнуться.

Мишель дернула головой, пытаясь избавиться от очередной навязанной ласки.

– Стать твоей на пару недель? Временным развлечением до того, как женишься на моей сестре? – От ярости шумело в голове. – Я не рабыня, Гален! Не кукла, с которой можно играться, когда припечет. Это не я, а ты себя обманываешь!

Пытка близостью закончилась так же внезапно, как и началась. Донеган выпрямился, жестом пригласил «гостью» за стол, проговорив совершенно спокойным, ничего не выражающим голосом:

– Думаю, мисс Беланже, ваши родители будут рады получить от вас весточку. – Не слышалось больше в нем плохо сдерживаемой страсти и нетерпения. – Из Доргрина. От вас требуется лишь написать письмо. А об отправке я позабочусь сам.

– А если не напишу? – Мишель вскинула голову и застыла, примороженная к перине ледяным взглядом.

– Милая, я не привык слышать «нет» в ответ. А ты в последнее время слишком много и слишком часто мне отказываешь. Не хотелось бы, чтобы это вошло у тебя в привычку. – Гален отодвинул стул. Деревянные ножки проскрипели по полу, больно резанув слух девушки. – Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к силе. Мне не нравится, когда ты превращаешься в безвольную марионетку.

Кутаясь в одеяло, Мишель поднялась. С опаской поглядывая на своего тюремщика, сделала несколько несмелых шагов и замерла посреди спальни, не в силах к нему приблизиться.

– Мишель… – Тьма в глазах расползалась, перекрывая серую радужку.

– Я не буду им лгать.

Не успела отшатнуться – Донеган оказался рядом. Схватил, с силой сжав неприятно занывшее запястье, рывком подтащил к столу. Надавил на плечи, заставляя опуститься на стул, и прошипел на ухо:

– Пиши.

– Гален, пожалуйста. Ты не понимаешь! Ты… – Мишель запнулась. Хотела признаться в постыдной тайне, рассказать о сговоре с нью-фэйтонской колдуньей, о том, что похоть и страсть в нем разожгли чары.

Но с губ не сорвалось ни звука. Она не смогла выдавить из себя даже слова правды. Как будто говорить мешали стежки зачарованных ниток, перекрестья которых темнели на побелевших губах.

– Пиши. – Донеган вложил в ее дрожащую руку перо, предварительно обмакнув заостренный кончик в чернила.

Мишель вывела первое слово – приветствие родителям. Не хотела, но голова противно гудела, словно заржавевший колокол в церковной башне. Как вчера в библиотеке, когда на несколько ужасных мгновений она действительно стала марионеткой, пластилиновой куклой в руках Галена и ничего не могла с этим поделать.

Письмо, адресованное чете Беланже, было написано ее рукой, но ни одна из отпечатавшихся на бумаге фраз не принадлежала ей.

«Как же так! – в панике думала Мишель, ставя широкий росчерк под посланием, полным ложных заверений в том, что все у нее расчудесно, тетя с дядей обрадовались ее приезду и теперь с удовольствием пестуют свою любимую племянницу. Пальцы дрогнули, последнюю букву имени скрыла чернильная клякса, траурным цветком распустившаяся на бумаге. – Я что же, никому и никогда не смогу рассказать о Мари Лафо? О том, что ведьма заколдовала Галена, а страдаю я? Подстраховалась гадина!»

Мишель готова была проклинать подлую колдунью. Посылать на ее голову самые страшные кары. Вслух, крича во все горло. Чтобы все узнали о том, что сотворила с ней ненавистная чародейка!

Однако сколько ни пыталась, не сумела выдавить из себя даже ее имя. Даже намек на то, что в Лафлере в жестяной коробке в спальне под половицей хранится вольт, пронзенный заколдованной иголкой.

– Хорошая девочка. – Гален небрежно потрепал пленницу по щеке. Дождавшись, когда высохнут чернила, забрал листок, спрятав его в нагрудном кармане жилета. – Будешь завтракать с нами? Или продолжишь сидеть тут и дуться?

Первым порывом Мишель было выплюнуть в лицо садиста одно из тех самых проклятий, что не получилось адресовать Мари Лафо.

В последний момент сумела сдержаться и выцедила:

– Я с ума сойду, если все время буду торчать в этой комнате. Пришли служанок.

– Будет сделано, моя королева, – отвесил шутовской поклон Гален.

Извинился зачем-то, сказав, что с утра будет занят, и не преминул добавить, что после обеда непременно удостоит ее вниманием, развлечет конной прогулкой. А после они могут вместе почитать в розарии Катрины какую-нибудь книгу.

– Продолжим играть в гостью и радушного хозяина? – хмыкнула Беланже, но ее полные горечи слова поглотил стук захлопываемой двери.

Забравшись на стул с ногами, Мишель обхватила руками колени, умостила на них подбородок, собираясь пожалеть себя немного и, возможно, всплакнуть до прихода служанок.

Но тут же разозлилась на себя за эту непозволительную слабость. Вскочила и принялась мерить комнату шагами, с каждой секундой все больше распаляясь.

– Как же я тебя ненавижу, Донеган! Уф, как же ненавижу! Эту твою власть над моим разумом! И часто ты такое со мной проделывал? А с Флоранс?!

Она остановилась, до боли закусив губу. Там, в библиотеке, Гален обмолвился, что старшая Беланже легко поддается внушению. Она же, Мишель, старалась сопротивляться. Хоть и получалось у нее это неважно.

– Мне нужна земля Лафлера. Очень-очень нужна моя сила! Возможно, с ней я бы смогла ему противиться! Не была бы такой беззащитной. Интересно, мерзавец выбросил оберег или все же где-то припрятал?

В сердце забрезжил слабый луч надежды. Может, еще не все потеряно. Может, с магией у нее получится сбежать из этого страшного места. Противостоять Галену.

Только бы разыскать заветный мешочек.

Да и с Катриной не помешало бы найти общий язык. Мисс Донеган ведь против ее присутствия здесь. Вдруг удастся уговорить помочь с побегом.

Главное, как-то остаться с этой злюкой наедине.

И больше никогда, что бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах не позволять себе отчаиваться!

С таким воинственным настроем Мишель принялась собираться. Служанки помогли ей выкупаться и облачиться в чернильного цвета платье – самое скучное из взятых в дорогу нарядов. Единственным его украшением были буфы на пышных рукавах и светлое, накрахмаленное кружево воротничка. Такое платье больше подошло бы какой-нибудь невзрачного вида гувернантке, нежели очаровательной юной аристократке. Пышущей здоровьем красавице.

Вот только сейчас Мишель совсем не хотелось очаровывать и пленять. Она даже порадовалась болезненной бледности, которую так отчетливо демонстрировало ее лицо.

«Краше в гроб кладут», – удовлетворенно оглядывая себя в зеркале, подумала она и велела собрать волосы в тугой пучок. Чтобы волосинка к волосинке и без всяких нарядных, обсыпанных жемчугом сеток. Серо и уныло.

Пусть прическа отражает ее настроение.

– Господин велел оставить их распущенными, – несмело подала голос служанка, проводя щеткой по копне «гостьи». Богатой, густой, золотом отливавшей в лучах весеннего солнца.

– Господин может катиться к демонам со своими указами. – Мишель нетерпеливо поерзала на сиденье.

Вместе с желанием бороться и в самый короткий срок обрести свободу проснулся и здоровый аппетит. Со вчерашнего дня у нее во рту и маковой росинки не было, а потому сейчас мисс Беланже мечтала о плотном завтраке. Теперь ей нет нужды придерживаться глупых правил и как птичка клевать с тарелки крошки. Наоборот, неплохо бы выставить себя в самом дурном свете. Пусть Гален ужаснется ее манерам.

Тем более что для побега ей понадобятся силы как моральные, так и физические. А значит, и много вкусной сытной пищи.

Рабыни не спешили выполнять распоряжение.

– Ну же, живее! – нетерпеливо прикрикнула Мишель на застывших, словно вырезанные из мориона статуэтки, служанок. – Или ждете, пока я тут поседею?

– Нас накажут, – робко заикнулась вторая девушка.

– Вот еще глупости. За что же вас наказывать? Разве что за медлительность.

– За ослушание.

Мишель почувствовала, как дрогнула рука рабыни, что бережно расчесывала ей волосы.

– За послушание мне – не накажут, – убежденно возразила пленница и покровительственным тоном добавила: – А если вдруг начнет отчитывать, обещаю, я вмешаюсь.

– Не так накажут, – обронила, снова опуская взгляд, служанка.

В глазах другой стояли слезы. Или, может, Мишель почудилось… Потому что девушка, беря пример с первой невольницы, тоже потупилась.

– Какие вы все здесь чудны́е. – Мишель забрала у горничной щетку, махнула аксессуаром из слоновой кости на дверь. – Ладно, идите. Я сама закончу.

– Но…

– Сказала же, идите!

Служанки, поколебавшись, все же ушли, а юная мятежница наспех собрала волосы в высокий хвост и закрутила его абы как, сколов шпильками. Осмотрев результаты своих стараний, пришла к выводу, что кривой пучок даже лучше аккуратно прилизанного.

– Велел оставить распущенными… – ворчала она, спускаясь в столовую. Как могла храбрилась, но пальцы, сжимавшие перила, все равно предательски подрагивали. – А больше ему ничего не надо? Что бы такое сделать, чтобы до него, наконец, дошло, что я не кукла? Не кук-ла!

На пороге столовой Мишель остановилась, чувствуя, что не может сделать дальше ни шагу. Не может приблизиться к столу, накрытому тончайшей полотняной скатертью. Даже ради любимых гречишных оладий, политых густым сладким соусом. Таких аппетитных на вид и так вкусно пахнущих.

Ведь за столом этим, расслабленно откинувшись на спинку стула, сидел Гален.

– Ну что же вы, мисс Беланже, проходите. Не стесняйтесь, – широким жестом не то пригласил ее, не то приказал подойти.

«Будет глупо, если сейчас развернусь и убегу. Глупо и малодушно», – убеждала себя Мишель, делая несмелые шажки к отведенному ей месту возле Аэлин.

Кузина Галена на нее не смотрела, отдав предпочтение содержимому своей тарелки. Катрина тоже сидела угрюмая и делала вид, что в жизни ее не интересует ничего, кроме разрезанной пополам сдобной булочки, которую она усердно намазывала маслом.

Опустившись на краешек сиденья, прямая и напряженная, Мишель разложила на коленях салфетку. Долго разглаживала невидимые глазу складки похолодевшими пальцами, чувствуя на себе пронизывающий взгляд наследника Блэкстоуна.

Вздрогнула, услышав вкрадчивый, но оттого не менее опасный голос:

– Мишель, что с твоими волосами? – Отложив столовые приборы, Донеган поднялся.