Текст книги "Константинополь: история и археология древнего города"

Следующий драматический конфликт решился почти исключительно на море: в 674 году появившийся перед городом арабский флот пытался в течение четырех лет нападать на Константинополь с некоторого расстояния, совершая свои атаки из безопасных убежищ на Мраморном море. При этом речь шла все же не о разграблении, а о завоевании города – чтобы навсегда убрать со сцены главного соперника халифата. Хотя к тому времени стен на Мраморном море, вероятно, еще не хватало, чтобы отразить мощную атаку, однако спасение городу принесло военно-техническое новшество[59]59
  Külzer, Ostthrakien, 97.


[Закрыть]. Именно тогда в первый раз было применено секретное оружие – уничтоживший арабский флот греческий огонь (смесь из нефти и селитры, которая запускалась при помощи катапульт, распространялась по поверхности воды и вызывала пожар)[60]60
  E. McGeer, Greek Fire, в: Oxford Dictionary of Byzantium, Vol. II, Oxford 1991, 873.


[Закрыть].

В 717 году арабское нападение повторилось. К тому времени, однако, были усилены морские стены, и снова применен греческий огонь. В этой связи впервые упоминается и о том, что защитники города перекрыли Золотой Рог цепью, которая подвешивалась к башням на современном Дворцовом мысу и на противоположном берегу залива, откуда ее можно было поднимать и опускать. В существовании такой цепи (она имелась также в портах Анталии и Дамиетты) нет оснований сомневаться, но как этот защитный механизм в реальности функционировал – каковы были длина и вес этой цепи, – остается таким же предметом дискуссий, как и возможное место расположения пилонов – башен для ее крепления[61]61
  R. Guilland, La chaîne de la Corne d’ d’or, в: R. Guilland, Études de topographie de Constantinople Byzantine, vol. II. Berlin 1969, 121–146.


[Закрыть]. Если к арабским атакам жители Константинополя в свое время были готовы, то иначе дело обстояло с варягами-русью, которые в 860 году напали на город совершенно неожиданно, спустившись вниз по Босфору на небольших быстроходных судах. Этот «флот» был, конечно, не в состоянии причинить какой-либо вред оборонительным сооружениям, однако оттого еще сильнее разграбил и разорил земли вокруг них[62]62
  F. Tinnefeld, Der furchtbare Blitzschlag aus dem fernsten Norden, в: Les pays du Nord et Byzance, a cura di R. Zeitler. Uppsala 1981, 243–250.


[Закрыть]. Набеги киевских князей повторялись в следующем столетии еще дважды (в 907 и 941 годах).

С VIII века с севера Константинополю постоянно угрожали болгары. Еще в 813 году хан Крум символически вонзил свое копье в Золотые ворота[63]63
  Theophanis chronographia, ed. C. de Boor. Vol. I. Leipzig 1883, 503, стк. 13.


[Закрыть], но только царь Симеон сто лет спустя, ведя переговоры с Константинопольским патриархом Николаем Мистиком, имел реальную возможность взять Константинополь без боя и сделать его столицей Болгаро-византийской империи. Этот план потерпел, однако, неудачу из-за оппозиции против чужеземного государя; впрочем, царь попытался сделать это еще раз в 924 году, но снова тщетно. Никогда с 626 до 1204 года судьба города не висела на столь тонком волоске, как в этой ситуации. Чуть позже, в 934 году, под стенами города стояли венгры, и легенда гласит, что их полководец Ботонд, подобно хану Круму, вонзил топор в Золотые ворота. В 1090 году возникла ситуация, похожая на 626 год, но теперь это были печенеги (также тюркский народ, как и авары), осадили город с суши, а с моря их поддерживали сельджуки из Измирского эмирата. В этой ситуации император Алексей I призвал на помощь куманов-половцев (народ, родственный по языку печенегам), и этот тонкий военно-дипломатический ход снова сделал его хозяином положения.

Использование греческого огня. Миниатюра из мадридской рукописи «Обозрения истории» Иоанна Скилицы (Bibliоteca Nacional de Madrid, Vitr. 26-2). XII в.

Уже в начале царствования императора Алексея I (1081–1118), основавшего новую династию Комнинов, которая ввела империю в круг держав европейского Средневековья, столица получила и новый политический центр – за счет перестройки северо-западного района города, там, где сухопутные стены выходят к Золотому Рогу, – второй правительственный квартал, который в течение десятилетий все сильнее укрепляется и перестраивается наподобие замка. Данный район носил имя Влахерны, происхождение которого неясно, но, возможно, связано со словом «папоротник» (греч. βλάχνα) – растением, росшим в этой сырой холмистой местности. Влахерны, окруженные собственной стеной, уже в предыдущие века образовывали отдельную, обособленную часть города, со своими церквями и небольшими дворцами. Причина выбора этого нового центра, похоже, связана, по свидетельству историка Анны Комниной, дочери императора Алексея I, с предпочтениями его матери Анны Далассины, которая ценила тот покой, который тогда еще мог дать этот район города, но следует принимать во внимание и другие моменты, о которых уже была речь выше. Здания во Влахернах первоначально служили, вероятно, частными покоями большой императорской семьи, но с течением времени все больше стали использоваться для официальных целей. Исходной точкой для здания, то есть для Влахернского дворца в собственном смысле этого слова, был небольшой комплекс рядом с Влахернской церковью Богородицы, который использовался для остановки императоров во время процессий. Сначала Алексей I, а позднее один из его внуков – Мануил I, перестроили его в крупный, репрезентативный дворец, от которого сегодня остались лишь субструкции. Уже в 1096 году там проходили переговоры с предводителями Первого крестового похода: его благоприятное положение на периферии города позволяло избежать того, чтобы западные князья со своей свитой вошли в другие части города и могли положить на них глаз. «Новый» дворец был, впрочем, и местом проведения важных церковных собраний: например, уже в 1092 году, когда император Алексей вынужден был оправдываться там в отчуждении церковного имущества, или в 1166 году, когда на созванном там соборе император Мануил дискутировал с западными богословскими учениями. В течение XII века Влахернский квартал был непрерывной стройкой, о чем, правда, говорят письменные источники, а не археологические находки.

Реконструкция Золотых ворот и фортификационных сооружений. Нач. XX в.

Золотые ворота. IV в. Современный вид

XII век принес новшества, впрочем, не только для Влахерн. В еще мало застроенной тогда зоне на склоне древнего Акрополя, в направлении Золотого Рога, император Алексей I воздвиг большой комплекс различных благотворительных учреждений, посвященный св. Павлу: сиротский приют, школу, богадельню, старческий дом и церковь, возможно, на месте более ранних учреждений такого типа, о которых упоминает в VI веке Прокопий Кесарийский. Но и от этих величественных сооружений до нас не дошло ясно читаемых археологических остатков, и они известны исключительно по указанию в одном документе[64]64
  Janin, Églises, 568.


[Закрыть].

Самый яркий переломный момент в истории города, так же как и в истории всей империи, – его завоевание крестоносцами в апреле 1204 года. Характер Константинополя как города это событие полностью изменило. Завоевание стало результатом внутреннего положения империи и социального устройства города в начале XIII века. О самом событии можно рассказать очень быстро: венецианский флот крестоносцев поначалу прибыл не для того, чтобы завоевать город, но чтобы потребовать от императора Алексея IV деньги, которых стоило крестоносцам снаряжение флота в Иерусалим и которые они сами собрать были не в состоянии; кроме того, они хотели от него исполнения политических обещаний, касавшихся богослужения и догматов, данных в связи с церковной унией. Они воспринимали это как награду за возвращение ему императорских прав. Только когда в феврале 1204 года стало очевидно, что Алексей не в состоянии выполнить этого и, более того, даже низложен жителями города, для венецианцев и крестоносцев настал момент добиваться своих требований путем завоевания города[65]65
  M. Angold, The Fourth Crusade. Harlow 2003.


[Закрыть]. Первый раз за почти девятисотлетнюю историю города удалось его завоевать, и этому можно кратко привести следующие причины[66]66
  Ср. также: M. Angold, The road to 1204: the Byzantine background to the Fourth Crusade, в: Journal of Medieval History 25 (1999), 257–278.


[Закрыть]: a) венецианский флот стоял (с июля 1203 года) десять месяцев в Золотом Роге и представлял собой постоянную угрозу, которая ослабляла готовность к обороне города; б) городское население было совершенно разобщено и частично потеряло всякий интерес к политике в результате соперничества пяти императоров или претендентов на престол в течение всего десяти месяцев; в) три пожара повредили большую часть стены на Золотом Роге и сделали возможным нанесение главного удара 12 апреля 1204 года именно оттуда[67]67
  Madden, Fires.


[Закрыть]; г) латинские рыцари во время своего десятимесячного пребывания близ города имели достаточно возможностей для шпионажа, так что после проникновения в город 13 апреля 1204 года они смогли быстро достичь стратегически важных точек и занять их; д) низшие слои городского населения не оказали им никакого сопротивления и видели в «латинянах» лишь освободителей от того политического хаоса, от которого страдали больше всего.

Алексей I Комнин. Миниатюра из «Догматической Паноплии» Евфимия Зигавина (сod. Vatic. gr. 666). XII в.

Осада Константинополя крестоносцами (1204 г.). Миниатюра из «Хроники императоров» Давида Обера. 1470-е

Так Константинополь стал, до июля 1261 года, столицей Латинской империи: о его городском статусе греческие источники почти молчат, а латинские дают информацию, но преимущественно в экономическом аспекте[68]68
  D. Jacoby, The Urban Evaluation of Latin Constantinople (1204–1261), в: Neçipoğlu, Byzantine Constantinople, 277–297.


[Закрыть]. Даже если византийские историки изображают завоевание 1204 года несколько преувеличенным в некоторых деталях, все равно три пожара (в июле и августе 1203 года, а также в апреле 1204 года) нанесли городу большой ущерб, так как в Константинополе многие дома полностью или частично были построены, вероятно, уже из дерева – способ строительства, еще сильнее развившийся в последующие десятилетия. Поскольку придворные бежали из города, многие дома стояли пустыми и медленно разваливались, тем более что притока населения из родных для крестоносцев стран не последовало. По договору о разделе города три восьмых его территории отошло венецианцам, а остальное – крестоносцам, чьи предводители, впрочем, скоро покинули город и стали искать себе владения в других частях доставшейся им империи. Венецианцы получили экономически важные районы города между центральной улицей Месой и Золотым Рогом[69]69
  D. Jacoby, The Economy of Latin Constantinople, 1204–1261, в: Urbs Capta. The Fourth Crurade and its Consequences, hrsg. von A. Laiou. Paris 2005, 195–214.


[Закрыть]. Монастырь Пантократора стал резиденцией венецианского наместника-байло, который хоть как-то заботился о трех тамошних церквях, как показывают, например, сделанные там находки (предположительно) латинского стекла[70]70
  F. dell’Acqua, The Stained Glass Windows in the Chora and the Pantocrator Monasteries, A Byzantine Mistery? в: H. Klein – R. Ousterhout, Restoring Byzantium. The Cariye Camii and the Byzantine Institute Restauration, New York 2004, 68–77.


[Закрыть].

Взятие Константинополя Мозаика из церкви Сан-Джованни-Эванджелиста в Равенне 1213

Большой дворец забрал себе первый латинский император Балдуин Фландрский, Влахернский дворец – его брат Генрих. Но поскольку Балдуин уже в 1205 году попал в плен к болгарам и после этого императорскую власть получил его брат, то старый дворец, видимо, стоял с тех пор преимущественно пустым и не имел никакой ясной функции. Св. София стала собором латинского патриарха, однако огромные размеры церкви привели вскоре к финансовым проблемам при ее содержании. Другие церкви, которые забрали себе латиняне и о которых мы имеем только отрывочные сведения, также страдали от нехватки денег. В Церкви латинского патриарха бóльшую часть времени было мало паствы, и она не получала таких богатых императорских даров, как во времена византийских государей, что могло бы компенсировать для нее отсутствие собственных средств. В церкви Богоматери Кириотиссы, известной сегодня как Календерихане Джами, обосновалась после 1220 года монашеская община францисканцев, которая заказала западному художнику роспись ее придела – этот цикл фресок, сохранившийся сегодня фрагментарно, содержит сцены чудес[71]71
  Kalenderhane in Istanbul. Their Buildings, their History, Architecture, and Decoration, ed. by C. L. Striker and Y. D. Kuban. Magonza 1997, 128–137. Греческому художнику приписывает их S. Westphalen, Pittori Greci nella chiesa domenicana dei Genovesi a Pera (Arap Cami), в: Intorno al Sacro Volto. Genova, Bisanzio e il Mediterraneo (secoli XI–XIV), ed. A. R. Calderoni Metti. Venezia 2007, 51–62 (особ. 59–60); см. также: Е. А. Виноградова. О самых ранних палеологовских росписях Константинополя, в: Искусство византийского мира. М., 2021. С. 51–71.


[Закрыть]. Несмотря на эти усилия, церковь с течением времени пришла в такой упадок, что после 1261 года ее пришлось реставрировать[72]72
  Ibid., 73. Ср. также: Schreiner, Die topographische Notiz über Konstantinopel in der Pariser Suda-Handschrift. Eine Neuinterpretation, в: Byzantinische Kultur, Beitrag XVII, 280–281.


[Закрыть].

Храм Богородицы Кириотиссы (Календерихане Джами). Интерьер. Ок. 1197. Фотография А.Ю. Виноградова

Храм Богородицы Кириотиссы (Календерихане Джами). Ок. 1197. Фотография А.Ю. Виноградова

В плане урбанистики главная проблема латинского Константинополя состояла в том, что город потерял все свои функции государственного центра. Латинский император был правителем, чье государство стало распадаться уже в 1205 году, а еще быстрее – с 1216 года, и все больше страдало от соперничества и споров о первенстве, не говоря об отсутствии средств для выстраивания административного аппарата. Поэтому в Константинополе не было места для прослойки богатых придворных, которые могли бы содействовать развитию искусств и ремесел. В свою очередь, для венецианцев Константинополь был просто большим рынком, служившим в первую очередь процветанию их метрополии. Вместо того чтобы заботиться о строительстве и развитии города, осевшие в Константинополе латиняне занимались вывозом еще имевшихся там материальных ресурсов. Никто не пытался идентифицировать себя с городом и его древней традицией, хотя с исторической точки зрения мы и не могли бы ожидать ничего другого, учитывая глубокую пропасть, которая в начале XIII века разделяла восточную и западную культуры, а не только Церкви.

Сколь драматичным было завоевание Константинополя в 1204 году, столь банально и случайно произошло его отвоевание византийцами. Византийский флотоводец Алексей Стратигопул 25 июля 1261 года по пути в Черное море заметил, что стены Константинополя – благодаря мирному договору с византийским императором – оставались без охраны, и ворвался в город, практически не встречая сопротивления. Уже 15 августа, на Успение, великий богородичный праздник, император Михаил VIII Палеолог вступил в город, а вместе с ним и патриарх, и весь двор Никейской «империи в изгнании». Константинополь почти автоматически снова стал центром империи со всеми его функциями, однако империи значительно меньших размеров, чем до 1204 года. Как следствие, Константинополь еще более явно, чем в предыдущие столетия, стал той ареной, где непосредственно разворачивалась история империи, чтобы в середине XV века, к моменту турецкого завоевания, стать, наконец, почти идентичным «империи» территориально[73]73
  K.-P. Matschke, Die Stadt Konstantinopel und die Dynastie der Palaiologen, в: Matschke, Das spätbyzantinische Konstantinopel, 7–87.


[Закрыть].

Император Михаил VIII Палеолог. Миниатюра из «Истории» Георгия Пахимера. XIV в.

Однако тогда, во второй половине XIII века, императоры – особенно Михаил VIII, а затем его сын Андроник II – направили усилия на восстановление своей столицы. В этом финансово участвовали все знатные семьи империи. Присутствие двора снова привлекло в город художников и ремесленников из греческих и православных славянских земель, так что в течение нескольких десятилетий Константинополь вновь стал центром искусств и ремесел. От этого страдала, конечно, провинция, откуда в столицу везли сполии для строительства[74]74
  V. Kidonopoulos, Bauten in Konstantinopel 1204–1328. Verfall und Zerstörung, Restaurierung, Umbau und Neubau von Profanund Sakralbauten, Wiesbaden 1994.


[Закрыть]. Основой для такого быстрого возрождения, ясно заметного, впрочем, только по церквям и частным дворцам, были богатства знатных семей, которые черпали доходы благодаря земельной собственности, а позже – занятиям торговлей. Именно благодаря этим богатствам множество церквей – хотя лишь редко их остатки прослеживаются сегодня археологически – были не только восстановлены (и таким образом стали снова пригодны к использованию), но и полностью украшены заново изнутри, а часто и обстроены новыми помещениями – небольшими приделами, которые принято называть парэкклисиями. Самые известные по сей день (а точнее, ставшие ими после современной реставрации) примеры – это церковь монастыря Хора, чье убранство продумал и оплатил государственный деятель и ученый Феодор Метохит[75]75
  Underwood, The Kariye Djamii.


[Закрыть], и храм Богородицы Паммакаристос: они служили для семей заказчиков также местом погребения[76]76
  H. Belting, C. Mango, D. Mouriki, The Mosaics and Frescoes of St. Mary Pammakaristos (Fetiye Camii). Washington 1978.


[Закрыть]. Испанский путешественник Руй Гонсалес де Клавихо описывает нам церковь Богоматери Перивлепты во всем ее великолепии, которое заставляло забыть весь ущерб прошлых веков[77]77
  L. Kehren, La route de Samarkand and temps de Tamerlan. Relation du voyage de l’ambassade de Castille à la cour de Timour Bey par Ruy González de Clavijo 1403–1406. Paris 1990, 110–112 (рус. пер.: Руи Гонсалес де Клавихо. Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура (1403–1406). М.: Наука, 1990).


[Закрыть].

Собор монастыря Хора. 1120-е и 1310-е. Фотография А.Ю. Виноградова

Собор монастыря Хора. Интерьер. 1120-е и 1310-е. Фотография А.Ю. Виноградова

Но новым блеском засияли, видимо, очень немногие здания. Старый императорский Дворец пришел в упадок, в нем не было ни одного помещения, которое могло бы служить для церемониальных функций. Использовали только Ипподром, хотя латиняне во время своего владычества утащили оттуда большинство статуй. Даже большие части Влахернского дворца, по свидетельствам очевидцев, в XV веке уже пришли в упадок; до самой гибели города держался, пожалуй, только район вокруг так называемого Текфур Сарая[78]78
  Schreiner, Kaiserpaläste, 129 (no. 16).


[Закрыть]. Напротив, продолжали заботиться о городских стенах, как это показывают различные строительные надписи. Но, конечно, постоянно снижающаяся численность его населения неизбежно повлияла на облик города в целом. Все больше и больше его стали определять одноэтажные деревянные постройки, пусть иногда между ними проявлялись отдельные красоты из прошлого. В таком виде город представлен и на различных рисунках, сопровождающих описание путешествий Кристофоро Буондельмонте и созданных незадолго до 1420 года[79]79
  Barsanti, Buondelmonti.


[Закрыть].

В марте 1261 года, буквально за несколько месяцев до того, как удалось отвоевать столицу, император Михаил VIII в своем никейском «изгнании» принял судьбоносное решение: заключил обширные торговые договоры с генуэзцами, которые включали в себя также территориальные уступки в Константинополе, если тот снова окажется в византийских руках[80]80
  S. Origone, Bisanzio e Genova. Seconda editione. Genova 1997, 113–124.


[Закрыть]. Военная помощь генуэзцев в возвращении города, как мы видели, оказалась, впрочем, не нужна, однако император был настроен соблюдать эти соглашения, которые до самой гибели города приводили к постоянным конфликтам между византийцами, венецианцами и генуэзцами. После территориальных споров с венецианцами, которым в 1265 году снова было обещано место для фактории, в конце 1267 года генуэзцам также была передана территория холмистого района у впадения Золотого Рога в Босфор, напротив Дворцового мыса, в той части города, которая издревле называлась Галата. Эта местность была мало заселена и в народе носила название Пера («напротив») – слово, которое ее новые обитатели переняли в латинский как имя для своего поселения. Там генуэзцы построили свой собственный город, где высокие дома и узкие улочки карабкались в гору, и с градостроительной точки зрения, в том числе из-за холмистости, он был очень похож на свою метрополию – Геную. Несмотря на ясный запрет, они укрепили этот свой город в 1307 году, обнесли его в несколько этапов кольцом стен и построили в 1348 году – также против воли византийцев – большую башню-донжон на вершине холма, которая, с некоторыми изменениями, сохранилась и по сей день. После 1350 года, в ходе внутривизантийской гражданской войны, им были сделаны дополнительные территориальные уступки: во владения генуэзцев включили даже населенную греками местность, своего рода предместья, разделенные между собой небольшими стенами. Представитель Генуи – подестá, которого отправляли сюда на два года, – имел собственный дворец и упоминается даже в придворном церемониале византийского императора[81]81
  Pseudo-Kodinos, Traité des offices, ed. J. Verpeaux. Paris 1976, 235–236.


[Закрыть]. Город, который управлялся полностью по генуэзскому праву и образовывал, с определенными ограничениями, экстерриториальный анклав в византийском государстве или развивался на практике в этом направлении, обладал, наряду с собственной гаванью, множеством латинских церквей и монастырей новых монашеских орденов, в том числе особенно впечатляющим и сегодня храмом доминиканцев Сан-Паоло-э-Доменико, превращенным позднее в мечеть Арап Джами. К этому времени город генуэзцев уже стал местом жительства для всех западных путешественников, за исключением венецианцев, которые по-прежнему селились на своем старом месте напротив Перы, в Константинополе. После завоевания Константинополя турками этот особый общественный характер поселения сохранился, конечно, в полном подчинении османскому праву. Пера-Галата стала районом для европейских (немусульманских) народностей и во многом сохраняет эту самобытность и по сей день.

Генуэзский дворец (1314 г.) и Галатская башня (1348 г.). Гравюра. 3-я четв. XIX в.

Политическая история города в XIII–XV веках была обусловлена преимущественно тремя факторами, которые отражали вышеупомянутый характер Константинополя как «города-государства» и до 1204 года были бы невозможны вовсе или, по крайней мере, в столь ярко выраженной форме.

1) Конфликты между Венецией и Генуей. Эти конфликты протекали на общем фоне соперничества двух морских республик в XIII–XIV веках, и их можно было бы здесь не рассматривать. Однако в их ходе Константинополь часто превращался в «дополнительный театр боевых действий», причем у Генуи из-за географически более выгодного расположения своей фактории были в Константинополе более сильные позиции. Византийские императоры поддерживали одну из двух сторон различными, но часто неудачными способами, особенно в так называемой Босфорской войне (1349–1352), когда византийцы присоединились к венецианцам, чтобы покончить с торговыми привилегиями генуэзцев: после внезапного отступления венецианцев они были побеждены генуэзцами, а их и без того скромный флот погиб на глазах у жителей города.

2) Соперничество за престол. В отличие от периода до 1204 года, борьба за престол была теперь постоянной и сводилась к конфликтам между семействами, в которые были непосредственно вовлечены и жившие в столице семьи, обязательно состоявшие в родстве с правящей династией. В эти конфликты, некоторые из которых (1321–1328 и 1341–1355 годов) выливались в гражданские войны, были вовлечены также генуэзцы и венецианцы, которые снова получали из этого преимущества благодаря своему положению в городе, например когда генуэзцы воздвигли там незаконные оборонительные сооружения. В ходе некоторых узурпаций конца XIV века (в 1376–1379 годах) даже османский султан был вовлечен в конфликт сторон, который целиком развивался на территории города[82]82
  Origone, Bisanzio (см. прим. 80), 145–155.


[Закрыть].

Бертрандом де ля Брокьер. Вид Константинополя. «Voyage d'Outre-Mer» (Bibliothèque nationale de France, fr. 9087, л. 207 об.)

3) Турецкое присутствие в окрестностях города. Завоевание Константинополя не позднее чем с середины XIV века стало ясно заявленной целью османской политики, и, в отличие от арабских атак в предыдущие века или нападений других врагов, этот план был реалистичен именно потому, что захваченная османами территория простиралась почти до ворот столицы. Поэтому Константинополь пережил в общей сложности четыре разной длительности осады войсками султана, пусть и неудачные: в 1394–1402 годах, летом 1422 года, летом 1442 года и летом 1448 года. Они потерпели неудачу, потому что оборонительные сооружения выдержали их натиск и потому что у османов был слишком слабый и, кроме того, зачастую слишком разноязычный флот. В 1402 году определяющим, однако, стало поражение османов от войск Тамерлана, которое, возможно, и сыграло решающую роль в том, что город не был взят уже тогда[83]83
  K.-P. Matschke, Die Schlacht bei Ankara und das Schicksal von Byzanz. Studien zur spätbyzantinischen Geschichte zwischen 1402 und 1422. Weimar 1981.


[Закрыть]. Постоянная, почти шестидесятилетняя необходимость обороняться, требовавшая мобилизации всех сил защищавшегося в одиночку города, не давала никаких возможностей к его дальнейшему развитию. Самым решающим событием в истории Константинополя стало его взятие 29 мая 1453 года, последствия которого для истории византийского государства, исчезнувшего с карты мира, были совсем иными, чем для истории города. Ведь последний стал столицей того государственного образования, которое оказалось в некотором смысле наследником Византийской империи.

В Константинополе, сохранявшем это имя в форме Константинийе до 28 марта 1930 года[84]84
  Об имени Константинополь см.: D. Hesseling, Istanbul, в: Revue des Études grecques, 3 (1890), 189–196.


[Закрыть], начался новый урбанистический подъем, с последствиями, совершенно противоположными тем, какие повлекло за собой латинское завоевание 1204 года. И хотя его культурные и идейные основания были отныне иными, однако здесь действовали те же предпосылки, что и в византийское время: Константинополь вновь получил функцию государственного центра и снова стал религиозным центром государства, где религия во всех областях жизни играла гораздо большую роль, чем когда-либо в Византии. Но преемство этих общеисторических факторов не может затенить того факта, что османский город в его внешнем облике, в его внутренней динамике и в системе управления имел очень мало общего с византийским Константинополем, так что средневековая история города находит свое завершение в политических событиях 1453 года.