Текст книги "На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь"

12

Несколько минут после того, как жених и его расторопный приятель уехали в гостиницу, мистер Мич располагал салоном по своему усмотрению. Как хороший парикмахер, он потратил это время на подготовку к новому визиту – наточил бритву, переставил шампуни и лосьоны, поправил объявление на стене, сообщил любопытному ребенку точное время и, вполне довольный, встал на пороге, чтобы подышать тем, что на Мотт-стрит называют воздухом.

Когда течение мыслей подвело его к проблеме, заглянуть ли на угол, в «Кружку и гусеницу», дверь этого заведения открылась, и оттуда вышел человек.

Он был массивен, приятен с виду и обвешан пакетами. При виде него Мич бросился к бритве и принялся ее точить. Послышался свист, и вошел сам хозяин, мистер Антони.

– Привет, Мич, – сказал он. – Вот и я.

– Очень рад, сэр, – отозвался учтивый парикмахер.

– Бритву точите?

– Да, сэр.

– Точите, Мич, точите.

Тони сложил пакеты на столик у дверей с надписью «Женский зал». Для человека, перенесшего удар, он выглядел слишком хорошо. И неудивительно: еще никогда он не был так счастлив.

Неплохо быть лордом, иметь земли и большой дом на Арлингтон-стрит. Но еще лучше, как оказалось, владеть салоном, в котором служит Полли. Двух недель вполне достаточно, чтобы убедиться, что ты наконец полюбил. К этому дню сознание Тони наглухо заполнил образ той, кого называют Прекрасной дамой. Он видел Полли каждый день, много с ней беседовал и дошел до того состояния, когда все остальное стало почти нереальным. Джордж Кристофер Мич удивился бы, узнав, что для хозяина он – расплывчатый призрак.

Как ни странно, Полли не походила на юношескую мечту бывшего пэра. Мечта эта, почерпнутая из пантомимы, была достаточно величавой. Однако, увидев Полли, новый хозяин салона понял, что пришел к концу пути. Ему нравились ее хрупкость, и острота ее ума, и смуглое сияние личика, и блеск в глазах, который неизменно предварял чудеснейшую улыбку. Словом, таких – одна на миллион. На два. Нет, на три.

Освободившись от пакетов, Тони от полноты чувств заговорил с Мичем. Призрак или не призрак, а побеседовать можно.

– Как тут дела? – спросил он.

– Все хорошо, сэр. Тихо, спокойно. Подстриг одного джентльмена.

– Прекрасно.

– Не хотел ни шампуня, ни лосьона.

– Ай-яй-яй!

Мич улыбнулся отеческой улыбкой:

– Не огорчайтесь, сэр. Я знаю по опыту, что в субботу клиенты приходят под вечер.

– Под вечер?

– Да, сэр. К слову сказать, недавно вас спрашивал мистер Чок-Маршалл.

– Вот как? Значит, они в городе. Просил что-нибудь передать?

– Да, сэр. Что он еще вернется.

– Это хорошо. А теперь повесьте-ка снаружи «Закрыто».

Мич не пошатнулся, но был к этому близок.

– Вы закрываете салон, сэр? – едва проговорил он.

– Да.

– В час? В субботу?

Тони разворачивал свертки. В них оказались сандвичи, два бокала и украшенная золотой фольгой бутылка того мрачного вида, который бывает у шампанского, если его купишь в кабачке.

– Наверное, очень плохое, – заметил он. – Но что поделаешь?

– Э-э, сэр, – сказал вежливый Мич.

– Или, другими словами, – продолжил Тони, – что тут попишешь?

– М-дэ, сэр, – отвечал на всякий случай растерянный Мич. Тони развернул свои доводы:

– Я молод, Мич. Солнце сияет. Я пригласил закусить даму. Значит, меня нельзя отвлекать. Значит, надо закрыть салон. Что нам богатство, Мич, за которым так гонятся? Важно ли, что мы пожертвуем какими-то стрижками?

– В субботу, сэр, обычно бреются.

– Что ж, каким-то бритьем. Кровь моя кипит, Мич, я собираюсь пировать, даже если все дело лопнет.

Мич вздохнул.

– Как вам угодно, сэр. Вы хозяин.

– Вот именно.

– Простите, сэр, есть у вас хозяйское чутье?

– Как не быть!

– Еще раз простите, сэр, вы человек загадочный. Мистер Чок-Маршалл – истинный джентльмен, а он говорит так, как будто давно вас знает.

– Он и знает.

– Вот видите! – победно воскликнул Мич. – Да, сэр, вы очень загадочный.

Тони потрепал его по плечу.

– Нет, я очень обычный. Но не будем говорить обо мне. Поговорим лучше о мисс Браун. Где она?

– В женском зале, сэр. Делает маникюр.

– Да? Надеюсь, она скоро кончит. А то шампанское перегреется.

– Пойти спросить, сэр?

– Нет, не надо. Идите домой, к деткам.

– Я не женат, сэр.

– Не женаты?

– Да, сэр. Но скоро женюсь. Мы помолвлены восемь с половиной лет.

Тони посмотрел на своего помощника с искренним интересом. Новая жизнь была хороша и тем, что свела его с такими людьми. Он все время узнавал о Миче что-то новое. Скажем, вчера выяснилось, что тот играет на саксофоне. Казалось бы, на чем на чем…

– Да, – заметил он. – Марафон, а не помолвка.

– Нельзя жениться очертя голову, сэр.

– Вот уж не согласен! – радостно сказал Тони. – Можно и нужно.

Терпеливая улыбка осветила лицо Мича.

– Я тоже так думал, сэр. Когда был помолвлен в первый раз.

Тони заинтересовался.

– Вот как? Значит, был первый раз?

– Да, сэр. – Мич любил рассказывать свою повесть, если слушали с сочувствием. – Но она меня обманула. Сбежала с почтальоном.

– Быть не может!

– Может, сэр. Отпраздновала день рождения, а потом…

– Какой ужас! Да, бывают на свете легкомысленные, корыстные женщины.

– Не все они такие, сэр, – сказал рыцарственный Мич.

– О, как вы правы!

– Моя невеста в жизни бы так не сделала.

– Вы уверены?

– Совершенно, сэр.

Они помолчали. Тони поиграл мылом для бритья.

– Кстати, Мич, – сказал он, – как вы предлагали руку и сердце?

– Ну, сэр…

– Нет, серьезно. Мне очень нужно знать! Как это вообще делают?

– Понимаете, сэр, по вдохновению.

– По вдохновению?

– Да, сэр. Как-то так, приходит в голову… К примеру, с первой барышней мы сидели на кладбище, и я ее спросил, не хочет ли она, чтобы на ее могиле была моя фамилия.

– Ей понравилось?

– Очень, сэр.

– Но вы на этом не остановились?

– Нет, сэр.

– Так-так… А во второй раз?

За очками Мича что-то мелькнуло. Он явно вспоминал давние, счастливые дни.

– Пошли мы в кино…

– При чем тут кино?

– Фильмы, сэр, очень чувствительные. Рональд Колмен [10]10
  Рональд Колмен (1891–1958) – англо-американский актер, исполнял роли романтических героев-любовников, чаще всего аристократического происхождения. Обладатель «Оскара» (1947). Как раз в то время, когда Вудхаус писал «На вашем месте», был (как и сам Вудхаус) вице-президентом Голливудского крикетного клуба.


[Закрыть], сэр, это вам не фунт изюма. После сеанса я просто обнял ее и поцеловал.

– Она обрадовалась?

– По всей вероятности, сэр.

Тони посмотрел на Мича с восхищением.

– Чего же вы восемь лет тянете? Поразительно!

– Она не жалуется, сэр. А вы не собирались жениться?

Этот бесхитростный вопрос подействовал на Тони так, словно ему ударили шлангом по переносице.

– Черт! – воскликнул он.

За две волшебные недели Тони и не вспомнил о Вайолет, разве что мельком, мимоходом. Ему казалось, что она давно в прошлом. Но кто сказал, что помолвка расторгнута? Он так считает – а она? Очень может быть, обходит магазины, покупает приданое…

Сейчас, здесь, он не мог понять, почему оказался таким кретином среди этих роз. Ну, хорошо, он там был, и она была, но что из этого следует? При чем тут поцелуи? И вдруг…

Его передернуло. Он вспомнил все до мелочей. Да, после таких сцен не отступишь. Если она собирается выйти за него замуж, он связан, выхода нет.

– Черт! – воскликнул он. – Да. Собирался.

– Вот как, сэр? – удивился Мич. – А как вы к ней подступились?

– Мич, – сказал Тони, – я не подступался, она на меня набросилась.

Помощник снова удивился и хотел продолжить расспросы, но дверь женского зала открылась, и вошла Полли, сменяя духом весны дух бриллиантина и лорда Бриднорта. При ее появлении весь мрак исчез, как исчезали волосы под рукой Джорджа Кристофера Мича. «Бог с ним, с будущим, – подумал Тони. – Настоящее, вот что важно!» А оно включало свидание с Полли.

Легко сказать, свидание. А вдруг Мич не уйдет?

– О, вот и вы! – возликовал Тони. – Я жду-жду…

– Только пять минут, сэр, – уточнил аккуратный Мич.

Тони не согласился:

– А мне показалось, часы. Идите, вешайте «Закрыто»!

– Вы закрываете салон? – вскричала Полли. – В субботу?

– Вот и я говорил, мисс, – удовлетворенно сказал помощник.

Тони взмахнул бутылкой.

– Хватит-хватит! Не спорьте. – Тут он заметил, что делает, и посмотрел на бутылку с сомнением. – Не надо бы ее трясти. Или надо? – Он присмотрелся к этикетке. – Никогда такого не пробовал. Интересно, хлопнет оно? Вот что, Мич, смотрите на меня, и, когда надо, чмокните. Создаст, как говорится, атмосферу. Ах, забыл, вы же уходите! Идите, идите.

– Если вы решили закрыть, сэр… в такое время… в субботу…

– Да, да, да.

– Тогда мне здесь нечего делать. Разве что…

Тони посмотрел на Мича, как друид на свою жертву.

– Может, вас побрить? – ласково спросил он.

– Нет, сэр, – твердо ответил Мич. – Нет, сэр, спасибо.

– А то, знаете, побрил бы. Что-то давно не работал.

– Вы собирались закусить, сэр.

– Вам не нравится, когда едят в салоне?

– Не мне судить, сэр, – достойно ответил Мич. – У Труффитов так не делали.

Дверь за ним закрылась, и Тони повернулся к Полли, которая раскладывала сандвичи.

13

– Хороший человек, – сказал Тони, – но есть в нем и снобизм. Никогда не забудет напомнить, с каких высот он спустился.

Полли жевала сандвич со здоровым аппетитом девушки, работавшей все утро.

– Зачем же он ушел от Труффитов?

– В парикмахерских кругах ходят темные слухи, но никто ничего не знает.

– Может, он бывший граф?

Тони подумал.

– Возможно, – признал он, – но не думаю. В нас, бывших графах, есть что-то такое, а в нем этого нет. Скорее всего, он – жертва рыцарства. Взял на себя вину, защищая честь дамы.

– Какой?

Тони задумчиво доел сандвич.

– По-видимому, – сказал он, – голубоглазой маникюрши, хрупкой, но прекрасной. На свое скудное жалованье она содержала больного отца. Каждую субботу она приносила домой тощий конверт, затем расходовала деньги на жилье, на бакалею и на унцию табака для престарелого родителя. Но вот однажды ее настигла беда.

– Отец умер?

– Нет, он облысел. Представьте, что это значило. У нее не было денег на восстановитель. Всю субботу, до самой ночи Мэйбл (так ее звали) мучительно думала. Утром, над копченой рыбой, она нашла выход. Она вспомнила, что мистер Труффит держит на полке восстановитель в той самой зале, где работают они с Мичем.

– Неужели она украла бутылку?

– Как не украсть! Только Мич вышел, она… А через несколько дней Труффит его вызвал.

Тони взял еще один сандвич и съел в молчании.

– Что же случилось? А вот что: Труффит спросил Мича, взял ли он бутылку. Мич мог доказать свое алиби, но отвечал: «Да, мистер Труффит» спокойным, тихим голосом. Тот очень огорчился. «Подумайте как следует, Джордж, – сказал он, бесконечно страдая. – Неужели это вы?» «Да, сэр», – не сдался Мич. Они долго молчали. Мистер Труффит вздохнул. «Что ж, – сказал он, – если вы настаиваете, остается одно». В тот же день все парикмахеры построились в каре, и мистер Труффит отобрал ножницы у Мича, стоящего посередине.

– Какой человек! – восхитилась Полли.

– Мистер Труффит или Мич?

– Мич.

– Молчаливый герой. – Тони взял бутылку. – Готовы к напитку «Лукреция Борджа»?

– Спасибо, да.

– Кстати, утром Фредди заходил.

– Вы его видели?

– Нет. Он, кажется, вернется.

– Как у них там дела?

– Да, хорошо бы узнать. Знаете, эту жидкость лучше испытать на мышах.

– Я никогда не пробовала шампанского.

– И сейчас не попробуете, – заверил Тони, открывая бутылку. – Ну, хоть хлопнула.

Он наполнил бокалы и пододвинул к Полли бумажную тарелочку.

– Возьмите корнишон, вкус отобьет.

Полли отпила вина.

– Оно хорошее.

Отпил и Тони.

– Могло быть хуже. Напоминает бальзам Прайса.

Полли поставила бокал.

– По-моему, вы молодец!

– Кто, я? – удивился, хотя и обрадовался Тони. – Почему?

– Мало кто веселился бы на вашем месте.

– То есть закусывая с вами?

– Ах, сами знаете! Очень трудно такое пережить.

– Ну что вы! Эти две недели я ужасно счастлив.

– Счастливы?

– Я в своей стихии. Мои предки – парикмахеры, и в атмосфере лосьонов я просто обретаю мир. Голос крови, ничего не попишешь…

Полли пила вино мелкими, птичьими глотками. Лицо ее было задумчиво.

– Неужели вы во все это верите? – наконец спросила она.

– Конечно. А вы?

– Нет. Она просто напилась.

– Как интересно! Возьмите сандвич.

– Мало того, она сама признается, не выдержит.

– Да?

– Да.

– Почему вы так думаете? Она вам что-то говорила?

– Еще бы! Ее мучает совесть.

– Бедняга, – сказал Тони. – Глупое положение. Как будто уронил спичку в пороховой погреб.

Полли посмотрела на него через столик. Больше всего она любила тех, кто легко проигрывает.

– Да и всем нелегко, – сказала она. – Сэру Герберту, леди Лидии.

– Или Фредди. Бедный старый Фредди! Вот уж кому несладко.

– А Слингсби? Называть своего племянника «ваша милость»!

– Ничего не скажешь, беда. Даже думать о ней не хочется. Давайте лучше подумаем, куда нам сегодня пойти.

– А мы куда-нибудь пойдем?

– Естественно. В такой хороший день вы должны развлечься. Я человек деловой. Если работник развлекся, он будет лучше работать.

– Не надо меня портить, – сказала Полли. – Мне придется зарабатывать и потом, когда вы опять будете графом.

– Дался вам этот граф! Нет, я им не буду. Через сорок лет вы увидите меня здесь в халате и шапочке, с седыми усами. Так и слышу, как все говорят: «Смотрите-ка, настоящий добрый старый цирюльник! Не будем его обижать, сядем к нему».

– Через сорок лет вы будете графом с подагрой, который ворчит, что страна дошла до ручки.

– Вы думаете?

– Я знаю.

Тони покивал.

– Что ж! Если, как сказал мистер Труффит, вы настаиваете, дело ваше. А я вот не думаю. Однако мы отклонились от темы. Куда мы сегодня идем? Точнее, куда мы сегодня едем? У нас ведь машина. На реку? В солнечный Сассекс? Только скажите.

Полли странно посмотрела в сторону.

– Не стоит мне никуда ездить, – тихо сказала она.

– Почему?

– Не знаю…

– Нет, Полли, почему?

Она взглянула ему в глаза, но губы ее дрожали.

– Что ж, слушайте. Когда я была маленькой, меня посылали летом на две недели к бабушке, в Коннектикут. Там был истинный рай. Но однажды я отказалась ехать. Понимаете, мне это слишком нравилось. Я знала, как будет плохо, когда все кончится.

Она снова отвела взгляд. Тони охнул и взял ее за руку.

– Полли, – сказал он. – Вы что, правда? О, господи!

Он выпустил ее руку. Скрипнула дверь, и воздух Мотт-стрит коснулся его затылка, предупреждая о том, что они уже не одни. Тони сердито обернулся. Сперва он подумал, что это Д. К. Мич, но оказалось, что это Слингсби.

Дворецкий был исключительно хорош в сюртуке и котелке, в которых посещал столицу. Он негромко пыхтел, поскольку прекрасная погода соблазнила его пройтись пешком от Арлингтон-стрит.

– Привет! – сказал Тони.

– Добрый день, милорд, – сказал Слингсби, глядя на него с той почтительной нежностью, с какой пастух глядит на потерянную овцу, которую особенно любил. Решение сэра Герберта пожить немного в Лондоне он искренне одобрил. После отъезда Тони ему пришлось много вынести, и он хотел излить душу своему сюзерену.

Увидев, что люди едят, он автоматически вошел в привычную роль – подошел к столу, молча взял бутылку и разлил вино, а потом встал у Тони за стулом.

– Ну-ну, дядя Тед! – сказал Тони. – Уж нам-то служить не надо.

– Я бы предпочел служить, милорд.

– Я не лорд. Я ваш племянник.

– Я бы предпочел рассматривать вас как лорда.

Полли разрешила проблему с женским тактом.

– Мы уже поели, – сказала она, – во всяком случае, я. А вы?

– Я тоже, – сказал Тони.

Полли встала и начала убирать со стола, причем очень умело – собрала сразу весь мусор, от помощи Тони отказалась, быстро уставила поднос.

– Вы это все не унесете.

– Унесу. Спасибо.

– Очень тяжело.

– Я сильнее, чем вы думаете.

Она ушла в женский зал. Тони встал и закурил сигарету.

– Рад, что зашли, – сказал он. – Я слышал, все сейчас в Лондоне. Как там дома?

Дворецкий мрачно нахмурился.

– Одно скажу, милорд, – отвечал он. – Упадок и крах.

– Упадок?

– И крах, милорд.

– То есть все плохо?

– Да, милорд.

– Что ж, ничего не поделаешь. – Тони снова сел к столу. – Понимаете, дядюшка…

Слингсби заморгал.

– Понимаете, дядюшка, надо смотреть правде в глаза. Мы оба знаем, что я – не лорд Дройтвич.

Слингсби никогда не прерывал хозяев, но тут не удержался.

– Я этого не знаю, милорд. Я смотрю на Сида и вижу, что он, извините, из простых. Настоящий аристократ, быть может, станет есть рыбной вилкой закуску, но вымазывать хлебом соус!..

– Да он научится, дайте срок.

– С удовольствием, милорд. Десять лет без обжалования.

Он продолжал бы, но дверь снова открылась, и вошла особа, при которой он этого делать не мог.

– Хо! – заметил он. – Явилась, а? Тебя-то мне и надо.

Мамаша Прайс молча крякнула. Она очень изменилась с тех пор, как бродила в слезах по замку. Слезы были и теперь, но не пьяные, а, скажем так, духовные. Лучше всего определят ее слова «черный шелк и сокрушение».

Полли, встретившая ее, увидела, что корпулентный Слингсби уподобился туче.

– Не сердитесь на нее, пожалуйста! – попросила она. – Ей плохо.

Мамаша Прайс издала звук, соответствующий «Слушайте, слушайте!» Слова Тони о спичке и погребе были провидческими. Можно сказать и по-другому: ей казалось, что она проткнула пальцем плотину.

Дворецкий тем временем не сдался.

– А почему ей должно быть хорошо? – безжалостно спросил он.

Мамаша Прайс горестно всхлипнула.

– Я ничего такого не хотела!

– Конечно-конечно, – сказал Тони, подошел к ней и положил руку на пышное плечо.

– Вам виднее, милорд, – сказал суровый Слингсби. – Хотела или не хотела, но что она наделала? Я не привык, – горько прибавил он, – служить человеку, который предлагает за столом обследовать голову гостя и выяснить, почему тот лысеет.

Полли ахнула.

– Он так сделал?

– Да, мисс. И сказал сэру Грегори Пизмарчу, что скоро придется носить меховой парик.

– Меховой?

– Как говорится, тупэ, милорд, – пояснил дворецкий. Тони это понравилось.

– Надо записать. Хорошее слово. Скажу какому-нибудь клиенту.

Мамаша Прайс наконец дала волю слезам.

– Не огорчайтесь так, миссис Прайс! – взмолилась Полли.

– Что я наде-е-лала! – пропела несчастная.

– Сейчас скажу, – отвечал непреклонный Слингсби. – Ты выгнала его милость из родного замка и подкинула туда чудовище, которое сравнило с луковицей лорда Певенси.

– Старого Певенси? – обрадовался Тони.

– Да, милорд. В лицо. Его светлость, как обычно, был несколько властен, и Сид посоветовал ему вспомнить, что он – не единственная луковица в супе.

– Сколько лет я хотел ему это сказать!

Слингсби посмотрел на Тони с упреком.

– Вы вправе, милорд, подходить к делу с некоторым юмором, но зрелище было не из легких. Я боялся, что его светлость хватит удар.

– Божемой-божемой-божемой-божемой! – заголосила мамаша Прайс, поглядывая с упреком на Полли, которая оставила бутылку на столе, а теперь уносила. – Не пей, дочка! Берегись! Сколько от него горя!

Без Полли дворецкий почувствовал себя свободней.

– Эй! – сказал он. – Давай, говори! Что думаешь делать?

– Божемой-божемой-божемой!

– Хватит! Разоралась!

Тони вмешался в беседу:

– Не надо, Слингсби. Сдержите себя.

– Милорд! – укоризненно вымолвил дворецкий. – Ну как, сестрица? Что будем делать?

– Голова кругом идет! Сама не знаю.

– Не знаешь? Что ж, я скажу. Признайся, что наврала.

– Может быть, может быть. Схожу-ка я в церковь, помолюсь. Дочка, – обратилась она к снова вошедшей Полли. – Я пойду помолюсь. Проводи-ка меня до угла.

– Хорошо, миссис Прайс.

Мамаша Прайс вытерла глаза.

– Надо мне было знать. Я тогда зеркало разбила.

– А нечего было смотреться, – заметил Слингсби.

– Суровый вы человек, – сказал Тони, когда дверь закрылась. – Мастер диалога, но – суровый.

Дворецкий попыхтел.

– Мне тяжело, милорд. Только подумаю, волосы шевелятся.

– Волосы? Может, постричь?

– Нет, спасибо, милорд.

Тони вздохнул.

– Работать хочется. Какой я парикмахер, пока не пролил крови?

Дворецкий почтительно, но строго нахмурился.

– Мне не нравится, милорд, когда вы так шутите.

– Виноват. Знаете, мы, мастера…

Остановил его громкий и неожиданный звук. Кроме того, Слингсби побагровел. Обернувшись, Тони понял, в чем дело. Вошел человек в костюме для верховой езды, но без соответствующей беспечности.

– Чтобы мне лопнуть! – воскликнул Тони. – Пятый граф собственной персоной! Заходите, милости просим.

Сид мрачно смотрел на дворецкого. Трудно было сказать, кто из них мрачнее.

– О! – сказал он. – И ты здесь.

– Да. Здесь. А тебе что?

– Ну, змий!

– Мерза…

– Для тебя – милорд.

– Друзья мои, – вмешался Тони, – прошу вас! Садитесь, – прибавил он, обращаясь к гостю.

– Лучше постою.

– Почему же?

– Катался.

Тони его понял и пожалел.

– Да, сперва нелегко. Зато скоро будете скакать.

– Скорей подохну. Одни синяки, одни…

Он замолчал, не зная, как реагировать на неприятный смех дворецкого. Потом решил его презреть.

– Говорят, – сказал он Тони, – два моих предка свалились с лошади.

Тони кивнул.

– Да. На охоте. Дед и дядя. Получается два.

– Скоро будет три.

– Что поделаешь, noblesse oblige!

– Чего-чего?

– Да так, неважно.

Дворецкий счел нужным вмешаться.

– Так тебе и надо.

– Лезут тут всякие слуги!

– Друзья мои, друзья мои!

Сид нахмурился.

– Все она, мамаша. Сказала бы мне пораньше, я бы привык.

– Горбатого… – вставил Слингсби.

– Опять лезет!

– Горбатого могила исправит, – твердо продолжал дворецкий. – Как был, так и будешь обезьяной, разве что дрессированной. Научишься тому-сему, а что толку? Вот женщины делают подтяжку, а потом улыбнуться не смеют.

– Что ж, по-твоему, отказаться от своих прав?

Ну, дурак!

– Не смей меня так называть!

– Кто-то ж должен!

– Друзья мои, друзья мои!

Слингсби не впервые решил, что словами Сида не проймешь. Умней его не замечать; что он и сделал.

– Разрешите откланяться, милорд.

– Да, так будет лучше, а то подеретесь. Заходите, всегда рад.

– Благодарю вас, милорд.

И дворецкий окинул Сида презрительным взглядом.

– Значит, мучают вас? – спросил Тони.

– А то! – отвечал Сид, напоминая жертву инквизиции, которую между прочим спросили, как там в подземелье. – Вздохнуть не дают. Все борются против этих, как их, инстинтов. – Он тяжело вздохнул. – Я понимаю, они хотят как лучше…

– Какая у вас программа?

– Ну, вот сегодня… Братец повел к портному, а потом мы в полтретьего катаемся. В пять с леди Лиди концерт. После обеда лекция. Потом еще Слингсби, гад, учит, как есть-пить. Вилки там, ножики…

– Вы не опоздаете на встречу с Фредди?

– Еще как! – Сид горько хмыкнул. – Совсем не пойду. Ну его.

– Побудете на старом месте?

– А то! – Сид вдохнул воздух. – Как пахнет!

– Значит, скучаете?

Сид с подозрением взглянул на Тони.

– Да нет, – быстро сказал он. – Так зашел.

– Понятно.

– Мы, Дройтвичи, люди эмпульсивные. И взять кой-чего надо.

– Берите, берите. Все на месте.

– Тут ночуете?

– Нет, в клубе.

– А мамаша… это, миссис Прайс, еще тут?

– Да. Сейчас пошла в церковь.

– Хотел бы я ее повидать…

– Пойдите за ней. Кстати, потом вас не побрить?

– Эт вам? Нет уж, мерси. Я еще жить хочу.

– Ну-ну! Где дух крестоносных Дройтвичей?

– Не знаю. Я человек осторожный. А вам брить не советую. Хотите – стригите, хоть живы останутся. Только не подпаливайте! Тут нужна твердая рука. Огонь, как-никак.

И с этой максимой он вышел.

– Огонь… Твердая рука… – пробормотал Тони. – Каждый день чему-нибудь учишься.

Он еще обдумывал эту истину, когда явился новый гость.