Текст книги "Желтый бриллиант"

Немцы пришли, начали все жечь, людей расстреливать. Соберут из тех, кто на ногах стоит, велят ров выкопать, людей в ров штыками затолкают и стреляют. В кого не попали, те посидят тихонечко и ночью вылезают, так их опять в ров и уже – наверняка.

Петька убежал в Киев, туда «немец» еще не дошел, но был на подступах. Город спешно, в сутолоке и беспорядке, эвакуировали. Не хватало машин, водителей. Петька, парень высокий, хоть и худой, по бумагам – или 16, или 18 лет – не поймешь, «баранку» крутить умел. В военкомате отправили на автобазу Киевского университета – вывозить преподавателей и оборудование физических лабораторий. В кабину полуторки, загруженной ящиками, коробками, связанными стопками книг, канцелярских папок, запрыгнул парень и протянул руку:

– Семен Заболотский.

– Быстрей, Семен, фашист – на хвосту!

Петька ловко крутил «баранку», сумели выскочить из-под бомбежки. Страх и желание выжить, спастись, породнили их. Во время войны Петр и Семен переписывались. Треугольники доходили до адресатов. После Великой Победы встретились в Киеве, у Владимирской Горки, как уговаривались, и решили вместе ехать в Москву.

Раньше, когда Марианна и Танька транжирили деньги на сапоги и шубы, деньги накапливались не так быстро. На себя Петр Данилович ничего не тратил, форменную одежду, обувь, даже нижнее белье и носки периодически выдавали «по положенности» на генеральском складе ХОЗУ МВД СССР (хозяйственное управление). Это радовало Петра. Ездил он на персональной машине. Своя, белая «Волга», стояла в кирпичном гараже, недалеко от дома. Ящики с продуктами, вернее, деликатесами, и ящики с коньяком доставляли прямо на квартиру. Но главное – это деньги! В конце каждого месяца доверенные лица со всех концов страны, обычно в конце рабочего дня приносили пухлый конверт. На сберкнижку такие суммы класть нельзя. Сначала Петр прятал деньги в обувную коробку, и запихивал ее глубоко на антресоли. Но Марианна, с ее дотошностью и аккуратностью, могла найти, да и денег становилось все больше. Петр придумал сделать сейф в квартире еще лет десять назад, работая начальником одного из центральных главков Министерства. Он в июле отправил Марианну и Таню в санаторий, в Сочи. Выписал себе командировку на один день в город Пермь, в колонию строгого режима «Белый лебедь». Там отбывал длительный срок рецидивист, вор-домушник. Придумал легенду о «повторном следствии», и в вагоне «СВ» вывез бандита в Москву. По дороге приодел, накормил. Привез домой. На кухне за большим двухкамерным финским холодильником «Розенлев» на маленьких колесиках, в полутораметровой кирпичной стене сталинского дома под видом ремонта выдолбили нишу, вставили в нее заранее приготовленный сейф, списанный в Министерстве еще год назад и надежно спрятанный в гараже, хорошо зацементировали. Домушник подобрал ключи и наладил замки. Крышку сейфа обклеили остатками обоев, которые Марианна хранила на антресолях, смазали колесики холодильника и поставили все на место. Бабке, Галине Михайловне, объяснили, что подтекала труба отопления.

Таким же путем «домушник» вернулся в колонию, но через неделю на производстве, где он работал, произошел несчастный случай, «домушник» погиб, а начальника колонии понизили в должности, перевели надзирателем на производство, где он через месяц неудачно поскользнулся и насмерть разбил голову о чугунную раму станка. Петр один раз в месяц, ночью, отодвигал холодильник и клал в сейф очередной конверт. Общая сумма невероятно быстро увеличивалась.

В один из дней, перед выпиской из роддома Васеньки, к Николаю в кабинет зашел Семен Семенович. Шли экзамены, необходимо было уточнить вопросы в некоторых билетах.

Конечно, на кафедре все обо всем знали и искренне переживали за Большакова. Он никогда никому не жаловался, и только Семен Семенович знал некоторые подробности его личной жизни. Они разговорились о Тане, о ее семье. Что-то Николай слышал от самой Тани, о чем-то догадывался. Марианна всегда уходила от семейной темы.

Семен – единственно близкий, мог сказать правду. Николай спросил:

– А что за человек, этот генерал Задрыга, мой тесть? Ведь я его видел всего один раз – у Вас на банкете.

Семен Семенович тяжело вздохнул.

– Петр – сложный человек, непростой судьбы. Коль, а ты что о мне-то знаешь?

Николай нахмурился и пожал плечами.

– Вы – уважаемый профессор, фронтовик!

– И все? Я ведь родом из Киева. Мы с Петром Даниловичем вовсе не братья. Так, война свела. У меня отец тоже был физик, практик, экспериментатор, по современным понятиям, баллистик, летающие ракеты придумывал.

– Это «катюши», что ли, – заинтересовался Николай.

– И это тоже. Он был профессором кафедры «практической физики», на оборонную промышленность работал, как сейчас бы сказали. Его уважали и «берегли», хотя он был из дворян, правда, сильно обедневших. Женился на богачке, дочери киевского банкира, еврейке. Только ты – об этом – никому! А то меня в два счета – метлой, за 101-й километр.

Николай утвердительно кивнул.

– Уже не те времена.

– Когда Киевский университет стали эвакуировать, фашисты уже бомбили пригороды, Петр нас вывез на развалюхе-полуторке. Сам он, Петька… – и Семен Семенович рассказал жуткую историю детства и юности Петра. – Мы ехали из города без дороги, по ухабам, кругом воронки от бомб, нас ни одна пуля не коснулась, бомбы летели мимо. Петр смеялся: «Я заговоренный, меня ни одна пуля не достанет, надо только батянино богатство вернуть!» Под бомбами, на волосок от смерти, а он думал о «батянином» богатстве! Наш университет эвакуировали в Новосибирск, я там женился, сыночек родился. Я закончил два последних курса, получил диплом и пошел на фронт – в разведроту. Я хорошо знал немецкий, ночью ползал на линию фронта, подключал наушники, слушал фашистов, переводил и докладывал ротному командиру. Один раз провод порвался, так я его зубами зажал, видишь, губы кривые. Но ток в телефоне – слабый, я вернулся, все доложил на бумаге лейтенанту и – в госпиталь. Потом вернулся на фронт, сам уже лейтенант, Орден Красной Звезды получил.

А Петька колесил по фронтам, боеприпасы на передовую возил, лез напролом. И, правда, ни одного ранения, ни царапины. Заговоренный! Мы перписывались, договорились встретиться в Киеве на Владимирской Горке. В 44-м я получил от жены из Новосибирска «треугольник». Она писала, что умер мой отец от сердечного приступа. В последний год он сильно мерз, в доме холодно, дров не хватало. А кругом – тайга. Вслед за ним, от воспаления легких – наш сынок, потом – моя мама обморозила ноги и через полгода – тоже.

На глазах Семена Семеновича блестели слезы.

– Жена уехала в Москву, к своей тетке. Тетя Клава жила в переулке, около Андроникова монастыря вместе с маленькой пятилетней дочкой, в одной небольшой комнате. Мужа у нее не было. Тетя Клава сильно болела. Моя жена ухаживала за ней и за ее дочкой Верочкой. Все трое были изможденные, худые и голодные. Продовольственные карточки им не полагались.

А мы встретились с Петькой! Как договаривались, в Киеве, у Владимирской Горки, и сразу махнули в Москву. Ему некуда было возвращаться, от всего хутора одна печная труба осталась.

Семен Семенович долго молчал, попил воды.

– Коль, ты извини, я все о себе, как-то занесло. Петр, он был хороший мужик, самостоятельный. Сразу устроился водителем на автобазу ГУВД Москвы. Это ему наш сосед подсказал, он там работал, опергруппу возил. Петька – фронтовик, с наградами, сразу стал возить начальника МУРа, общежитие дали.

– А, Вы, Семен Семенович?

– А я сюда, к вам, младшим преподавателем. Потом, в 50-е, поступил в аспирантуру и так далее. Тетя Клава умерла, а Верочку мы удочерили.

А про Петьку, этот начальник МУРа и надоумил Петьку пойти в Высшую школу милиции, здорово ему помог. Очень Петька умел услужить там, где надо. Петька получил высшее образование, работал в следственной группе, – я не очень в этом разбираюсь. Он всегда был на хорошем счету. Он умеет нравиться начальству – простой, надежный, лишнего слова не скажет. Петр, позже, Академию МВД с отличием закончил, где начальствующий состав готовят. Его дальше, в адъюнктуру звали, он отказался: «Не нужна мне ваша "кандидатка"!» Он сам мне говорил: «Я в центральный аппарат пойду, в Министерство. Мне надо батянины деньги у коммунистов забрать». Ненавидит их всю жизнь, а сам в КПСС, тогда еще ВКП(б) называлась, на фронте вступил. Мне объяснял: «На фронте легче, раз воюешь против фашиста – обязательно в партию возьмут».

Семен Семенович замолчал.

– Ладно, Коля, мне пора, уже поздно.

– Подождите, очень прошу! А как они с Марианной Гавриловной поженились? Она, по-моему, совсем другая?

Семен Семенович вздохнул, еще попил воды.

– Маруська сидела в Москве, к экзамену готовилась, на втором курсе, а родители на даче. Святые люди были! А ты сам знаешь, в каком доме они живут, не квартиры, а дворцы, музеи. Так ее соседку ограбили, пока та с собачкой гуляла. Картины бесценные из рам вырезали и вынесли средь бела дня. Эти картины полковник, хозяин квартиры, сразу после войны из Германии вывез. Петька приехал на следствие, Марианна – единственный свидетель. Грабителей через три дня поймали на Тишинском рынке, а Петька все ходил проводить следственный эксперимент… квартире все удивлялся, к тому же, отец Марианны – генерал, Герой Советского Союза. Петька говорил, она сама к нему полезла, но я не верю. Эта девочка не так была воспитана, не той души. А Петька – буйвол, захотел – взял. Он считает до сих пор, что ему все можно, раз его батяню раскулачили. Я думаю, это на уровне психики, детская травма. Марианна забеременела, Петька испугался, думал, его на Соловки сошлют, а его – под венец! Любят – не любят они друг друга, кто их знает?

Семен Семенович устало откланялся и поехал на метро в свое Бирюлево.

Николай сидел в «кафедральном» кабинете, пока не явился Василич. Домой не хотелось. Что будет дальше?

На следующее утро, к одиннадцати часам, Марианна и Николай приехали в роддом. О ком и о чем каждый из них думал, догадаться не трудно. Но оба молчали, понимая, что надо беречь силы. Николаю вручили Васеньку, Марианна раздала медперсоналу цветы, шампанское, коробку конфет.

Когда дома бабушка Мара развернула внука, Николай, внимательно рассматривая младенца, увидел ножки с крохотными ступнями, розовыми пяточками и малюсенькими пальчиками. Он с ужасом произнес:

– Это что, у мальчика недоразвитые ножки, он ходить не сможет?

Марианна засмеялась, поцеловала Васеньку в пяточки.

– Через год бегать будет, не догонишь, а в 15 лет – 46-е ботинки будете покупать!

Николай неуверенно покачал головой.

Через неделю он хорошо пеленал ребенка, правильно кормил, по инструкции стерилизовал бутылочки. Купал Васю только отец, наливал ванночку, проверял воду локтем, как научила Марианна, мягкой тряпочкой тер розовое детское тельце. Марианна только держала полотенце.

Они никогда не спорили, уважали чужое мнение, были деликатны и внимательны друг к другу. Иначе они бы не выжили эти полгода, страшных и трудных, пока болела и долго выздоравливала Таня. Они стали друзьями.

Тане сделали одномоментно две сложные операции. Она выдержала, ведь ее ждал сын. После операции Таню «замуровали» в гипс – от груди до коленок. Так она пролежала больше месяца. Николай и Марианна ходили к ней не очень часто, Николай работал, Марианна занималась внуком. Таня все понимала, она не обижалась, только ждала, крепко сжав губы.

Деятельная и общительная Марианна договорилась с соседкой с 5 этажа – бодрая пенсионерка по три часа каждый день гуляла с Васей, пока Марианна стирала, гладила, готовила.

Через три месяца Таню выписали. Николай нес ее до машины на руках, легкую как пушинку. Дома она ходила с клюшкой месяца два. Марианна переехала обратно на Белорусскую, с Петром она не разговаривала, просто не замечала его, он тоже ни о чем не спрашивал. Каждое утро, без выходных и праздников, ровно в 8-00 Марианна Гавриловна выходила из метро Беляево и входила обратно в метро, в 21-00. Так продолжалось еще полгода, потом бабушка Мара стала ездить реже.

Когда Васеньке исполнился годик, Марианна Гавриловна вернулась на работу. Своих накоплений у нее никогда не было, Петр давно не интересовался ее финансовым положением, продавать ставшие ненужными вещи страшно. Заметит – убьет. Брать деньги у зятя и дочери она не могла. Марианна долго оправдывалась перед Таней. Дочка все поняла.

– Мама, ты столько для меня, нас, сделала, что мы… мы…

Она не могла подобрать нужных слов и стала обнимать и целовать свою родную, самую лучшую на свете маму.

Марианна расплакалась. В последнее время нервы никуда не годятся.

– Я буду приезжать, я ведь не могу жить без Васеньки.

Вася рос и хорошел, как полагается по учебникам для педиатров. Таня не отходила от Васеньки. Постепенно она поправлялась, ей так хотелось все делать своими руками, носить на руках своего ребеночка, наконец, рядом любимый мужчина – она мечтала скорее быть с ним и быть его женщиной.

Они все выдержали. Пришла весна, здоровье, любовь.

19 июня 1986 года, четверг. Николай Александрович Большаков, заведующий кафедрой, профессор, проректор по международным связям крупнейшего технического учебного заведения страны вызвал секретаршу Светочку. Она без стука «влетела» в кабинет начальника с блокнотом и ручкой в руках. «Шеф» строго посмотрел на Светочку.

– Светлана, Вы отстраняетесь от работы… до 14 часов. Ваша задача – найти двух или одного… аспиранта, из тех, кто Вам больше нравится, и – в магазин, там, конечно, не густо, но все что есть – ваше, – и протянул Светлане небольшую пачку денег. – Сегодня моему сыну Василию исполняется один год.

Светлана радостно захлопала в ладоши и вылетела ловить аспирантов.

Прошел еще год и еще полгода. Василий не ходил по квартире. Нет. Он носился как атомное ядро в андронном коллайдере, сметая все на своем пути. Если Таня собирала игрушки в большой картонный ящик, то они сразу же вылетали обратно. Телевизор поставили на шкаф, откуда ничего не было видно. А смотреть – было что. Вскоре купили небольшой, компактный «Панасоник», и по проекту Тани Николай встроил его в кухонную полку. В дом вернулась информация.

Таня разговаривала с мамой, может быть, одну минуту, Васенька был рядом и стучал палкой от пирамидки по машинке, пытаясь разобрать игрушку и выяснить, что там внутри.

Марианна испуганно проговорила в трубку:

– Что-то очень тихо, иди на кухню.

Василий сидел на полу и посыпал голову, нет, не пеплом, мукой! Большая жестяная банка с плотной крышкой открытая валялась под столом. Василий посмотрел ясными глазами на маму и произнес:

– Мамоська, это сневочек выпал, и радостно стал хлопать ладошками по горкам муки…

Вечером Николай долго смеялся. Николай оказался «неправильным» отцом. Все, что вытворял его сын, вызывало у него одно чувство – восторг. После того, как Вася достал из кухонной тумбы все кастрюли и стал гонять их, как футбольные мячи, а крышками стучать «в литавры», ручки шкафов туго связали веревками. Как-то утром Таня обнаружила в Васиной кроватке разодранный пододеяльник, через несколько дней – порванную штанину пижамки. Родители недоумевали. Оказалось, Вася прокусывал зубами дырочку, засовывал в нее указательные пальчики и раздирал вещь в клочья. Так же он поступал с дефицитными колготками. Таня была в ужасе.

Марианна, как детский врач с большим опытом, успокоила:

– Растет нормальный, любознательный мальчик.

Но всему приходит конец.

Николай, замученный и раздраженный, после бестолковой, бездарной защиты кандидатской диссертации сыном министерского чиновника, за которую весь ученый совет проголосовал «за», наконец, открыл дверь родного дома, надеясь обрести покой и сочувствие. И он получил – удар в лоб, довольно большим пластмассовым шаром из набора «Игра в кегли». Николай спокойно разделся, помыл руки, взял сына в охапку и посадил к себе на колени.

– Видишь ли, Василий, ты – не дикарь, а цивилизованный человек…

Таня стояла за спиной мужа и держала у него на лбу пакет польской замороженной зеленой фасоли.

Василий все понял, он возвел пухлые, в перевязочках, руки к небу и закричал:

– Уйя, (ура) я – дикай (дикарь)! Мамоська, я – дикай!

Таня так не смеялась никогда в жизни, до судорог в щеках, до икоты.

Николай был озадачен. Воспитать сына – это тебе не диссертацию написать. Но Василий что-то понял. За ужином он не выплевывал кашу в клеёнчатый нагрудник с карманом, не стучал ложкой по столу. Он теперь был дикарь!

Существовать в однокомнатной маленькой квартире становилось все сложнее. На месте следующей за Беляево деревни Коньково строили великолепный современный район. 17-ти и 22-этажные дома росли с каждым днем. Внутри района были детские сады, школы, совсем близко – любимая усадьба с лиственничной аллеей. Николай все узнал. Это кооперативные дома. Первый взнос – 5200 рублей, затем, в течение двадцати лет, помимо квартплаты, погашение всей стоимости квартиры, это еще рублей по 50 в месяц. Много. Но – четыре комнаты, большой холл, кухня. Ваське будет, где бегать. Если собрать все деньги, немного занять у друзей, жить предельно экономно – получается! Ректор обещал поддержать на профкоме вопрос о безвозмездной ссуде, если их квартира перейдет очередникам училища. Ждать своей очереди на получение государственного жилья теоретически можно, но на это уйдет десятилетие. А Василий растет сейчас.

Таня недоверчиво спросила:

– А как на троих дадут 4-комнатную квартиру?

Николай поправил:

– Не «дадут», а «купим». Времена меняются. И надо учитывать – в семье кандидат экономических наук и доктор…

– Знаю, знаю, – и «влепила» мужу такой поцелуй, что мурашки разбежались до пяток. – И у нас будет своя спальня с бо-о-льшой кроватью?

Николай продолжил:

– А у Васи – своя комната, и два кабинета. Не все же тебе на кухне загорать! Пора писать – время пришло. Я не политик и не экономист, но понимаю, настает твое время.

Таня тоже все чаще думала о работе, о своих пока еще неосуществленных научных проектах.

Меньше чем через год, в ноябре 1988 года, переехали в Коньково. Когда летом в правлении кооператива получили ключи, всей семьей пошли смотреть новую квартиру. Лифты еще не включили – в целях экономии кооперативного имущества. На 15 этаж двадцатидвухэтажного дома, поднимались пешком.

Васька радостно прыгал по ступенькам, приговаривая:

– Новая квар-р-тир-ра.

Он научился выговаривать букву «р», и теперь наслаждался звучанием грозного, как рычание тигра, и громкого, как раскаты грома, звука «ррр». В своем развитии Вася обгонял многих сверстников. Потом он устал, и Николай тащил свое чадо то на руках, то на спине.

У Тани подло заныла спина.

Когда впервые открыли новенькую дверь, усталости – как и не было. Первым в квартиру вошел Василий. Он аккуратно перешагнул через порог, покрутил головой и… снял сандалики, поставил их около двери, скрестил руки на груди и в позе Наполеона спокойно маленькими шагами обошел холл (размером с комнату в Беляево), кухню, еще один коридор около кухни и вернулся к родителям. Не меняя позы, он важно произнес:

– Хор-р-р-ошая квар-р-р-тир-р-р-ка, жить можно! Таня, чтобы не смеяться, зажала рот ладонью.

Николай взял сына на руки, поцеловал в щечку:

– Так это только холл и кухня.

Двери в комнаты были закрыты. Всей толпой пошли открывать двери. Смотрели комнаты, полы, потолки, кухню, раздельные ванну и туалет. У Тани кружилась голова, Николай прикидывал, где и что надо будет делать, и, главное, сколько придется высверливать дырок в стенах. Он вспомнил, как сверлил дырочку для картины, привезенной из Парижа. Старенькая отцовская электродрель уже практически не тянула, Николай стоял на хлюпкой кухонной табуретке, а Таня толкала его в то место, которое находится ниже поясницы. А здесь бетон значительно крепче.

Вася слез с сильных отцовских рук, вернулся в холл, уселся на пол в уголочек и твердым голосом произнес:

– Я буду жить в этом хуле!

Таня поправила:

– В холле, здесь не живут, это коридор такой… для приема гостей.

От эмоций и новых впечатлений все устали и решили ехать домой. Лифт неожиданно заработал.

Василий быстро, без капризов и вечернего чтения сказок, заснул. Родители сидели в маленькой, но такой родной кухне. Новую квартиру не обсуждали, не было сил. Да и так все понятно!

Включили телевизор. В вечерних «Новостях» уже «ведущие», а не «дикторы», комментировали очередное выступление Михаила Сергеевича Горбачева. Таня с профессиональным интересом слушала новости экономики. На ряде крупных промышленных предприятий осуществлялся «экономический эксперимент», предлагались новые формы управления, недавно Верховным Советом СССР был принят Закон «О кооперации», готовился новый Закон «О собственности», где впервые, после 1917 года, констатировалось «право частной собственности». Во всех подземных переходах из окошек ларьков, которые росли как грибы после дождя, из открытых окон грузовиков и легковушек несся душераздирающий хриплый голос Виктора Цоя – «Требуем перемен!»

Термин «перестройка» Таня услышала и поняла значительно позже других. Ведь М.С. Горбачев был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС 11 марта 1985 года, а Васенька появился на свет 14 июня 1985 года, потом –все остальное. Только теперь Таня возвращалась в ту жизнь, которая прервалась почти на четыре года. Она чувствовала себя обновленной, готовой к любым подвигам. Ведь у нее были восхитительный сын, любимый муж и даже большая квартира с собственным, пока еще пустым, кабинетом. Но мебель – дело наживное! Потом выбрасывать будут или отвозить на дачу. Впрочем, дачи пока не предвиделось.

Прошел еще один год. Квартира постепенно обживалась, но с трудом. Не хватало денег, да и на те, что были, купить было почти нечего. Все чаще звучало грозное и безысходное слово «дефицит».

Марианна радовалась за своих детей, помогала, как и чем могла. Она работала на двух ставках, в выходные ездила на метро по всему городу к больным детишкам, чьи родители могли оплатить услуги частного врача. Удачно продала в комиссионном магазине три норковые шубы, десяток вышедших из моды ярких кримпленовых платьев, целую сумку лаковых туфель на высоких каблуках. Не трогала только шкатулку с драгоценностями, она решила отдать их Тане чуть позже. Времена непонятные, беспокойные, а бриллианты и сапфиры, золотые цепочки и браслеты всегда будут в цене даже в войну.

Петр ничего не заметил, Марианне казалось, что он и ее перестал замечать, как воздух. В Министерстве менялись люди, назначались новые заместители министра, начальники Главных управлений, а генерал Задрыга прочно сидел в своем кресле. Многие удивлялись, они же не знали, что Петька Задрыга «заговоренный», его «пуля не берет». Пухлые конверты заполнили почти весь сейф за холодильником.

Марианна, гордая и счастливая, в субботу, с утра пораньше, приехала в Коньково. Недавно открыли новую станцию метро, светлую, просторную, буквально в десяти минутах ходьбы от дома своих, единственно любимых детей. Марианна истосковалась по Васеньке, она его давно не видела, а дети так быстро растут! В сумке, крепко зажатой под мышкой, лежал конверт с деньгами. На польскую кухню точно хватит.

Объятия, поцелуи. Васька сразу забрался к бабушке на руки и громко восклицал:

– Пр-р-иехала бабушка Мар-р-а!

Таня готовила обед на большом картонном ящике, приставленном к старой кухонной тумбе, обеденный столик из Беляево казался просто игрушечным в большой, почти пустой кухне.

Таня и Николай долго отказывались от денег. Таня даже плакала, Марианна – тоже плакала. Николай строго сказал:

– Все, хватит слез, весь паркет залили!

Потом долго пили чай с печеньем и вафлями.

Николай и Таня по очереди каждый вечер ездили «отмечаться» в списках на кухню, в «Дом мебели» на Ленинском проспекте. Когда очередь почти подошла, Николай весь вечер и всю ночь дежурил в длинной цепочке людей, плотно прижавшихся друг к другу, чтобы со стороны, без очереди никто не пролез. Был февраль, очень холодно и ветрено, но ни один человек не ушел. Когда в 9-00 утра открыли большие стеклянные двери магазина, очередь смешалась, и толпа людей, расталкивая друг друга, ринулась в отдел «Кухни». Стояло несколько кучек упакованной в плотную бумагу мебели. Те, кто добежали первыми, обхватывали руками мебель и не отходили от нее ни на минуту, иначе подбегут другие, и все! Важная продавщица, раскрашенная всеми цветами радуги польской косметикой, в широких золотых кольцах с ярко-красными рубинами на толстых пальцах лениво выписывала чеки и приклеивала на мебель бумажку «продано». К обеду грузовик с польской кухней из пластика «под дерево» подъехал к новому дому. Кухню, временно не распаковывая, сложили в одну из пустых комнат. На следующий день Николай срочно летел в США. В Гарвардском университете проводилась конференция по проблемам ядерного разоружения, утилизации ядерных отходов. «Берлинская стена» рухнула, начинался вывод советских войск из Афганистана, «холодная война», казалось, ушла в историю. В мире «потеплело».

Когда Николай, возвратившись Америки, ехал из аэропорта на частнике, он по привычке чуть не повернул в Беляево. Впрочем, их новый дом тоже стоял на Профсоюзной улице. Старые «Жигули» частника подозрительно тарахтели, громко стучала подвеска. Водитель, парень с черной щетиной на лице, черными волосами и горящими, как уголь, глазами, плохо, с характерным кавказским акцентом говорил на русском языке. О Правилах дорожного движения он, похоже, не имел ни малейшего представления. Если бы не тяжеленный, просто неподъемный чемодан, Николай никогда не согласился бы на эту авантюру. Тане он строго-настрого запретил пользоваться услугами частников, такси в городе становилось все меньше. У Тани стала часто ломаться машина, а ездить на метро с ребенком было очень сложно.

Николай втащил в квартиру чемодан, ворох кульков. Таня, как всегда, подлетела к мужу, Василий сразу полез в пакеты. Конечно, пожарная машина с раздвижными лестницами, автобус и коробка с непонятной игрой (это были детские пазлы). Таня схватила ручку чемодана, Николай буквально заорал:

– Не трогай, надорвешься!

Когда открыли чемодан, там было то, в чем Таня абсолютно не разбиралась, но она сразу поняла – это то, что надо больше всего в данный момент. В чемодане лежали в упаковках: перфоратор – долбить стены и сверлить сверхпрочные поверхности, электрическая дрель, шуруповерт, который мгновенно и без усилия закручивает любой шуруп, еще какой-то, совсем не известный ей инструмент. Теперь Таня поняла, почему Николай «тормозил», с ее точки зрения, с обустройством квартиры. Да, это был подход высокообразованного человека, профессора!

Василий ходил в детский сад напротив дома. Крепкое здоровье, заложенное правильным уходом бабушки Мары, бесконечная любовь родителей формировали у мальчика уверенный спокойный характер, доброжелательность. Ребенок почти не болел.

Таня вернулась на кафедру, взяла два потока лекций. Через некоторое время, если Видова читает лекцию, значит, в аудитории не будет свободных стульев. Видову приходили слушать студенты с первого до последнего курса. Таня выпустила небольшую книгу, скорее, брошюру «Основы управления бизнесом». Одного слова «бизнес» было достаточно для того, чтобы весь небольшой тираж растаял, как весенний снег на подоконнике. Второе, расширенное и дополненное издание ждала та же участь. Но не все так гладко в этом мире! Вокруг имени Татьяны Видовой формировалась мощная, внутриинститутская оппозиция, в основном из старшего поколения. Татьяну Петровну обвиняли в «западничестве, американизме, отступлении от принципов марксизма-ленинизма». Таня все принимала серьезно и очень расстраивалась. Она уставала на работе. Четыре или шесть часов лекций в переполненной душной аудитории, на ногах, таблицы и графики чертятся мелом на школьной доске, общественные нагрузки, которые партком и профком, не стесняясь, навешивали на «модного» преподавателя, очень скоро дали о себе знать. Опять заболела поясница. Таня отказалась от каблуков, но маленький ребенок, домашние заботы, муж-профессор, от них не откажешься. Стало трудно ездить, дороги совсем разбитые, все больше старых потрепанных иномарок, водители которых принципиально игнорировали хоть какие-то правила дорожного движения. На дороге побеждал и был всегда прав тот, у кого дорогая «иномарка» с затемненными стеклами. Танины «Жигули» стали удручающе часто ломаться. Возить машину в ремонт куда-то в гаражи в Измайлово далеко и молодой женщине небезопасно. У Николая своих проблем – выше крыши. Таня попробовала ездить на метро. Дорога занимала больше часа, стоя, в час пик. Все чаще вагоны метро просто оккупировали бомжи. Они занимали целые скамейки в вагоне, ели, пили, спали, чувствовали себя как дома. Остальные пассажиры буквально спрессовывались – подальше от этих, но ведь тоже – людей. Откуда их столько, почему у них нет дома, ведь раньше они где-то жили? Таня приходила домой и просто падала на кровать, через полчаса вставала и шла за Васенькой в садик. Она была в отчаянии. Марианна пыталась помочь дочери, но что она могла сделать – читать лекции вместо Тани или купить ей новую машину, желательно, иномарку?

Николай Александрович Большаков все больше времени проводил в кабинете ректора, только там стояла правительственная связь. Совсем старенький академик все чаще болел и Николая, «по приказу о…», то есть официально назначал и.о. ректора. Все ждали и гадали, когда же пройдоха Большаков займет почетное кресло ректора и его персональную «Волгу». Николай даже не представлял себе, что это за «ад» – быть ректором такого огромного хозяйства, именно хозяйства, как Высшее техническое училище. Заниматься наукой, семьей, обустройством квартиры или просто отдыхать – побегать по парку, сходить в бассейн или поваляться на диване – посмотреть «видик» – не было времени. Николай был вынужден думать и руководить: учебным процессом, аспирантурой, лабораториями, общежитием, спорткомплексом и т.д. до бесконечности.

А тут еще машина стала давать сбои, сколько ей лет, Николай точно уже и не помнил. И у Юшки машина на нуле. Но ей – нужнее. Впрочем, какая разница, денег нет ни на одну машину. И не предвидится. Гонорарных публикаций мало. О серьезных международных проектах информации не поступает. Европа, конечно, признала М.С. Горбачева «Человеком Мира», но насторожилась, куда заведет Советский Союз перестройка? Цены растут, зарплаты, даже такой, как у профессора Большакова, хватает только на самые необходимые покупки. Жизненный уровень населения катастрофически падает. Это видно по людям, по одежде, выражению лиц, тусклым, озабоченным глазам. Антиалкогольная компания провалилась. Люди озлобились. Кто-то непонятным пока образом мгновенно богатеет, основное население постепенно, но устойчиво беднеет. Страна больше семидесяти лет «просидела в железной клетке» – ВЧК, Гражданская война, эмиграция и последовательное уничтожение элиты, т.е. лучших слоев великой Российской Империи, ГУЛАГ, Великая Отечественная война, послевоенная разруха, невежество и необразованность генеральных секретарей ЦК КПСС – это те стальные прутья клетки, которые искорежили нацию, деформировали генотип народа. Люди почти покорились, почти привыкли жить в клетке, многим это кажется удобным. И есть ли путь выхода, хватит ли сил и ума? Осталась ли почва для ростков демократии или только один чертополох? Так думал Николай Большаков, толкаясь в переполненном метро после работы, кода его «Жигули» в очередной раз народные умельцы и неисправимые оптимисты из измайловских гаражей пытались возродить к жизни.