Текст книги "Пеле. Я изменил мир и футбол"

Эдсон Арантис ду Насименту Пеле
Я изменил мир и футбол

Посвящается доне Селесте с глубокой любовью

Pelé

Why Soccer Matters

Фотография на переплете: © Christian Petersen / Gettyimages.ru Во внутреннем оформлении использованы фотографии: Виталий Тимкив, Владимир Родионов / РИА Новости; Архив РИА Новости; Allan Tannenbaum / Gettyimages.ru; © AP, AP Photo, ASSOCIATED PRESS, Bikas Das, dpa, Georg Goebel, HARRY KOUNDAKJIAN, Harvey Georges, JIM BOURDIER, Ray Stubblebine, RED, Richard Drew, STR, SUZZANE VLAMIS, SVEN SIMON / picture-alliance / dpa / AP Images / EAST NEWS © FILE / ESTADAO CONTEUDO / DPA / AFP / EAST NEWS; © Globe Photos/ZUMAPRESS.com/ Legion-Media

© Царев В.М., перевод с английского, 2016 Фотография на обложке:

© Christian Petersen / Gettyimages.ru

© Sport Licensing International 2014 All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form. This edition published by arrangement with Celebra, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

Предисловие
Исповедь короля

Закрываю глаза и словно наяву вижу свой первый футбольный мяч.

Вообще-то это была просто куча носков, связанных между собой. Я с друзьями «одалживал» их с бельевых веревок соседей, и мы день за днем часами гоняли наш «мяч». Мы ватагой носились по улицам, крича и смеясь, бились друг с другом долгими часами до тех пор, пока солнце не закатывалось за горизонт. Понятное дело, некоторым жителям в округе наше увлечение не очень-то нравилось! Но мы с ума сходили по футболу и были слишком бедны, чтобы позволить себе какое-либо иное занятие. Во всяком случае, носки всегда возвращались к своему законному владельцу, возможно, в чуть более замызганном виде, чем тот, в котором они попали к нам. Несколько позже я практиковался в игре, используя вместо мяча грейпфрут или пару старых тряпок для мытья посуды, связанных в тугой комок, или даже ошметки какого-нибудь мусора. Играть в «настоящие» мячи мы стали лишь ближе к подростковому возрасту. В 1958 году, когда мне исполнилось семнадцать и я принял участие в своем первом чемпионате мира, мы играли простым кожаным мячом, прошитым стежками. Сегодня он кажется реликтовым инвентарем.

Спорт в общем-то сильно изменился. В 1958 году бразильцы были вынуждены ждать почти месяц, чтобы увидеть в кинотеатрах документальную запись финального матча между сборной Бразилии и хозяевами чемпионата – сборной Швеции. Для сравнения: во время последнего Чемпионата мира в Южной Африке в 2010 году за финальной игрой между Испанией и Нидерландами могли наблюдать в прямом эфире или по Интернету около 3,2 миллиарда болельщиков – почти половина населения земного шара.

Разумеется, не случайно мячи, которыми играют футболисты в наши дни, выглядят такими гладкими, разноцветными синтетическими сферами – их подвергали испытаниям в аэродинамических трубах, чтобы убедиться, что они будут правильно закручиваться. Мне они кажутся больше похожими на космические корабли пришельцев, чем на предмет, по которому вам надо бить ногой.

Думаю обо всех этих изменениях и говорю сам себе: «Приятель, ну и стар же ты!»

Я также удивляюсь тому, как менялся мир – в основном к лучшему – на протяжении последних семи десятилетий. Как смог бедный чернокожий мальчонка-бразилец из сельской местности, который рос, гоняя по пыльным улицам мяч, сделанный из носков и старого тряпья, оказаться в центре глобального события, за которым следили миллиарды людей во всем мире?

В этой книге я пытаюсь дать описание некоторых поразительных изменений и событий, благодаря которым был реализован мой жизненный путь. Я рассказываю в ней о том, как на моем веку футбол помог миру стать немного лучше, сближая людей, принадлежащих к различным этническим и социальным сообществам, и пробуждая в обездоленных детях, одним из которых был и я, чувства целеустремленности и гордости.

Это не очередная биография или мемуары, и вы не найдете на этих страницах рассказа обо всем, что со мной когда-либо приключилось. Вместо этого я попытался поделиться эпизодами из своей жизни, тесно переплетающимися и взаимосвязанными, о том, как я эволюционировал в человека и игрока, а также немного о том, как одновременно эволюционировали футбол и мир. Я решил эту задачу, сконцентрировав внимание на пяти различных чемпионатах мира, начиная с Чемпионата 1950 года, который Бразилия принимала, когда я еще был ребенком, и заканчивая ЧМ 2014 года, честь принимать который вновь оказана Бразилии. По разным причинам эти турниры мировых чемпионатов стали главными вехами в моей жизни.

Со смирением и чувством глубокого удовлетворения тем, как мне повезло в жизни, предлагаю вам эти истории. Благодарю Бога и свою семью за поддержку. Я признателен всем, кто нашел время, чтобы оказывать мне помощь в процессе работы. И я также благодарен футболу, красивейшей из игр, за то, что он не отверг малыша по имени Эдсон и позволил ему прожить жизнь с именем Пеле.

Эдсон Арантис ду Насименту Пеле

Сантус, Бразилия

Сентябрь, 2013 г.

Глава первая
Бразилия, 1950 г. Великий проигрыш

«Гооооол!!!!!!»

Мы смеялись. Кричали. Прыгали. Все вместе, вся моя семья, собравшаяся в нашем маленьком домике. Так же, как любая другая семья в любом уголке Бразилии.

За триста миль от нас на глазах у толпы охрипших болельщиков в Рио-де-Жанейро сборная могучей Бразилии сражалась с командой крошечного Уругвая в финальном матче за Кубок мира. Нашей команде везло. И вот настал наш момент – на второй минуте второго тайма один из наших нападающих, Фриака, оторвался от опекавшего его уругвайского защитника и резким ударом послал прыгающий мяч низом прямо в цель: мимо голкипера в сетку ворот.

Бразилия – 1, Уругвай – 0.

Это было красиво – даже если мы не смогли этого увидеть своими глазами. В нашем городке не было телевидения. На самом деле первые телетрансляции в Бразилии были организованы как раз во время того самого чемпионата мира по футболу и только в Рио.

Так что нам, как и большинству бразильцев, оставалось лишь слушать радио. У нашей семьи был огромный приемник – квадратный ящик с круглыми ручками настройки и V-образной антенной, стоявший в углу гостиной, ходуном ходившей от наших безумных плясок, гиканья и воплей.

Мне было всего 9 лет, но я никогда не забуду того чувства эйфории, гордости, той мысли, что две мои великие любви – футбол и Бразилия, – соединившись теперь в единое целое в победе, стали лучшими в мире. Помню маму, ее легкую улыбку. И отца, моего героя – такого беспокойного в те годы, такого подавленного тем, что его собственные мечты о футболе были разбиты, – вдруг опять помолодевшего, обнимающего своих друзей, переполненного счастьем.

Продолжалось это ровно девятнадцать минут. Мне, как и миллионам других бразильцев, еще предстояло получить один из жестоких уроков бытия: в жизни, как и в футболе, нет ничего определенного, пока не просвистит финальный свисток.

Да и откуда нам это было знать? Мы были молодыми, играли в молодую игру и жили в молодой стране. Наш жизненный путь еще только начинался.

Почему твоя страна не едина?

Накануне того дня – 16 июля 1950 года, даты, которую помнит каждый бразилец, как день смерти любимого человека, – трудно было представить что-либо, способное сплотить всю страну воедино. Тогда бразильцев разъединяло слишком многое – огромная территория страны в том числе.

Казалось, наш городок Бауру на нагорном плато в глубинке штата Сан-Паулу находился немыслимо далеко от гламурной, пляжной столицы Рио, где проходил последний матч Кубка мира. Рио был весь в ритмах самбы, плавился в тропической жаре и был заполнен девушками в бикини, то есть был именно таким, каким большинство иностранцев представляют себе Бразилию. В Бауру, напротив, день матча выдался таким холодным, что мама решила разжечь плиту в кухне – само расточительство, но так она надеялась согреть гостиную и не дать тем, кто к нам пришел, замерзнуть насмерть.

Если уж даже мы чувствовали себя в тот день удаленными от Рио, то представляю себе, как должны были чувствовать себя мои соотечественники бразильцы, жившие в бассейне Амазонки, или в обширной заболоченной местности Пантанала, или на скалистых, засушливых землях сертау на северо-востоке страны. Бразилия больше, чем вся континентальная часть Соединенных Штатов, а тогда она казалась еще громаднее. То было время, когда лишь сказочно богатые люди могли позволить себе автомобили, и в любом случае в Бразилии едва ли можно было найти асфальтированные дороги, чтобы проехать на них. Увидеть что-либо за пределами родного города для всех, кроме немногих счастливчиков, было далекой мечтой. Мне было пятнадцать, когда я впервые увидел океан, и немногим меньше, когда я впервые увидел девушку в бикини!

Хотя, по правде говоря, нас разделяла не только география. В том далеком 1950 году, когда Бразилия, щедро наделенная многими ресурсами, одаренная золотом, нефтью, кофе и миллионом других природных богатств, впервые принимала чемпионат мира по футболу, по сути, страна выглядела как две различные страны. У магнатов и политиков Рио были особняки, построенные в парижском стиле, собственные ипподромы и курорты с пляжами.

При этом примерно половина бразильцев обычно недоедала. Лишь один из трех мог с грехом пополам читать. Я с братом и сестрой входил в ту половину населения, которая обычно ходила босиком. Это неравенство коренилось в нашей политике, нашей культуре и нашей истории – я принадлежал всего лишь к третьему поколению в моей семье, родившемуся свободным.

Много лет спустя, уже после того, как завершилась моя футбольная карьера, я встретился с великим Нельсоном Манделой. Из всех людей, с кем я имел честь когда-либо встречаться – папами, президентами, королями, голливудскими звездами, – никто не произвел на меня большего впечатления. Мандела сказал: «Пеле, здесь, в Южной Африке, у нас много разных людей, говорящих на разных языках. У вас в Бразилии много богатства и только один язык, португальский. Так почему твоя страна не богата? Почему твоя страна не едина?»

Тогда у меня не нашлось подходящего ответа, нет его у меня и по сей день. Но на протяжении жизни, в течение всех моих 73 лет, я видел прогресс. И я знаю, как мне кажется, когда он начался.

Да, люди могут сколько угодно проклинать 16 июля 1950 года. Я их понимаю, я сам это делал. Но, по моему мнению, именно в тот день бразильцы ступили на долгий путь к более тесному единению. В тот день, когда вся наша страна впервые собралась вокруг приемников, вместе праздновала и вместе страдала как единая нация. День, когда мы увидели силу футбола.

Тот самый Дондиньо

Мои самые ранние воспоминания о футболе связаны с уличными пикап-играми, когда бежишь, петляя меж каменных домиков, вдоль грунтовых дорог в рытвинах, забивая голы и покатываясь, как сумасшедший, от смеха, умолкая лишь на мгновение, чтобы сделать глоток холодного, тяжелого воздуха. Мы играли часами, до тех пор, пока не появлялась боль в ногах, пока солнце не садилось, и наши мамы не звали нас домой. Никакого специального снаряжения, никакого дорогого трикотажа. Только мяч или что-нибудь похожее на него. Именно в этом кроется вся красота игры.

Что же касается того, что я выделывал с тем мячом… Что ж, почти всему, что знаю, я научился у своего отца, Жуана Рамоса ду Насименту. Как это бывает практически с каждым в Бразилии, он был известен по своему прозвищу – Дондиньо.

Дондиньо был родом из городка в штате Минас-Жерайс, название которого в буквальном переводе означает «генеральные шахты» и где в колониальные времена добывалось много бразильского золота. Когда Дондиньо встретил мою маму Селесте, он все еще отбывал срочную военную службу. А она училась в школе. Они поженились, когда ей было лишь пятнадцать лет; в шестнадцать она забеременела мной. Родители назвали меня Эдсоном – в честь Томаса Эдисона, потому что электрическая лампочка пришла в наш город совсем незадолго до того, как я появился на свет в 1940 году. Их это настолько впечатлило, что они решили таким образом почтить изобретателя. Как оказалось, они потеряли в имени одну букву, но все равно мое имя мне всегда нравилось.

Дондиньо относился к солдатской службе серьезно, но главной его страстью был футбол. Он был 6 футов ростом – великан для бразильца, особенно в те дни – и очень умело владел мячом. У него был особый талант высоко выпрыгивать и забивать мячи головой – однажды он поразил всех, забив таким образом пять голов за один матч. Возможно, этот национальный рекорд не побит и по сей день. Годы спустя люди будут говорить, что единственный бразильский рекорд по забиванию голов, который не покорился Пеле, принадлежит его родному отцу!

Это не было совпадением. Убежден, Дондиньо мог стать одним из величайших бразильских игроков всех времен. У него просто не оказалось возможности доказать это. Когда я родился, папа играл в полупрофессиональный футбол в одном из городов штата Минас-Жерайс – Трес-Корасойнс, что в переводе означает город Трех сердец.

Если честно, то на жизнь едва хватало. В то время лишь в немногих элитных футбольных клубах давали достойную заработную плату, в подавляющем же большинстве других такого не было. Быть футболистом тогда означало принять на себя незавидный статус, сравнимый со статусом танцора, художника или человека любой другой профессии, которую избирают из любви к ней, а не потому, что она приносит реальные деньги. Наша молодая семья кочевала из города в город постоянно в поисках очередного заработка. Как-то мы прожили целый год в гостинице, скажем так, не совсем класса люкс. Как мы шутили после, это был нулезвездочный курорт для футболистов, а также для коммивояжеров и самых что ни на есть бомжей.

Непосредственно перед моим вторым днем рождения, в 1942 году, в этой ситуации наметился просвет; вдруг показалось, будто все наши жертвы наконец-то окупятся. В судьбе Дондиньо наступил переломный момент: его пригласили играть за «Атлетико Минейро», крупнейший и богатейший клуб во всем штате Минас-Жерайс. Наконец-то появилась работа, которая могла бы поддержать всю нашу семью и, возможно, сделать ее жизнь комфортнее. Отцу было всего двадцать пять, перед ним лежала вся его футбольная карьера. Но во время первого же его матча с «Сан Кристован» произошла катастрофа: мчась на полной скорости, Дондиньо столкнулся с защитником команды из Рио, Аугусто.

Тогда мы не в последний раз слышали имя Аугусто, который, поправившись, продолжил карьеру на разных поприщах. Но, к сожалению, тот матч стал высшей точкой в футбольной карьере Дондиньо. У него были серьезно повреждены связки колена, а возможно, и мениск. Говорю «возможно», потому что тогда в Бразилии не было МРТ, на самом деле в стране не было вообще никакой настоящей спортивной медицины. Мы совершенно не знали, в чем дело, и еще меньше – как это лечить. Мы делали единственное, что нам было известно: обкладывали льдом больное место, затем снимали лед и надеялись на лучшее. Излишне говорить, что полностью вылечить колено Дондиньо так и не удалось. Будучи не в состоянии выйти на поле на вторую игру, Дондиньо был быстро выведен из команды и отправлен обратно домой в Трес-Корасойнс. Так начались годы настоящих скитаний, время постоянной борьбы за существование, которую вела наша семья.

Тяжело было и в лучшую пору; теперь же Дондиньо проводил массу времени, не выходя из дома, пытаясь как можно меньше тревожить колено, надеясь, что оно как-нибудь само заживет и он сможет вернуться в «Атлетико» или какой-нибудь не менее доходный клуб. Я хорошо понимаю, почему он так думал: он считал, что это было бы лучшим способом обеспечить семью. Но когда он чувствовал себя не настолько хорошо, чтобы играть, денег взять было практически неоткуда, а системы социального страхования и поддержки в 1940-е годы в Бразилии, разумеется, в помине не было. В семье тем временем появились новые рты – родились мои брат Жаир и сестра Мария Лусия – и их надо было кормить. Папина мать, дона Амброзина, и мамин брат, дядя Жоржи, переехали жить к нам.

Мы с братом и сестрой носили поношенную одежду, иногда сшитую из мешков из-под зерна. На обувь денег не было. Были дни, когда единственное, что мама давала нам поесть, был кусок хлеба с ломтиком банана, иногда с добавлением бобов и риса из пакетиков, которые дядя Жоржи приносил из универмага, где он работал. Это делало нас везунчиками по сравнению с огромным числом бразильцев: мы никогда не голодали. Дом наш был приличных размеров и находился он не в какой-то трущобе (не в какой-то фавеле, если использовать бразильское слово). Но крыша протекала, и после каждого ливня пол в доме пропитывался водой. Было еще чувство постоянного беспокойства, которое ощущали все мы, включая детей: откуда ждать еду на этот раз? Каждый, кто был когда-то настолько беден, скажет вам, что такая неопределенность, такой страх, однажды войдя в вашу плоть и кровь, становится ознобом, простудой, от которых никуда не деться. Честно говоря, даже сегодня я все еще иногда ощущаю его.

Наше благосостояние немного улучшилось, когда мы переехали в Бауру. Папа получил работу в «Каса Лузитания», универсаме, принадлежавшем тому же человеку, который владел спортивным клубом «Бауру Атлетик», сокращенно БАК – одной из двух полупрофессиональных футбольных команд города. В рабочее время Дондиньо был посыльным, мальчиком на побегушках, заваривал и подавал кофе, помогал доставлять почту и тому подобное. А по выходным он становился звездой – нападающим БАК. На поле папе удавалось – когда он был здоров – демонстрировать проблески того мастерства, благодаря которому он однажды оказался очень близко к поистине большому успеху.

Он забил множество голов, а в 1946 году помог БАК пробиться в чемпионат полупрофессиональной футбольной лиги штата Сан-Паулу. Он обладал определенной харизмой, держался элегантно и был всегда в хорошем настроении, несмотря на неудачу, разрушившую его футбольную карьеру. Буквально каждый в Бауру знал, кем он был, и почти каждый симпатизировал ему. Везде, куда бы я ни пошел, меня знали как сына Дондиньо – этим титулом я очень гордился, горжусь и по сей день. Но те времена были тяжелыми, и я помню, как уже тогда я был убежден, что быть знаменитым – ничто, если ты не в состоянии добыть еду на стол.

Мне кажется, Дондиньо мог бы попытаться развить свое мастерство в чем-то другом, приобрести другую профессию. Но футбол бывает и щедрым, и жестоким. Попавшие под его чары уже никогда не смогут спастись бегством от него. Когда Дондиньо осознал несбыточность своей мечты, он всем сердцем и душой предался воспитанию своего преемника.

Отец и сын

«Ну, и что, думаешь, ты хорош?»

Я буду стоять, опустив голову, разглядывая свои ноги и улыбаясь.

«Вдарь-ка мячом сюда», – скажет он, указывая место на стене нашего дома.

Если у меня получалось, а обычно у меня получалось, на какое-то мгновение он широко улыбался, а затем вновь быстро придавал лицу строгое выражение.

«Очень хорошо. А теперь попробуй другой ногой».

Бам!

«А теперь головой!»

Бам!

И так продолжалось час за часом, иногда до позднего вечера, только мы вдвоем, я и он. Шло обучение самым базовым основам футбольной науки: дриблингу, забиванию, пасам вперед и назад. Большей частью у нас не была доступа к городскому футбольному полю, поэтому мы использовали то пространство, которым располагали. Оно состояло из нашего крошечного двора и улицы перед домом, носившей название Рубенс Арруда стрит. Иногда он рассказывал мне о матчах, в которых играл, и показывал мне финты, которым научился или придумал сам. Бывало, рассказывал мне о своем старшем брате, полузащитнике, который, по словам отца, забивал еще лучше, чем он сам, но который умер в возрасте всего лишь двадцати пяти лет – еще одна многообещающая карьера в семье Насименту, трагически не достигшая своей вершины.

Впрочем, по большей части это были просто тренировки, обучение базовым навыкам игры. Некоторые из упражнений, если рассматривать их в ретроспективе, были довольно забавными. Одно из них заключалось в том, чтобы привязать мяч высоко к ветке дерева и, подпрыгивая, часами отбивать его головой. Однако это выглядело детской игрой по сравнению с методикой Дондиньо по обучению тому, как правильно забивать мяч головой в ворота. Бывало, он хватал мяч обеими руками и раз за разом бросал его прямо мне в лоб. «Не моргай! Не моргай!» – приговаривал он. Его идея заключалась в том, что для того, чтобы стать по-настоящему хорошим игроком, мне надо было научиться не закрывать глаза, когда мяч попадал мне в голову. Он даже говорил мне, что, если я просто сижу дома один, я должен взять мяч и сам себя лупить им по голове. Что я и делал – даже представить себе не могу, насколько по-дурацки я, должно быть, выглядел! Но Дондиньо полагал, что такие занятия важны, и он был прав. Это был урок, который позже сослужил мне великую службу.

Помимо ударов головой, Дондиньо хотел сфокусировать мое внимание еще на двух приемах: 1) удержании мяча при дриблинге как можно ближе к себе и 2) умении делать все одинаково хорошо обеими ногами. Почему он делал акцент на этих двух моментах? Возможно, из-за малости того пространства, на котором мы имели возможность играть – на улицах Бауру, в его дворах и проулках.

Но, возможно, еще и потому, что мой отец видел, каким маленьким и тощим я был. Сейчас мой рост 173 см. Уже тогда было ясно, что высоким я не буду и, в отличие от Дондиньо, у меня не будет каких-либо естественных физических преимуществ на футбольном поле. Раз я не мог смести с пути других игроков или прыгнуть выше их, все, что мне оставалось, это быть техничнее. Мне предстояло сделать так, чтобы мяч стал продолжением меня самого.

Должен сказать, Дондиньо учил меня всему этому, сильно рискуя. Моя мама, дона Селеста, страшилась мысли, что ее старший сын может стать футболистом. И кто мог обвинить ее в этом? Для доны Селесты футбол означал погоню, которая ведет в тупик, верный путь к нищете. Она была сильной женщиной, всегда относилась к нам с вниманием. Часто она оказывалась единственным ответственным лицом в доме, полном мечтателей. Она хотела, чтобы я тратил свободное время на учебу, чтобы однажды из меня хоть что-то получилось. Тогда, как и сейчас, она была как ангел, парящий над нами, постоянно понуждая нас поступать правильно, нравственно, конструктивно. Она желала всем нам лучшей жизни. Так что в те ранние годы, поймав меня за игрой в футбол, она задавала мне хорошую словесную трепку, а иногда и кое-что похуже!

Несмотря на все ее благонамеренные усилия, ни папу, ни меня нельзя было остановить. Что она могла сделать? Мы оба были одержимы. Мы продолжали играть в маленьком дворе, и дело дошло до того, что дона Селесте однажды вышла из дома, уперлась руками в бока и сказала со вздохом:

«Ну, отлично. Это ж твой старший сын! И не думай потом приходить ко мне жаловаться, когда он будет голодать, – чем он занимался вместо того, чтобы изучать медицину или право?» Дондиньо обнял ее за талию и рассмеялся.

«Не беспокойся, Селесте. Тебе не о чем будет волноваться, если он научится правильно бить левой ногой!»

Родитель с несбывшейся мечтой о спортивном величии, тренирующий сына или дочь с тем, чтобы они пошли по его стезе, – это старая повесть, полная опасностей. Одни дети не выносят бремени, сопряженного с подобными ожиданиями. Другие, оказавшись под сильным давлением, испытывают отчуждение по отношению к родителю. А некоторые, вырвавшись из-под давления, навсегда вычеркивают этот спорт из своей жизни.

Ничего подобного я никогда не испытывал. Настоящая правда в том, что я любил футбол. Любил ощущать мяч под ногой, солнце на лице, чувство товарищества, которое пришло с большой командной работой, тот электрический заряд, что пронизывал меня и растекался по венам, когда я забивал гол. Но больше всего я любил проводить время с отцом. Не думаю, что в течение долгих совместных занятий Дондиньо мечтал о том, как я стану богатым или знаменитым, во всяком случае, не в те ранние годы. Думаю, он просто любил эту проклятую игру и хотел передать эту любовь своему сыну.

Ему это удалось. И, должен сказать, любовь эта с годами не увяла. Она глубоко в моей душе, как вера в Бога, или язык, на котором учишься говорить с рождения. Отца больше нет. Но самое удивительное в том, что спустя все эти годы я по-прежнему не могу отделить мою любовь к футболу от моей любви к отцу.