Текст книги "Ягоды русского поля"

Лихолетье коснулось почти каждой семьи, не обошло оно стороной и Мишку с Лариской. Кто-то метко подметил: «Счастье, что ж, оно от дури, это горе – от ума». Они катились по наклонной, позабыли все принципы морали, одна лишь жадность и страсть к вонючему доллару стали движущей силой и краеугольным камнем семейного счастья и благополучия. Павлик остался в этом кавардаке на четвёртом месте. Мишка приобрёл новую профессию – «решальщик». Он решал все спорные вопросы, в том числе случаи бандитских разборок. Он стал правой рукой главы преступной группировки Адмирала (негласный глава города, воровской авторитет), приобрёл дорогой особняк в центре города, рассекал на «Порше-Кайене». Лариска тоже не ходила, а летала по земле, не чувствуя её под собой. Для Лариски временно выделил среднего пошиба BMW. Так уж случилось, что она осталась ей в наследство. В доме появилась прислуга. Красиво жить не запретишь. Как-то далеки они стали от простого народа. В планах проскакивали мысли о переезде на Кипр.

А потом вдруг – ЧП: на одной из разборок в Ростове был убит Мишка. Как гласит русская поговорка, бандиты живут хорошо, но недолго. Мир снова перевернулся, всё пошло прахом. Те, которые лебезили перед Мишкой, теперь начали предъявлять претензии на её имущество. Сперва похороны выкачали приличную сумму денег, потом – установка памятника и т. д. Она едва не лишилась всего, даже накопленного при советской власти. Вот и наступила эра: человек человеку волк. Пожалел волк кобылу, оставил хвост и гриву. Только благодаря личному знакомству с Адмиралом ей с барского плеча оставили дом и имущество. Волки капитализма перестали домогаться её, пожалели и оставили в покое. Пусть будет, что будет, хоть как-нибудь, да будет. Смерть мужа отразилась на всей её жизни. Она поняла, как тяжело жить матери-одиночке, продолжала работать в фирме, неплохо зарабатывала, но денег катастрофически не хватало. От запросов, ранее не знавших границ, пришлось отказаться. Она пыталась найти замену Мишке, но всё никак не получалось. Свободных и подходящих к её возрасту мужчин не осталось. Многие держались своих семей, другие полегли в разборках, в Афгане, Югославии и Чечне, иные убыли в не столь отдалённые края, другие стали прохиндеями и жиголо. Мужской дефицит парил над страною. Ларискины годы брали своё. Такие, как она, уже не пользовались успехом – бальзаковский возраст, что ни говори. Предложения разового характера были, но настоящего – о создании семьи – предложения так ни от кого не поступило. Провинция, глушь; для панели и вызовов она была старовата. А пойти по стопам Пугачёвой или Бабкиной – заниматься сексом с детьми – было западло, это, по её меркам, выглядело как чисто моральное разложение. Даже в Святом Писании сказано: «Горе тем, кто соблазнит малых сих…» Как-то не хотелось выпячиваться, к тому ж подходящих клиентов в округе не было, да и денег на их содержание едва ли хватило б с бухгалтерской зарплаты. А жить хотелось, и красиво хотелось. Любви нерастраченной была ещё целая гора. Но – увы.

Крах иллюзий хватал за горло. Она стала употреблять спиртное. Выпив коньяка, получала кайф, как-то притухали страсти, но всё равно чего-то не хватало: кошки скребли по сердцу, ещё чаще наступали моменты разочарования жизнью, душила тоска и грусть. Этакие запои с трансами стали спутниками её обыденной жизни и постепенно превратились чуть ли не в повседневность. В этой суете новой жизни – без мужской опеки, без материнской ласки – Павлик рос под патронатом прислуг, превращаясь в недоросля с несоизмеримыми прихотями и каверзными запросами, недополученными ответами. И вдруг всего этого не стало. Погиб отец, который был для него кумиром. Он тяжело воспринял и перенёс смерть отца, почувствовал одиночество, подобно дикому бизону. Ему только что исполнилось пятнадцать лет. В свой день рождения он позволил себе лизнуть зелёного змия и попытался потерять невинность с домработницей. Та оказалась весёлой молодухой и с удовольствием сделала его мужчиной. Лариска опытным взглядом обнаружила изъян воспитания, фривольные отношения сына с домработницей и сразу же уволила такую няньку. Домработницы часто сменялись: едва привыкал к их именам, как на смену одной уже приходила другая, ибо молодой бычок искал предмет удовлетворения бурно растущей похоти. Домработницы жаловались на приставание молодого барчонка и увольнялись от греха подальше.

Паша окончил школу, поступил на механический факультет, отделение «Автомобили и хозяйство». Три семестра Паша усердно учился, много читал, конспектировал, проявлял активность на семинарах, успешно грыз азы науки, после третьего курса прошёл практику в мехколонне, перешагнул на четвёртый курс. Преподаватели, имея нищенскую зарплату, нещадно брали деньги, все зачёты и экзамены имели ценовую значимость. Успешно сдал экзамены на право управления автомобилями всех классов. На те деньги, которые выделяла ему Лариска, особо не погуляешь, поэтому с девчонками особо не баловал себя. Так, иногда ходил на общественные мероприятия и в кино, на серьёзные отношения он был не готов, часто обходил стороной и больше просиживал в компе. Лихие девяностые были в самом разгаре. Частенько его пальчики останавливались на кнопках, где протекала весёлая жизнь с порнокартинками, которые потом снились по ночам с вожделенными от страсти девицами и его личным участием в таких оргиях.

Однажды, насмотревшись таких картинок, Паша заглянул в комнату, где спала Лариска. Она разметалась по кровати без одежды, слегка прикрывшись лёгким покрывальцем, едва прикрывавшим живот. Видно было, что она находилась в состоянии опьянения после хорошей дозы спиртного. Паша не стал долго думать, за него думали картинки похоти. Он вначале прилёг рядом, раскрыл доступное тело, обнял, прижал к своему и начал претворять в жизнь ласки, увиденные в порнофильмах. Ласкал грудь, покручивал нежно соски, целовал их. Затем, одной рукой поглаживая грудь, спустился в промежность и начал ласкать клитор сначала языком, а когда возбудился, стал покручивать его пальцами. Лариска лежала беспробудно, не реагировала. Тогда он раздвинул ей ноги и ввёл мужскую суть в неё. Она издала выдох и начала слегка постанывать при каждом его поступательном движении. Потом она непроизвольно обхватила его тело своими ногами, прижимая глубже войти в неё. Однако его охотничий задор быстро закончился, он встал и ушёл мыться. Лариска так и не проснулась.

Удовлетворив свою похоть, Паша отправился как ни в чём не бывало спать. Утром они разошлись по своим делам. Каждый думал о своём. Паша понял, что Лариска была в состоянии невменяемости, ничего не помнит, значит, что всё прошло удачно. Теперь каждый раз, когда Лариска приходила домой пьяной и засыпала, всё повторялось один к одному. Паша чувствовал себя на седьмом небе. Ему нравилось брать Лариску в таком виде, и страсть его с каждым днём разгоралась. Дни её трезвых появлений дома были для него тягостными и гнетущими. Его молодой организм жаждал тела и похоти. В своих делах он не торопился и стремился не раскрываться перед матерью. Он узнал от одной из гувернанток, что он – приёмный сын, взят из детдома. С этим он давно смирился и жил двойной жизнью. Друзей у него практически не было. Он всегда сторонился компаний, хотя в дворовых играх участие принимал. Был скрытен, ни с кем не делился своими проблемами. Жил по принципу: если узнают, будут насмешки, если вдруг что не срастётся, так засмеют, и до позора недалеко. Отец приучил его к самостоятельности, к тому, чтобы не выдавать своих целей, молча их достигать и раскрываться только при достижении замысла, когда враги уже не могут помешать. Лариса начала догадываться о его сексуальных происках в период её запоя. Вопрос об этом не стала поднимать, отложив его на потом. Это насторожило её самолюбие. Если это правда, то для неё это был настоящий шок. Она нашла в себе силы остановиться, не употреблять алкоголь. Вскоре ей предложили уволиться, не называя причин. Она сразу поняла: виной всему старость и увлечение спиртным. Пришла расплата: сколько верёвочке не виться, а конец не за горами.

Завершение работы в фирме было связано с командировкой в областной центр. Она выехала ранним утром, посетила нужные конторы, в одной из которых ей даже предложили работу в филиале по месту её жительства. После состоявшейся беседы она дала согласие. По завершении всех дел она выехала домой. Преодолев пару городских заторов, она выехала из города и была уверена, что часам к семи будет дома. Машина шла ровно, встречных было не очень много. Она прибавила скорость и подумала, что надо поговорить с Павликом по тревожащему её вопросу, ведь он уже совсем взрослый парень. Мог ли он воспользоваться её беспомощностью? Если мог, тогда она сама виновата. Хотя это грех, но это ж не инцест. Она виновата, и расплачиваться придётся ей. Но, с другой стороны, Пугачёвой и Бабкиной можно заниматься любовью с малолетками, а ей почему нельзя? Она ведь тоже женщина, вдова, которую уже никто не желает и не полюбит, а жизнь проходит безвозвратно. Какой это может быть грех, если природа так распорядилась с ней? О какой морали может идти речь, когда вместо иконы во главе угла стоит вонючий доллар? Человек при капитализме навсегда утратил совесть, мораль и веру в добро, а нравственность спрятал примерно там, где Кощей Бессмертный яйцо держал.

Только на минуту отвлеклась, и вдруг страшный удар, а дальше – темнота.

Пять дней в реанимации, три операции, левая рука и обе ноги в гипсе, голова перевязана, лица не узнать, страшные боли, потеря памяти. Прошло десять дней, и память вернулась к ней. Она узнавала знакомые лица: Паша, престарелые родители, белые халаты, больные на соседних койках, палата травматологии. Жива. Слёзы сами катились из глаз, стекали по щекам на шею и увлажняли простыню. Затем она мучительно улыбнулась, но эта проклятая боль доставляла такой сгусток боли, что невозможно было терпеть. Жуткая боль, казалось, вылезала из всех щелей изуродованного и забинтованного организма и смертельной хваткой сковывала цепенеющее тело. Боли были везде, теперь она плакала от ощущения не только болей, тяжёлого синдрома после выхода из наркотического состояния, но и от горя, свалившегося так некстати на её судьбу. Она подумала в этот момент, что эта кара небесная послана Всевышним за её грехи земные, и снова на глаза накатились слёзы. Дежуривший врач быстро выпроводила посетителей; медсестра сделала обезболивающий укол. Лариса погрузилась в тяжёлый сон. Стало очевидным, что выздоровление продлится долго: несколько месяцев, а может, и год.

Родители продали дом и переехали жить к Паше. Большая часть денег была потрачена на операции врачам, лекарства, на сиделок и другие непредвиденные расходы. Что-то осталось на пропитание и возможные гробовые расходы. Паша стремительно изменился, повзрослел. Происшествие с матерью его потрясло не только своей душевной травмой, но и радостью её второго рождения. Событие привело к размышлению о своём эгоистичном и неблагодарном отношении к единственно дорогому ему человеку на Земле. Он не стал искать биологических родителей. Всё равно бы он никогда им не простил их отношения к нему, того, что они бросили его, как бездомного щенка, на произвол в это жестокое общество, которое могло воспитать в нём волчонка, обиженного не только на своё появление на свет, но и на тех, кто его произвёл. Спасибо Ларисе и Михаилу, которые приняли на себя родительские обязанности и сделали из него нормального человека, в котором ещё осталось что-то человеческое, хотя бы совесть и сострадание к приручившим его людям. Он не спал две ночи, так как события, свалившиеся на него, дали повод для размышлений о своей дальнейшей судьбе. Они тяжким грузом упали на его сердце, не давали расслабиться, беспокоили разум и порождали всякие мысли: «Как всё пережить и победить?» И страшная неведомая тоска свинцом легла ему на сердце: «Безысходность в чём, почему?»

Институт практически окончил. Правда, в институте началась кутерьма с приходом нового ректора, который вышел из комсомола, бросил партбилет, сомнительно защитил диссертации, занял новую для себя должность. По его поведению виделся в нём матёрый хапуга, никак не интеллигент, а простой рвач с кулацкими замашками, прожектёр и ханыга, но с большой зарплатой и запросами на уровне министра образования. Перестроечной пеной его выбросило на верх гребной волны – волны коррупции, мутации и обновления кадров с помощью влиятельных родственных связей.

Обстановка доброжелательности ушла в небытие, воцарилась гнетущая обстановка подозрительности, доносительства и подсиживания ближнего в университете. Метастазы заразной болезни капиталистического общества проникли в студенческую среду. Эгоизм, каждый сам по себе, свобода выбора работы, которой нигде нет, никакой дружбы – таков венец окончания учёбы. Всё это называлось теперь велением времени, которое несло в себе коррупционную составляющую: во всём видеть деньги и личную выгоду. Знания народу не нужны, государству не нужны грамотные специалисты. Достаточно минимума знаний, работы по специальности нет. Социалистическое хозяйство в разрухе и, возможно, никогда не возродится. Сейчас нужны посредственности, гастарбайтеры и холопы. Паша по возможности подрабатывал грузчиком в магазине, но денег всё равно не хватало.

В стране царил хаос. Чеченская война была в самом разгаре. Кто прав? Кто виноват? Никому до простого человека нет дела. Стране победившего капитализма нужен неуправляемый хаос, терроризм, деньги и жертвы, чтобы отвлечь народ от дальнейшего разграбления страны прозелитами. Олигархами становились все, кто мало-мальски был приближён к корыту, мог жарить шашлыки, танцевать гопака, как когда-то Хрущёв, играть на дудочке, ловить мышей и кто располагал связями в Кремле.

Неожиданно Паша, несмотря на болезнь матери, был призван в армию. Многие уклонялись от армии, косили под дураков, пускались в бега. Он не стал уклонистом, пошёл исполнять гражданский долг. Не успев познать азы воинской службы, был брошен на усмирение сепаратистов в Чечне. Часть его вскоре попала на передовые позиции. Теперь только, глядя смерти в лицо, он понял цену жизни и смысл, осознал, что надо зубами рвать всё и вся, бороться до конца и выжить в этом кошмаре. Кошмар состоял в том, что вчерашние братья стали в одночасье врагами, когда мусульмане убивают православных, и наоборот. Кто прав, чьи были интересы, никто не объяснил. Поступила команда: «Убивай. Стреляй в чеченских сепаратистов, и весь сказ», – иначе убьют тебя. В втором бою он получил ранение в ногу и был госпитализирован. Ему просто повезло. Во Владикавказе сделали операцию, нога через полгода зажила. Через месяц его комиссовали и отправили домой.

Мать ещё находилась на излечении. Он проведал её в больнице. Она всё ещё передвигалась на инвалидной коляске, плакала от радости от того, что он уцелел в чеченских баталиях. И Лариса, и Павлик смотрели друг на друга глазами, полными слёз, и видны были в этих глазах скорбь, мольба, прощение, растерянность и недоговорённость. Они обняли друг друга и заплакали, как будто почувствовали, что грядёт расставание перед дальней дорогой, будто их сердца почувствовали вечную разлуку. Они много говорили о жизни, о болячках и работе. Самый главный вопрос: как выжить в этом лихолетье? Никто не знал выхода. Работы нет, хоть ты и с дипломом; просто в этой стране ты никому не нужен. Лишенец в своём государстве. Они расстались по-родственному: он погладил её по плечу, она потрепала его по отрастающей чёлке с непокорными вихрами. Улыбнувшись, Лариска пожелала ему доброго пути и не сдаваться и сказала, что Бог создал мир за шесть дней, её он сохранил для земной жизни, а наша любовь будет вечна. На счастливых её глазах проступили слёзы, это были слёзы обретения радости и счастья. Он предупредил её: пока у него есть деньги, он смотается в Москву, где, может быть, повезёт с работой. Через пару дней он действительно убыл в Москву на рейсовом автобусе. В Москве у него жил друг, с которым они прошли боевое крещение в Чечне.

Родители Лариски проводили его до автостанции. При прощании они заплакали, дед сказал, что, может, видятся в последний раз и что слёзы пусть текут, не надо обращать внимания, это слёзы радости за него и надежды на хорошую судьбу и удачу. Родители друга встретили Павлика с радостью. Его друг Алексей, вернувшись из Чечни, запил. Работы нет; тоска и радость от того, что остался жив, подтолкнули его на окаянное пьянство. Паша имел горький опыт общения с пьяными людьми, особенно когда эти люди для тебя значимы. Много лет назад он дал себе зарок не употреблять спиртное и никогда не нарушал его. Он подействовал на Алексея положительно, родители того поняли, что только Паша может вытащить его из пьяной клоаки, и предложили им выехать по туру в Швецию.

Через два дня они были в Стокгольме и бродили по экскурсионным маршрутам. Им очень повезло, когда к ним подошёл незнакомый швед и заговорил по-русски. Узнав их судьбу, он предложил им перебраться в Швецию и получить работу. Паша подумал и для себя решил: надо попробовать. Он сразу же купил учебник шведского языка и разговорник. Алексей вначале был против, а затем согласился: если нет, то сопьётся в России. Вернувшись в Москву, они посоветовались с родителями. Те согласились: пусть попытают счастья на чужбине. Записались на курсы шведского, оплатили обучение и ночами просиживали за учебниками.

Через три месяца они вновь оказались в Стокгольме. Знакомый привёл их в агентство по миграции. Их определили на жильё в общежитии. На следующий день их поставили на довольствие, уточнили причину приезда, узнали пожелания и виды работ, которые могли их устроить на чужбине. Выбор, конечно, был небольшой, но альтернативы не представлялось. Ещё три месяца они долбили шведский язык, а затем им устроили экзамены. Оба сдали экзамены и подтвердили свои профессиональные знания в пределах вузовских программ в России. Им выдали дипломы о высшем образовании на шведском языке.

Паша переехал в город Мальмё, Алексея оставили в Стокгольме работать в «Нокии». Им вручили временные свидетельства на жительство. Паша был принят на работу охранником в супермаркет. По ночам дополнительно работал на почте, развозил на велосипеде пиццу. В городке познакомился с югославкой, имевшей шведское подданство. Через год они поженились, родилась девочка Альба, симпатичное малое создание. Через год Паше выдали паспорт гражданина Швеции. Проживали молодожёны на съёмной квартире. От российского гражданства он не отказался. Вскоре Паше предложили работу в местной полиции, он с радостью принял предложение и стал полицейским.

Альбе исполнилось семь лет, когда родители расторгли брак. Причину мама не объяснила, просто ушла из дома. Мама быстро вышла замуж за болгарина и уехала в Варну. Павлик вначале сильно переживал, а затем успокоился. Он боялся, что его разлучат с любимой дочуркой. Девочку жена оставила Павлику, тот не возражал, ребёнок тоже. Альба ходила в школу, Паша – на службу, так они дружно жили. Паша не чаял души в дочке, старался делать для неё всё, что позволялось и чего не хватало Паше в период его детства. В родную страну он не приезжал более пятнадцати лет, боялся, что его не выпустят с дочерью в Россию. Связь с матерью он потерял. На его запрос ответили, что дедушка с бабушкой умерли, а Лариса убыла с места жительства в неизвестном направлении. А затем через родителей Алексея выяснил, что она ушла в монастырь и живёт в епархии под Ростовом. О том, что её толкнуло на этот шаг, Павлик задумывался неоднократно. Причин не находил, ответа тоже.

В своей жизни Павлик достиг карьерного роста, авторитета окружения и проживал в небольшом домике, где всегда могла найти себе приют и заботу Лариса. Последнее время он почему-то стал чаще вспоминать о ней, представлять её образ, то, как она выглядит в настоящее время, как живётся ей в монастыре. Он тосковал о ней. Она стала являться ему во сне. Это беспокоило его больше всего. Боялся, что его любимая дочь не увидит бабушку, ради которой она учила русский язык. Жизнь когда-то связала их тугим узлом, который навсегда стянул их души. А в этой душе была какая-то тайна, она червоточила и не давала спокойно жить. Она всегда жила в нём, и это была не навязчивая идея. Только теперь Паша понял, что всю свою жизнь он чувствовал свою вину перед этой женщиной. В одну из ночей ему во сне явилось нечто в виде какого-то божества, облачённое в ризу, и перстом погрозило учинить беду дочери, если он не искупит грех, сотворённый им в далёкой молодости. Это – знамение: надо во что бы то ни стало повиниться и покаяться перед дорогим человеком. Только бы она была жива! Ему страшно захотелось приехать в Россию, прижаться к родному плечу и попросить прощения за свой проступок, покаяться перед любимым человеком в своей вине. Быть может, это будет разгадка того, почему она ушла в монастырь? Может, прекратятся страшные наваждения в снах?

Наконец у Альбы завершился учебный год, она перешла в выпускной класс. Она с нетерпением ждала тот момент, когда сможет поехать в далёкую Россию, где жила её бабушка. Билеты, визы – всё оформлено и куплено. Пора в дорогу. Павлику без всяких проволочек оформили отпуск, проводили его в дальний путь. Пересадка в Москве, и вот Ростов-на-Дону. Под вечер прибыли на место, разместились в гостинице. На следующее утро они медленно направились в сторону монастыря, который располагался на доминирующей высотке, на одном из семи холмов города.

Отсюда открывался чудесный вид на окрестности города. Внизу протекал знаменитый Тихий Дон, зыбная рябь на воде виднелась с высоты птичьего полёта, ковром зелёного шума бросался в глаза песчаный левый берега реки, зелёный остров, за ним – широкий простор заливных лугов, в сизой дымке лежали дали, далёкие, незнакомые, всегда грустно-туманные. Сзади, впереди и внизу шумел город. Утро такое светлое, нарядное в блеске солнца, такая замечательно красивая земля-кормилица! Иной раз диву даёшься, как прекрасен мир, но порою тоскует в нём сердце, как в мёртвой пустыне.

Одно тоскующее сердце как раз шло на встречу с исстрадавшейся душой, верной и любящей, с давно покинутым и одиноким сердцем. Когда у входа в монастырь спросили Зотову Ларису Николаевну, им ответили отказом, мол, такой монахини у них нет. Потом вышла старшая игуменья, она внимательно осмотрела пришельцев, пригласила пройти с нею в комнату приёма посетителей и оставила ожидать. Минут через пять в комнату вошла невысокого роста сухонькая, сгорбленная, с изборождённым заботой светлым морщинистым лицом старушка и сказала тихо:

– Монахиня Ирина [греч. – мир, покой]. Кто вы?

Она посмотрела в лицо Павлика, по-старушечьи ойкнула и, медленно опустившись на скамью, сказала:

– Паша, родненький! Я думала, что никогда тебя не увижу. Я вся измучилась в тревоге и ожидании. Наконец Господь услышал мои молитвы и послал мне счастье увидеться с тобой.

Старушка, всхлипывая, заплакала, вытирая неудержимые слёзы небольшим цветастым платочком. Павлик подбежал к ней припал на колени, обнял руками сухощавое тело и промолвил:

– Мамочка, милая мамочка! Прости меня, дурака неблагодарного и жестокого! Прости меня, если можешь, за все обиды и горе, которые я тебе доставил в нашей жизни, прости! Этого больше не повторится.

Паша приподнял голову. Его красное лицо, покрытое слезами, потянулось к материнскому и поцеловало старушечье, долго-долго покрывая поцелуями губы, глаза, нос и щёки, а она придвинулась к нему сухим телом, неловко прижалась к нему, гладила по голове и шептала:

– Сыночек, мой родненький, как я устала ждать! Как же я рада видеть тебя!

Альба наблюдала эту сцену свидания родных ей людей и тоже плакала. Просто она непроизвольно плакала, радуясь встрече двух близких и родных сердец. Паша, немного успокоившись, одной рукой обнимая мать, сказал:

– Мама, это самое дорогое чудо, что у меня есть после тебя, моя дочь Альба – Аля.

Она подошла к ним, поцеловала руку бабушке и произнесла по-русски:

– Я вас лублю. Приезжайте к нам жить.

Бабушка обняла и прижала к себе Альбу, несколько раз поцеловала в голову и долго ещё не отпускала от своей груди:

– Девочка моя, чудо моё, лапушка!

Альба, истосковавшаяся по материнской ласке, не понимала многих слов, а вот бабушкины ласковые объятья говорили ей о большом и добром сердце, о душевных и радостных чувствах одинокой, исстрадавшейся, прожившей нелёгкую жизнь женщине с неожиданной и счастливой развязкой в конце жизненного пути. Встретились три сердца, три возраста, у которых был дефицит милосердия и право прожить незабываемые счастливые минуты тандема семейного счастья. Но почему-то судьба распорядилась по-иному: каждый из них по-своему был обделён этим кусочком счастья, не дополучил полный пакет сердечности и доброты. Почему, по каким причинам всё так произошло и исчезло, как призрак, из их жизни, не дав испытать семейного счастья сполна? Ответ повис в воздухе. Знать причину и следствие прошлого, тем более предугадать будущее, никому из них не было суждено.

Три соединившихся сердца сидели на скамеечке в обнимку и рассказывали свои истории. Паша много рассказал о своих мытарствах на чужбине, душевных переживаниях, особенно о том, как жестоко обошёлся с нею, когда бросил её в больнице, о трудоустройстве, женитьбе, разводе, боязни расстаться с дочерью, которую власти могли не выпустить с ним домой, о ностальгии по родным и России. В конце добавил:

– На чужбине и кости плачут…

Бабушка Лариса поведала о своей жизни. После выхода из больницы она жила с родителями, дружно перебивались на три пенсии. Работать она больше не смогла. Через три года умер отец, через год за ним – мать, она осталась одна, писем от Павлика не получала. Гнетущая тоска, одиночество и страх стали её постоянными спутниками в жизни. Катастрофа со страной, кризис, приход бандитского капитализма довершили её страдания до высшего предела. Вначале она смотрела на жизнь через калейдоскопную призму, где видела улучшения условий жизни, материального обеспечения, наличие изобилия товаров в магазинах. Всё это потом резко изменилось, оказалось блефом, за ним пришла нищета, упадок, безработица, смертность увеличилась до невозможности. Гнёт, насилие, коррупция, хаос, терроризм стали спутниками угнетённых и доведённых до нищеты людей. Страшно стало выходить на улицы, всюду – беспредел, война. Такого положения в стране никому не пожелаешь.

Видимо, катастрофа расколола не только большую страну, где всем всегда было место, но и небо. Представьте себе расколотое небо.

Рассказывая это, женщина невольно посмотрела наверх. Отобрали у человека мечты, возможность видеть самое прекрасное зрелище во Вселенной: Млечный Путь, Полярная звезда, Кассиопея… Стремление побывать там, куда летал Гагарин. Народное единство и братство рассыпалось, как песчаный ком, по своим углам, все вдруг стали враждебны, у каждого появились претензии, неприязнь друг к другу. Самое главное, у всех пропала совесть, честь и уважение, мир просто перевернулся. Социализм, самый справедливый строй для трудящихся, канул в Лету, стал тупиковым, оболганным и недоступным.

В Ларису вселился ещё больший страх. Она пошла в церковь искать защиты от нехороших, суицидальных дум. Одиночество, тьма, расколотое небо, тени прошлого не оставляли её, являлись к ней в ночи и тревожили постоянно. Разве это она заслужила? Кому нужна такая жизнь? Чёрными воронами закружили вокруг неё подозрительные лица, то сектанты, то риелторы, всем хотелось жить в её доме. По настоянию и рекомендации отца Сергия она быстро продала дом и выехала в Ростов-на-Дону, купила комнату в семейном общежитии, остальные деньги положила в Сбербанк. Она помолчала пару минут, а потом сказала:

– Положила деньги на твоё, Паша, имя. Хочешь – забери их, мне они ни к чему, мне скоро помирать, с собою я их не возьму. У тебя растёт дочь, её надо поставить на ноги, ей они как раз и будут нужны. Мне много не надо, душевная ясность ко мне вернулась, когда я пришла в этот милый моему сердцу монастырь. Душевная ясность стала обычным настроением и светлым ожиданием твоего возвращения домой. Мелочи жизни, уколы то ли самолюбия, то ли гордости для меня уже не существуют. Живу – как бы плыву вниз по течению спокойной реки в тихий солнечный день. Могу жить почти без пищи, почти без сна – и всё же двигаться, что-то делать. Мне стало очень легко общаться и помогать людям, никто не раздражает, ничьи слова не обижают, мои желания сошли до минимума, да и душа теперь, с твоим приездом, стала свободна от тела, его лишений, томлений и недомоганий. Мне уже скоро семьдесят лет, пора на покой. Спасибо моей маленькой девочке за приглашение жить с вами. Ничего нельзя изменить, я очень приросла к монастырю, здесь моё всё, а теперь и вы будете всегда со мною в моём сердце. Я вас очень люблю, – кончила свою речь монахиня Ирина, бабушка Лариса.

Так завершился первый день их встречи. Она проводила их до ворот монастыря, перекрестила трижды и со словами: «Жду вас завтра», – тихонько пошла в помещение, где находилась её келья.

Они посетили её ещё два раза вместе, в третий раз Паша пошёл один. Альба плохо себя почувствовала, выпила лекарства и осталась в гостиничном номере. В этот раз Лариса, встретив его у ворот, провела к себе в келью, чтобы показать своё жилище. Поинтересовавшись причиной отсутствия Альбы, очень расстроилась, так как подготовила скоромный пирог-рогалик. В небольшой уютной комнате с практически сплошь увешанными иконами стенами стояла маленькая кровать и небольшой столик с заварным чайником, тремя чайными чашками и вазочкой конфет. Отдельно, чуть в сторонке, стоял пирог, готовый в любой момент попасть под нож. Паша заметно нервничал, потому что Лариса излишне суетилась, хлопотала… Они разлили по чашечкам чай и начали непринуждённо беседовать. В этот момент как-то тихо прозвучал вопрос:

– Паша, милый мой человек, скажи мне правду. Ты тогда, когда я бессовестно пила, забыв обо всём на свете, трогал меня?

Повисла минутная пауза.

– Мама, чтоб ты не подумала, что я действительно подлец, всеми богами прошу тебя, ну прости меня, пожалуйста! Да, я трогал тебя трижды. Я видел твои страдания, я хотел сделать тебя счастливой, помочь, но я не знал, как это сделать, чтобы ты прекратила пить, привела себя в порядок и вновь стала для меня матерью. Потому что матерями не рождаются, ими становятся. И я сделал это. Ты догадалась или поняла: если не остановиться, дальше – бездна, так не должно быть в семье. И ты поняла, что только мать может сделать самый большой дар тем, кто ей дорог. Самый большой дар – это любовь, нежность и преданность. Только они соединяют людей в семью. Ты стала для меня Мадонной, святым человеком на земле, я тебя полюбил и люблю святой любовью, какая может быть только у нормальных людей. Мои нынешние слова относятся только к тебе, ты победила нас двоих, и считай эти слова песней любви к тебе.