Текст книги "Желтый бриллиант"

Проехали всю улицу Горького, через Большой каменный мост свернули на Ленинский проспект. Дальше улиц Таня не знала. Мелькали большие серые «сталинки», потом, справа – хрущевские пятиэтажки, а слева – стройки, опять стройки и пустыри. Наконец, повернули направо и оказались в тихом уютном районе. Белые девятиэтажные современные дома, вокруг деревья, засыпанные снегом.

– Вот мы и дома! – весело почти прокричал Николай.

Таня еле вылезла из машины, от долгого напряженного сидения за рулем сильно болела спина и ягодицы (этого Николай еще не видел), дергало щеку, подбитый глаз от напряжения слезился.

– Это что за район, я никогда здесь не была.

– Юго-запад Москвы, бывшая деревня, а теперь район Беляево, тихо и свежий воздух. Улица, по которой мы ехали, – Профсоюзная, – с гордостью пояснил Николай.

Чемодан, сумка, лифт, 7 этаж. Таня вошла в квартиру любимого. Она не произносила это слово даже мысленно, но это было именно так – любимого, единственного, ненаглядного, самого – самого…

Квартира показалась ей совсем маленькой. Или это – после Белорусской? В маленькой прихожей на стене – обычная вешалка с крючками и открытой галошницей. Таня сняла дубленку и повесила на крючок, с трудом стянула сапоги и приткнула к «дурацкой» галошнице, из которой торчали тапочки. На секунду Тане стало грустно. Николай отодвинул часть стены, напротив галошницы, взял одежду и перевесил в шкаф, а на пол, застеленный черным синтетическим покрытием, поставил обувь. Таня покраснела – ну и балда, не сообразила, что это – не стена, обитая ДСП «под дерево», а большой, емкий шкаф с раздвижными дверьми. Она стояла босиком. Николай нагнулся и ласково надел на ее ноги свои огромные мягкие тапочки. Ногам сразу стало тепло, и она почувствовала, ощутила кожей, что она – дома.

Таня, не раздумывая, как настоящая женщина, направилась на кухню. Обыкновенная, современная кухонная мебель, только на окне вместо занавесок – жалюзи, в углу модный двухкамерный финский холодильник. И еще – очень чисто, никакой немытой посуды и хлебных крошек на столе. На тумбе для посуды стояла смешная белая керамическая кружка, из нее вылезала голова коровы. Таня повертела кружку, на дне прочитала – Женева. Ручная работа. Таня бережно поставила кружку на пустую полочку над тумбой. В кухне стало как-то красиво. Николай из коридора внимательно наблюдал, нет, любовался Таней. Если прежде, хоть одна из женщин, которые бывали в этой квартире, дотронулась хотя бы до одной вещи или решила помыть посуду, она тут же без объяснений вежливо и навсегда выпроваживалась из дома. Когда Таня переставила его любимую корову, ему понравилось, более того, он пришел в восторг. Таня зашла в комнату. Стены оклеены гладкими, без рисунка обоями, огромный коричневый кожаный диван. Над диваном – гравюры «под старину» с портретами ученых-физиков. Два письменных стола: на одном – компьютер с большим, как ящик, монитором, на другом – гора бумаг. Абсолютно простой (без виньеток и инкрустаций) шкаф, кожаное кресло, торшер, напротив – тумбочка на колесиках и довольно большой японский телевизор. На полу – бордово-гранатового цвета в мелкий геометрический орнамент персидский ковер. На окнах – шторы из плотного шелка на кронштейне, прикрепленном к потолку, люстра. Таню удивило и восхитило почти все в этом доме. Но, люстра! Это была не люстра, а хаотично перепутанный пучок тонких, алюминиевых трубочек, на конце каждой из них прикреплена маленькая, с пуговичку, белая лампочка. Люстра освещала всю комнату веселым, мягким светом.

– Это последнее достижение швейцарских физиков и дизайнеров – галогеновые люстры. Вообще, такие лампы много где используются, – пояснил Николай. Он был горд, счастлив и сиял ярче галогеновой лампы.

Таня очень устала, сильно побледнела.

– Можно я прилягу?

В одно мгновение постель была готова. Нет, это была не постель, а царское ложе. «Пуховая подстилка, что ли», – удивилась она. Чистое белье – черное, в огромных красных маках. Таня с трудом нагнулась, достала халат, ночную батистовую сорочку. Николай вышел из комнаты.

Таня открыла шкаф, там висела одежда Николая: костюмы, рубахи, свитера… свободной была всего одна вешалка. Она пристроила свою одежду на вешалку и, пытаясь закрепить крючок за палку, «ткнулась» носом в плечо костюма. От одежды Николая исходил какой-то удивительный аромат. Таня такого не знала. Да, там был легкий парфюмерный тон, и еще что-то, необъяснимое и притягательное. Таня еще не поняла, что это – запах мужчины, ее мужчины. Она подумала – если бы не мои синяки… Ее бросило в жар. Она легла на диван и мгновенно заснула. Николай сходил к соседям за раскладушкой – якобы племянница из провинции приехала, разложил вдоль кухонных комодов, и боком пролез к холодильнику за молоком. Когда он пил молоко, корова ехидно посмотрела на него и прошипела: «Ну что, жених!» Больше они никогда не разговаривали. Корова – ревновала, а Николаю теперь было с кем поговорить. Он улегся на скрипучую раскладушку, долго не спал, думал о Тане, об их любви – бесконечно счастливой, и о своих будущих детях.

Утром Таня проснулась, как всегда, около восьми, на улице было совсем темно, конец ноября, через месяц – Новый год. На кухне горел свет, она еле вылезла из кровати и в белом махровом халате доплелась до кухни. Николай стоял у плиты, жарил яичницу, в домашних потертых джинсах, полурасстегнутой рубашке в синенькую клеточку. Он повернулся. Рядом стояла Таня. Яичница задымилась, превратилась в уголь, а они не могли оторваться друг от друга. Сковородка окончательно сгорела и угодила в мусорное ведро. Таня и Николай весело засмеялись. На завтрак остался только кофе и две горбушки белого хлеба с маслом.

– Извини, я вчера не успел сходить в магазин, – смущенно оправдывался Николай.

– Мне пора, – он посмотрел на часы, было половина двенадцатого, он безнадежно опаздывал, – сегодня четверг, кафедра в четырнадцать, а до этого много дел.

Он почти собрался, подошел к Тане – поцеловать, как она вдруг заплакала:

– Не уходи, перенеси кафедру на шестнадцать, так часто делают! Умоляю, мне страшно, там что-то случилось, я позвоню маме, и ты поедешь. Больше я никогда не буду просить тебя о подобных вещах. Обещаю на всю жизнь.

Николай покорно сел на галошницу в прихожей.

Таня набрала знакомый номер, трубку тут же взяла Марианна. Таня звонким голосом почти кричала в трубку:

– Мама, я такая счастливая, я у Николая Александровича, то есть у Коли, мы завтракали, а спал он на раскладушке в кухне, у него очень симпатичная квартира, но дело не в этом. Мама я его очень люблю, так сильно, сильно, на всю жизнь.

Николай сидел на галошнице и все слышал.

Таня, видимо, не учла габариты квартиры, толщину стен и открытую в комнату дверь, он бесшумно снял теплую куртку – «канадку» и положил на пол.

Таня продолжала:

– Мама, я буду здесь жить, а ты будешь ко мне в гости приезжать. Ты скажи, ну как-нибудь, бабуле и, она сделала паузу, отцу.

Марианна молчала.

– Мама, почему ты молчишь? Что случилось?

Сердце у Тани забилось так, что отдавало в уши и горло.

Марианна тихо ответила:

– Бабушку вчера вечером отвезли на «скорой» с инсультом. Состояние безнадежное. Отца сегодня утром с гипертоническим кризом, так врачи говорят, отвезли в госпиталь. Меня пока просили не приезжать, сказали, делают все возможное. Как твое лицо, синяк проходит?

– Да, мама, не волнуйся.

И повесила трубку.

Таня закрыла лицо руками и громко зарыдала. Николай подбежал к ней:

– Что случилось?

Таня уже не рыдала, а стонала, плечи дергались, она заламывала пальцы рук.

– Я их убила! – кричала Таня, я их убила… убила!

– Кого-кого ты убила, отвечай! – Николай понял, что дело принимает серьезный оборот.

Таня простонала:

– Бабушку и папу, они умирают, врачи им не помогут!

Таню начало трясти, лицо, вернее его здоровая часть, была абсолютно белая. Николай положил ее на диван, истерика только усиливалась. Он вызвал «скорую».

Таня лежала на боку, лицом к спинке дивана. Врач и фельдшер аккуратно перевернули Таню на живот, фельдшер крепко прижал плечи к дивану, она продолжала стонать:

– Я их убила!

Врач приготовил уколы, откинул одеяло, задрал сорочку и оторопел. Он за свою многолетнюю практику видел и не такое, и все же…. Все ягодицы и низ поясницы были черно-лилового цвета. Лицо Тани врач заметил, как только вошел. Таню перевернули обратно на бок, она громко застонала.

– Делаем в руку. Быстро!

Таня постепенно успокоилась и через некоторое время задремала. Все это время Николай стоял рядом, на нем не было лица. Врач мерил давление, слушал сердце, одобрительно качал головой.

– Организм молодой, сильный, поправится.

Он кивком пригласил Николая на кухню, прикрыл дверь, сел на табуретку и строго спросил:

– Что, все это, значит? Кто ее так избил? – и, не давая Николаю ответить, продолжал, – я вынужден сообщить в милицию, сейчас буду заполнять медицинский протокол о насильственных действиях. Не с санок же она упала?

Николай рассказал все, что знал. Прежде всего, это его невеста. Николай сам, многого не понимал. Кого «могла убить» Таня? Это – бред. Он сейчас позвонит ее матери и все выяснит. Насчет милиции – торопиться не стоит. Николай объяснил врачу со «скорой» кто отец его невесты. Врач согласился, что, действительно, спешить не надо, сказал, как лечить невесту.

– У Тани мама – опытный врач.

– Очень хорошо, – облегченно выдохнул доктор и быстренько собрал медицинский чемодан. Он, почти бегом, выскочил из квартиры, за ним – фельдшер. Не дай Бог, неприятности будут, по судам затаскают.

После обеда приехала Марианна, осмотрела дочь.

– Николай, дайте аптечку.

Аптечки не оказалось.

– Впрочем, все равно надо идти в аптеку.

– У вас в районе есть аптека? – строго, и, как показалось Николаю, надменно спросила Марианна Гавриловна, – в соседнем доме аптека работает круглосуточно.

Она написала целый лист необходимых медикаментов. У Марианны в сумке всегда лежала небольшая пачка рецептов, со штампом из своей поликлиники, иногда ей приходилось «ходить по вызовам» на дом к больным детишкам.

– Там на рецептах, штамп детской поликлиники из другого района, – Марианна недоверчиво посмотрела на Николая, – если спросят, соврешь, что младшую сестру мальчишки поколотили, мать врача вызвала и в рейс на неделю уехала, проводницей на поезде, а сестра сюда, к старшей, переехала.

Николай «зауважал» будущую тещу.

Марианна Гавриловна приезжала каждый день после работы. Район уже не казался таким далеким и безликим, квартира – такой маленькой и убогой. Она делала уколы дочери, ставила компрессы, чем-то мазала, протирала. В один из дней она приехала позже, чем обычно, вокруг глаз красные ободки, которые бывают от долгих горьких слез. Таня посмотрела на маму и тихо спросила:

– Бабушка? – Марианна кивнула.

Таня прижалась к ее щеке:

– Теперь у меня только ты осталась…

Через три недели Таня была «как новенькая». В очередной вечерний визит, когда Николай уже приехал с работы, Марианна с грустью посмотрела на дочку – вроде взрослая, а еще ребенок, любимый, бесконечно любимый. Что ее ждет? Будет ли она счастлива… Марианна бодро встала с табуретки – пили чай на кухне. Она «отрапортовала»:

– Больной выздоровел, мне здесь делать больше нечего, – она помолчала, посмотрела на Танюшу, на Николая, – будьте счастливы, любите друг друга.

Николай помог Марианне одеться, проводил до лифта.

– До свидания, Марианна Гавриловна, спасибо за все.

Всю долгую дорогу в метро Марианна украдкой платочком вытирала мокрые глаза.

Таня помыла посуду, Николай что-то передвигал в комнате.

А потом была ночь. Их первая ночь любви. И каждая следующая ночь была ночью любви.

В пятницу Николай пришел, прилетел, принесся, прибежал домой с огромным букетом цветов. И это – зимой, в конце 1980-го. Таня сидела на галошнице и снимала сапоги, молния зацепила чулок, и Таня безуспешно пыталась спасти тонкий капрон. Николай ворвался в квартиру, и, не закрыв входную дверь, громко, на всю лестничную клетку, четко, как на экзамене, произнес:

– Татьяна Петровна, будьте моей женой!

И сунул ей в нос цветы, гвоздики, других не было.

Таня встала с галошницы в одном сапоге и запрыгнула на Николая.

– Я тебя люблю! Я сто раз стану твоей женой!

Николай начал говорить:

– Таню…

Таня впилась в его губы поцелуем. Через некоторое время она устало откинула голову.

Николай продолжил произносить начатое имя:

– Юшка – Он повторил – Юшка! Ты теперь для меня, только для меня, будешь – Юшка!

– А, ты… для меня, – Таня задумалась, но тут же выпалила:

– Колька! Мой Колька!

На следующий день они подали заявление о бракосочетании в Отдел ЗАГС Брежневского района, недалеко от дома, около метро Профсоюзная. Торжественного бракосочетания, тем более, свадьбы, решили не устраивать. Таня оставила свою фамилию – Видова, в память о дедушке и бабушке.

Николай согласился, строго добавив:

– Но мой сын будет Большаков.

Таня не спорила.

15 февраля 1980 года Таня Видова, как обычно без опоздания, пришла на кафедру. Все, как всегда, да и в этом костюме – не первый раз. Все присутствующие, как по команде, захлопали в ладоши. Таня покраснела, на безымянном пальце правой руки сияло и сверкало тоненькое обручальное кольцо. После заседания кафедры – чай, торт, поздравления и завистливые, исподтишка, взгляды подружек – какого мужика отхватила!

15 февраля 1980 года Николай Александрович Большаков зашел в отдел кадров, сообщил об изменившемся семейном положении. Когда он вышел из душной комнаты, молодые и не очень «кадровички» с сожалением посмотрели вслед – какой мужик пропал! Информация просочилась сквозь толстые стены отдела кадров, да тонкое обручальное кольцо на красивой руке Николая было видно «за версту». Ситуация повторилась: чай, торт, поздравления. Ректор подписал приказ «О внеочередной премии…». Семен Семенович обнял Николая.

– Мальчик мой, – и по-старчески, заморгал глазами, – ты нашел золотой клад… бриллиантовые россыпи!

Видел он, что ли, далекое будущее этой семьи, или просто красивая фраза пришла на ум растроганному старику.

Прошел месяц. Молодая семья была счастлива. Марианна радовалась за дочь, Петр ничего не знал. Как-то вечером, между делом, Таня спросила:

– Колька, а у тебя совсем нет родственников?

У Николая потемнели глаза, значит, ему было больно.

– Юшка, у меня есть мать и старший брат.

– Они сейчас живут далеко от Москвы? Ты ведь родился в Москве?

– Нет, они живут в Москве, в Бескудникове.

– Почему ты не знакомишь меня со своей мамой?

– Это очень сложный вопрос.

Николай позвонил матери и сообщил, что женился, в субботу приедет с женой в гости. Два дня, до субботы, Николай, мужчина с крепкой психикой, не страдающий манией ужасов, прокручивал в голове кошмарные сцены встречи матери и Тани.

Собрали два пакета с продуктами, бутылку водки, бутылку шампанского (по настоянию Тани). Часа в три приехали в Бескудниково. Старые пятиэтажки и тополя выше домов. Дверь, как всегда, открыта. В квартире все также обшарпано. Мать вышла в прихожую.

– Меня зовут Валя.

Николай поправил:

– Валентина Ивановна.

Мать сильно постарела. На ней было старомодное, но нарядное и чистое платье. Седые, с рыжими прядями волосы аккуратно зачесаны и заколоты в пучок. Николаю даже почудился запах «Шанель».

– Здравствуй, дочка, проходи.

Валя взяла норковую шубку Тани и долго прикидывала, на какой крючок лучше повесить такое богатство. Из проема двери на инвалидной коляске выехал Сашка, улыбнулся почти беззубой улыбкой, протянул Тане руку:

– Александр, значит, Александрович.

Таня пожала его руку.

– А я – Таня.

В прошлом году Сашке ампутировали ногу, вены не выдержали постоянного курения и дешевого алкоголя. Он был весь седой. «Только на 7 лет старше меня», – с горечью подумал Николай. Он чуть дотронулся до щеки матери, пожал руку брату, вошел в комнату. Его ждал еще один сюрприз: в центре комнаты стоял большой стол, взятый у тети Нины из соседней квартиры. Белая скатерть, приличная посуда, которой Николай никогда раньше не видел в этом доме. Похоже, к их приезду готовились всем подъездом. За столом сидели гости – соседи, которых Колька помнил с детства. Было и новое лицо, Гиви Омарович с женой, полной женщиной средних лет, зачем-то выкрашенной в яркую блондинку. Валя с гордостью сообщила:

– Новый директор нашего «Гастронома».

На столе было на удивление много закуски и «батарея» алкоголя. Когда в комнату вошли «молодые», все захлопали.

Однако Валя взяла за руки сына и невестку, завела их в маленькую комнату, ту самую, Колькиного детства, и строго сказала:

– Встаньте на колени.

Из секретера достала небольшую, очень старую икону Владимирской Божьей Матери, три раза перекрестила молодых и велела поцеловать икону, сначала сыну, потом невестке. Трижды перекрестилась сама.

– Будьте счастливы и живите в любви, и рожайте детей.

Таня заплакала, у Николая появилась испарина на лбу.

Свадьба пела и гуляла. Гиви произносил долгие тосты, проникнутые кавказкой мудростью, дядя Миша, совсем старичок, смешил всех до слез. Много и с аппетитом ели, много пили, потом танцевали в коридоре и на лестничной площадке под Сашкины пластинки. Сашка сказал брату:

– Я твой магнитофон отдал одному пацану, тот обещал починить. Уж года два – ни пацана, ни магнитофона. А мне так жалко, козел я был.

Николай махнул рукой.

Да ладно, я тебе привезу еще лучше.

– А зачем мне, теперь-то.

У Николая застрял ком в горле. Он прижал к себе Сашкину голову и долго не отпускал.

Таня и Николай поблагодарили Валентину Ивановну, Александра, всех гостей за такой чудесный праздник и уехали домой. В машине молчали, каждый думал о своем.

Пришла весна. Март. Капель и лужи днем, ночью и утром гололед. Жена и муж, Видова – Большаков, много работали, надо было заканчивать с диссертациями. Теперь их ничего не отвлекало. По воскресеньям они гуляли по новому для Тани району. Старые яблоневые сады почти около дома, красивая церковь ХVIII века, два огромных парка. В одном – старинная усадьба и еще одна церковь, более позднего времени. В Усадьбе располагался санаторий Академии наук СССР, в церкви – хранилище газет Всесоюзной библиотеки им. В.И. Ленина. В парке была красивая лиственничная аллея. Второй парк – просто лес. Зимой там полно лыжников. Таня и Николай считали себя профессионалами в этом виде спорта и до последнего под ярким мартовским солнцем почти по лужам хлюпали на лыжах по обтаявшей лыжне.

Николай Александрович находился в своем «проректорском» кабинете, он был очень сосредоточен. Готовилась объемная «научная записка» на имя Президента Академии наук СССР. Раздался прерывистый телефонный звонок, так звонит либо «межгород», либо «заграница».

– Большаков слушает, – ответил Николай, не отрываясь от текста.

На другом конце провода звучала французская речь, говорил женский голос.

В Париже у Николая была подруга – мадам Жако. Они познакомились в Сорбонне, профессор Жако читала лекции по теории ядерного взрыва, вела семинары. Она сразу обратила внимание на «этого русского», быстро поняла, что он очень талантлив. Мадам Жако была худая, изыскано элегантная дама, лет на двадцать старше Николая, мать троих взрослых сыновей и жена миллионера. Она многому научила Николая и как физик, и как мудрая опытная женщина. После возвращения в Москву они переписывались, не часто, но постоянно, иногда перезванивались.

В Париже, как и в Москве, была весна, только приходила она значительно раньше. Снега не было. Как почти и не было зимой. На клумбах в Тюрильи, Люксембургсом саду, на Елисейских Полях буйствовали первоцветы. Вечнозеленые хвойники приобрели яркий, изумрудный оттенок. Иногда с Сены задувал ледяной ветер. Так на то есть длинные, особо завязанные «французским узлом» шарфы, оберегающие шею и уши от пронизывающего ветра.

Мадам Жако сидела в своем кабинете – огромном стеклянном «стакане» на 20-м этаже нового офиса «Центра ядерных исследований» и готовила тезисы выступления в Правительстве по теме: «Безопасное хранение и утилизация ядерных отходов».

– Лучше бы я сходила в салон к Ренуальду, он так чудесно делает маникюр, или к Жаннет на шоколадное обертывание – все больше пользы.

Она смотрела в одно из многочисленных окон, солнце пробивалось сквозь щели жалюзи и слепило глаза. Луиза (так звали мадам Жако) открыла ящик стола, чтобы достать очки со стеклами-хамелеонами и наткнулась на маленькую записную книжку в обложке из белой лайковой кожи. Достала, посмотрела, положила вглубь ящика, о чем-то задумалась, улыбнулась, опять достала записную книжку в обложке из белой лайковой кожи. В книжке был записан телефон Николя, того русского красавца-славянина. Какая сила притянула ее к этому студенту, еще юноше? Ни времени, ни желания к праздным развлечениям у Луизы не было. Это – что-то другое. Может быть, проснулась память предков? Предки Луизы были из России. Великие дворянские фамилии – слава и гордость Империи, в 1917 году едва уцелели, некоторые из них спаслись в Париже. Иные – сгинули в ВЧК и ГУЛАГе. Луиза считала себя француженкой, и, бесспорно, была ей. Но Николя, сам того не подозревая, оставил маленькую зазубринку в ее сердце. Луиза сделала строгое, как на экзамене, лицо и долго набирала московский номер.

– Николя, как Ваши дела, Вы давно не звонили, я общаюсь только с Вашими статьями в журналах. Они бесспорно, талантливы.

Николай сразу забыл про свою «записку». Голос мадам Жако, даже по телефону, издавал аромат чарующих духов, тонких сигарет, которые она иногда позволяла себе, Парижа и… напоминал о первом юношеском безумии влюбленности.

– Все отлично, заканчиваю работу над докторской диссертацией. Пришлю Вам свою новую книгу.

– О чем?

– Это – открытая тема: утилизация и вторичное использование ядерных отходов.

– Вы думаете – это актуально?

Луиза усмехнулась и посмотрела на тему своего доклада в Правительстве Франции.

– Николя, это очень важно! – Луиза чувствовала, Николя о чем-то недоговаривает.

– Мадам Луиза, недавно, я женился… на самой лучшей девушке в мире!

– Как ее зовут?

– Таня, Татьяна.

– Та-ть-йа-нна, – почти пропела Луиза. – это Пушкин?

– Да.

Как Николаю не приходило в голову раньше, ведь его Юшка – пушкинская Татьяна!

Мадам Жако оставалась сама собой – мудрой и прозорливой.

– Я, как будет возможно, пришлю свадебный подарок. Желаю любви.

Раздался голос русской телефонистки:

– Разговор с Парижем окончен.

Николай долго не мог сосредоточиться над «запиской» для Президента Академии наук СССР.

Через месяц Николай и Таня получили из Парижа свадебный подарок – роскошную фарфоровую статуэтку. Юноша и девушка стояли в обнимку. Это был лиможский фарфор.

С середины XV века во французском городке Лимож изготовляли лиможскую эмаль. Медные пластинки или изделия: церковные складни, сосуды, реликвии, портреты – покрывали непрозрачной эмалью. Позже, когда секрет изготовления фарфора стал известен европейцам, В Лиможе начали производить один из лучших в мире фарфор. Таня была в восторге, она любила фарфор и неплохо в нем разбиралась.

– Это же – целое состояние! А кто такая – Мадам Жако?

Николай, глядя в окно, в общих чертах рассказал Тане о профессоре Сорбонны, старушке, жене миллионера. Вроде бы у нее – русские предки.

– Вот бы съездить в Париж! – мечтательно, почти шепотом, сказала Юшка.

Николай «заглотнул крючок».

Телефонный звонок к друзьям и коллегам в город Тулузу – французский центр научных исследований в области техники и новых технологий. Французы называют этот город розовым, потому что он построен из розового туфа. Ура! Через месяц пришло «приглашение» на два лица. Затем долгое, нудное оформление выездных документов. Наконец, визы и билеты – в кармане. Летняя сессия почти закончилась, ректор не возражал, аргумент – «свадебное путешествие» растрогал академика.

Тулуза встретила солнцем и совсем летним теплом. Николай бывал в этом городе на Международных конференциях, как сопредседатель советско-французской космической программы, работал полгода в аэрокосмической компании «Aerospatiale». Это было интересное, незабываемое время. Николай и Таня разместились в уютном отеле в центре города. Тане все нравилось. Она, как ребенок, крутилась по комнате. Плавно размахивала руками, «подлетая» к Николаю с поцелуем, «отлетая» и опять «подлетая». Наконец, Николай поймал свою «птицу счастья», зажал в объятьях, и оба упали на огромную кровать.

К семи вечера их ждали друзья Николая. Большая просторная квартира, мебели немного, в основном встроенные шкафы, удобные кресла, несколько диванов, стол небольшой, круглый, был сервирован «для фуршета». По квартире бегали дети, на них никто, казалось, не обращал внимания. Но дети ничего не «тащили, не сметали» на своем пути, они были очаровательны!

Таня основательно подготовилась к поездке. В самолет, в качестве «ручной клади» она несла целую сумку сувениров. Матрешки, гжельские фигурки и штофы, хохломские ладьи и деревянные двигающиеся игрушки. Самым большим успехом у хозяев пользовались «курочки, клюющие пшено». Курочки стояли на фанерной подставке с палочкой-ручкой. Хитрость заключалась в том, что головки курочек крепились на движущихся деревянных палочках. К головкам курочек привязаны тонкие веревочки и продернуты сквозь незаметные отверстия в фанерной основе. Веревочки завязывались в узелок и крепились к деревянному шарику под фанеркой. Шарик от малейшего движения колебался, курочки стучали клювами по фанерке, выдающиеся космические инженеры Франции смеялись и просили «еще покормить курочек», дети хохотали до слез. Таня всех очаровала простотой, хорошими манерами и, наконец, особой красотой. Она быстро заговорила на французском языке – учила на курсах, но до этого разговорной практики не было. В гостях просидели заполночь. Тане не было так интересно даже в Гарварде. Николай сиял как «медный самовар». Он был счастлив.

Весь следующий день ходили по городу. Обошли десяток исторических памятников, музеев, даже поклонились Мощам св. Фомы Аквинского. Таня ответственно, как к экзамену, подготовила интеллектуальную часть путешествия. Обедали в ресторане, на десерт подали пирожное с засахаренными фиалками. Фиалка – символ Тулузы. Таня восхищалась, фиалку есть не стала – жалко цветочек, и сунула его в рот Николаю. Розовый город навсегда остался в Таниной душе. Ночным экспрессом отправились в Париж.

Ранним утром экспресс прибыл на вокзал Монпарнас.

Париж встретил их моросящим дождем и пронизывающим ветром. На такси доехали до отеля в самом центре города – около Оперного театра Гарнье. Номер заранее забронирован друзьями из Тулузы. Вход в отель был не с улицы, а из длинного перехода под стеклянным куполом, соединяющего две улицы. По архитектуре – классический «Пассаж», времен застройки Барона Османа, огромных размеров, где размещалось еще несколько отелей и множество магазинчиков.

Описывать Париж бесполезно. Написано столько, что хорошей библиотеки не хватит. Париж надо почувствовать или не почувствовать, такое тоже бывает. Париж для каждого свой. Для Николая это – Сорбонна, залы Международных конференций по ядерной физике и… мадам Жако – легкий ужин в незаметном ресторане, дорогой номер в отеле. Для Тани Париж – пока загадка.

В Москве у ее несколько полок большого книжного шкафа с книгами по искусству, в основном огромные и очень дорогие. Половина из них о французском искусстве и парижских музеях. И, конечно, выставки в Пушкинском музее, на которые она стояла в огромных очередях целыми днями – под ледяным ветром и снегом, палящим солнцем и проливным дождем.

Николай предложил взять напрокат машину, Таня возмутилась, глаза стали холодного серого цвета.

– Город надо прочувствовать пятками.

– Это как, ходить босиком? – засмеялся Николай и понял, что сказал глупость.

.– Ладно, раз идет дождь – это хорошая примета. Пойдем в Лувр!

– Юшка, ты в курсе, что на осмотр Лувра требуется неделя, и это – бегом.

– Меня интересуют две вещи – «Джоконда» и египетские кошки.

– А кошки причем? –

Надевая плащ, Таня объяснила, что в Древнем Египте кошка была культовым животным, объектом всеобщего поклонения, из некоторых кошек после их смерти делали мумии, как из фараонов. Существовали кладбища кошек. А все дело в том, что кошки охраняли от мышей несметные запасы пшеницы, которую египтяне продавали по всему Арабскому Востоку. Кошки являлись, таким образом, «гарантом национальной безопасности». Но это было давно.

Двадцать залов Египетской коллекции, конечно, не обошли, но главное видели. Древние статуэтки котов и кошек донесли до современного человека облик гордого независимого зверя. Незаметные и привычные в городской повседневной жизни обитатели теплых подвалов многоэтажных домов, обязательные котята на фотографиях в календарях любой бухгалтерии – это все, что осталось от древности. В галереях Лувра египетские кошки выглядели величественно и грациозно. В их каменных глазах отражалась Вечность.

«Джоконда» Леонардо да Винчи потрясла воображение Тани. В прекрасном лице с неразгаданной улыбкой Таня отчетливо увидела портрет совсем молодого юноши – возлюбленного великого Леонардо. По Лувру ходили до закрытия музея. Снаружи весь дворец великих королей был в лесах. Проводилась грандиозная реставрация и реконструкция. Николай вышел из Лувра, пошатываясь, перед глазами плыли «импрессионистские» круги. Таня порхала и щебетала, как синица в апреле.

Вкусный ужин в отеле, горячий душ восстановили его. Кровать оказалась чрезвычайно удобной. Чтобы провести «такую ночь», стоило еще раз сходить в Лувр ради египетских кошек!

На следующий день сияло по-летнему жаркое солнце. Весь день гуляли по набережным Сены, дошли до Собора Парижской Богоматери. Очень повезло – услышали часть вечерней Мессы. Звуки органа проникали в самую глубину души, все естество замирало. Таня восхищалась общей архитектурой древнего сооружения, музыкальностью и гармоничностью пропорций, но больше всего умилялась «прелестным» горгульям, установленным для маскировки водосточных желобов Собора. Заодно эти чудища, с хвостами, рогами, жадным оскалом страшных мордочек, отпугивали злых духов.

Тане очень хотелось посмотреть Сорбонну. Николай гордо согласился. Основной кампус – целый современный городок – находился на окраине Парижа, но само сердце Сорбонны началось биться в 1200 году на левом берегу Сены, недалеко от острова Соте, волей короля Филиппа П Августа. Николай много и вдохновенно рассказывал о величайшем учебном заведении. Обошли старинное здание, где иногда в большом лекционном зале – «амфитеатре Ришелье» с прекрасными старинными фресками – собирался Верховный совет и администрация университета.