Текст книги "Homo academicus"

Глава 3 Виды капитала и формы власти

Главное, не отказывайтесь от Академии; ровно через две недели я завтракаю у Леруа-Болье, без которого ни одни выборы не обходятся, а потом мы с ним отправимся на важное заседание; я уже говорил с ним о вас – ваше имя ему, разумеется, известно. У него были возражения. Но теперь, оказывается, ему нужна поддержка моей группы на ближайших выборах, и я поговорю с ним еще раз; я ему скажу с полной откровенностью, какие у нас с вами добрые отношения, я от него не утаю, что если вы выставите свою кандидатуру, то я попрошу за вас всех моих друзей ‹…› а что у меня есть друзья – это он знает. Если я смогу рассчитывать на его содействие, значит, шансы у вас будут благоприятные.

Марсель Пруст. В поисках утраченного времени[113]113
  Цит. по: Пруст М. В поисках утраченного времени: у Германтов / пер. с фр. Н. Любимова. СПб.: Амфора, 2005. С. 265.


[Закрыть]

Благодаря тому что гуманитарные факультеты (образца 1967 года) занимают в пространстве факультетов позицию между «светским» полюсом, представленным факультетами права и медицины, и полюсом «научным», представленным естественно-научными факультетами, они, без сомнения, являются самым подходящим местом для наблюдения за борьбой между двумя видами университетской власти, каждая из которых на разных полюсах этого поля стремится навязать себя почти безраздельно. В случае медицины, как и в случае права, преобладание университетской власти, основанной на накоплении позиций, которые позволяют контролировать другие позиции и тех, кто их занимает, является настолько выраженным, что «чистые исследователи», медики-исследователи, оказываются до некоторой степени «не в своей тарелке» и вытесняются в другой порядок, порядок факультетов естественных наук, где, за редким исключением, получают меньшее признание, чем «чистые ученые». Напротив, в случае естественно-научных факультетов научный престиж, основанный на успешной инвестиции исключительно в исследовательскую деятельность, стремится представить подчиненный вид власти, который в самом месте не-власти [non-pouvoir] осуществляется ректорами, деканами и другими научными администраторами как компенсаторный субститут (несмотря на то что в качестве возражения всегда можно привести несколько случаев получения администраторами научного признания).

Особенность факультетов гуманитарных и социальных наук заключается в том, что отношения между различными принципами иерархизации там более сбалансированы. В самом деле, с одной стороны, эти факультеты связаны с полем науки (и, следовательно, с исследовательской логикой) и с интеллектуальным полем[114]114
  И, без сомнения, эта связь становится все сильнее ввиду расширения преподавательского корпуса за счет наплыва большого числа писателей, писателей-журналистов и журналистов-писателей.


[Закрыть], из-за чего интеллектуальная известность составляет единственный принадлежащий им вид капитала и прибыли, которым они могут распоряжаться. С другой стороны, в качестве институции, обязанной передавать легитимную культуру и в силу этого наделенной социальной функцией освящения и сохранения, гуманитарные факультеты являются местом собственно социальных видов власти, которые наравне с властью профессоров права и медицины имеют отношение к наиболее фундаментальным структурам социального порядка. Короче говоря, в основе внутреннего деления этих факультетов лежит тот же принцип, согласно которому организовано пространство факультетов в целом: это оппозиция между агентами и институциями, которые обращены скорее к исследованию и научным ставкам (или к интеллектуальному полю и ставкам собственно культурным), и теми, кто в большей степени ориентирован на воспроизводство культурного порядка и корпуса тех, кто будет его воспроизводить, и на интересы, связанные с осуществлением светской власти в культурном порядке. Данная оппозиция, следовательно, гомологична той, что устанавливается внутри университетского поля в целом между факультетами, господствующими в культурном порядке, и факультетами, господствующими в порядке светском.

Таким образом, на примере гуманитарных факультетов мы можем в уменьшенном масштабе наблюдать и описывать отношения между структурой пространства позиций, определяющих поле, и борьбой, стремящейся сохранить или разрушить эту структуру – т. е. отношения между «объективной» классификацией, сконструированной исходя из действующих в поле свойств, и борьбой классификаций, которая стремится сохранить или изменить эту классификацию, сохраняя или изменяя иерархию критериев классификации[115]115
  Факультеты, которые на первом уровне анализа могли рассматриваться как гомогенные с точки зрения присущих им объективных отношений конкуренции ансамбли, могут, таким образом, на другом уровне анализа без всякого противоречия предстать в качестве полей, которые сами являются местом разного рода различий.


[Закрыть].

Допуская, что из-за сильно иерархизированной и централизованной организации французского Университета наиболее «могущественные» профессора гуманитарных и социальных наук, за редким исключением, должны принадлежать к парижским факультетам, в качестве исходной популяции для исследования власти была выбрана совокупность штатных профессоров крупных парижских учреждений высшего образования в 1967 году (что привело к исключению «свободных» интеллектуалов или тех, кто занимает позиции вне университета, например, Ж. Лакана): Коллеж де Франс (за исключением ученых-естественников), Сорбонны, факультета Нантера[116]116
  Университет Париж X-Нантер [Paris X-Nanterre] был образован в 1970 году на базе факультета гуманитарных и социальных наук, созданного в 1964 году, и на базе факультета права и экономических наук, открытого в 1966 году с целью разгрузить Сорбонну. Этим объясняется попеременное обозначение автором Нантера как факультета и как университета. – Прим. пер.


[Закрыть], Высшей практической школы (IV, V и VI секции), Школы искусств и ремесел, Школы восточных языков и Школы хартий. Учреждения вроде Музея естественной истории, Обсерватории, Бюро географических координат, INRA[117]117
  Национальный институт агрономических исследований (Institut national de la recherche agronomique). – Прим. пер.


[Закрыть] или Дворца научных открытий были исключены, так как в них не оказалось штатных профессоров гуманитарных и социальных дисциплин. В Школе хартий, где корпус профессоров очень ограничен, и в Школе восточных языков лишь по одному профессору, преподававшему помимо этого в Высшей практической школе, обладали необходимыми свойствами (определение которых будет дано ниже). Факультет Нантера, который насчитывал значительную долю доцентов, представлен очень слабо. Для того чтобы закодировать основную [институциональную] принадлежность профессоров, связанных с несколькими попавшими в генеральную совокупность учреждениями, была использована принятая социальная иерархия: так, например, мы приписывали к Коллеж де Франс (или Сорбонне) тех, кто принадлежит одновременно и к Коллеж де Франс (или Сорбонне), и к Высшей практической школе. Эта операция заключает в себе, без сомнения, точку зрения на иерархию, которая сама является ставкой в дискуссии. Поэтому Высшая практическая школа оказывается представлена исключительно теми, кто преподает только там, а это не отдает должного одному из наиболее редких свойств институции – идет ли речь о V секции, специализирующейся на исследовании религии, о IV секции с ее филологическими и историческими исследованиями и тесной связью одновременно и с Сорбонной, и с Коллеж де Франс, или о VI секции[118]118
  VI секция Высшей практической школы (Ecole pratique des hautes études) представляла собой институцию, занимающую позицию между Сорбонной и Коллеж де Франс, где вели исследования и преподавали исторические и социальные науки, в том числе Ролан Барт, Пьер Бурдье, Франсуа Фюре, Жак ле Гофф и др. В 1975 году VI секция Высшей практической школы была преобразована в Высшую школу социальных наук (Ecole des hautes études en science sociales, EHESS). – Прим. пер.


[Закрыть] – свойству, которое благодаря преданности институции, инвестициям в исследования, а также привилегированным отношениям с журналистикой и издательским делом позволяет произвести символические и практические эффекты, несводимые к эффектам собственного профессорского корпуса.

Из генеральной совокупности, состоящей из профессоров, занимавших хотя бы одну позицию в парижских университетских институциях в 1967 году, были отобраны те, кто обладал минимум двумя из нижеперечисленных характеристик, выделенных, в свою очередь, потому, что они в разной степени и разным образом действовали в поле: членство в Институте, в жюри конкурса агреже, в экзаменационной комиссии Высшей нормальной школы, в Консультативном комитете университетов (университетская власть), в комиссиях CNRS 1963 или 1967 года (научная власть), в редколлегии интеллектуального журнала или руководство книжной серией (интеллектуальная известность), показатель цитирования больше пяти в Citation Index (научный престиж)[119]119
  Мы отказались от включения руководства лабораторией в этот перечень: по сути, очень сложно установить различие между случаями, когда это звание является статусным атрибутом профессора, как это часто бывает на факультетах или нередко даже в Высшей практической школе, и случаями, когда оно предполагает действительное руководство настоящей исследовательской группой. Таким образом, мы не можем рассматривать его ни как показатель университетской власти, ни как показатель научности или вовлеченности в исследование.


[Закрыть]. Этот способ отбора, основанный на объективных показателях (в числе которых наиболее объективированные показатели символического капитала вроде научных наград или индекса цитирования) обладания разными видами власти, которые отличаются по своей силе, способам осуществления и эффектам, кажется бесконечно более надежным, чем все формы «репутационных» методов, худшим из которых является, без сомнения, часто используемая в этом виде исследований выборка путем «снежного кома» (snowball): кроме того, что выбор первоначального ядра по сути предопределяет последующие выборы и, следовательно, финальную совокупность, этот метод ставит в привилегированное положение одну из форм власти – ту, которая основана на узнавании и признании.

Метод отбора, использованный для конструирования изучаемой совокупности, предполагает создание уменьшенной, но точной модели университетского поля как пространства позиций, схваченных через свойства агентов, которые обладают или наделяются в этом поле определенными атрибутами и ведут борьбу с помощью средств и разных видов власти, способных произвести видимые эффекты, за то, чтобы завладеть этими позициями или защитить их, чтобы сохранить их неизменными или трансформировать. В отличие от случайной выборки, которая разрушила бы структуры (прежде всего потому, что структурно доминирующая позиция может быть представлена малым числом людей и иногда, как это часто бывает в случае полей культурного производства, лишь одним человеком), этот способ отбора позволяет описать властные позиции через свойства и разные виды власти, которыми обладают те, кто их занимает. Тот факт, что для конструирования совокупности определяющих это пространство отношений мы были вынуждены прибегнуть к связанной с индивидами информации, никоим образом не означает, что мы принимаем имплицитную или эксплицитную теорию власти как субстанции, находящейся во владении определенных индивидов, которых исследование должно было бы выявить (Who governs?), не говоря уже о том, чтобы ткнуть в них пальцем и заклеймить («патроны» или «мандарины»). Конечно, связанные с разными позициями различные виды специфической власти слабо институционализированы и их сложно отделить от тех, кто эти позиции занимает. Следовательно, если только не довольствоваться теоретическими решениями, достичь научного представления о структуре объективных отношений, лежащей в основании всех видов власти, которые воспринимаются и претерпеваются как связанные с вещами или людьми субстанции или сущности, можно, лишь опираясь на анализ распределений совокупности связанных с индивидами релевантных свойств – т. е. свойств, действующих в пространстве определенной игры. Совокупный вес каждого из атрибутов членов определенной институции (например, общее количество нормальенцев или членов Института) определяет социальный вес институции, который, в свою очередь, характеризует каждого ее члена с точки зрения его сходства с другими и отличия от них, – потому что его позиция в институции зависит тем больше от обладания или не обладания каким-то свойством, чем больше это свойство вносит вклад в определение позиции институции[120]120
  Поскольку количество доступных сведений сокращается по мере уменьшения известности, эта процедура отбора обладает также практическим преимуществом – она облегчает поиск, ограничивая выборку наиболее представленной в письменных источниках фракцией генеральной совокупности. При этом мы выигрываем в строгости анализа, выделяя эту совокупность на основании эксплицитных и конкретных (т. е. релевантных) критериев, не позволяя ограничениям доступных документов навязать границы изучаемой совокупности, как делают все те, кто опирается на источники вроде Who's who (так, например, часть изучаемых профессоров, которые перечисленны в Who's who, в неравной степени связана с различными видами университетской власти – отчасти потому, что внесение в этот справочник не признается некоторыми наиболее влиятельными исследователями, считающими это показателем «светского» признания).


[Закрыть].

Разумеется, состав сконструированной совокупности зависит от принятых во внимание критериев (т. е. различных видов власти): опущение какого-то показателя интеллектуальной известности, например, членства в редколлегии интеллектуального журнала или руководства книжной серией, привело бы к исчезновению наиболее интеллектуальной (и зачастую именно поэтому наиболее известной) фракции преподавателей университета. Аналогичным образом введение такого критерия, как написание статей для Le Nouvel Observateur, который, без сомнения, был бы резко отвергнут обладателями наиболее типичных атрибутов университетской власти, включило бы в выборку некоторых преподавателей-журналистов. Несмотря на презрение, с которым к ним относятся получившие наибольшее университетское признание, эти преподаватели-журналисты наделены властью прославлять и критиковать, которую дает привилегированный доступ к газетам и еженедельникам, и в силу этого способны производить достаточно ощутимые эффекты в самом поле[121]121
  Профессора-журналисты отличаются от журналистов и, в частности, от оказывающих влияние на университетское поле журналистов, пишущих на темы культуры, тем, что могут пользоваться в самом поле университета той властью, которую им дает доступ к журналистике, со всеми сопутствующими выгодами. (Следовательно, следуя строгой логике, надо было бы включить этот критерий, вес которого постоянно растет, хотя бы для того, чтобы получить в распоряжение инструменты, позволяющие понять некоторые университетские карьеры, особенно в VI секции Высшей практической школы, и общую эволюцию этой институции.)


[Закрыть]. Во всяком случае, даже если кажется, что, исходя из доступной информации, мы включили все релевантные критерии – т. е. критерии, подходящие для определения значимых, с учетом основной цели, различий и выявления распределения различных видов власти, определяющего структуру поля университета на момент рассмотрения, – тем не менее исследование обнаруживает и воспроизводит неопределенности, присущие самой реальности[122]122
  Исследование, безусловно, недооценивает концентрацию собственно университетской власти, поскольку в некоторых случаях было невозможно учесть интенсивность власти, связанной с атрибутом, который мы рассматривали в качестве индикатора (например, статус главы комиссий CNRS, Консультативного комитета университетов и т. д.), или длительность обладания ею: позиции, занимаемые в рамках одной и той же институции большими университетскими руководителями, которые в течение длительного времени господствовали над целыми дисциплинами, в анализе имеют меньше отличий, чем в реальности. С другой стороны, мы не всегда могли получить наиболее релевантные для всей совокупности сведения вроде количества руководимых диссертаций и социального качества диссертантов (хотя мы смогли установить, что в некоторых дисциплинах эти показатели меняются соответственно показателям университетской власти). Наконец, введение дополнительных принципов дифференциации сдерживалось в силу того, что каждый из них (например, оппозиция между издательствами Belles Lettres и Klincksieck) касался лишь небольшого участка поля.


[Закрыть]: борьба за навязывание легитимного принципа иерархизации делает границу между теми, кто внутри, и теми, кто снаружи, всегда спорной, оспариваемой и, следовательно, колеблющейся и подвижной в каждый момент времени и особенно в зависимости от момента[123]123
  Среди факторов, порождающих неуверенность как по поводу включения в изучаемую совокупность, так и при определении позиции в поле, одним из наиболее важных является зависимость полноты сведений от качества источников: тот, информация о ком содержится в семи или восьми разных источниках, рискует, при прочих равных, предстать обладателем большего количества свойств, чем тот, кто известен лишь по справочнику Who's who и дополнительным источникам худшего качества. Другим фактором является (часто умышленная) неточность высказываний о профессии отца, что особенно характерно для категорий управленцев и коммерсантов (мы должны были отказаться от разделения на управленцев среднего и высшего звена и на мелких и крупных коммерсантов) и даже для категории преподавателей (разделение между преподавателями высших и средних учебных заведений часто бывает неточным).


[Закрыть]. Так, например, в силу логики индивидуальных карьер (и особенно возраста) или трансформаций поля (и особенно его отношений с журналистикой) тот, кто несколькими годами ранее занимал бы господствующую позицию, может оказаться отсутствующим (например, это случай Пьера Ренувэна, который исчез из пространства, когда покинул позиции университетской власти в 1964 году) или отодвинутым к нижним границам пространства (например, Эрнест Лабрус, который, отрекшись от позиций университетской власти, оказался сведен к своему научному престижу)[124]124
  Что бы мы ни говорили об эффектах моды, научный или интеллектуальный престиж является гораздо более стабильным, чем университетская власть, которая больше связана с позицией, чем со своим носителем. (Известно, однако, – и это является одной из наиболее показательных характеристик этого поля, которое провозглашает признание только ценностей науки, – что едва ли существует такая вещь, как подлинно институциональный критерий научной ценности).


[Закрыть]. Тогда как, напротив, тот, кто не был включен в анализ, поскольку не обладал необходимыми свойствами, мог бы быть введен туда несколькими годами позже[125]125
  В том, что касается сбора информации, мы использовали те же процедуры и источники, что и в случае составления репрезентативной выборки профессоров четырех факультетов. С той лишь разницей, что мы не учли участие в конгрессах университетов Кана и Амьена и религиозную принадлежность родительской семьи, поскольку эти позиции позволяли описать лишь незначительную часть совокупности. И напротив, мы добавили всю информацию о карьере и властных позициях внутри поля, которые в этом масштабе обрели всю полноту смысла.


[Закрыть].

Структура пространства разных форм власти

Бросается в глаза, что сконструированная таким образом совокупность отличается от совокупности штатных профессоров «гуманитарных» высших учебных заведений Парижа, из которой она была выделена – разные категории профессоров представлены тем больше, чем выше их позиции в поле: Коллеж де Франс и Сорбонна представлены здесь намного больше, тогда как доля Высшей практической школы и в особенности университета Нантера[126]126
  Университет Париж X – Нантер [Paris X-Nanterre]. – Прим. пер.


[Закрыть] гораздо меньше, чем в исходной совокупности. То же самое касается и дисциплин: классическая литература и филология, современная история, социальные науки и в меньшей степени философия оказываются сверхпредставленными – в отличие от современной литературы, языков и географии. Тесно связанные с возрастом шансы получить доступ к разным формам власти (смешанным здесь) меняются в зависимости от различных показателей унаследованного культурного и социального капитала – например, сообразно социальному происхождению (доля детей фермеров, рабочих и служащих меньше в популяции «обладающих властью», тогда как доля детей учителей, ремесленников, коммерсантов и особенно промышленников гораздо больше) или образовательному капиталу, показателем которого является диплом выпускника Высшей нормальной школы и возраст прохождения конкурса агреже. Если бы мы могли разделить две большие категории власти, эти взаимосвязи стали бы, без сомнения, более отчетливыми: сверхпредставленность профессоров Коллеж де Франс, как и профессоров социальных наук и истории, а также детей промышленников, как мы увидим в дальнейшем, увеличивается по мере приближения к профессорам, чей профиль тяготеет к полюсу интеллектуального или научного престижа, тогда как сверхпредставленность профессоров Сорбонны, как и профессоров литературы, филологии или философии, или детей учителей и профессоров, растет по мере приближения к профессорам, чей профиль связан с собственно университетской властью. И диплом нормальенца, похоже, является универсальным стандартом, который в сочетании с различными диспозициями открывает доступ к обеим формам власти[127]127
  Подобный анализ образовательных и внеобразовательных факторов успеха для совокупности факультетов сталкивается с множеством трудностей: во-первых, показатели образовательного капитала совершенно несравнимы (такие степени, как агреже или доктор наук, обладают очень разной ценностью в зависимости от факультета) и не существует универсального стандарта, который играл бы роль диплома нормальенца на гуманитарных и естественно-научных факультетах; во-вторых, дифференциация форм власти не всегда так четко выражена, как на гуманитарных факультетах, и не везде осуществляется согласно тем же принципам. Тем не менее, как мы уже видели, географическое и социальное происхождение, похоже, тесно связано на всех факультетах с различиями в успехе, которые можно увидеть с помощью общих критериев (внешняя известность, научное признание и т. д.).


[Закрыть].

Поле гуманитарных и социальных наук организуется вокруг основной оппозиции между двумя видами власти. Собственно университетская власть главным образом основана на господстве над инструментами воспроизводства профессорского корпуса: жюри конкурса на звание агреже, Консультативным комитетом университетов (назначающим штатных профессоров) – т. е. на обладании капиталом, который приобретается в Университете, и в частности в Высшей нормальной школе. Держателями этого капитала в большинстве своем являются профессора университета (Сорбонны), особенно профессора канонических дисциплин, зачастую сами происходящие из семей преподавателей средних и высших учебных заведений и особенно из семей учителей начальной школы. Данный капитал практически не имеет ценности вне (французского) университета. Этой социально кодифицированной власти противостоит совокупность различных видов власти, чаще всего встречающихся у специалистов в сфере социальных наук: научная власть или авторитет, о которых свидетельствует руководство исследовательской группой; научный престиж, измеряемый признанием в научном поле, особенно за границей (при помощи ссылок и переводов); более или менее институционализированная интеллектуальная известность – включающая членство во Французской академии и упоминание в словаре Larousse, публикации в книжных сериях, придающих своего рода статус классика (Idées, Points и т. д.), членство в редколлегии интеллектуальных журналов и, наконец, связь со средствами массовой информации – телевидением и многотиражными еженедельниками (Le Nouvel Observateur), что является показателем одновременно как власти освящения и критики, так и символического капитала известности[128]128
  Без сомнения, эту оппозицию, вписанную одновременно в институции и в диспозиции, можно соотнести с различием, которое установили Эльга Рейтер и Пьер Трипье между двумя формами научного производства: с одной стороны, «минимизаторы», стремящиеся сократить риски и создающие работы, соответствующие по своим методам и объектам действующим нормам (докторская диссертация), и, с другой стороны, «профессионалы», связанные чаще всего с исследовательскими институциями и создающие короткие работы, которые рассчитаны на быстрый вклад в науку (Reuter E., Tripier P. Travail et créativité dans un marché interne: le cas du système français de recherche universitaire // Sociologie du travail, juillet-septembre 1980, p. 241–256).


[Закрыть].

График 2. Пространство факультетов гуманитарных и социальных наук.

Анализ соответствий: схема первой и второй оси инерции – свойства (схему, соответствующую отдельным индивидам, можно найти в Приложении 4). Иллюстративные переменные (например, семейный статус) выделены курсивом

Второй принцип деления противопоставляет, с одной стороны, самых пожилых профессоров, более всего наделенных знаками признания – сугубо университетскими (например, членство в Институте и, во вторую очередь, во Французской академии), научными (ссылки и переводы) или чисто социальными (упоминание в Who's who, орден Почетного легиона или «За заслуги»), и, с другой стороны, самых молодых профессоров, определяемых главным образом негативно, через отсутствие институционализированных знаков престижа и обладание подчиненными формами университетской власти. Эта оппозиция устанавливается также, с одной стороны, между университетскими институциями, где Коллеж де Франс (и, в частности, специалисты классических дисциплин, особенно древней истории и археологии) противостоит Высшей практической школе и факультету Нантера, а с другой – между профессорами, среди которых одни в большей степени обладают научной властью (благодаря членству в комиссиях CNRS), а другие – либо обращены к образовательному воспроизводству (членство в жюри конкурса на звание агреже), либо обладают некоторой известностью, но лишены университетской власти. Данная оппозиция соответствует систематическим различиям в унаследованном капитале: степень социального успеха во всех его формах возрастает по мере приближения к парижской буржуазии. Дети промышленников, инженеров или офицеров, с одной стороны, и профессоров факультетов – с другой, зачастую родившиеся в Париже или в одном из крупных провинциальных городов и в большинстве своем получившие частное образование, отчетливо противостоят детям мелких фермеров, рабочих и служащих, которые нередко являются выходцами из небольших провинциальных городов. Средняя область занята профессорами, происходящими из промежуточных областей социального и географического пространства[129]129
  Примечательно, что описанная здесь структура отношений сохраняется неизменной даже после того, как мы нейтрализуем институции, к которым принадлежат профессора (Коллеж де Франс, Сорбонна, IV, V и VI секции Высшей практической школы, университет Нантер), рассматривая их в качестве иллюстративных переменных.


[Закрыть].

Что касается третьего фактора, то он противопоставляет высший университетский Establishment, сформированный из «выдающихся университетских преподавателей» и «крупных патронов», большая часть которых обосновалась в Сорбонне и господствует над целыми дисциплинами, зачастую совмещая контроль над внутренним воспроизводством (преподавание в Высшей нормальной школе, членство в жюри конкурса на звание агреже, в Консультативном комитете и экзаменационной комиссии Высшей нормальной школы) и значительное внешнее признание (телевидение, Idées, переводы), негативной совокупности неизвестных преподавателей, которые зачастую являются специалистами в очень узких дисциплинах (особенно по древней истории) и одинаково чужды как светской известности, так и внутренней власти – т. е. как эрудитам из Коллеж де Франс, так и специалистам маргинализированных внутри Университета дисциплин, экономистам и социальным психологам, которые кажутся чужаками в «среде» не только в силу университетской карьеры (они реже являются нормальенцами), но и из-за социального происхождения (они чаще оказываются детьми предпринимателей и чаще были рождены за границей) (ср. график 3).

Пространство, определенное двумя первыми осями, организуется в области, соответствующие классам позиций и диспозиций, которые противостоят друг другу самым разным образом. Например, область университетской власти в (почти) чистом виде (в нижнем правом углу графика) объединяет обычных профессоров самых обычных дисциплин (вместе со всеми современными вариантами классических дисциплин: иностранными языками, современной литературой и филологией – которые оказываются в самом низу иерархии) и особенно множество профессоров, известных своим резким осуждением движения мая 1968 года или своей публичной поддержкой одной из главных мишеней студенческого протеста – Робера Фласельера, ректора Высшей нормальной школы. Эта область университетской власти противостоит как сектору специфического внутреннего престижа (сверху справа), освященного Институтом, где помещаются главным образом крупные ученые, так и сектору широкой известности и молодых (или младших) мэтров (снизу слева), нашедших пристанище в VI секции Высшей практической школы. Наконец, область университетской власти не имеет почти ничего общего с высокими сферами (верх графика) большого научного престижа (Дюмезиль, Бенвенист, Дюпон-Соммер), который в случае специалистов в области социальных наук и истории (сверху слева) сочетается с престижем интеллектуальным (Леви-Стросс, Арон, Перру, Бродель или Дюби) (ср. Приложение 4).

Очевидно, что именно на уровне произведений, их тем и стиля в полной мере становится явным все то, что отделяет больших ученых от обычных профессоров. Место публикации, хотя оно и не могло быть включено в конечный анализ, поскольку характеризует слишком ограниченную часть совокупности, представляет собой, без сомнения, хороший показатель данной оппозиции: с одной стороны, Klincksieck, старый издательский дом, основанный в XIX веке немецкими книготорговцами и объединяющий ученых и специализированные научные работы очень высокого уровня, с другой – Belles Lettres, издательский дом, появившийся в начале XX столетия как ответ французского Университета на немецкое влияние и объединяющий работы, больше озабоченные французской элегантностью, чем эрудицией. Чтобы дать представление, которое не кажется слишком спорным, о культуре, предписанной официальным преподаванием, стоит напомнить, используя их собственный язык, о работах, которые «искусно сглаживают сложности и представляют суть в ясной и привлекательной форме», о грамматистах, остерегающихся «терминологических вольностей современной лингвистики» и «немного напуганных тяжеловесным научным аппаратом» новых импортированных наук, о комментаторах, которые стремятся лишь к «лучшему пониманию текстов и тем самым к большему литературному удовольствию»; о профессорах, ощущающих себя в высшей степени нонконформистами, поскольку их лекции – это «фейерверк находчивости и остроумия» (все отрывки, заключенные в кавычки, заимствованы из некрологов).

Специалисты в области социальных наук, без сомнения, обязаны своим привилегированным, по сравнению c эрудитами, положением индексу цитирования [Citation Index], который вносит большой вклад в определение первого фактора и тем больше благоприятствует различным дисциплинам и исследователям, чем ближе они находятся к социальным наукам и американской традиции. Важность связи со средствами массовой информации (журналистика, телевидение) видна в том, что девять из тридцати лиц, упомянутых в хит-параде журнала Lire (№ 68, апрель 1981, стр. 38–51), оказываются в двух секторах научного и/или интеллектуального престижа.

График 3. Пространство гуманитарных и социальных наук.

Анализ соответствий: план первой и третьей оси инерции – свойства (иллюстративные переменные выделены курсивом)

Господствующие со светской точки зрения [temporellement] (и господствующие временно [temporairement]) обладатели властных позиций, которые основаны исключительно на институции и ограничены ее рамками (например, жюри отборочных конкурсов или Консультативного комитета), являются подчиненными с точки зрения собственно университетского признания и особенно интеллектуальной известности (они практически не переводятся на иностранные языки). Увенчанные образовательными лаврами (они зачастую являются лауреатами общих конкурсов, победителями конкурсов в Высшей нормальной школе или на звание агреже), они являются законченными продуктами диалектики освящения и признания, которая притягивает в сердце системы наиболее склонных и способных к ее воспроизводству без изменений. В общем, они тем более рьяно привержены институции, чем более непосредственно их собственная компетенция зависит от институциональных условий своего существования (как в случае филологии или преподавания языков в целом) и чем большим они обязаны институции в качестве облатов низкого происхождения или выходцев из школьной среды (дети учителей)[130]130
  Практически полная закрытость перед внеуниверситетским миром, которая зачастую подает себя как сознательный отказ от компромиссов с обществом, является, без сомнения, лишь способом принять исключение, ощущаемое все более и более отчетливо по мере роста важности журналистики в интеллектуальном мире. Помимо свидетельств обладателей журналистской власти (см. заявление Моны Озуф в Sales C. L'intelligentsia, visite aux artisans de la culture // Le Monde de l'éducation, février 1976, p. 8), можно сослаться на признания вроде того, что сделал парижский профессор философии, который после заявления о необходимости «сохранять большую дистанцию между журналистикой и философским поиском» сожалел о том, что ему никогда не удавалось, несмотря на все его усилия, протолкнуть статью в Le Monde.


[Закрыть].