Текст книги "Летняя гроза"

4

Когда встречаешься с любимой девушкой в шесть, приходишь в пять двадцать пять; и Хьюго Кармоди к шести часам казалось, что он сидит среди роз с начала летней поры.

Если бы полгода назад ему сказали, что он будет вот так ждать и терзаться, он бы легко рассмеялся. Полгода назад он был суровым деловым человеком и в девушках видел лишь развлечение, силы же отдавал кабачку. То ли дело теперь!

Ожидание скрасила оса, укусившая его в тыльную сторону ладони. Он прыгал, зализывая рану, когда на тропинке появилась девушка его мечты.

– А! – закричал он и кинулся вперед, чтобы ее обнять. К его удивлению, она отшатнулась, чего прежде не бывало. – Что с тобой? – удивленно спросил он.

– Ничего.

Хьюго растерялся. Ему не понравилось, как она смотрит. Голубые глаза стали похожи на камешки.

– А меня оса укусила, – сказал он.

– Это хорошо! – откликнулась Миллисент.

Как она говорит, не понравилось ему еще больше.

– Да что это с тобой?

– Ты хочешь знать?

– Конечно!

– Хорошо, я скажу.

Она помолчала.

– Ну, хватит! – сказал Хьюго. – Что еще за тайны? Видимся пять минут в день, где-то в кустах. Эта твоя тетушка смотрит на меня как на прокаженного. Зато со стариком все в порядке. Ест из рук. Беседуем о свиньях. Почему бы ему не открыться?

Мрамор ее лица прорезала трещина горькой улыбки.

– Зачем обманывать дядю Кларенса?

– Что?

– Зачем говорить ему неправду?

– Не понимаю.

– Вероятно, – сказала Миллисент, – мы больше не будем беседовать в этом мире, да и в том. Мне известно, что ты связан с певичкой.

Хьюго покачнулся; тут покачнулся бы и святой Антоний. Но одно мгновение – и он пришел в себя.

– Это ложь!

– Некая Сью Браун.

– Какая чушь! Я ее не видел с тех пор, как мы знакомы.

– Естественно. Ты был здесь.

– Да и вообще, мы – просто друзья. Брат с сестрой. Я люблю с ней танцевать. Вот и все. Именно брат.

– Да?..

– Самый настоящий. Ты не думай, она не вамп какая-нибудь! Очень милая девушка.

– Милая, вот как!

– Симпатичная, честная, хорошая.

– И хорошенькая?

– Нет, – решительно ответил Хьюго. – Нет и нет. Непривлекательная. Но хорошая! Честная такая.

Миллисент задумалась. Задумалась и природа. Птицы перестали петь, насекомые – жужжать, ожидая ее решения.

– Что ж, – сказала она наконец, – я тебе верю.

– Вот это разговор!

– Но ты помни, если что…

– Да я!..

– …если что…

– Да я же!

– Ну хорошо.

– Банзай! – закричал Хьюго, словно укротил раненую тигрицу.

5

Бландингский замок дремал в сумерках. Обитатели его занимались кто чем. Кларенс, девятый граф Эмсворт, поминутно оглядываясь, ушел от Императрицы и принялся за «Свиней Британии». Галахад, записав эпизод с фальшивой челюстью, перечитывал сегодняшнюю порцию, и она ему нравилась. Бидж вклеивал в альбом его фотографию. Миллисент глядела в зеркало, о чем-то думая. Хьюго лениво отрабатывал бильярдные удары, размышляя о своей даме, а отчасти – и о том, что хорошо бы съездить в Лондон.

А на втором этаже, в своем будуаре, леди Констанс писала на листке бумаги:

«Дорогой мистер Бакстер!..»

Глава II
Путь истинной любви

1

Сияющий закат, умноживший красоты Бландинга, принес меньше радости тем, кого долг и дела держали в Лондоне. Мортимер Мейсон, старший партнер фирмы «Мейсон и Сэксби, театральная антреприза», полагал, что не помешал бы резкий исландский холод. Мало того что он задыхался, как рыба на суше, – июльская жара губила самый театр. Только вчера, чтобы сократить расходы, он уволил часть хора и очень жалел хористок. Он был добр, когда-то участвовал в шоу и знал, что такое – остаться без работы в середине летнего сезона.

Кто-то постучался в дверь, и вошел свирепый сторож, охранявший контору.

– Ну, что там? – устало откликнулся Мортимер Мейсон.

– Вы примете мисс Браун, сэр?

– Какую мисс Браун? Сью?

– Да, сэр.

– Конечно. – Несмотря на жару, он просиял. – Она здесь?

– Да, сэр.

– Пускай войдет.

Мортимер Мейсон всегда любил эту Сью отеческой любовью – и просто так, и за приветливость, и за прилежание, но больше всего за то, что она была дочерью Долли Хендерсон. Не он один из старых лондонцев умилялся, вспоминая о Долли и добрых старых днях, когда у них еще была талия. Он вылез из кресла, но тут же шмякнулся в него, обиженно восклицая:

– Нельзя же быть такой свежей!

Упрек был заслужен. Когда плавится асфальт и тают антрепренеры, неловко походить на розу, окропленную росой. Сама по себе Сьюзен состояла из глаз и улыбки.

– Простите, папочка! – рассмеялась она, и он слабо застонал, ибо смех ее напомнил ему позвякивание льдинок в кружке пива. – А вы на меня не смотрите.

– Ладно, говори, зачем пришла. Замуж выходишь?

– Не сейчас, к сожалению.

– Разве твой типус не вернулся?

– Вернулся, как раз сегодня. Он ждет внизу. Хотите взглянуть?

– Надо спускаться вниз? – осторожно спросил Мейсон.

– Нет, можно из окна.

Мортимер Мейсон подошел к окну и увидел спортивную машину, а в ней – молодого человека, который, откинувшись на спинку, курил сигарету в длинном мундштуке и сурово поглядывал на местных мальчишек, как бы не поцарапали кузов.

– Ты его любишь? – спросил Мейсон.

– Ужасно.

– А кто он такой? Да, знаю, Фиш, но не в том дело. Деньги у него есть?

– Есть, только дядя не дает, лорд Эмсворт. Он опекун или что-то такое.

– Эмсворт? Знал, знал его брата. Давно это было. – Он крякнул. – Галли! Какой человек! Надо бы его найти, предложить одну штуку. Где он?

– Газеты пишут – там, в замке. Ронни едет туда сегодня вечером.

– Так скоро? Ай-яй-яй! – Он покачал головой. – Нехорошо.

Сью опять рассмеялась.

– Ты смотри! – продолжал он. – За ними глаз да глаз.

– Не беспокойтесь, папочка.

– Что ж, я тебя предупредил. Значит, Галли в Бландинге? Запомню. Да, а зачем я тебе понадобился?

Сью стала серьезной.

– Я хотела попросить об одной услуге.

– Давай, давай.

– Насчет этих девочек…

– Ну, что такое?

– Вы уволили Салли Филд.

– Да, и что?

– Ей очень трудно живется. Вы не могли бы уволить лучше меня?

Мортимер Мейсон забыл о жаре, хотя и хватал ртом воздух.

– Что?

– Уволить меня.

– Тебя?

– Да.

– Ты рехнулась!

– Нет, папочка, пожалуйста!

– Ты ее любишь?

– Не особенно. Я ее жалею.

– Ну и ладно.

– Папочка, у нее совсем нет денег!

– Ты мне нужна в этом шоу.

– Ах, Господи, какая разница!

– Такая. В тебе есть… – он пошевелил пальцами, – что-то эдакое. Как в матери. Ты знаешь, я был вторым jeun premier[6]6
  Герой-любовник (фр.).


[Закрыть], когда она только начинала…

– Да, вы говорили. Теперь из вас вышли бы сразу два. Ну как, уволите?

Мортимер Мейсон подумал.

– Что с тобой поделаешь! – сказал он в конце концов. – Не уволю, уйдешь сама. Я тебя знаю. Ты удалая девица, Сью. И мать была такой. А как ты будешь жить? Помочь тебе? Я бы побегал, поспрашивал.

– Куда вам, папочка! Вот если бы вы вставали в шесть часов и делали гимнастику…

– Молчи, а то прибью!

– Ну хорошо. Спасибо вам, не надо. У вас хватает забот. Я справлюсь. Главное – Салли, вы ее спасли.

– Зачем ее спасать, она с ритма сбивается!

– Все равно, дело сделано. Пока.

– Не убегай, а?

– Надо. Ронни ждет. Поедем куда-то пить чай. Кажется, на реку. Только подумайте – деревья, вода…

– Дал бы тебе линейкой, – сказал Мейсон. – Но я ведь и сам вылезу из этой турецкой бани. Еду в Блэкпул. Вода, песок…

– …и вы с совочком. Пришлите мне фотографию! Ну, бегу, Ронни там запечется.

2

Запекаться, да еще ждать девушку, которую ты не видел полтора месяца, не так уж приятно, и молодой человек ярко-розового цвета вышел из машины, чтобы постоять хотя бы в относительной тени. Стоял он у входа, под козырьком, читал афиши, печально думая о том, что сегодня едет в Бландинг.

Привратник Мак вылез из своего логова, дыша тем предчувствием радости, которое испытывают верблюды, завидевшие оазис, и театральные швейцары, которые скоро смогут заглянуть за угол, в пивную. Чувством своим он поделился с Ронни.

– Уже скоро, мистер Фиш.

– Э?

– Скоро, говорю.

– А!..

Заметив мрачность собеседника, добрый Мак угадал причину.

– Жарко-то как, мистер Фиш!

– Э?

– Как услышал, так и сказал: «Ну, жуть!»

– О чем?

– Да о вашем кабачке. Это же надо! Прогорели.

– А… – коротко откликнулся Ронни.

У Мака было много хороших свойств, но не деликатность. Он подбадривал бы Наполеона беседой о зимнем спорте в Москве.

– Как вы это затеяли, я и сказал: «Два месяца, не меньше». А тут – полтора!..

– Семь недель.

– Ну, семь. Я пожарному сказал: «Это тебе не кот начхал, тут мозги нужны». А уж у вас с мистером Кармоди… Вы его не видели?

– Нет. Я был в Биаррице, он – в Шропшире. У моего дяди секретарем.

– А я вот его видал, – сообщил Мак.

Авангард труппы вышел из дверей – жаждущие флейты, две-три скрипки и сердитый гобой. Гобои в неволе дичают.

– Да уж, я его навидался. Все к нам ходил, к мисс Браун. Большие друзья.

– О! – сказал Ронни.

– Как их увижу, так и смеюсь.

– Почему?

– Он-то во-о-он какой, а она – одно слово, фитюлька. Оно всегда так. Вот я – шесть футов, а супруга – чистый кролик. Живем хорошо.

– А! – снова сказал Ронни.

– Цветы-то ваши пришли.

– Э?

– Ну, цветы для мисс Браун. – Мак ткнул пальцем в сторону полки, где стоял большой букет. – Я еще не передал.

Букет был красивый, но Ронни он не понравился. Щеки его стали еще розовей, глаза – остекленели.

– Дайте-ка их мне, Мак, – выговорил он.

– Нате, сэр. Прямо жених! Нет, прямо…

Мысль эта посетила и Ронни. Мимо прошли две девушки, они хихикнули.

– Когда мисс Браун выйдет, скажите, что я – в машине.

– Хорошо, сэр. Скоро нас навестите?

– Вряд ли. Еду в Шропшир.

– Надолго?

– Да.

– Жалко, сэр. Ну, доброго вам пути. Спасибо.

Вцепившись в букет, Ронни подошел к машине. К цветам была привязана карточка. Он прочитал и швырнул цветы на сиденье.

Девушки шли теперь стайками, и Ронни понять не мог, почему в газетах пишут о «красотках из шоу». Наконец появилась та, из-за которой сердце его запрыгало; когда же она побежала к нему – чуть не выскочило изо рта.

– Ронни, миленький!

– Сью!

– Прости, что задержала!

Ронни забыл все, даже то, что ей шлет букеты какой-то мерзавец по имени П. Фробишер Пилбем.

– Понимаешь, заходила к мистеру Мейсону.

– Зачем?

Ронни видел много фильмов и знал, каковы антрепренеры.

– Так, по делу.

– Он тебя звал в ресторан?

– Нет. Он меня уволил.

– Тебя?

– Да, я безработная, – весело сказала Сью.

– Я ему сверну шею!

– Не надо, он не виноват. – Она увидела цветы и радостно взвизгнула: – Это мне?

– Вероятно.

– То есть как?

– Да, тебе.

– Спасибо!

– Ну, садись.

Когда пробка задержала машину, он приступил к делу.

– Да, насчет цветов.

– Прелесть какая!

– Возможно. Я их не посылал.

– Ты их принес, это еще лучше.

– Они вообще не от меня. Какой-то гад, П. Фробишер Пилбем.

Улыбка померкла. Сью знала, как ревнив ее Ронни.

– Да? – растерянно сказала она.

Кожура прохладной сдержанности, годами слагавшаяся в Итоне и Кембридже, с треском лопнула, и миру явился истинный Роналд Овербери Фиш.

– Это еще кто такой? – взревел он.

– Не знаю!

– А чего же он шлет цветы?

– Да, все время шлет и пишет…

Ронни заскрежетал зубами.

– И ты его не знаешь?

– Одна наша девочка сказала, он издавал газету «Светские сплетни». Раньше, не сейчас.

– Сейчас он посылает цветы!

– Что я могу поделать?

– Да ты и не хочешь.

Глаза у нее сверкнули. Но, сообразив, что ее Ронни снова уподобился шестилетнему ребенку, она попыталась его отвлечь.

– Ну я же актриса! – сказала она. – Ты же не обвиняешь Лилиан Гиш[7]7
  Лилиан Гиш (1896–1992) – знаменитая американская актриса немого кино.


[Закрыть], что ей поклоняются.

Ронни не сдался.

– Иногда я думаю, – сказал он, – любишь ли ты меня.

– О, Ронни!

– Думаю. Кто я такой? Вот, прогорел. Мозгов нет.

– Ты такой красивый!

– Слишком розовый. Почему я не похож на… А, да! Мак говорит, вы с Хьюго не расставались.

Сью вздохнула.

– Да это раньше было, – терпеливо объяснила она. – Я люблю с ним танцевать. Неужели ты думаешь, что я могу в него влюбиться!

– А что такого?

– В Хьюго? – Она рассмеялась, как смеялась всегда, думая о мистере Кармоди.

– Он лучше меня. Не такой румяный. Играет на саксофоне.

– Господи, перестань! Я люблю тебя.

– А не Хьюго?

– Нет.

– И не Пилбема?

– Конечно, нет. Тебя.

– А! – сказал Ронни.

Человек пылкий, он мгновенно взмыл из бездны к вершинам. Туча ушла, байроническая скорбь исчезла, он улыбался.

– Знаешь, почему я спешу в Бландинг? – спросил он.

– Нет.

– Хочу дядю обработать.

– Что?

– Обработать дядю Кларенса. Как я женюсь без денег?

– Да, я понимаю… Расскажи мне про Бландинг, Ронни.

– Как это?

– Я хочу все себе представлять, когда ты там.

Ронни задумался. Он не был художником слова.

– Ну, такой замок. Парки всякие, сады. Деревья. Террасы.

– А девушки?

– Моя кузина Миллисент. Дочка дяди Ланселота, он уже умер. Наши хотят, чтобы мы с ней поженились.

– Какой ужас!

– Нет, ничего. Мы оба против.

– Ну, это еще туда-сюда. А другие девушки есть?

– Больше нету. Мать познакомилась в Биаррице с одной американкой. Очень богатая, Майра Скунмейкер. Ну, мать пристала: «Ронни, почему ты не звонишь Майре? Своди ее в казино. Потанцуете». Ужас какой-то. Теперь ее ждут в замке.

– Ой!

– При чем тут «ой»?

– Нет, все-таки… Вообще-то они правы. Тебе надо жениться на девушке твоего круга.

Ронни едва не наскочил на другую машину.

– Осторожней! – вскрикнула Сью.

– А ты не говори черт знает что! Мало мне наших…

– Бедненький! Ну, прости. Но ты пойми их, кто я такая? Дочь певички из мюзик-холла. Знаешь, в розовом трико…

Ронни растерялся. Он никогда не думал о семье мисс Браун, и розовое трико его немного испугало. Он представил себе крашенную перекисью тещу, которая говорит девятому графу: «Солнышко».

– Ее звали Долли Хендерсон.

– Не слышал.

– Так это же было давно, двадцать лет назад.

– Я думал, ты из Америки.

– Папа меня увез, когда она умерла.

– А, она… э… ее нет в живых?

– Конечно.

– Какая жалость… – сказал Ронни, заметно приободрившись.

– А папа был в ирландской гвардии. Капитан какой-то.

– Красота! – закричал Ронни. – Мне-то что, хоть бы он студнем торговал, но наши…

– Ну, вряд ли.

– Нет, не говори! Он в Лондоне?

– Он умер.

– Э? О! Да… – проговорил Ронни. – Все равно им скажем.

– Если хочешь. Но я же сама певичка.

Ронни представил себе мать, тетю Констанс – и разум подсказал ему, что она права.

– А ну их всех! – решил он. – Они думают, если человек служит в шоу, он должен плясать на столе перед пьяными маклерами.

– Как интересно! – вставила Сью. – Попробовать, что ли?

– Возьмем дядю Галли. Он полюбил одну актрису еще в Средние века. И что? Отослали багажом в Южную Африку. Чушь какая-то! Надоели! Нет, пойду к дяде Кларенсу и все скажу.

– Я бы не говорила.

– Да?

– Да. Если он про меня услышит, он денег не даст. А так – все может быть… Какой он?

– Дядя Кларенс? Он хороший, сонный такой. Помешан на цветах. Нет, сейчас у него свинья.

– Какая прелесть!

– Был бы я свиньей, он бы меня озолотил.

– Ты и так свинья.

Ронни вздрогнул. Совесть грызла его под идеально сшитой жилеткой.

– Ну, прости! Я тебя люблю, вот и ревную. Если ты мне изменишь, я… прямо не знаю, что я сделаю. Ты… это…

– Что?

– Поклянись.

– Как?

– Пока я в замке, ты ни с кем не будешь танцевать.

– Даже танцевать?

– Да.

– Хорошо.

– Особенно с Пилбемом.

– А я думала, ты скажешь: с Хьюго.

– Он в замке.

– В вашем замке?

– Да. Служит у дяди Кларенса.

– Значит, тебе будет не скучно. Хьюго, Майра, Миллисент…

– Оставь ты эту Миллисент! Если ты думаешь, что для меня существуют какие-то девушки…

Голос его стал напевным. Сью слушала и радовалась. В конце концов, день и вправду был прекрасен.

3

– Кстати, – сказал Ронни, – ты себе представляешь, куда мы едем?

– В рай.

– Нет, сейчас.

– Кажется, в кафе.

– В какое? Здесь их вроде нет. Понимаешь, то-се, и я очень далеко заехал. Надо вернуться, скажем – к «Карлтону». Как тебе?

– Можно и туда.

– Или в «Ритц»?

– Куда хочешь.

– А, черт!

– В чем дело?

– Сью! У меня мысль!

– Когда-то начинать надо.

– Поедем ко мне!

– К тебе?

– Да. Там никого нет. Наш дворецкий – хороший дядька. Даст нам чаю, ничего не скажет.

– Это хорошо.

– Так поедем?

– С удовольствием. Ты мне покажешь свои детские фотографии.

Ронни покачал головой. Любому риску есть пределы.

– Нет. Никакая любовь не выдержит моего вида в матроске. В последнем классе, с Хьюго – это можно. Перед матчем.

– Вы выиграли?

– Нет. В критический момент этот идиот промазал.

– Ужас! – сказала Сью. – Может, я бы и влюбилась в Хьюго, но теперь – конец! – Она огляделась. – Совсем не знаю этих кварталов. Такие аристократические… Далеко до Норфолк-стрит?

– Следующий квартал направо.

– Ты уверен, что никого нету?

– Ни единой души.

Он был прав. Леди Констанс, строго говоря, находилась на улице. Она только что вышла. Прождав племянника полчаса, она оставила ему записку и пошла в «Кларидж» выпить чаю.

– О Господи! – воскликнул Ронни, завидев ее. – Моя тетя!

Тетя оглядела машину холодным взором. Как она призналась Миллисент, она была старомодна и, видя своих племянников с прелестными девушками, подозревала худшее.

– Здравствуй, Роналд.

– А… э… привет, тетя Констанс.

– Ты нас не познакомишь?

Опасность обостряет разум. Достигнув цвета герани и поправив воротничок, Ронни Фиш произнес те единственные слова, которые могли предотвратить беду:

– Мисс Скунмейкер.

– Мисс Скунмейкер!

Сходство леди Констанс с драконом мгновенно исчезло. Мало того – она устыдилась, что подумала дурно о непорочном племяннике.

– Моя тетя, леди Констанс Кибл, – легко и просто сказал Ронни.

Сью была не из тех, кто бросает друга в беде. Она широко улыбнулась.

– Рада встретиться с вами, леди Констанс, – сказала она. – Леди Джулия столько про вас рассказывала.

– Значит, вы уже в Лондоне?

– Да.

– Не задержались в Париже?

– Нет.

– Когда же вы едете в Бландинг?

– О, скоро!

– Я еду сегодня. Ты отвезешь меня, Роналд?

Ронни кивнул. Теперь, когда опасность миновала, его охватила слабость.

– Приезжайте поскорее! Сады очаровательны. Мой брат так хочет вас видеть, а я собиралась выпить чаю. Не присоединитесь ко мне?

– Я бы рада, – сказала Сью, – но не могу, спешу. Мы ездили по магазинам.

– Я думала, вы все купили в Париже.

– Не совсем все.

– Ну, я вас жду в замке.

– Спасибо. Ронни, нам не пора?

– Пора, – буркнул Ронни. – Едем.

– Я так рада с вами познакомиться. Сестра столько о вас писала. Возвращайся, Роналд, отвезешь меня.

– Хорошо.

– До свидания!

– До свидания, леди Констанс!

Машина двинулась. Завернув за угол, Ронни вынул платок и отер лоб.

– Значит, это тетя Констанс, – сказала Сью. – Нет, ты гений! Как быстро сообразил! Почему ты никогда не говорил мне, что ты такой умный?

– Я не знал.

– Конечно, все немножко усложнилось.

– А? Что? Ты думаешь?

– Когда я была маленькой, я учила стихи…

– Не отвлекайся, старушка. Не до того.

– Я не отвлекаюсь. Значит, стихи. Сейчас я помню две строчки: «Мы попадем в густой туман, когда решимся на обман»[8]8
  Строки из поэмы «Мармион» Вальтера Скотта (1771–1832).


[Закрыть].

– Да что ты!

Она и не поморщилась.

– А когда приедет настоящая мисс Скунмейкер, с двадцатью четырьмя чемоданами?

– Черт! – сказал Ронни.

– Что ж, – продолжала Сью, – остается одно – идти дальше.

– Как?

– Послать ей телеграмму, что в Бландинге скарлатина. Подпись – «Леди Констанс». Вот почта. Иди посылай, пока силы есть.

И Ронни пошел на почту в глубоком раздумье.

Глава III
Сенсационное похищение

1

Поэт Калверли[9]9
  Чарлз Стюарт Калверли (1831–1884) – английский поэт, прозванный «королем пародистов».


[Закрыть] в своей бессмертной «Оде табаку» справедливо заметил, что нет такой душевной тяготы, которую не победил бы добрый табак. Ронни Фиш с ним бы не согласился. На третье утро своего пребывания в замке он гулял по садам и угодьям, прихватив теннисный мяч, способствующий размышлению, и курил; но дорогой турецкий табак ему не помог. Настоящее было черным, будущее – серым. Ронни подбрасывал мячик и терзался.

Конечно, Хьюго был в замке, не в Лондоне, так что не мог применить свои роковые чары. Но ведь в столице много народа, часть из которого знакома со Сью, часть – к этому стремится. Возьмем мерзавца Пилбема. Подумать страшно!

Но если ничего и нет, если Сью ни с кем не видится, что с того? Другими словами, где хоть проблеск надежды?

Ронни прекрасно знал, что, приехав в Бландинг, поставил на карту все. Здесь решится, чем будет его жизнь – розовым садом или бесплодной пустыней. Дядю он пока что не приручил. Когда они оказывались вместе, лорд Эмсворт смотрел на него растерянно, а то и раздраженно. Видимо, шансы его сильно понизились, после того как он прогорел.

Безуспешно пытаясь вызвать образ благосклонного дяди, который одной рукой тебя обнимает, другой – выписывает чеки, Ронни увидел большой крытый грузовик. Удивившись, он кинул в него мячик; в ответ дверца открылась, и на знак этот высунулась голова.

– Привет! – сказала она.

– Привет! – ответил Ронни.

– Привет, привет, – откликнулась голова.

Это перешло бы в дуэт, но тут из-за облака вылезло солнце, и Ронни понял, кому голова принадлежит, а потому воскликнул:

– Бакстер!

Кого-кого, но Бакстера он здесь не ждал. Он слышал, что было года два назад, и знал, что лорд Эмсворт относится к бывшему секретарю еще хуже, чем к племяннику. Но вот он высовывает голову как ни в чем не бывало и говорит:

– А, Фиш!

Руперт Бакстер спустился на землю. Самоуверенность его, даже наглость, всегда раздражала Ронни.

– Что вы здесь делаете?

– Проездом, путешествую. Оказался рядом, думаю – загляну-ка, вспомню старые дни.

– Ясно.

– Вы не скажете, где я могу найти леди Констанс?

– Давно не видел. Где-нибудь она есть.

– Пойду поспрашиваю. Если вы ее встретите, передайте, пожалуйста, что я приехал.

И Бакстер скрылся, а Ронни, погадав, как примет это дядя Кларенс, и понадеявшись оказаться поблизости с фотоаппаратом, сунул в мундштук еще одну сигарету и зашагал снова.