Текст книги "Кардинал Ришелье"

Через некоторое время Ришелье взял себя в руки. Случай упущен, но он не может быть последним. Необходимо извлечь уроки из первого поражения и постараться избежать последующих. Епископ вновь во всеоружии и готов к новым испытаниям.

Он возобновляет активную жизнь, расширяя круг знакомств среди местной знати. Именно в это время в жизнь Ришелье войдет и останется в ней навсегда отец Жозеф, которого современники назовут «серым преосвященством», alter ego кардинала Ришелье. Он сыграл столь важную роль в жизни Ришелье, что заслуживает нашего особого внимания.

Мирское имя отца Жозефа – Франсуа Леклерк дю Трамбле. Он родился в 1577 году в семье знатного анжуйского дворянина Жана Леклерка дю Трамбле, канцлера герцога Алансонского, и Марии де Лафайет. Как старший из трех детей Франсуа должен был наследовать баронство Мафлиер, принадлежавшее его бабушке Клод де Лафайет. С раннего детства мальчик обнаружил редкие, если не уникальные, способности. В четыре года Франсуа уже знал латынь, а чуть позже быстро овладел древнегреческим. В восемь лет ему было доверено произнести надгробную молитву над телом знаменитого Ронсара, друга их семьи, продолжавшуюся на латыни более часа. Мальчик столь ярко живописал Страсти Христовы, что по окончании молитвы сам разразился слезами, произведя сильное впечатление на присутствующих.

Конечно же, он должен был пойти по духовной стезе. В восемь лет его отдали в один из лучших парижских коллежей, где он сразу же стал первым учеником. Его сотоварищем в эти годы был Пьер де Берюль, будущий кардинал.

По окончании коллежа Франсуа в течение года прошел полный курс в академии Плювинеля, а затем отправился в путешествие по Италии и Германии. Вернувшись в Париж, барон де Мафлиер был приближен ко двору, где на него обращает внимание любовница Генриха IV Габриэль д’Эстре, называвшая молодого человека не иначе как «Цицерон Франции и своего времени». Фаворитка представляет его королю. В течение года барон де Мафлиер находится при дворе, а в 1597 году отправляется с дипломатической миссией в Лондон. По возвращении во Францию он объявляет родным и знакомым о своем решении оставить мир и постричься в монахи. Более всего поразил выбор, на котором остановился преуспевающий молодой человек, – орден капуцинов, самый строгий из всех монашеских конгрегаций.

Само название ордена произошло от насмешливого прозвища, относившегося к остроконечному капюшону, который носили монахи. Отделившись от францисканцев, орден капуцинов провозгласил верность заветам св. Франциска (крайняя строгость образа жизни, благотворительность среди нищих, убогих, больных и т. д.). В 1529 году папа Климент VII утвердил устав ордена, вводивший суровую дисциплину: еженощные коллективные молитвы, двухчасовые индивидуальные молитвы днем; за пределами монастыря у капуцина не должно быть ни минуты отдыха – только проповеди, молитвы, постоянная забота о спасении заблудших душ, помощь бедным и всем страждущим, настойчивая пропаганда устоев католической веры.

Внешний облик капуцинов вполне соответствовал суровости их образа жизни: власяница серого цвета с пришитым к ней капюшоном и веревочным поясом, сандалии на босу ногу летом и зимой, непременные длинные бороды. Свое одеяние капуцины могли менять в исключительных случаях, и потому оно нередко представляло собой лохмотья.

Подчеркнутая бедность и строгость нравов являли резкий контраст с праздной жизнью большинства служителей церкви, погрязших в мирских грехах. Именно поэтому простой люд благожелательно относился к капуцинам, охотно слушая их проповеди. Одним словом, капуцин представлял собой антипод образа хитрого монаха-греховодника, бытовавшего в общественном сознании XVI – XVII веков.

Епископы, в том числе и Ришелье, часто обращались к помощи капуцинов, когда предстояла трудная работа, в частности, среди протестантов. Только с их помощью и удавалось время от времени возвращать заблудших в лоно римско-католической церкви.

Орден капуцинов привлекал в свои ряды многих людей не только из народа и духовенства, но и из дворянства. К числу этих людей, ощущавших неудовлетворенность от окружавшей их жизни, принадлежал и Франсуа Леклерк дю Трамбле, барон де Мафлиер.

Оставив свет, молодой человек за два года прошел четырехлетний курс обучения в семинарии капуцинов в Руане, а также в учебных заведениях Орлеана и Парижа.

С 1603 года отец Жозеф наставляет монахов в богословии и философии в монастыре Сент-Оноре в Париже, а затем преподает в Доме капуцинов в Медоне. К нему быстро приходит известность и прочная репутация эрудированного теолога и талантливого проповедника. Уже в 1605 году он становится во главе Дома капуцинов в Бурже. Его проповеди слушают в Мансе, Анжере, Сомюре и в других районах, где среди населения много гугенотов.

Недалеко от Сомюра располагалось аббатство Фонтевро, а аббатисой там была принцесса крови Элеонора де Бурбон, тетка Генриха IV. Отец Жозеф был ее наставником. По совету капуцина аббатиса задумала осуществить реформу монастыря, где вместо подвижнической деятельности монахини предавались созерцательности. Однако планы реформы натолкнулись на противодействие соправительницы аббатисы и одновременно ее племянницы Антуанетты Орлеанской, желавшей все оставить по-старому. В их спор был вовлечен двор, и, в частности, королева Мария Медичи, которая к тому времени уже хорошо знала отца Жозефа.

Не мог остаться в стороне и епископ Люсонский, в чью епархию входило аббатство Фонтевро. В самом конце 1609 года состоялась первая встреча Ришелье с отцом Жозефом. Молодые люди – отец Жозеф был на восемь лет старше Ришелье – с первого взгляда понравились друг другу, обнаружив много общего в характерах и вкусах. Но главное – они интуитивно почувствовали, что удачно дополняют друг друга. Оба были прекрасно образованны, оба честолюбивы, хотя честолюбие отца Жозефа не простиралось столь высоко, как у Ришелье. Наделенный, казалось бы, всеми необходимыми качествами для того, чтобы играть первые роли, отец Жозеф предпочитал действовать за кулисами. Можно сказать, он подсознательно искал человека, достойного себя, которому был готов отдать все свои способности и на которого мог бы оказывать влияние. Он сразу же угадал такого человека в епископе Люсонском, каким-то непостижимым образом провидя его предназначение.

Они были очень похожи – Ришелье и отец Жозеф. Оба наделены пылким воображением и вместе с тем холодным, расчетливым умом. Ришелье импонировало в отце Жозефе буквально все: бескорыстие и широта мысли, редкая настойчивость и трудолюбие, преданность своему призванию, знание жизни и всех изгибов человеческой души. Одержимый католик, отец Жозеф обладал даром воздействия на людей, повергая самых непокорных к ногам Христа. Его замыслы всегда были грандиозны, а казавшиеся непреодолимыми преграды и трудности лишь удесятеряли его энергию. В то же время он был способен вникать в мельчайшие детали, ничего не упуская из своего поля зрения. Одним словом, встреча в аббатстве Фонтевро была поистине подарком судьбы как для отца Жозефа, так и для Ришелье.

Не исключено, что именно отец Жозеф познакомил епископа Люсонского с кардиналом Пьером де Берюлем, своим бывшим однокашником. Берюль, один из ближайших советников Марии Медичи, сыграл немаловажную роль в судьбе Ришелье. Именно он введет епископа Люсонского в окружение королевы, сумев растопить лед предубеждения в отношении протеже кардинала дю Перрона. Правда, сам Ришелье, как и многие преуспевающие карьеристы, не любил впоследствии вспоминать услуги, оказанные ему Берюлем, да и всю их прошлую дружбу. Он вообще не был подвержен влиянию чувств, когда речь шла о политической игре. Трезвый расчет всегда определял не только его действия, но и отношения с людьми. Случалось, его любили. Он, за редким исключением, не любил никого. Все обычные человеческие чувства с молодых лет занимали мало места в его душе. Ришелье владела одна-единственная страсть – властвовать над людьми, вершить не только их судьбами, но и судьбами страны.

По мере восхождения к власти он будет оставлять одного за другим всех друзей молодости. Он сделает это легко, без всякого сожаления. Просто забудет о них. Ему не нужны друзья. Он нуждается только в способных помощниках. Единственным исключением станет отец Жозеф, в отношении которого можно все же усомниться: друг он или верный слуга? Так или иначе, но мрачноватый, немногословный капуцин до конца дней, словно тень, будет следовать за тем, кого он считал выдающимся человеком своего времени.

В последних числах мая 1610 года Ришелье получает ошеломляющее известие от своего викария Бутилье де Ла Кошера, направленного им ранее в Париж по делам епархии. В письме, датированном 16 мая, викарий сообщает епископу, что 14 мая на одной из парижских улиц некий Франсуа Равальяк ударом кинжала убил короля, прогуливавшегося в своей карете.

Убийство произошло накануне отъезда Генриха IV в армию, сосредоточенную в Шампани для похода в Рейнскую область и испанские Нидерланды. Король намеревался нанести второй удар могуществу Австрийского дома, что вызывало самые серьезные опасения как в Мадриде, так и в Вене, поспешивших принять превентивные меры.

Как нередко бывало в истории, предвоенный кризис был облечен в весьма романтическую оболочку.

1609 год. У 56-летнего Генриха IV, известного многочисленными любовными похождениями, вызывавшими бешеную ревность его молодой жены, появилась новая страсть – 14-летняя Шарлотта де Монморанси. Неписаные правила запрещали королю брать в любовницы незамужнюю девушку из хорошей семьи. Предварительно ее нужно было выдать замуж, позаботившись о приискании снисходительного мужа. Шарлотта была помолвлена с одним из ближайших друзей короля Франсуа де Бассомпьером, имевшим репутацию большого повесы. Генрих IV сумел расстроить готовившийся брак и выдать предмет своей страсти замуж за принца Конде, своего ближайшего родственника, казавшегося ему покладистым и незлобивым. Последующее развитие событий показало, насколько король ошибся в своих расчетах.

Конде решительно отказался играть уготованную ему роль. Вскоре после женитьбы он покинул двор и уединился с женой в одном из своих многочисленных владений. Ярость короля не знала предела. Он стал настаивать на немедленном разводе супругов Конде, которые, прекрасно зная крутой нрав короля, тайно покинули Францию и нашли убежище в испанских Нидерландах.

Бегство принца и принцессы Конде получило широкий резонанс. Европейские, и прежде всего испанские, политики увидели возможность возобновления внутренних распрей и последующего ослабления Франции. Назревал военный конфликт между Генрихом IV и домом Габсбургов. Король собирал армию для вторжения в бельгийские провинции. Отъезд Генриха IV в армию был назначен на 19 мая 1610 года. На время своего отсутствия в Париже он решил оставить в качестве регентши при малолетнем сыне Марию Медичи. 13 мая в королевской базилике Сен-Дени была назначена соответствующая церемония. По этому случаю город был украшен: на скорую руку воздвигнуты триумфальные арки из дерева и искусственные фонтаны; повсюду множество цветов. «Никогда, – писал в своих воспоминаниях Ришелье, – собрание дворянства не было столь представительным, как на этой священной церемонии, никогда принцы не были более парадно одеты, а принцессы и дамы – украшены драгоценностями; кардиналы и епископы украшают это собрание; уши наполнены очаровательной музыкой и песнопениями; ко всеобщему удовлетворению, разбрасываются золотые и серебряные монеты».

Месяц спустя Мария Медичи призналась послу великого герцога Тосканского, что это был самый прекрасный день в ее жизни. Король же, на что многие обратили внимание, нервничал, часто вскакивал с места, бросал на присутствующих подозрительно-недоброжелательные взгляды. В один момент он неожиданно взял на руки малолетнего дофина и, подняв его высоко, чтобы видели все, произнес в наступившей тишине сильным голосом: «Господа, вот ваш король!» Вернувшись в Лувр, как сообщает историк Жюль Мишле, Генрих провел бессонную ночь, тщетно пытаясь уснуть. Утро 14 мая не принесло успокоения. К тому же посетивший отца побочный сын де Вандом совсем некстати рассказал, что какой-то прорицатель по имени Лабросс уже который день предрекает близкую смерть короля. Генрих пытался шутить: ему не первый раз пророчили насильственную смерть, все обойдется…

Полуденный завтрак проходит как обычно, но король рассеян и явно не слушает разговоров присутствующих.

В четыре часа дня Генрих изъявляет желание прогуляться и приказывает заложить экипаж. Он намерен навестить Сюлли, который, кажется, болеет. Но потом неожиданно меняет первоначальный план и приказывает ехать к банкиру Поле, точнее – к его рыжеволосой красавице дочери. Погода стояла солнечная, теплая, и король просит раздвинуть кожаные занавеси. В карете с ним месье де Монбазон и герцог д’Эпернон. Они оживленно беседуют, не замечая, что за ними неотступно следует одетый в плащ человек. На одном из перекрестков карета короля приостанавливается, в этот момент ее дверца внезапно раскрывается и Генрих IV получает первый удар кинжалом, нанесенный стоящим на ступеньке неизвестным. Это Равальяк.

«Я ранен!» – вскрикнул король и инстинктивно поднял левую руку, защищаясь от нападения. Этот жест оказался роковым для него. Равальяк молниеносно наносит второй удар, кинжал пронзает сердце, смерть наступает мгновенно. Преступник пытается скрыться, но его хватают. Опомнившийся наконец д’Эпернон накрывает тело короля плащом и приказывает немедленно следовать в Лувр. Он кричит шарахающимся в сторону прохожим: «Король ранен!»

Королева в это время пытается унять приступ мигрени беседой с мадам де Монпансье, своей компаньонкой. Поначалу она думает, что привезли ее сына, и цепенеет от ужаса, но мадам де Монпансье, посланная узнать, что произошло, успокаивает ее: «Это не ваш сын, это король». Мигрень переходит в истерику, завершившуюся тяжелыми рыданиями. Королева беспрерывно повторяет: «Король умер…» Очевидцы рассказывали, что канцлер Брюлар де Силлери учтиво возразил ей, указав жестом на дофина: «Пусть Ваше Величество меня извинит, но во Франции короли не умирают. Да здравствует король!» Весть об убийстве Генриха IV произвела на Ришелье сильнейшее впечатление. Сколь молод он ни был, но вполне мог оценить значение деятельности короля-реформатора для страны, его очевидное превосходство по крайней мере над тремя его бездарными предшественниками. Уже тогда Ришелье именовал Генриха IV не иначе как «великий король». С годами Ришелье сумеет в полной мере воздать должное тому, чье дело он продолжит. В своих «Мемуарах» Ришелье отмечал, что смерть Генриха IV «одним ударом уничтожила замыслы и усилия всей его (короля. – П. Ч.) жизни, чем не преминули воспользоваться его враги, уже почти побежденные».

Но тогда, в мае 1610 года, Ришелье, пожалуй, гораздо больше волновало другое: его собственные планы, его надежды, которые он связывал с благоволившим к нему королем, рушились.

Однако трезвый ум возобладал над чувствами, и очень скоро Ришелье стал размышлять о том, какую пользу можно и должно извлечь из новой ситуации. Он запрашивает своих парижских корреспондентов о настроениях и новых веяниях при дворе. Бутилье де Ла Кошер пишет ему 22 мая: «Я рад сообщить Вам, что здесь царит полное спокойствие и вместо несчастий, которых можно было опасаться в связи со случившимся, есть все основания надеяться на благополучное развитие событий. Власть королевы очень прочная, и каждый надеется, что она будет пользоваться ею со всей присущей ей благоразумностью и набожностью». От того же викария Ришелье узнает о возрастающем влиянии при новом дворе Кончино Кончини – одного из придворных королевы-регентши, вывезенных ею из Флоренции.

Начались смутные времена – эпоха регентства Марии Медичи.

Король, намеревавшийся править еще многие годы, не оставил никакого завещания. Кое-кто говорил о его намерении учредить – в случае неожиданной смерти – регентский совет из 15 доверенных лиц. Будущему Людовику XIII к моменту гибели отца не исполнилось и девяти лет. Но никто не знал, кого имел в виду Генрих IV. В данной ситуации, как пишет Ришелье в «Мемуарах», «все пришли к согласию, что регентство королевы было бы самым лучшим способом предотвратить гибель короля и королевства».

Конечно же, все было не так просто, как изображает Ришелье. Сразу же после смерти Генриха IV вспыхнула ожесточенная борьба партий и кланов, в которую был вовлечен и парижский парламент – центральная административно– судебная инстанция королевства. Была высказана идея о необходимости созыва Генеральных штатов (собрания всех трех сословий Франции) для решения вопроса о престолонаследии. Однако сторонники королевы добились отклонения этого предложения. Дело осложнялось тем, что во Франции того времени не существовало никаких установлений, регламентирующих учреждение регентства. Неразберихе и неопределенности был положен конец после того, как герцог д’Эпернон, один из фаворитов покойного короля, переметнувшийся теперь на сторону Марии Медичи, явился в парламент с внушительной охраной и объявил, что король перед смертью успел якобы сообщить ему свою последнюю волю – доверить регентство королеве до совершеннолетия дофина. И добавил, что как генерал-полковник пехоты (одна из высших военных должностей) он, д’Эпернон, гарантирует верность войск королеве-регентше и сохранение общественного порядка.

Первый президент парламента д’Арле высказался в поддержку идеи регентства, после чего магистраты без всякой дискуссии одобрили кандидатуру королевы в качестве регентши при малолетнем Людовике до достижения им необходимых для занятия престола 13 лет. Одновременно они возложили на королеву-мать ответственность за воспитание и образование юного короля. Все это происходило в то время, когда еще не успело остыть тело убитого короля. Счет шел на часы и минуты.

На следующий день, 15 мая, состоялось заседание парламента в присутствии Марии Медичи и 8-летнего Людовика XIII – так называемое lit de justice. Парламент – институт прежде всего судебный, и потому состоявшаяся там процедура напоминала своеобразный судебный процесс. Генеральный адвокат парламента, представлявший интересы королевы, расписал все ее неповторимые и несравненные достоинства. В заключение своей речи он высказал высокочтимой ассамблее просьбу официально подтвердить ее вчерашнее постановление, разрешив опубликовать его во всех бальяжах и сенешальствах королевства. Канцлер Брюлар де Силлери начал обход присутствующих, с тем чтобы каждый проголосовал. Первым был юный король, затем королева– мать и далее в строгой иерархии все участники lit de justice. Завершив обход, канцлер вернулся к возвышению, на котором располагался мальчик-король, и провозгласил постановление парламента, утверждавшее королеву-мать в ее функциях регентши королевства. Постановление было оформлено в виде доверенности Людовика XIII своей матери на управление делами до достижения им необходимого возраста.

Итак, регентство установлено. Положено начало новой эпохи в истории Франции. Оживление в высших сферах достигает кульминации. Распадаются старые кланы и создаются новые. Вчерашние соратники становятся непримиримыми врагами и наоборот. Придворные теснятся у нового трона в едином желании быть к нему предельно близко.

Среди них не видно только одного, вчера еще влиятельнейшего человека – герцога де Сюлли. Узнав о смерти своего покровителя, сюринтендант финансов забаррикадировался за мощными стенами Арсенала и не рисковал выходить. В решающий момент ему не хватило мужества. Судьба страны в первые дни нового правления решалась без его участия. Вокруг Марии Медичи – герцог д’Эпернон, канцлер Силлери, президент парижского парламента Жаннен, государственный секретарь де Виллеруа. В покоях королевы безраздельно властвует тщеславный итальянец Кончини, нетерпеливо ожидающий своего часа.

Племянник одного из министров великого герцога Тосканского, он был включен в свиту Марии Медичи при ее отъезде во Францию. Уже в Париже настойчивый флорентиец добился расположения камеристки и подруги королевы Леоноры Галигай, на которой женился в 1601 году. Сумев обратить на себя внимание скучающей королевы, очень скоро оставленной королем, Кончини настойчиво, шаг за шагом подчинял ее своему влиянию, которое ко времени убийства короля стало поистине безграничным. Самое удивительное в этой, казалось бы, банальной интрижке состояло в том, что в отношения Кончини с королевой была полностью посвящена его жена Леонора. Впоследствии поговаривали, что именно она толкнула Кончини в объятия своей госпожи, чтобы прочнее связать королеву с их семьей и таким образом обеспечить будущность мужа, вынашивавшего далеко идущие планы. Любопытно, что уже в 1610 году Ришелье только на основании писем из Парижа понял, кто в действительности руководит семейным дуэтом Кончини. Многочисленные страницы его мемуаров свидетельствуют о понимании им истинной роли Леоноры в политической одиссее мужа.

Со смертью короля Кончини решил, что наконец настал его час. Он вознамерился встать во главе Королевского совета (правительства). Генрих IV терпел нахала-иностранца, только чтобы не ссориться с Марией Медичи. Смертельного врага имел Кончини и в лице герцога де Сюлли, который, по свидетельству Ришелье, «питал открытое недоверие к Кончини, имевшему, по его убеждению, большое влияние на королеву». Сюлли неоднократно пытался удалить итальянца из Парижа, но всякий раз наталкивался на самое решительное сопротивление королевы.

Смерть Генриха IV была великим бедствием для Франции, отмечал русский историк Тимофей Николаевич Грановский. «Во главе ее осталась вдова короля Мария Медичис (так в оригинале. – П. Ч.), итальянка, женщина раздражительного и слабого характера, не внушавшая доверия народу, напоминавшая своим происхождением Екатерину Медичис: и ей-то должно было стать во главе государства, едва умиренного и содержавшего в себе элементы новых раздоров».

Едва став регентшей, Мария Медичи ищет опоры у испанской партии. Наряду с Кончини ее главными советниками становятся папский нунций и испанский посол. Ее первые шаги на внешнеполитическом поприще были направлены на нормализацию отношений с Габсбургами. Едва начавшиеся военные действия были немедленно прекращены, а армия возвращена в места обычного расквартирования. Все более четко просматривается линия на свертывание сопротивления габсбургской гегемонии в Европе. У Марии Медичи возникает мысль о династическом примирении с Австрийским домом: ее сын должен жениться на испанской принцессе.

В начале 1611 года королева дала отставку ненавидимому ею Сюлли, с которым у нее при жизни короля происходили частые столкновения: однажды Сюлли заявил ей, что она может лишиться головы, когда Мария Медичи в очередном припадке ревности подняла руку на мужа в присутствии его министра. Сюринтендант финансов нередко отказывал королеве в выдаче запрашиваемых ею сумм. С уходом Сюлли старательно пополнявшаяся им казна, надежно хранившаяся в подвалах Бастилии, была, по существу, отдана на откуп новым фаворитам.

Устранение одного из вождей гугенотов вызвало тревогу и волнения в их среде. «Раздоры между грандами нашего двора придали смелость и гугенотам в провинции…» – вспоминал впоследствии Ришелье.

О событиях, происходивших в столице, Ришелье узнает лишь из писем, которые изучает самым внимательным образом в надежде понять больше, чем сообщают его корреспонденты. Он делает ряд верных наблюдений относительно новой политической линии королевы-регентши. Все чаще епископ задумывается над тем, как выйти из своего люсонского уединения. Он должен найти удобный повод для того, чтобы предстать перед королевой и показать, что может быть полезен ей. Уже 22 мая, то есть через неделю после убийства Генриха IV, Ришелье направляет своему брату маркизу де Ришелье письмо для королевы. В нем он от своего имени и от имени всего духовенства Люсонского епископства заверяет королеву-регентшу в самой искренней преданности и готовности верно служить ей. Письмо написано в самых возвышенных и откровенно льстивых тонах; оно полно явно преувеличенных похвал государственному уму и другим «несравненным» достоинствам королевы. Ознакомившись с письмом, Анри де Ришелье – человек, искушенный в дворцовых интригах, – счел, что оно может быть превратно истолковано болезненно подозрительной Марией Медичи, и решил не передавать его.

Изучая регулярно получаемые донесения Бутилье де Ла Кошера, Ришелье делает проницательный вывод, что под видимостью демонстрируемой преемственности происходят серьезные изменения в высших эшелонах власти, а также в направлении политического курса.

Тем временем, не дождавшись ответа на письмо, Ришелье в первых числах июня решает ехать в Париж. Он хочет своими глазами увидеть, что происходит в столице, и составить более ясное представление о происходящих переменах. 6 июня Ришелье отправляет письмо своей доброй знакомой мадам де Бурже с уведомлением о предстоящем приезде и просьбой подыскать для него подходящее жилище. Ришелье оповещает и других своих парижских знакомых – кардиналов дю Перрона и де Сурди, епископа де Маллезе, отца Коттона, которого после смерти короля Мария Медичи, благоволившая к иезуитам, приблизила к себе и к советам которого прислушивалась.

В последних числах июля Ришелье прибыл в Париж, где мадам де Бурже сняла для него небольшой дом на улице Блан– Манто, в нескольких шагах от Лувра. Прибегнув к помощи старшего брата, епископ Люсонский возобновляет старые знакомства и заводит новые. Значительная часть времени уходит на визиты к влиятельным особам. Сюлли, чувствующий, что дни его могущества миновали, встречает Ришелье более чем прохладно. Брюлар де Силлери, Жаннен и Виллеруа стараются показать расположение. Но Ришелье прекрасно видит, что они озабочены исключительно своей судьбой и им нет дела до непрошеного гостя с его непонятными амбициями.

Епископ выступает с проповедями в различных парижских церквах. Они имеют успех у рядовых прихожан, но оставляют равнодушным двор, который целиком поглощен интригами. Неизвестно, удалось ли Ришелье в этот приезд в Париж встретиться с королевой-регентшей, но даже если эта встреча и произошла, то явно не оправдала надежд епископа. Мария Медичи вся во власти неожиданно свалившихся на нее забот и думает только об одном – как взять в свои руки бразды правления, оттеснив старых министров покойного мужа. Она пока еще вынуждена считаться с ними. Ежедневно ей приходится выдерживать натиск вельмож, каждый из которых ожидает королевской милости. В этой пестрой, разноликой толпе лиловая сутана епископа Люсонского вряд ли произвела на королеву особое впечатление.

Очень скоро Ришелье понял, что поторопился; неудача его визита в Париж была очевидна. Ему ничего не остается, как следовать им самим же выработанным правилам – внимательно наблюдать за жизнью двора. Впоследствии он поделится своими наблюдениями в «Мемуарах».

Проницательный епископ безошибочно выделил того, кому предстояло стать властителем Франции. Пока еще Кончини держится в тени королевы-регентши, и многие сомневаются, способен ли он выйти на политическую авансцену. Кое-кто уверяет, что после утверждения в регентстве Мария Медичи оставила пустого и тщеславного итальянца. Прогноз Ришелье стал оправдываться очень скоро. Королева осыпает семью Кончини многочисленными милостями, оплачиваемыми из государственной казны.

В один прекрасный день флорентиец превращается в маркиза д’Анкра, а 27 сентября 1610 года его назначают первым дворянином палаты. Теперь он – второе лицо при дворе после обер-шталмейстера, что дает ему право въезжать в Лувр верхом. Некоторое время спустя маркиз д’Анкр получает почетное наименование «светлейший».

Ришелье понимает, что теперь его судьба во многом зависит от того, сумеет ли он войти в доверие к супругам Кончини. Флорентийцы, чувствуя растушую враждебную зависть со стороны французской знати, недоверчивы и подозрительны. В сентябре или октябре того же, 1610 года самолюбивый Ришелье покидает Париж. Но не возвращается в Люсон, а поселяется в скромном приорстве Роше, недалеко от Фонтевро. Отсюда он наезжает в свою любимую обитель Куссей, в нескольких лье от Пуатье. Здесь Ришелье чувствует себя особенно хорошо, полной грудью вдыхая аромат лугов и лесов. Епископ расположился в башне небольшого замка, где работает в уединенном кабинете. Рядом – часовня, в которой он служит мессу. У него множество книг и потайной шкаф, которому он поверяет свои честолюбивые мечты. Епископ обрел свой эрмитаж – место уединения, где никто не мешает предаваться размышлениям над увиденным и услышанным в Париже. Мысли его по-прежнему там, в столице.

Через несколько месяцев Ришелье возвращается в Люсон, куда, как ему стало известно, должен прибыть королевский эмиссар Мери де Вик для урегулирования трений, возникших между католиками и гугенотами Пуату. Епископ Люсонский отдает себя в полное распоряжение важного чиновника из Парижа. Одновременно он вступает в переписку с Фелипо де Поншартреном – государственным секретарем (министром), ведавшим вопросами религии. Ришелье старается оказать этим двум вельможам необходимую помощь, снабжая их сведениями о положении здешних гугенотов. Его усердие будет отмечено благосклонными отзывами при новом дворе, где к тому времени произошли большие перемены. Бывших соратников Генриха IV, включая даже тех, кто сразу же поддержал Марию Медичи, по существу, отстранили от власти. Преобладающее влияние на государственные дела приобретал итальянский выскочка, который был, ко всеобщему возмущению, произведен королевой в маршалы Франции, хотя не участвовал ни в одном бою, никогда ничем и никем не командовал. Теперь Кончини именуют не иначе как маршал д’Анкр.

…Прошло не более полутора лет после неудачного вояжа Ришелье в Париж. Он счел, что настало время ознакомиться с положением дел в столице. В 1612 году незадолго до Великого поста епископ Люсонский вновь появляется там под предлогом урегулирования дел с реформой женского монастыря Фонтевро. Друзья и помощники (в том числе отец Жозеф) на этот раз хорошо потрудились накануне приезда Ришелье. Теперь его встречают при дворе как желанного гостя. Ему даже поручают выступить с проповедями в соборе Сент-Андре-дез-Ар в присутствии королевы-регентши, Людовика XIII и королевского двора в полном составе. Во время этой поездки Ришелье знакомится с Кончини и его женой.