Текст книги "Участники рынка"

Дурак

Из плотной колонны идущих навстречу фур выделилась отчаянная легковушка, поперла по встречной. Дорога здесь была с одной полосой движения в каждую сторону, тополя густо обступили ее по бокам, ржавая мишура песчаной обочины уносилась за спину. Светлана только что прошла поворот, выровняла руль и тут им навстречу пошла стена фур, из которой выскочила легковушка с включенными фарами. Спидометр показывал сто десять, сидящий на месте смертника Глеб придавил пол правой ногой. Жена хладнокровно притормозила, покрепче сжав руль, встала правыми колесами на обочину, и пошедшая на обгон встречная машина успела нырнуть обратно в колонну. Глеб заметил, как ее водитель благодарно махнул им рукой. Все правильно: сначала пройди поворот, потом стряхивай пепел. Она хорошо водила машину; он сам когда-то учил…

Они возвращались домой из очередного крестового похода по магазинам, багажник был переполнен, и даже на заднем сиденье шелестели целлофаном многочисленные пакетики с продуктами.

Черепашья туша «Инфинити» вползла на заправку и пристроилась за машиной со вставленным в бак пистолетом. Глеб потянулся на пассажирском сиденье с баночкой коктейля в руках. У него есть мысль. Он ее думает. Затем делится с сидящей за рулем женой:

– Бей эту тачку в жопу! Шланг выскочит – заправимся на халяву!

– Дурак!

Очень довольный Глеб пьяненько улыбнулся.

– Ага, когда мы познакомились, я забыл тебя предупредить.

Только что, недалеко от заправки, машину остановил гаишник для проверки документов, и, когда они снова тронулись, Глеб, повернувшись к раздраженно переключающей передачи жене, глумливо произнес:

– Надо было его спросить: скажите, а вот вы, насколько коррумпированы? А он бы, наверное, уточнил: Я лично? Или весь патруль, включая меня? А потом, ну так, немного задумавшись: «Да нормально, средне так… не чересчур».

– В следующий раз обязательно спрошу. – Он была не в самом хорошем настроении, Глебовский выпивон, обязательно случавшийся, как только она садилась за руль, не очень ей нравился.

Наконец «Инфинити» миновала шлагбаум на въезде в поселок, и притормозила, пропуская идущую впереди девушку в купальнике. Глеб снова отхлебнул из баночки.

– Бей эту девку. Мы ее съедим! В багажник, потом – на куски и в холодильник. На всю зиму хватит!

Жена довольно рассмеялась.

– Ну какой же ты у меня дурак!

Дома Глеб еще некоторое время посокрушался насчет не запасенной на зиму девки, помог разобрать сумки с продуктами («Дату своей смерти Вы можете узнать на упаковке, правильно я говорю, Светик?») и был отправлен с глаз долой, чтобы не мешал готовить ужин. Слоняясь без дела по огромному дому (сын вторую неделю был в спортивном лагере) он забрел в кабинет и включил компьютер. Новости смотреть было лень, толкового спорта сегодня не было. Его заинтересовала ссылка в «Избранном» – «Мой блог в ЖЖ» и он кликнул мышкой. Это был блог Светланы в «Живом журнале», начатый совсем недавно.

10 мая. Здесь пишут столько мерзостей друг про друга и третьих лиц. А у меня все хорошо. Никого не хочу ругать и ни над кем не хочу издеваться.

15 мая. Не перестает поражать степень агрессии постеров ЖЖ. Наверное, дело в том, что слов для выражения негативных чувств в языке (русском? – да нет, во всех, я думаю) гораздо больше, чем слов, выражающих приязнь. Любовь невербальна. А у меня все хорошо! (Так и хочется сказать – пошли вы все в ЖЖ.!)

11 июня. Хотела опубликовать фотографии сына, а потом испугалась – прочитала где-то, что могут сглазить. Свои публикую – смотрите на здоровье, думайте что угодно, а ребенка – не буду.

14 июня. У нас живут четыре кота. Интересно, если бы у людей были хвосты, как бы они себя вели? Я думаю, что половины стрессов не было бы: напрягло тебя что-то – махнул хвостом, ударил по полу… Опять же – можно уютно обнять себя хвостом, когда одиноко…

15 июня. Опять же интересно, если бы люди жили как кошки – 10—12 лет. Какая тогда была бы любовь, семья, работа? Политика? Бизнес? Структура потребления)))) А?

21 июня. Стихи накатили, вот:

Не увернетесь безучастьем,

Когда дадут на выбор Вам

Главы друзей осыпать счастьем

Иль головы снести врагам.

К чему бы это? Больше не буду, каюсь! И так вся сеть графоманами смердит…

23 июня. Придумала две шутки (я не сильно-то остроумная), вот:

1) книга Генри Миллера «Лексус»

2) Адвокат Падла.

25 июня. По-моему, надо быть законченной идиоткой, чтобы, как некоторые бабы, писать в ЖЖ «я очень люблю своего мужа» (вариант – Васю, Петю, любовника, чужого мужа и т.д., еще вариант «очень не люблю»). Это все равно как при всех раздеться. Любишь – люби, а зачем всем рассказывать?

А зачем тогда вообще писать в ЖЖ? Действительно, зачем? … Да наверное, именно за этим – чтобы при всех раздеться, чтобы вас заметили, чтобы – КАК УГОДНО – стать узнаваемым, известным.

Самый ходкий товар по нынешним временам…

Глеб задумался. Это была правда! Улыбаясь, он вернулся к чтению блога, там оставалась еще одна запись.

26 июня. Сегодня услышала: «Пушкин и Достоевский борются за попадание в группу лидеров» – имеется в виду голосование на проекте века «Имя Россия».

Я просто вся остолбенела. Так, с изменившимся лицом, сразу и побежала в ЖЖ – сделать официальное заявление:

…Нет, не могу! Не знаю! Нет у меня никакого заявления кроме классической фразы: «Дорогая редакция, я ох… ю!».

Аватаром у Светланы была фотография девятнадцатилетней девушки в простом летнем платье, стоящей на берегу моря, раскинув руки в стороны. Такой он ее встретил восемь лет назад.

Происхождение семьи, частой собственности и государства

Стройная нога поднялась параллельно полу, демонстрируя изящную туфлю. Каблук был направлен мужчине прямо в лицо.

– Джузеппе Занотти! – прощебетал ангельский голосок.

Голая не кормящая мать стояла на ступенях бесконечной мраморной лестницы, ведущей в зал приемов. Она потянулась всем телом, развела руки в стороны, идеальной формы груди приподнялись, указывая остриями сосков в потолок. Женщина снова подняла ногу, демонстрируя туфельку в профиль. Ажурные черные лепестки обнимали ступню и сплетались на лодыжке, сильная спортивная икра – то, на что он повелся полтора года назад – выглядела великолепно. Холодное лицо одарило мужа привычной улыбкой манекенщицы, затем королева повернулась спиной и, низко наклонившись, развела ягодицы в стороны.

– Развяжи мой самый тугой узелок!

Пятисантиметровые ногти были покрыты фиолетовым, под цвет напомаженного входа в анус, лаком. Бородатый мужчина с нервным лицом сунул папку с документами помощнику, брезгливо обошел хранительницу очага и направился в детскую.

Патронажная сестра с улыбкой отодвинула полог, и мужчина наклонился к младенцу. Розовое личико, обиженно сложенные губки, легкое посапывание. Крошечный человечек спал. Мужчина улыбнулся: оно того стоило! Не зря он прилетел из Москвы, в которую предстояло послезавтра вернуться. Сестра тихим голосом заверила отца в том, что с девочкой все в порядке, через полчаса она должна проснуться, ее покормят, а еще через час будут купать. «Они купаются вместе с мамой». Он кивнул, присел рядом с кроваткой, окинул взглядом сверкающую стерильной чистотой комнату. Даже здесь, в детской, присутствовала огромная фотография матери, шагающей по подиуму, а еще два десятка ее изображений попалось ему по пути сюда на стенах и лестничных маршах… Сколько с этими родами было сложностей! Кесарево сечение грозило испортить эксклюзивный животик, а естественному выходу через родовые пути мешало обилие пирсинга, который можно было временно снять, но «дорогой, это сколько усилий!» А потом начались разговоры про суррогатную мать – на пятом-то месяце!

Дети поначалу радовали, олицетворяли счастье, были единственно искренними людьми в его жизни, но потом взрослели, и все их обаяние девалось неизвестно куда. Дочери начинали с тринадцати лет сосать какие-то внешние хуи, сыновья разбивали в Швейцарии Феррари. Ощущение семьи исчезало, дети уходили прочь, даже не произнося слов благодарности, и он, в очередной тщетной попытке, рожал новых детей. И мир ехал по очередному кругу, земной шарик крутился, вращаемый невидимой рукой рынка, и он, срывая нервы в бесконечной борьбе с себе подобными на высших этажах бизнеса, шукал очередного счастья, получая вместо него очередные душевные царапины. Петя попал в дурную компанию на Сицилии, он подумал было про наркотики, но оказалось – просто разбили морду какому-то англичанину. Хотя нет, это здесь была Сицилия, а Петя проводил каникулы на Гозо. Откуда там взяться плохой компании? Тихие религиозные мальтийцы, мягкий климат, левостороннее движение… Бывшая теща, присматривавшая за близняшками на другой стороне Адриатики, надоедала с выбором мебели: звонила, стучалась в специально для этого освоенную электронную почту, как будто у него не было других проблем! Может она думала, что если перестанет напоминать о себе, он снимет ее с довольствия? Какое счастье, что денег у него было столько, что он был совершенно свободен: мог выбрать одно, поменять на другое, мог пригласить кодлу конкурирующих дизайнеров или просто выделить ей лимит и пусть делает, что хочет… Мебель, недвижимость, средства передвижения по земле, воде и воздуху давно перестали быть проблемой. Вспомнив голую красавицу в туфлях от Занотти, он вздохнул. Наиболее вертлявыми и неуправляемыми оказывались люди, которых, казалось бы, можно было купить, но чья природная глупость почти всегда искажала результат – он получал не то, за что платил.

Он мог себе позволить купить босоногое детство, понятно, не свое – чужое, которым был счастлив. Но, пожалуй, это не спасало. Это было иллюзией. Паллиативом. С обычными людьми такое случалось намного реже, они просто не были так хорошо обеспечены, не могли статистически значимое число раз сыграть в эту игру, выявить закономерность и не расстраиваться по ее поводу. Для них уход детей, их неизбежное с возрастом отрицание родителей, были трагедией, ведь они испытывали такие чувства один, два, ну, может быть, три раза на протяжении жизни. Но у него было иначе. Он смог выявить тенденцию. Он нашел способ получать удовольствие, краткосрочное, но идеальное, конечное, но совершенное, временное, но на протяжении этого времени абсолютное. И платить за него. Он мог, у него было чем. А кроме того, это непрерывное размножение давало ощущение вечной молодости.

Иногда он был даже рад, когда дети уходили окончательно, как, например, Маша, живущая в Париже со своими двумя негритосами, выстроившая какие-то подобие бизнеса и полностью переставшая общаться. Даже электронной открытки на последний Новый Год не было. Что ж, по крайней мере, больше не будет неожиданных сердечных царапин и моральных плюх. Когда перестаешь о ком-то беспокоиться, становишься как будто больше…

За обеденным столом, больше напоминающим взлетную полосу, он снова встретил красавицу с фиолетовым анусом. На этот раз она была в платье – для разнообразия. Жуя салатный лист заявила, что хочет на недельку слетать в Лондон, как он на это смотрит? Вытерев бороду салфеткой, он сказал, что подумает и вечером даст ответ. В этот момент в дверях возник помощник, взглядом попросил разрешения приблизиться, протянул полученное из Москвы сообщение. Прочитав первые строки, он пробурчал: «извини», жена поняла все правильно и вышла из-за стола.

Он дочитал текст до конца и почувствовал, как десятилетней давности гнев радостно ударяет ему в голову. Это был шанс! Это был подарок! Он получил в руки инструмент и понимание того, что его надо использовать немедленно, потому что это и есть самый подходящий случай.

Детали той истории забылись, но суть была в его неаккуратном обращении с ценообразованием и персоналом, привлекшем внимание на самом верху. И на некоторое время он стал мишенью для первых полос газет и новостных выпусков. В качестве «безответственного руководителя, не принимающего во внимание национальные интересы, вольно обращающегося с бюджетными средствами и налогами». Он тогда чуть было не лишился государственной поддержки, едва не стал прокаженным. Ерничающий Фантомас публично обещал прислать к нему терапевта. И вся эта каша заварилась стараниями науськанных Шутником прессы, общественности и сволочных трудящихся. А уже дальше стройными рядами потянулись правоохранители… С Шутником им тогда было что делить, вот он и постарался.

По сути дела, объективно, Шутник был тогда прав. И рынок был прав. И все вокруг были так охуенно и незыблемо правы, что от этого стояния без штанов перед всеобщей правотой в нем забурлило такое огненное, сводящее скулы и раздирающее кожу желание врезать проклятой правоте в ее – Шутникову – харю, что… Но сразу ничего сделать было нельзя. Затеянное Шутником дерьмо кое-как рассосалось, место у пирога снова обрело прочность. Свое чувство к благодетелю он тогда хорошенько затаил, на людях был с ним подчеркнуто уважителен, за глаза вежливо называл «важнейшей фигуркой российского бизнеса» и вот – не прошло и десяти лет – выпал шанс отплатить добром за добро. Он вернул листок помощнику.

– Пусть делают именно так, как предложили. Ответьте немедленно.

Мама с ребенком купались в ванне, края которой терялись за горизонтом, всплески воды и агуканье отдавались негромким эхом под высокими сводами купальни, мягкий свет сочился сквозь купол крыши. Бородатый мужчина сидел у борта циклопической купели, жадно глядя на дочку. Горничная и патронажная сестра маячили у стола с полотенцами, маслами и простынями, камердинер застыл неподалеку с ожидающим мамашу шампанским. Отец заметил, как модная коза поморщилась, перекладывая розовое, радостно вертящееся тельце спинкой вверх, к себе на живот, и решил: хватит, завтра же фиолетовая женщина пойдет обратно на подиум, вертеть прелестями в поисках очередной лучшей доли. А заплатит он ей меньше, чем всем предыдущим, слава богу, методика уже отработана. Предельная полезность жен убывает.

В ванной малышка, взглянув на отца, улыбнулась и шевельнула крошечными пальчиками.

Разговоры запросто

Глеб подписывал бессмысленные отчеты, ежемесячно отправляемые в Центральный Банк. Достаточность собственных средств, ликвидность, максимальный размер риска и куча других размеров и нормативов, положенных к соблюдению, выполнению и строжайшей отчетности. Видимость важнее сути, кто бы сомневался. Была, есть и будет. Слева на столе громоздилась стопка уже освоенных бумаг, справа злобно высунули язычки наклеек документы, ожидающие своей очереди. Тетки, готовящие эту муру, дело свое знали, продукт выдавали качественный и без опозданий. Свой хлеб они ели не зря, но функцию выполняли сугубо имитационную. Когда соотношение левой и правой стопок достигло трех к одному, послышался осторожный стук в дверь и секретарша возникла на пороге кабинета.

– Глеб Сергеевич, наверное, Вам лучше подойти к Станиславу Леонидовичу. Он… плохо себя чувствует…

Отодвинув бумаги Глеб поднялся из-за стола. У Станислава Леонидовича иногда случались периоды плохого самочувствия, это правда.

Хорошенько пьяный Станислав свет Леонидович развалился в кресле:

– Здравствуй, брат Махатмы Ганди! – Его красивое семитское лицо почти не подверглось влиянию алкоголя, но тугие карие глазки блестели сильнее обыкновенного.

Засунув руки в карманы, Глеб застыл посередине кабинета.

– Тебе не кажется…

– Не кажется! Я – сейл! Я продал! Имею право. – Стас потянулся, закинул руки за голову. – Ты меня недооцениваешь! Я великий русский предприниматель! Я – человек европейской культуры, энциклопедических знаний и рыцарского благородства. Я – друг степей калмык!

Он расстегнул пиджак и перебросил галстук через плечо.

– Вчера: две водяры и продал зарплатный проект, сегодня: ящик коньяка и три бляди – привлек на расчетно-кассовое. Вот как надо работать! – Он вздохнул. – Черненькие правда, клиентики, слово «хуй» правильно написать не могут, но с денЕжатами….

Подумав несколько секунд, Станислав Леонидович вознесся на более высокий уровень абстракции.

– Я вообще считаю, что идея национальной идеи обосралась. Работаем с тем человеческим материалом, который доступен, понимаешь…

Глеб молча слушал. «Ты умеешь слушать как никто» – как-то сказала ему жена. Бизнес – такая штука, есть клиенты (дураки, готовые заплатить денег) – все в порядке, нет клиентов – ничего нет. Клиенты привлекаются, зачастую, весьма неправедными способами. Привлекаются усилиями подвижников, творцов, харизматиков… Относиться к процессу продажи в терминах истина-ложь – глубоко неправильно. Все, что обещают покупателю в процессе продажи, есть истина. Все, на что он надеется, есть ложь. Не всякий годен на ответственную роль продавца, не у всех столь высокое предназначение. Эти люди – соль земли, и если соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Он не хотел скандала при подчиненных, не хотел оттолкнуть человека. Он стоял и слушал.

– Вот, к примеру, Байда… – Станислав Леонидович поднялся с кресла и извлек запасную бутылку конька из шкафа.

– … черненьких этот аспект весьма привлек…

Он откупорил бутылку, примерился было из горла, пробормотал «невместно», нашел кофейную кружку.

– Что мы имеем? Копеечный межбанк, атасный фондовый рынок, молодой, не раскрученный пластик. И великая, могучая, прекрасная, вечно молодая Байда! Байда – на службе мира и прогресса!

Стас хорошенько глотнул из кружки, тряхнул головой: «у-у-у».

– Я им все насквозь объяснил, все перЕспективы… Типа, рост – это наш бизнес…

Он немножко подумал, подыскивая формулировку, вытер губы запястьем, и резюмировал.

– У нас, евреев, нет чувства стыда, а у кавказцев – сомнения. Для них жизнь всегда прекрасна, и они всегда правы. Мы такие разные, но все-таки мы вместе…

У Глеба зазвонил телефон, и он коротко ответил: «Зая, я перезвоню». Утомленный Стас поднял голову.

– Жена, звонила? Как Паша?… – он смотрел в сторону Глеба совсем пьяными глазами. – А у меня не получается никого родить, то триппер, то баба не нравится.

Пролившийся коньяк липкой лужицей застыл на полированной и столешнице рядом с телефонным аппаратом. Сняв трубку, Глеб позвонил Полковнику и попросил его доставить великого русского предпринимателя Станислава Леонидовича Умецкого в Moscow Country Club, где тот, освободив выставленный на продажу дом, снимал коттедж за двадцать тысяч долларов в месяц.

Филателисты

Плотные шторы на окнах, столы с инкрустацией, уют закрытого клуба. Крупный холеный мужчина, перегнувшись через ручку кожаного кресла, увлеченно рассматривал альбом с марками в руках сухонького пожилого человечка в аккуратном сером костюме. Альбом был стареньким и очень простым, в такие альбомчики школьники кладут свои первые марки. Морщинистая рука медленно переворачивала страницы, крупный мужчина сосредоточенно кивал головой, и, выждав подходящий момент, уважительно констатировал:

– Да-а, Николай Васильевич, серия про первую пятилетку у тебя класс!

Пожилой живо улыбнулся, это еще очень энергичный, подвижный человек, внешностью напоминающий графа Суворова.

– Как сейчас говорят: а то!

– Сейчас говорят «жесть»! – улыбнулся его собеседник.

Ласково поглаживая страницы альбома, Суворов качнул головой.

– «Жесть»… нет, это я уже не освою…

Официант в бархатном жилете поставил на стол чайный прибор и с легким поклоном удалился. Вальяжный церемонно разлил чай по чашкам; бесшумная тень официанта плавно скользила между столами, из дальнего угла зала тетки с мешковатыми лицами посверкивали иглами бриллиантового блеска. Сухонький бережно закрыл альбом и положил его на колени.

Отодвинув опустевшие чашки, собеседники поднялись с кресел и неторопливо двинулись к выходу. Вальяжный начал откланиваться.

– Рад был встрече, Николай Васильевич!

Сухонький хулиганским жестом засунул альбом с марками под мышку:

– И я, Игорь Андреевич! Рад тебя видеть, рад наблюдать издали, так сказать, экспоненциальный рост карьеры.

– Николай Васильевич я всегда помню…

Пожилой был категоричен:

– Нет, Игорек, ты это брось! Сам – голова, сам всего добился.

Вальяжный благодарно склонил голову. За паузой последовало рукопожатие. Держа руку Игоря Андреевича в своей, сухонький внимательно взглянул в глаза собеседнику.

– Игорек, надо бы моим гренадерам наведаться по одному адресу.

Холеный Игорек немного напрягся, и, не отпуская руки собеседника, Суворов задушевно продолжил.

– Но мы ж, брат, бюджетники – на довольствии личного состава экономить приходится! Два раза ездить – бензина не хватит. Подскажи, дорогой, когда выдвигаться?

Почти без паузы, «на автомате», просто для того чтобы потянуть время Игорь Андреевич произнес:

– По какому адресу?

Левой рукой фокусник Николай Васильевич достал альбом из-под мышки и раскрыл его на последней странице.

– Вот туточко…

Прочитав надпись на визитной карточке крупный мужчина осторожно поинтересовался:

– Насколько я помню, менеджмент там – нормальные ребята…

– А не в них дело, Игорек, дорогой.

Холеный подумал всего секунду и, изображая кого-то известного им обоим, сильно надул щеки. Действие это, в сочетании с основательными размерами живота и торса Игоря Андреевича, выглядело весьма комично. Николай Васильевич остался очень доволен увиденным.

– Голова! Я ж говорю, голова!

Игорь Андреевич отвел глаза в сторону. Сразу отвечать не хотелось. Бесконечное рукопожатие обжигало ладонь, но разорвать его было невозможно. Оно, как и все простые вещи было символом, и любое действие в отношении этого символа имело бы смысл. Отвечать вообще не хотелось, и Игорь Андреевич знал, что пожилой граф это понимает. Кроме того, у него было такое чувство, что за ними наблюдают, а ехидный Суворов тоже об этом догадывается, но его это совершенно не волнует.

Как-то легко его поймали. Как-то очень легко и просто. Стариковская ладонь была маленькой и теплой, отбросить ее в сторону было легче легкого. Бесконечно так стоять тоже было невозможно, и, в случае согласия, каждая секунда промедления (после двух первых, простительных) выглядела бы в глазах невидимого наблюдателя нехорошо. А отбросить графскую руку в сторону было недолго. Но так можно много чего отбросить… Николай Васильевич приветливо глядел на него своими светлыми, почти юношескими глазами… Одним словом, он, похоже, уже упустил подходящий момент для отказа.

Игорь Андреевич деликатно усилил рукопожатие.

– Я позвоню, Николай Васильевич.

– Буду ждать.