Текст книги "Кардинал Ришелье"

Льстя без меры Марии Медичи, Ришелье – тонкий знаток человеческой натуры – делал ставку на женское тщеславие и не ошибся. Ему удалось обратить на себя внимание болезненно недоверчивой королевы. Очень скоро он будет вознагражден.

Что касается коллег епископа Люсонского, то они удовлетворенно констатировали, что Ришелье как нельзя лучше справился со своей миссией.

Доволен был и сам Ришелье. Он чувствовал, что доставил королеве несколько приятных минут. Теперь уже было не важно, что он говорил не от себя, а от всего сословия. Скромный епископ в одночасье стал фигурой государственного масштаба.

Вслед за Ришелье с небольшой речью выступил делегат от дворянства барон де Сеннесей, который заметно проиграл на фоне предшествующего оратора.

Затем слово взял Франсуа Мирон – представитель третьей палаты. Его выступление не было лишено смелости, когда он заговорил о бедственном положении народа, терпящего притеснения и лишения. Депутат говорил о необходимости реформ и об усилении королевской власти – защитницы народа. Он передал требования своего сословия: регулярно (не реже одного раза в 10 лет) созывать Генеральные штаты, строго контролировать «правильное» распределение финансов и государственных должностей. В наказе третьего сословия говорилось также о необходимости соблюдения равенства всех перед законом, об отмене чрезвычайных трибуналов, поощрении торговли и ремесел, отмене внутренних таможенных барьеров и принятии ограничительных мер в отношении иностранных торговцев, о сокращении пенсий сановникам и т. д.

Выступление представителя третьего сословия вызвало откровенное недовольство духовенства и дворянства.

12 марта 1615 года Людовик XIII закрыл Генеральные штаты словами: «Господа, я благодарю вас за усердный труд… Я поручу изучить ваши наказы и дам вам ответ».

Обещания король так и не выполнил. Наказы сословий не были даже изучены, а специальная комиссия представителей трех сословий, призванная оказать помощь Королевскому совету в подготовке соответствующих решений, прекратила свое существование, не успев даже собраться.

Неделю спустя, 19 марта 1615 года, в том самом зале, где проходила напряженная работа Генеральных штатов, двор присутствовал на балетном представлении «Африканка, или Триумф Минервы» на античный сюжет. 1200 свечей освещали зал. Вызывающий парад роскоши, бриллиантов и золота на фоне вопиющей бедности подавляющей массы населения. Казна пуста – неутешительный итог «мудрого» правления Марии Медичи, прославленного епископом Люсонским.

По окончании работы Генеральных штатов Ришелье некоторое время – по разным сведениям, от двух недель до двух месяцев – оставался в Париже. Не дождавшись желанного вызова в Лувр, он возвращается в свою епархию и уединяется в приорстве Куссей, где предается размышлениям о будущем; оно все еще оставалось неопределенным.

При дворе как будто забыли о епископе Люсонском. Жизнь идет своим чередом, словно и не было Генеральных штатов. Двор целиком поглощен подготовкой испанских браков, задуманных Марией Медичи. Елизавета Французская должна стать женой наследника испанского престола, а инфанта Анна Австрийская – королевой Франции, женой Людовика XIII. Создание двора будущей королевы и выбор для нее духовника заботили Марию Медичи и ее окружение гораздо больше, нежели наказы Генеральных штатов.

Ришелье был занят делами перестройки кафедрального собора, когда из письма давнего знакомого епископа Байоннского Бертрана д’Эшо узнал о своем возможном назначении духовником Анны Австрийской. Ему было известно, что на эту должность прочили епископа Орлеанского Габриэля де Л’Обеспина, славившегося благочестием и образованностью. Кандидатуру епископа Люсонского предложили Марии Медичи маркиз Анри де Ришелье и его друзья. Королева-регентша, искавшая случая отметить Ришелье, одобрила выбор. Однако окончательное решение было отсрочено в связи с новым мятежом, поднятым принцами.

Конде и его сторонники выпустили манифест, в котором говорилось, что Королевский совет не выполняет наказов Генеральных штатов и не намерен осуществлять необходимые преобразования. В манифесте также осуждалась габсбургская ориентация французской внешней политики – заключение двойного династического союза. Особое беспокойство у Марии Медичи и ее окружения вызвало заигрывание Конде с гугенотами. Возникла реальная угроза новой вспышки внутренних междоусобиц.

Тем временем приближался срок договоренностей, достигнутых с Мадридом и Веной. В последних числах сентября 1615 года из Парижа на юг Франции, в направлении франко– испанской границы, двинулся внушительный кортеж – весь цвет французского двора во главе с Людовиком XIII, Марией Медичи и принцессой Елизаветой. Тысяча отборных всадников под командованием герцога д’Эпернона обеспечивала безопасность продвижения.

Мария Медичи с тревожным чувством оставляла Париж. Для того чтобы предотвратить возможность захвата столицы мятежниками, она оставила там 2 тысячи швейцарских наемников, а ответственность за оборону и поддержание порядка в городе возложила на старейшего маршала Франции де Буадофена. Маршалу было приказано контролировать возможное передвижение вооруженных формирований Конде, дислоцированных в районе Клермон-ан-Бовези.

Епископ Люсонский внимательно следил за неторопливым продвижением двора. Когда королева и ее дети достигли наконец Пуатье, Ришелье лично выехал встречать их. Принцесса Елизавета, неожиданно почувствовавшая недомогание, вынуждена была на несколько дней задержаться в Пуатье. Двор тем временем двинулся дальше. Мария Медичи оставила принцессу на попечение епископа, поручив регулярно сообщать о состоянии здоровья дочери. Восстановив силы, Елизавета через несколько дней в сопровождении вооруженного эскорта отправилась догонять двор, остановившийся в Бордо.

9 ноября королевский кортеж достиг конечной цели путешествия – приграничного городка Бидассоа, расположенного на франко-испанской границе. Туда же прибыла не менее внушительная испанская делегация. В тот же день состоялась торжественная церемония обмена невестами: 13-летней Елизаветы Французской на 14-летнюю Анну Австрийскую.

Несколько дней шли переговоры, сопровождавшиеся ежевечерними пиршествами. 25 ноября 1615 года все формальности были улажены, после чего 14-летние Людовик XIII и Анна Австрийская провели первую брачную ночь. На следующий день французский двор покинул Бидассоа и отправился в обратный путь.

Мария Медичи могла быть всем довольна, если бы не постоянные мысли о Конде. От агентов, рассылавшихся во все концы, ей стало известно, что отряду Конде удалось обойти заслоны королевских войск и прорваться на юг. Не исключено, что принц может попытаться напасть на королевский кортеж. Были приняты дополнительные меры безопасности. За важными заботами Мария Медичи не забыла и о епископе Люсонском. Еще по пути в Париж она утвердила Ришелье духовником юной королевы, о чем он был официально уведомлен.

Понимая, кому обязан этой милостью, Ришелье немедленно отправляет королеве-матери пространное письмо с выражением самых возвышенных чувств. Он пишет, что у него нет «достойных слов, чтобы поблагодарить» королеву «за незаслуженную честь», коей удостоен. Он обещает Марии Медичи «посвятить всю свою жизнь» служению ей, «моля Господа о том, чтобы он продлил мои годы ради продолжения Ваших…». Однако очередное обострение болезни помешало Ришелье сразу же занять место при дворе.

Начало нового, 1616 года принесло надежду на мирное урегулирование конфликта между Марией Медичи и недовольными принцами. Не сумев собрать достаточно сил для похода на Париж, Конде и его сторонники вынуждены были искать пути примирения с центральной властью. В середине февраля в районе городка Лудена начались мирные переговоры. 3 мая 1616 года было подписано соглашение, по которому принцы, и в первую очередь Конде, добились от правительства новых уступок (губернаторств, замков, денежной компенсации за понесенные военные издержки и т. д.). Государству эти уступки обошлись в 20 миллионов ливров, дополнительно выкачанных из налогоплательщиков.

За подписанием мирного соглашения последовали серьезные перемены в Королевском совете. Принцам не удалось добиться устранения Кончини, зато Мария Медичи использовала соглашение для окончательного отстранения от власти «барбонов» («бородачей») – старых соратников Генриха IV. Канцлер Силлери уступил место первому президенту парламента Экса дю Вэру. Жаннен, удержавшись в Королевском совете, потерял пост генерального контролера (министра) финансов, доставшийся сьеру Барбену – доверенному человеку Марии Медичи. Внешнеполитические дела были переданы из рук Виллеруа ставленнику Кончини – Клоду Манго, первому президенту парламента Бордо.

Узнав о переменах в Париже, епископ Люсонский счел, что медлить более нельзя. Он покидает приорство Куссей и едет в Париж. Едва устроившись, садится за письмо королеве-матери с предложением услуг. Ришелье явно нервничает, не скрывая боязни быть обойденным при дележе пирога власти. «Я не только полезен Вашему Величеству, но, что более важно, нужен Вам…» – пишет епископ. Интуиция подсказывает Ришелье, что сейчас как никогда бездарная правительница нуждается в опытном советнике, чтобы успешно противостоять усиливающемуся натиску знати. Он понимает: ненавистный Кончини обречен, рано или поздно он будет устранен – скорее всего, физически. В Париже участились случаи открытых нападок на итальянца и его жену. По рукам ходят многочисленные памфлеты оскорбительного характера, направленные против маршала д’Анкра.

Незаметно при дворе появляется новое лицо – любимец юного короля Альбер де Люинь. Выходец из обедневшей провансальской дворянской семьи, он служил пажом при Генрихе IV, определившем его к малолетнему дофину наставником по военному делу и охоте. Альбер де Люинь – непревзойденный мастер соколиной охоты – пристрастил к ней и Людовика XIII. Почти на 20 лет старше короля, де Люинь сумел завоевать доверие Людовика XIII, стать его ближайшим другом и советником. Именно под влиянием де Люиня прежде покорный и безропотный сын, к неудовольствию королевы-матери, обнаруживает растущее неповиновение и стремление к самостоятельности. Встревоженная правительница очень скоро поняла, кто направляет ее сына. Поначалу она попыталась договориться с де Люинем, осыпая его милостями: доверила ему управление замком Амбуаз, ввела в состав Королевского совета, наконец, сделала его главным сокольничим королевства. Увы, ожидаемого сближения не произошло. Людовик XIII все больше отдаляется от матери; положение подконтрольного суверена уже не устраивает его. После женитьбы недовольство угнетающим влиянием матери приняло у Людовика XIII столь откровенную форму, что Мария Медичи вынуждена была пойти на уступки. Юный король стал принимать участие в решении государственных дел, не ограничивающееся только представительской ролью.

Произведя перемены в составе Королевского совета, Мария Медичи сумела провести на ключевые посты своих ставленников и людей Кончини. Оставалось убедить строптивого Конде, опять собиравшего армию в районе Бурже, пойти на переговоры.

Кому доверить ведение переговоров? Мария Медичи выбирает епископа Люсонского.

Это было первое важное политическое поручение, возложенное на Ришелье. От его успешного выполнения во многом зависела карьера честолюбивого прелата, он это ясно сознавал. Вспоминая впоследствии этот эпизод, Ришелье отмечал: «…Королева поспешила направить меня к принцу, полагая, что моей верности и ловкости будет достаточно для того, чтобы развеять облака недоверия по отношению к ней».

Для начала Ришелье направил Конде письмо, в котором отметил его заслуги в достижении соглашения в Лудене и заверил в самом лучшем расположении со стороны Их Величеств, только и мечтающих о том, чтобы видеть принца при дворе. Он не преминул довести до сведения Конде и «страстное желание» супругов Кончини содействовать его примирению с королевской семьей. Пожалуй, здесь епископ переусердствовал, так как не было у Конде большего врага, чем итальянский выскочка. Во всяком случае, Ришелье не получил ответа от принца.

Выждав некоторое время, епископ на свой страх и риск отправился в Бурже и добился приема у Конде. От имени королевы-матери он изложил мотивы, по которым она произвела перестановки в Королевском совете. Единственный, кого там недостает, – это первый принц крови, без которого Совет не имеет достаточного авторитета. Трудно с достоверностью утверждать, какие доводы приводил посланец Марии Медичи, чем искушал высокомерного и недоверчивого Конде, но, так или иначе, 17 июля 1616 года вождь оппозиции неожиданно прибыл в Париж, изумив как своих сторонников, так и саму королеву-мать. Этим успехом, отмечает биограф Ришелье Габриэль Аното, «люсонский епископ одним разом приобрел репутацию искусного посредника и предусмотрительного политика». С этого момента Ришелье вошел в узкий круг личных советников королевы-регентши.

Мария Медичи устроила Конде пышный прием и немедленно ввела его в Королевский совет. Пообещав новые уступки и льготы, она добилась от Конде хотя бы внешнего примирения с Кончини.

И все же непомерные амбиции не давали Конде покоя. Постоянно недовольный, он порой был просто невыносим. Конде не порвал связей со своими сообщниками – герцогами Майенским, де Лонгвилем и де Буильоном, не спешившими последовать примеру принца и сохранявшими свои вооруженные формирования. Как вспоминал Ришелье, чем дальше, тем очевиднее становились сокровенные замыслы Конде – «лишить короля трона и самому занять его место».

Встревоженная Мария Медичи по совету Барбена и Ришелье решилась прибегнуть к крайним мерам, рискуя вызвать новую вспышку гражданской войны. 1 сентября 1616 года принца Конде арестовали и заключили в Бастилию.

Хорошо рассчитанный удар произвел должное впечатление. Никто не ожидал от королевы-матери столь решительных действий. Сторонники Конде спешно покинули Париж и затаились. Попытка вдовствующей принцессы Конде – матери вождя оппозиции – поднять мятеж в столице была подавлена в считанные часы.

5 октября мятежные принцы объявили о прекращении сопротивления и подчинении центральной власти. Лишь герцог де Буильон, укрепившийся в Седане, и герцог де Невер, губернатор Шампани, решили продолжать борьбу.

Попытка нового посредничества Ришелье между двором и двумя мятежниками успеха не имела. Из поездки в Шампань епископ вернулся ни с чем и смог лишь посоветовать правительству в данном случае продемонстрировать силу.

По возвращении в Париж Ришелье узнает о своем назначении послом в Испанию, которое ему исхлопотал его покровитель Барбен – генеральный контролер финансов. Посольство в Мадриде считалось тогда самым престижным во французском дипломатическом корпусе. Казалось бы, епископ должен был испытывать удовлетворение. Однако мало кто догадывался, сколь высоко было устремлено честолюбие Ришелье. Вот что пишет об этом в «Мемуарах» он сам: «…Я был назначен чрезвычайным послом в Испанию. Однако по своим склонностям я скорее предпочел бы остаться на своей настоящей должности (духовника молодой королевы. – П. Ч.). Но, не говоря уж о том, что мне не было позволено рассуждать на эту тему, когда воля высшей власти казалась мне непререкаемой, должен признаться, что немногие молодые люди могли бы отказаться от назначения, которое обещает одновременно власть и занятие. Итак, я принял то, что мне предложил маршал д’Анкр от имени королевы, и тем более охотно, что мой личный друг сьер Барбен настойчиво советовал поступить именно таким образом». Ришелье уже начал готовиться к отъезду, когда обнаружилась измена канцлера дю Вэра, уличенного в тайных связях с мятежниками. Он был арестован, а его место занял Клод Манго. Таким образом, освобождался пост государственного секретаря по иностранным делам.

Государственный секретарь

Мария Медичи вновь вспоминает о епископе Люсонском, возможно, не без подсказки все того же Барбена.

Назначение Ришелье состоялось где-то между 24 и 29 ноября 1616 года. Различные биографы Ришелье называют разные даты. 29 ноября епископ Люсонский пишет заискивающее письмо маршалу д’Анкру, которого в душе глубоко презирал, с выражением глубочайшей признательности за оказанную милость. Новоиспеченный министр заверяет всесильного фаворита и «мадам маршальшу» в своих самых искренних чувствах и помыслах. Характерно, что Ришелье ни разу не упоминает в письме о государственных интересах, которым отныне обязан служить. Он достаточно хорошо изучил циничную натуру временщика. Подлинные мысли епископа глубоко спрятаны под маской подобострастного исполнителя чужих предначертаний.

Разное говорили современники Ришелье о гипнотическом воздействии его на немолодую уже маршальшу д’Анкр, об их взаимоотношениях. Достоверно только то, что сам маршал д’Анкр с некоторых пор явно благоволил к энергичному епископу Люсонскому, не подозревая о сокровенных мыслях того, кто вознамерился устранить своего покровителя и занять его место у руля власти. Сам Ришелье пишет об отношении к нему Кончини следующее: «Я понравился ему, и он проникся ко мне некоторым уважением. С первой нашей встречи он сказал кому-то из своих родственников, что у него есть один молодой человек, способный проучить любого барбона». Что касается Марии Медичи, то очень скоро ее слабая женская натура полностью подчинится железной воле нового советника, превратившего королеву в исполнительницу своих честолюбивых желаний и политических замыслов. Надо сказать, что в тот период Ришелье допустил серьезный политический просчет. Он сделал ставку исключительно на королеву-мать и не предпринял ровным счетом ничего для того, чтобы завоевать симпатию короля-подростка. Он просто его игнорировал. Этот непростительный промах дорого обойдется честолюбивому прелату. Но все это в будущем, хотя и недалеком. А пока новый государственный секретарь принимает многочисленные поздравления от друзей и недругов. Все спешат засвидетельствовать почтение новой «звезде», вспыхнувшей на политическом небосклоне Франции.

В целом назначение Ришелье встретили благожелательно. «Меркюр Франсе» – официальный вестник, выходивший в Париже, – посвятил ему несколько лестных слов: «Тот, кто стал государственным секретарем, является прелатом, о котором благодаря чистоте его жизни, возвышенности устремлений и незаурядности ума идет столь громкая слава, что те, кто знает его достоинства, убеждены: Господь предназначил его для оказания великих и славных услуг Их Величествам».

С одобрением отнеслись к выдвижению Ришелье и иностранные дипломаты в Париже. Папский нунций кардинал Бентивольо сообщал в Рим 2 декабря 1616 года: «На место де Манго поставили епископа Люсонского господина де Ришелье – прелата, который хотя и молод, но, как известно Вашему Святейшеству, хорошо известен во Франции своими познаниями, красноречием, добродетелью и религиозным усердием. Мы можем надеяться на то, что эта перемена будет для нас благоприятна… Нельзя было и желать лучшей кандидатуры на пост государственного секретаря, чем кандидатура епископа Люсонского». Получив это донесение, Папа Римский счел необходимым выразить благодарность маршалу д’Анкру за столь удачный выбор.

Герцог Монтелеоне, посол Испании в Париже, в свою очередь, доносил в Мадрид: «Господин де Ришелье, епископ Люсонский, – мой близкий друг. Я убежден, что во всей Франции не найдется двух таких ревнителей дела Господня, нашей короны и общественного блага. И даже если бы он не обладал всеми этими качествами, его усердие на службе у королевы-инфанты (Анны Австрийской. – П. Ч.) позволяет надеяться на него. Кстати, у меня есть и формальное доказательство его преданности нашему делу». Испанский посол не сообщает, о каком «формальном доказательстве» идет речь, но тогдашние симпатии Ришелье к Мадриду были общеизвестны. А вот как оценивал назначение Ришелье посол Венецианской республики в донесении своему правительству: «По нашему мнению, выбор нового государственного секретаря не может считаться благоприятным для интересов Ваших Милостей. Нет сомнения, что он принадлежит к испанской партии. Его часто можно видеть в посольстве Испании, поговаривают даже, что Мадрид выплачивает ему пенсию».

Действительно, протеже Марии Медичи, одержимой идеей союза с Испанией, не мог не сблизиться с испанской партией при французском дворе, если надеялся сделать успешную карьеру. Понимание необходимости противодействовать гегемонистским устремлениям Габсбургов придет к Ришелье позднее, когда он в полной мере оценит смысл внешнеполитических усилий Генриха IV.

Итак, 32-летний епископ Люсонский – новый государственный секретарь. За 18 месяцев, истекших со времени его появления на трибуне Генеральных штатов, он многое успел: стал духовником молодой королевы, личным советником Марии Медичи, государственным секретарем и членом Королевского совета; в знак признания его заслуг ему была пожалована пенсия в размере 6 тысяч ливров в год – скромная, в общем-то, сумма, но это только первая капля обильного золотого дождя, который прольется на Ришелье милостью его венценосных благодетелей.

За несколько дней до назначения епископа Люсонского государственным секретарем в старом фамильном замке в возрасте 60 лет тихо угасла его мать мадам де Ришелье, не дождавшись первого триумфа своего любимца. Втянутый в круговерть обрушившихся на него дел, Ришелье не смог выехать из Парижа и проститься с матерью. Мадам де Ришелье была похоронена 8 декабря 1616 года в присутствии сельского кюре прихода Брей. «Я вынужден с глубокой горечью поведать Вам о постигшей нас утрате – смерти нашей бедной матери… – сообщал Ришелье в письме брату, монаху-картезианцу. – При ее кончине Господь даровал ей столько же милости, утешения и нежности, сколько несчастий, обид и горечи она испытала при жизни. Что касается меня, то я молю Бога, чтобы ее и Ваш добрые примеры помогли мне в будущей жизни».

От нового Королевского совета ждали перемен к лучшему. Но этого не произошло. С устранением «барбонов» влияние Кончини стало поистине неограниченным. Он призвал к власти людей малоизвестных, не имеющих влияния и опыта в ведении государственных дел, и они попали в полную зависимость от временщика. Кончини, безусловно, нуждался в энергичных, способных помощниках, но он же постарался лишить их всякой самостоятельности. Маневр хитрого итальянца быстро разгадали. В новых министрах видели его ставленников, поэтому поддержки в обществе они не получили.

С самого начала высокомерный фаворит дал понять своим помощникам, кому они обязаны возвышением и как им надлежит вести себя. Кончини требовал от них абсолютного повиновения. Он запрещал принимать какие-либо важные решения во время своих частых и длительных отъездов из Парижа. Министрам приходилось проявлять невероятную изворотливость, чтобы решать непрерывно возникающие вопросы, не задевая болезненного самолюбия маршала д’Анкра.

С возрастом – а в 1616 году Марии Медичи было уже 42 года – она становилась все более капризной и вздорной. Властолюбивая от природы, королева проявляла поражавшую ее помощников апатию ко всему, что прямо не затрагивало ее интересов. Нередко со слезами на глазах она обвиняла других в ошибках, которые сама же совершала. При этом королева была на редкость упряма, что не мешало ей постоянно подпадать под чье-нибудь влияние. Нельзя было полагаться на ее слово. Она непрерывно меняла свои решения.

За немногие годы регентства Мария Медичи потеряла всякое уважение своих подданных, став объектом насмешек – подчас фривольного толка – анонимных памфлетистов. Ришелье очень скоро воочию убедился в том, о чем раньше лишь догадывался: королева-мать жила во власти своих чувств и чужих мыслей. И он сделает из этого соответствующие выводы. Ведущую роль в министерском триумвирате маршал д’Анкр отвел Барбену, способному финансисту, наделенному воображением и твердостью. Ришелье говорит о нем как о «мужественном человеке с чистыми руками». Епископ Люсонский стал правой рукой Барбена, на чью поддержку он вполне мог рассчитывать. В то время Ришелье охотно демонстрировал доверительный, дружеский характер своих отношений с генеральным контролером финансов.

Маршал д’Анкр попытался убедить Ришелье отказаться от Люсонского епископства, на которое у него, по-видимому, были какие-то виды, но при поддержке Барбена и других влиятельных друзей молодому министру удалось сохранить за собой наследственное владение. Правда, должность духовника Анны Австрийской пришлось уступить другому протеже Кончини. Материальное положение Ришелье к тому времени значительно улучшилось. 17 тысяч ливров в год, конечно же, не предел его мечтаний, но все же эти деньги давали возможность вести достойную его сана и высокого поста жизнь при дворе.

Новый государственный секретарь, несмотря на сутану, проявлял живой интерес к светской жизни. Часто его можно было видеть на балах и даже на маскарадах. Он элегантен, общителен, приветлив и явно ищет расположения не только влиятельных сановников, но и молодых женщин.

В обязанности Ришелье, определенные специальным королевским повелением, входило составление депеш, писем и других бумаг, имеющих отношение не только к внешней политике и дипломатии, но и к военным делам. Посему и занимаемый им пост назывался внушительно – государственный секретарь по иностранным и военным делам. Такая двойная нагрузка была, конечно же, тяжела для дебютанта в большой политике. Но епископ слишком верил в себя, чтобы отступать.

Уже первое порученное ему дело было весьма нелегким: он должен был изыскать возможности и средства заставить мятежников – герцогов Неверского и Буильонского – прекратить сопротивление и подчиниться Королевскому совету.

Узнав об аресте принца Конде, герцоги собрали армию для похода на Париж. Укрепившись в Шампани, герцог Неверский в декабре 1616 года неожиданно атаковал Сент-Менеуль и захватил этот город, где в свое время было подписано соглашение о прекращении междоусобицы. Затем согласовал с герцогом Буильонским, засевшим в Седане, план совместной весенней кампании. Мятежные принцы договорились пополнить свои армии наемниками, которых предстояло навербовать в германских княжествах.

Узнав об этих приготовлениях и получив согласие королевы-матери и маршала д’Анкра, Ришелье двинул небольшую армию под командованием де Праслена к Сент-Менеулю. Уже к концу декабря 1616 года королевские войска освободили город. Это было первое серьезное предупреждение герцогу Неверскому.

17 января 1617 года парижский парламент зарегистрировал (то есть придал силу закона) королевский ордонанс, гласивший, что если в течение двух недель мятежный герцог не явится с повинной к королю, то будет осужден за «оскорбление Величества»1010
  «Оскорбление Величества» («lèse-Majesté») во всех монархических государствах считалось самым тяжелым преступлением и обычно каралось смертной казнью.


[Закрыть]. С дальнейшими уступками покончено. Власть намерена утвердить свои права.

Энергичную деятельность министерского триумвирата сразу же должным образом оценили иностранные дипломаты в Париже. Венецианский посол сообщал своему правительству: «Здесь непрерывно проводятся чрезвычайные заседания. Принято решение отказаться от мягкой и терпимой политики предыдущих королей. В случае необходимости решено прибегнуть к силе. Цель состоит в том, чтобы добиться полного повиновения. Война отныне считается единственным средством борьбы с возмутителями спокойствия. Королева-мать готова поставить на карту все. Об этом мы узнали от епископа Люсонского, который сообщил о принятом решении».

Озадаченные непривычным обращением, герцоги Неверский и Буильонский направили королю манифест с прямым требованием удалить новых министров и возвратить «барбонов». Это означало, что они намерены продолжать войну.

Тогда Ришелье составляет документ, который должен стать своеобразным обвинительным актом, политически дискредитирующим мятежников в глазах французского и европейского общественного мнения. Документ получил название «Декларация короля по поводу новых волнений в его королевстве».

Его составитель сделал акцент на разоблачении противозаконного характера действий мятежников. «Для того чтобы привлечь на свою сторону население, жаждущее покоя, – говорилось в королевской декларации, – принцы коварно провозглашают стремление к миру, в то время как Его Величество якобы желает войны… Разве стремление к миру совместимо с тем, что они делают: собирают людей на войну, используя свой авторитет, вербуют солдат, укрепляют крепости, охрана и управление которыми были им доверены Его Величеством, покушаются на города и захватывают их казну, прибегают к внешней помощи и желают введения иностранных войск в королевство, наконец, совершают всевозможные враждебные действия?..

Могут ли подданные стремиться к миру с оружием в руках? Это вправе делать только короли, но не их подданные».

Далее в декларации говорилось о тщетных попытках Королевского совета мирным путем договориться с мятежниками: «Что касается Его Величества, то кто осмелится утверждать, что он желает войны, после того как в течение короткого промежутка времени он заключил три договора, чтобы даровать мир своему народу и поддерживать его?» Ришелье не забыл напомнить и об огромных суммах, выплаченных королевской казной вождям мятежников ради сохранения мира, и об их неблагодарности.

Перечислив все преступления, совершенные герцогами против короля и общественного спокойствия, осудив их попытки «опустошить государство», свергнуть «законную власть» и «установить личную тиранию», Ришелье завершил обвинительный акт следующими словами: «Кто же не видит, наконец, что единственное средство, оставшееся в распоряжении Его Величества и способное прекратить непрерывные мятежи в его королевстве, – это суровое наказание тех, кто их организует, с помощью верных своих подданных…» Последовавшие энергичные и решительные действия показали, что обещание покончить с мятежным духом не было пустыми словами.

Прежде всего Ришелье как ответственный за военное управление занялся реорганизацией армии. Надо сказать, что в тот период заботы военные занимали главное место в деятельности нового государственного секретаря, оттеснив на задний план дипломатию.

Существовавший в те годы порядок комплектования армии был крайне несовершенен и открывал самые широкие возможности для всевозможных злоупотреблений. В мирное время ядро королевской армии составляли швейцарские наемники, гвардейские подразделения, несколько старых полков и крепостные гарнизоны. Перед очередной военной кампанией король вручал офицерам, назначенным на командные посты, предписания (commissions), предоставлявшие им право комплектовать подразделения и части (роты или полки) путем вербовки солдат. При этом каждый офицер получал определенную сумму. На эти деньги командир был обязан полностью экипировать своих подчиненных и выплачивать им жалованье. Понятно, что офицеры, пользуясь отсутствием должного контроля, злоупотребляли предоставленной им самостоятельностью и обирали солдат всеми возможными способами. Если к этому добавить, что правом commissions пользовались губернаторы провинций, в том числе и мятежные принцы, то становятся очевидными все недостатки системы комплектования армии.