Текст книги "Хранительница Грез"

Глава 20

1901

Конки, трамваи, поезда и паромы первого января перевозили тысячи жителей в громадном Сиднее. В десять часов утра солнце, наконец, пробилось сквозь пелену облаков, но южный бриз смягчил его палящие лучи.

Брендон ждал у главного входа в Сентенниал-Парк. Шевонна, складывая последний номер «Сидней Диспэтч» с новостями дня, сказала ему, что придет к половине десятого. Он сверился со своими наручными часами, которые она ему подарила вместо утерянных карманных.

– Самая последняя новинка, – пояснила Шевонна с таким видом, будто он всю жизнь прожил в глубинке и не знал самых обычных вещей. Как бы то ни было, но Брендон абсолютно не следовал моде. Он только-только начал носить брюки с широким поясом вместо подтяжек и короткополый двубортный пиджак вместо сюртука.

Было уже почти десять. Где же она пропадала?

Участники парада собирались в колонны. Стригали, которые шли во главе процессии, смуглые маори на высоких тощих лошадях, аборигены, разрисованные белой глиной, рыцари и драконы из Ее Величества Императорской труппы. Все семьдесят пять тысяч участников собрались здесь, чтобы отпраздновать учреждение Австралийского Союза.

– Брендон!

Он обернулся и увидел Шевонну на другой стороне улицы, ее рука в белой перчатке взметнулась вверх в приветствии. Она надела галстук цвета хаки, ставший популярным во время Англо-Бурской войны. В другой руке девушка сжимала свою репортерскую папку. Волосы были распущены и трепетали на ветру вокруг очаровательного личика.

Брендон улыбнулся. Новая Женщина.

Конный омнибус с выглядывающими из открытых дверей людьми проехал по улице. Пропустив экипаж, Шевонна приподняла юбки и стала пробираться к Брендону сквозь плотную толпу зевак. Как всегда, ее смеющиеся глаза дразнили Брендона.

– Шевонна, дорогая! – Он обхватил ее руками за необычайно тонкую талию и, прижав к себе, приподнял в воздух так, что она заболтала ногами, и их губы оказались на одном уровне. Брендон хотел уже было поцеловать Шевонну, но в этот самый момент им показалось, что кто-то из окружающих узнал их.

– Я думал, что мы потеряемся. Она смело поцеловала его в щеку и, чуть отстранившись, сказала с язвительной улыбкой:

– Лучше бы ты потерял меня, повеса. Я читала, как ты сопровождал Мисс Мэри Ричарде в день Бокса на бал, посвященный этому событию.

– Одна из махинаций матери, чтобы оженить меня. Разве в газете не было написано о том, как мне было скучно? И разве там ничего не было о том парне, с которым ты была вместе на открытии Сиднейской Регаты? Сын лорда Брайтона, разве нет?

Она поджала губы и высвободилась из рук Брендона, оправляя юбки:

– Он пошел со мной в гавань просто за компанию. Это предложил Райан.

– А, твой работодатель. – Он взял ее за руку и повел за собой, проталкиваясь сквозь толпу стригалей, совершавших последние приготовления к празднику. Тяжелый прогорклый запах овечьей шерсти смешивался с запахом людского пота и наполнял воздух.

– Я думаю, что ему все известно о нас, Шевонна, он слишком хороший газетчик, и у него нюх на такие вещи…

– Моя мать, я думаю, тоже что-то подозревает.

Брендон чувствовал беспокойство Шевонны. Для него это было обычным делом. Так было всегда. Они чувствовали и понимали друг друга без вопросов и объяснений.

– Ты скоро станешь совершеннолетней, чтобы выйти замуж, и… Она обернулась к нему.

– Я устала ждать и надеяться на что-то, Брендон. Мне совершенно наплевать на то, что твоя мать и мой отец противники во всем – от политики до бизнеса. К нам это не имеет никакого отношения.

Теперь они с Шевонной были умнее и осторожнее, чтобы случайно не обнаружить свою любовь перед родителями:

– Если они узнают, то наверняка будут против нашего брака, Шевонна. Но я хочу, чтобы они нас благословили. Мое чувство к тебе нельзя описать словами. Это что-то чистое и прекрасное.

Какая-то озорная чертовщинка мелькнула в ее глазах морской голубизны. Кроме романтической натуры, у Шевонны была сильная практическая жилка. – Тебе не понравился Мельбурн?

Брендон сжал ее руку, тем самым давая понять, что все хорошо помнит. Три года назад, после дня их первого поцелуя в Аделаиде, делегаты конференции поехали сначала в Сидней, а затем в столицу колонии Виктория – Мельбурн.

Там, во время плавания по Ярре, они поклялись друг другу в вечной любви. Под мостом под прикрытием тихо шелестящего тростника, она предложила ему себя.

Один только Бог знает, как он желал ее. Безумно. Его взору предстала ее голая грудь, освобожденная от корсетов для поцелуев – это возбудило так, что он почти совсем потерял голову. В тот день они так и не познали друг друга.

Тайные свидания, доставлявшие влюбленным редкое, почти экстатическое удовольствие, только разжигали взаимную страсть, которая, увы, так никогда и не получала продолжения. Как долго он еще мог ждать?

Вечно, если это потребуется. Ни одна женщина не могла сравниться с Шевонной. Все, что она делала, возбуждало его. У нее безрассудный опрометчивый темперамент, она была так наивна вначале и какой чувственной она стала за последнее время! За смехом она пыталась скрыть страх. Умная, прекрасная и такая страстная его любимая. Она обожала его, а он – ее.

– Не дразни меня этим, Шевонна, Все, что с нами было и что будет, всегда было и всегда будет по-настоящему и без обмана.

Ее лицо потеплело.

– Я знаю, это все потому, что я люблю тебя, Брендон Трэмейн. Ты честен душой и сердцем горяч, мой славный рыцарь.

Иногда, правда, его охватывали сомнения. Брендон начинал сомневаться в себе, в успехе их любви. Внутри молодого человека, представлявшего собой образец викторианского воспитания, пробуждались неясные опасения. И хотя они лишь иногда тревожили его, проницательная Шевонна замечала это.

– Я иногда замечаю, что внутри тебя завелся маленький червячок, наверное, потому, что ты всю жизнь подавлял естественные порывы своей натуры.

– У меня в запасе всего два часа, – сказал Брендон. – Я обещал матери, что сегодня утром буду говорить от ее имени на праздновании годовщины Общества Искусства аборигенов.

– Разве «НСУ Трэйдерс» не закрыто по случаю праздника?

Он состроил гримасу. – Все отдыхают сегодня, кроме меня. Мать с Райаном поехали кататься на яхте.

– Тогда мы можем наблюдать за парадом из окон твоего кабинета.

Он увидел в ее глазах озорные огоньки.

– Клянусь тебе, Шевонна, что если ты будешь соблазнять меня, то я пожалуюсь на тебя в Городской Магистрат, после чего тебе в воспитательных целях пропишут двадцать ударов розгами.

Она рассмеялась:

– Ты же хочешь увидеть меня голой?

– Не я, а только мои глаза. Не забывай об этом.

Они пробирались сквозь толпу, запрудившую ближайшие к парку улицы, стараясь попасть в «НСУ Трэйдерс». Ровно год назад была зарегистрирована первая за всю историю колонии вспышка бубонной чумы в Скалах. В качестве средств уничтожения крыс, разносчиков болезни, Магистрат распорядился сжечь большую часть тамошних построек. Здание конторы «НСУ Трэйдерс» тоже было сожжено. Теперь его восстановили, но находилось оно несколько дальше по Эрджил-стрит.

Ближе к зданию толпа поредела. У парадного входа стоял швейцар Рэнкин, полуслепой и хилый, и едва ли мог отличить обычного кота от взломщика. Он верно служил Энни Трэмейн многие годы, и она оставила его у себя швейцаром уже после того, как тот не мог держать своими дрожащими руками плотницкий рубанок.

– В ваш кабинет, мастер Трэмейн? – спросил он, закрывая решетчатые двери лифта.

– Да, Рэнкин. Ваша семья тоже участвует в празднике сегодня утром?

Лысая голова закивала:

– Ага, участвует. Мой старший внук в хоре. Он сегодня будет петь «О господь, вся наша надежда в тебе!»

Вполне подходящая песня для будущего Австралии, – сказала Шевонна, улыбаясь старику.

Кабина лифта, дернувшись, остановилась на третьем этаже. В темноте коридоров после яркого солнечного дня девушка на мгновение ослепла, но уловила запах. Его одежды. Ее собственная пахла лавандовым маслом, розами и ландышами. Ее же собственный запах – запах чистого тела, как пахнет головка здорового ребенка.

Брендон зажег в холле свет и отворил двойную дверь из красного дерева. Закрыв ее за спиной, он обнял девушку и стал жадно целовать.

– Два месяца прошло, Шевонна, – шептал он между страстными поцелуями. – Два месяца прошло с тех пор, как я мог держать тебя в руках, не опасаясь, что нас застанут твои родители, что мы можем навлечь их гнев на твою голову.

Она взяла лицо Брендона обеими руками. – О, любовь моя, ты слишком много говоришь! – И поцеловала долгим нежным поцелуем. У Брендона перехватило дыхание, когда ее язык проник меж его губ.

Он вздохнул, застонал и, обхватив ее, крепко прижал к себе. – Ты испытываешь меня, я не могу сдержаться!

Взъерошив руками его волосы, она высвободилась и прошла по ковру, устилавшему пол кабинета к окну, чтобы открыть его. – Иди сюда, милый, скоро начнется парад.

Внизу, среди зрителей, заполонивших улицу, образовалась узкая дорожка, по которой должны были двигаться праздничные колонны. Горячий воздух не мог испортить всеобщего ликования, царившего снаружи.

Она подошла к нему сзади и обхватила за талию. Прислонившись щекой к его спине, Шевонна проговорила:

– Знаешь ли ты, что я влюбилась в тебя, как только увидела в первый раз? Тогда я была ребенком. А теперь я женщина. Возьми меня. О, возьми меня! Иногда это ранит меня, как бы я ни была счастлива.

Нерешительность Брендона испарилась. Он обернулся и крепко обнял Шевонну. – Не говори так! Мы заслуживаем счастья! Мы никому не сделали ничего плохого.

И вдруг внезапное возбуждение, которое заставляет иногда идти на неверный шаг, охватило его. Поцелуи стали страстными, он потерял над собой контроль. Руки двигались помимо его воли.

– Шевонна, Шевонна!

Она прижалась к нему всем телом. Он ощутил ее мягкую грудь напротив своей.

– Брендон, Брендон, возьми меня!

А руки уже расстегивали ее жакет. Он наступал, она отступала, пока они не завалились на кожаный диван, запнувшись о его подлокотник. И даже это не смогло остановить бешеного натиска. Он навалился на нее, вдавив в обивку дивана, отчего девушка стала плоской, как камбала, и задрал ей юбки до самой талии.

Его собственное сопение смешалось с ее сладострастным стоном. И если бы она сейчас попросила его остановиться, то он не смог бы этого сделать. Брендон не помнил, где он и что делает. Единственное, чего он хотел – быть с нею.

Его руки нащупывали ее тело под белыми шелковыми чулками. Мягкое, податливое тело, так жаждавшее принять его в себя.

– О, Шевонна, Господи… я не могу… я не могу себя больше сдерживать.

Она притянула его лицо к себе.

– Сделай меня своей, Брендон, – страстно шептала она между горячими, бурными поцелуями.

– Я не думаю, что это было бы разумно. Брендон вскочил с дивана. В дверях кабинета стоял Райан, держа в руках высокую шляпу и трость. Брендон заслонил собой наготу Шевонны.

– Выйдите отсюда! Вы не имеете права…

– Я ухожу, но, мальчик мой, хочу, чтобы ты пообещал мне не делать этого.

Брендон почувствовал, как кровь застучала у него в висках. Сжал кулаки.

– Это совершенно не ваше дело, Райан! – Каждое слово он выговаривал четко, как будто выплевывал, в горле у него клокотало от гнева.

– Я только прошу тебя не совершать глупостей, держать себя в руках. Только сегодня. Если ты и вправду любишь Шевонну. Неужели нельзя подождать, пока ваша любовь получит законное продолжение? Ведь если это любовь, то она навсегда, не так ли?

Брендону был ненавистен рассудительный тон этого пожилого мужчины. Но он знал, что в сказанном Райаном есть свой резон. Любовник матери всегда хорошо относился к Брендону. Почти, как отец, но никогда не навязывал своего мнения, до сегодняшнего дня, по крайней мере.

– Он прав, Брендон, – услышал позади себя голос Шевонны, холодный и ясный. Она продолжила:

– Если вы ничего не имеете против, мистер Шеридан, то я хотела бы привести себя в порядок.

С печальной улыбкой, едва видневшейся из-под его усов, Райан отступил назад. – Мои извинения, мисс Варвик.

Райан вышел. Брендон присел на краешек дивана, слыша, как позади него шуршит юбками Шевонна. Он пробормотал себе под нос:

– Мне не следовало заходить так далеко, Шевонна. Не следовало прятаться, держать в секрете.

Он ощутил, как она гладит его по затылку трепещущей рукой. – Терпение, любимый, наше время еще придет.

– Ты и Дэниел так ослеплены враждой между собой, что чуть не пропустили крупное событие, которое вот-вот должно было случиться! Но теперь-то ты не можешь это больше игнорировать!

Энни наблюдала за тем, как Райан шагами мерил кабинет. Малайская трость рассекала воздух, будто сабля. Энни не могла припомнить, чтобы видела его когда-либо таким взволнованным. Напряженно сосредоточив внимание, она промолчала. Рано или поздно его бессвязные слова обретут для нее смысл.

– Господи, Боже мой! Энни! Электрическая искра, проскакивающая между Шевонной и твоим Брендоном, способна свалить с ног даже слона.

Она вздрогнула:

– Что?

Он развернулся на месте, в его черных глазах полыхал адский огонь.

– Ты слышала, что я сказал. Ты была чертовски занята собственными делами. Так занята всем на свете, кроме собственного сына. Ну и я… тоже… был круглым дураком.

– Ты имеешь в виду…

– Я имею в виду, что Брендон и твоя племянница влюблены друг в друга. – Он направился к двери, приостановился и добавил. – Если это тебя успокоит, то они еще не познали друг друга, пока…

Энни вскочила на ноги, как ужаленная.

– Куда ты собрался? Шеридан слабо улыбнулся.

– Пойду напьюсь. Может быть, это поможет мне отмыть мою любовь к тебе от черных мыслей и избавиться от страданий.

– Вино не может служить утешением.

– Зато это хорошее начало, черт возьми! Испуганно Энни посмотрела на него. Слова застряли у нее в горле. Она сглотнула.

У них с Райаном и раньше случались разногласия. Несомненно, в таких случаях она изо всех сил стремилась понять его, но теперь не могла перебороть себя, хотя знала, что может безвозвратно потерять его. Райан вышел из кабинета…

В то же самое время нужно было срочно разобраться с Брендоном и Шевонной. Пытаясь определиться в запутанных отношениях, Энни мучительно размышляла, запутываясь еще больше. Требовалась изрядная доля выдержки и поистине нечеловеческое терпение, чтобы разложить все по полочкам, расставить все по своим местам и принять единственно правильное решение.

На какое-то мгновение ее посетила мысль, что она действует подобно своей бабушке Нэн Ливингстон. Но эта мысль была так мимолетна и коротка, что Энни не успела толком ухватиться за нее.

Она нацарапала записку Брендону, прося его прийти к ней во время ланча. В тот момент Брендон занимался иностранными счетами и был по уши занят, но не было такого дела, от которого он не мог бы освободиться. Он слишком хорошо знал предмет, у него был особый нюх, своего рода чутье, позволявшее ему до тонкостей вникать в суть любых финансовых проблем.

Энни отдала записку своему секретарю Джеймсу. – Я ожидаю своего сына на ланч, – сказала она щуплому, маленькому, лысому человеку. – Принесите его ко мне в кабинет.

Он внимательно посмотрел на нее поверх очков. – Что мадам предпочитает на ланч?

– Пошлите к Грэю за чем-нибудь легким. – Она не любила заниматься делами с набитым животом. – Фруктовый пудинг с рисом и суп с петрушкой.

Энни разливала чай, когда, постучав, вошел Брендон. Высокий и необычайно красивый, он напоминал ей Рэгги. И Дэна. Она прервала свое занятие.

– Что-нибудь случилось, мама? – Брендон прошел через кабинет и, подтянув брюки, чтобы не помять, уселся в кресло напротив дивана. – У нас пошатнулись дела на Цейлоне?

Энни поставила для него чашку чая на низенький столик, стоявший между ними.

– Нет. Раджи Дарджими хорошо выполняет свои торговые обязательства. У меня кое-что другое.

Комок страха снова подкатил к ее горлу. Почему она должна чего-то бояться? Она стала самым удачливым бизнесменом, проводя вполне корректные операции, помогая возрождению и процветанию капризной австралийской экономики.

И она же возродила махинации, свойственные Нэн. Разве это не достаточно серьезный повод для страха?

Энни отхлебнула остывший чай из чашки, и комок провалился вниз по пищеводу.

– Я слышала, что вы с Шевонной нравитесь друг другу.

– Это вопрос или утверждение, мама? Она должна быть снисходительной к сыну. Его не так-то легко вызвать на откровенный разговор.

– И то, и другое.

– Тебе об этом сказал Райан?

Кровь беспокойно застучала у нее в висках. – Разве это имеет значение?

Брендон не притронулся к своей чашке из тончайшего фарфора.

– Имеет. Я знаю, что вы оба, ты и отец Шевонны, не желаете, чтобы мы встречались, но это ваши проблемы. Мы – это не вы… Это касается только нас с Шевонной, мы…

– Здесь дело не только в том, что нам не нравятся ваши отношения. Черт возьми, ее рука так сильно дрожала, что чай расплескался, Энни поставила чашку на стол. Наступил решающий момент, но она забыла все тщательно заготовленные слова. – Тут дело в семье. Ты и Шевонна – одна семья. Вы с ней – двоюродные брат и сестра, Брендон…

Он в изумлении уставился на мать:

– Что?

– Дэниел и я – брат и сестра. – Ее руки сжимались и разжимались, она торопливо продолжала. – Я думала, что Дэниел умер. Многие годы я нанимала детективов, чтобы разыскать его. Он изменил свое имя. Его усы изменили внешность. Он ушел из дому хилым юношей, а вернулся сложенным, как Аполлон. Как перед Богом, Брендон, я ничего не знала до того самого дня Большой Морской Стачки, когда ты спас Шевонну. Я знаю, что должна была сказать тебе об этом, но я никогда не подозревала, что между вами может что-то произойти.

Брендон выглядел совершенно убитым. Кровь отхлынула у него от лица. Его боль была и ее болью. Чего они добились с Дэниелом своей непримиримой враждой, кроме того, что пострадали ни в чем неповинные дети?

У Брендона заходили желваки на скулах. – Все эти годы ты жила во лжи, обманывая других. Если бы ты была честна с самого начала, то нашей любви никогда бы не разгореться. Да, ты и твой брат ведете свою собственную войну, но я не хочу в ней участвовать. И в этом я вижу гораздо больше смысла, чем в том разрушении, которое вы сеете вокруг себя!

И выскочил из комнаты. Сердце Энни оборвалось. Сначала Райан, теперь ее собственное дитя. Оба отвернулись от нее. Она ведь никому не хотела причинять страданий, старалась заботиться о своих сотрудниках и очень многое сделала для работников «НСУ Трэйдерс», но потеряла двух людей, которых любила больше всего на свете.

– Мне очень жаль, но вы не подходите по своим физическим данным.

Брендон уставился на сержанта, перебиравшего лежащие на столе бумаги. Неужто он не годится в солдаты? Или у тех должна быть косая сажень в плечах? А может, он ослышался?

– Я ни в чем не уступаю своим сверстникам, а вы мне говорите, что я не годен для войны в Южной Африке! Шестнадцать тысяч австралийцев воюют с бурами, они годны, а я – нет?

Лицо сержанта стало бураково-красным. – Ты слышал меня, сынок. Об этом позаботилась твоя мамочка.

Гнев закипел в Брендоне. Он надеялся, нет, он хотел быть убитым там, в Трансваале, в Южной Африке. А вместо этого ему говорят, что он не годен по состоянию здоровья! Брендон чуть не рассмеялся от абсурдности происходящего. Женщины – и те работали на военных заводах, а ему сказали, что он не годен!

Он развернулся на месте, выскочил из вербовочного пункта Вооруженных сил Великобритании и, не останавливаясь, шел до самой конторы «НСУ Трэйдерс». Бдительный Джеймс начал было подниматься со своего места при его появлении:

– Мистер Брендон!

Брендон, не задерживаясь, проследовал к кабинету матери и вместо того, чтобы повернуть медную ручку на двери, ударил ее плечом. Посыпалась штукатурка, а в окне задрожали стекла. Дверь распахнулась и с грохотом врезалась в стену, чуть не слетев с петель. Энни вскочила на ноги. Она была одета в твидовый пиджак с мужским галстуком, повязанным вокруг шеи поверх батистовой блузки. Брендон почувствовал, как гнев бурлит в его жилах.

– Брендон, подожди, пожалуйста. – Энни обошла стол, предупреждающе подняв ладонь.

– Я устал от того, что ты мною управляешь. Я ухожу, пока еще не знаю, куда, но как можно дальше от тебя и «НСУ Трэйдерс».

На ее глазах показались слезы. – Я не виню тебя. – Энни наклонила голову, и Брендон увидел, как слезы струятся по ее щекам. – Я очень виновата перед тобой, – прошептала она.

Он не верил ей больше, но никогда прежде не видел, как она плачет. Его легендарная мать была холодной глыбой льда, как утверждали слухи.

– Простишь ли ты меня, Брендон? – голос был таким тихим, что юноша не был уверен в том, правильно ли он расслышал. – Я умоляю тебя. Я была не права, я сделаю все, что ты захочешь. Я устрою тебя в армию на эту бурскую войну, если ты этого и в самом деле желаешь.

Эта плачущая женщина, так униженно умолявшая его, была ли она в самом деле его матерью? Неожиданно новая сторона ее натуры и смягчившееся лицо остудили гнев Брендона. Его плечи поникли.

– Я уже ничего не хочу. Мне все равно. Брендон не спал уже больше двух дней. Он хотел поскорее забыть Шевонну.

– Я так устал…

– Я тоже. – Энни отерла слезы тыльной стороной ладони. – Я так устала держать все вместе. Работать. Заботиться о каждом и обо всем. Я просто хочу отдохнуть. Я хочу домой, во Время Грез.

Домой. Может быть, они оба сумеют найти покой там, во Времени Грез. Брендон ужасался при мысли о том, что Шевонна никогда не будет принадлежать ему. Жестокая ирония судьбы. Теперь, когда они любят друг друга. Может быть, расстояние поможет заглушить его боль. Заглушить его боль, но никогда не убить любовь к Шевонне Варвик.