Текст книги "Душа вашего подростка. Гид-антистресс для родителей"

Подростки – максималисты. Родителям иногда кажется, что их ребенка волнуют только материальные блага – одежда, игрушки, пафосные гаджеты. Однако глубокое общение с подростками говорит о том, что это очень поверхностное суждение. На самом деле подростки скорее идеалисты, чем материалисты-потребители. У детей в этом возрасте есть острое желание занять активную позицию в этом мире, все явления которого они разделяют на относящиеся к силам добра или силам зла. Подросток выделяет справедливость и несправедливость, честность и лживость, дружбу и предательство и стремится определить свою позицию по отношению к тому или иному событию.

Два подростка, два школьных товарища занимались тем, что боролись с таким злом, как алкоголизм. И у одного, и у другого были соседи, страдающие этим недугом, из-за чего в подъезде возникало много шума, скандалов, неприятных столкновений. И вот два подростка вышли на «тропу войны». Они пробрались в злачное место – пивной ларек в одном из скверов в центре города. Мальчики решили как-то обозначить пьяниц и принялись незаметно рисовать на их одежде отличительный знак. А потом дома у одного из этих мальчиков произошел скандал. В гости к его родителям пришел знакомый. За разговором он пожаловался, что кто-то испортил ему пальто, пока он пил пиво на улице. Потом гость внимательно посмотрел на мальчика и воскликнул: «Так вот же тот парень, что крутился у пивного ларька!» Подростку здорово попало, а маме пришлось оттирать пальто гостя от краски.

Самое печальное в этой ситуации то, что родители ругали парня как хулигана и подлого, злонамеренного пакостника, а его романтические устремления к добру, его идеализм не заметили и не поддержали. Как было бы полезно похвалить ребенка за благородный порыв и объяснить, что у него тем не менее случился некоторый перегиб!

Разобраться, что на самом деле хорошо, а что плохо, – задача непростая. У подростка может выстроиться своя схема «справедливости и смелости». Например, приятель, пришедший в школу в нетрезвом виде, может вызвать восхищение своим кажущимся бесстрашием и взрослостью. Многие случаи, когда подросток оказывался втянутым в криминальные истории, связаны вовсе не с испорченностью детей, а с их способностью быстро найти оправдание таким рискованным и опасным действиям.

Внешний мир может эксплуатировать самые лучшие качества подростка – его открытость, доверчивость, склонность к добру, его стремление к справедливости. Вот почему Господь говорит, что горе тому, кто соблазнит одного из малых сих (Мф. 18: 3). Если зрелый человек идет на правонарушение, он понимает, что делает и какая мера ответственности его ждет. А подросток может не отдавать себе отчета в своих поступках.

Возьмем, к примеру, интернет. Он сам по себе не зло, и интерес ребенка к высоким технологиям, безусловно, благо, потому что эти знания расширяют его возможности. К тому же статус человека, разбирающегося в компьютерных технологиях, резко повышает рейтинг подростка в компании сверстников. И все же в увлечении ребенка виртуальным миром очевидна опасность развития зависимости от общения в соцсетях, игр и порнографии. Она появляется с одобрения родителей, ведь они не видят в работе с компьютером ничего плохого: ребенок не бродит по улицам, остается дома, и, наконец, «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». В нашем обществе интернет-зависимость пока не воспринимается с той же настороженностью, как пристрастие к табаку и алкоголю. И мало кто из людей старшего поколения воспринимает ее как зло – они склонны видеть в ней «техническое творчество молодежи». Потрясают кадры из документальных фильмов, посвященных компьютерной зависимости, на которых подросток, лишенный доступа к сети, выглядит как наркоман во время ломки.

Один папа в предверии выпускных и вступительных экзаменов забрал у дочери компьютер и поставил его в своем кабинете, чтобы контролировать время, которое она проводит в виртуальном пространстве. Обезумевшая от горя старшеклассница распахнула балконную дверь и забралась на перила: «Я брошусь вниз, – кричала она, – если ты не вернешь мне компьютер!»

Но есть и другие примеры освоения детьми информационных технологий: один папа принес своим детям диск с игрой-квестом «Розовая пантера», но они, поиграв пять минут, попросили им такие игрушки не покупать, скучно ведь использовать компьютер для такой ерунды. Дочь предпочитала заниматься с его помощью рисованием и редактированием текстов, а сын – музыкой и программированием.

Из сказанного можно сделать вывод, что взрослым не стоит оставлять без внимания увлечение подростков компьютерной техникой и новыми технологиями, и совсем хорошо, если у ребенка будет компьютерный «гуру», который продемонстрирует ему все возможности этого инструмента для учебы и творчества. Высокотехнологичное зло не перестает быть злом, пусть внешне и выглядит чем-то полезным.

Нам надо быть очень чуткими, когда мы хотим показать ребенку, что жизнь – штука сложная, она не делится на черное и белое. Один и тот же поступок в одном случае может оцениваться как плохой, а в другом – как хороший. У подростка должно выработаться умение самостоятельно определять, что хорошо, а что – плохо.

Для формирования у ребенка этического самосознания нужны время, опыт, а главное – свобода. Богословы говорят, что душевный склад человека развивается, когда подросток без всякого давления авторитетов тренируется делать выбор между тем, что ему представляется нравственным и безнравственным, затем свободно воплощает это на практике и оценивает, что получилось в результате. На этом пути возможны ошибки. Это нормально. Ошибка – это не преступление. Вот почему фраза «ты ошибся, поступив таким образом» будет правильнее, чем обидная печать «ты плохой, раз так поступаешь». Если мы видим, что подросток действует в неверном направлении, не нужно торопиться с выводом и говорить, что это испорченный ребенок и из него ничего хорошего не получится. Нужно просто попытаться понять его логику и объяснить ему подлинный смысл того, что происходит.

Одна девочка рассказывала, как она пыталась отговорить своих подруг раскрасить машину, которая стояла во дворе. Все стены вокруг этой машины девочки уже разрисовали граффити, и теперь их манил автомобиль. Когда дело было сделано, подруги дружно радовались тому, какой он стал «прикольный». Но тут во двор вышла хозяйка, и по ее реакции было понятно, что она не разделяет их восторгов. Девочки решили, что сейчас начнутся разборки. Кто-то из них даже поинтересовался: «Что, родителей звать?» Но женщина ответила: «Ну зачем? Мы сами разберемся». Она нашла в себе силы сказать девочкам, что автомобиль выглядит очень красиво, но, к сожалению, на такой машине ездить по городу нельзя, поэтому она просит счистить краску. Девочки согласились.

Глава 2
Подросток в Церкви

Главное, что должны понять взрослые: храм – не то место, куда подростка вызывают на «смотрины» и где он должен себя показать. Это не олимпиада и не фестиваль.

Есть такой стереотип: мы делаем для наших детей все необходимое, «костьми ложимся» ради них, а в ответ они должны соответствовать нашим ожиданиям. Подросток весь в долгах как в шелках: в школе он должен старательно учиться, дома – слушаться родителей, в гостях – вести себя культурно. Должен, должен…

Одного подростка спросили: «Что тебе нравится в храме?» Он ответил: «Это место, где не нужно врать. Так хочется иногда просто быть самим собой!»

Храм – это место, где ребенок не дает, а получает. Здесь он никому ничего не должен. Подросток идет в храм за любовью Божией. Эта мысль в большинстве случаев вовсе ускользает от внимания родителей и вслед за этим – из сознания детей. В результате мы получаем страшную ситуацию, когда не храм существует для ребенка, а ребенок – для храма. Церковь создана для человека, для его пользы, для его спасения – это очевидная мысль, но ее очевидность кажется скрытой от нас.

Отношение к детям сильно меняется в самой Библии, если мы будем сравнивать Ветхий и Новый Завет. В Ветхом Завете человеком считается тот, кто способен держать в руках оружие, сражаться, а еще работать, обеспечивая свою семью. В текстах есть понятие «мочащийся к стене»: оно относится к мальчикам, вышедшим из младенческого возраста, которые уже обладают относительной самостоятельностью, а значит, и шансом выжить, превратившись в будущем в воина. Однако до тех пор они считаются неполноценными взрослыми, недорослыми. Во время войны, стремясь уничтожить какой-либо народ полностью, стереть его с лица земли, военачальники отдавали приказ убить всякого мочащегося к стене – всех, кто представлял собой потенциальную угрозу (1 Цар. 25:22,34; 3 Цар. 14: 10,16:14,21: 21; 4 Цар. 9: 8).

В мирное время, пока ребенок был недорослым и жил в доме родителей, он являлся их собственностью, его положение было не лучше, чем положение слуг или рабов, даже если он был наследником.

Новый Завет произвел революцию в отношении взрослых людей к детям: он открыл нам, что ребенок в глазах Божьих не только не умален, но имеет некоторое превосходство, он обладает такими качествами и свойствами, которых нету взрослых, оказывается более полноценным и совершенным. Можно сказать, что современное отношение к ребенку, внимание к его духовному миру, само существование такой науки, как возрастная психология, – все эти достижения базируются на Новом Завете.

Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него (Мк. 10:13–15).

В ребенке усматривается не просто личность, а личность очень интересная и ценная именно с духовной точки зрения.

По церковным канонам дети включаются во взрослую духовную жизнь довольно рано.

С 7 лет ребенок уже начинает исповедоваться, а значит, он должен уже уметь оценивать свои поступки. У него формируется навык, который Церковь называет «испытанием совести». Без саморефлексии – критического взгляда на самого себя – невозможен духовный рост, невозможно развитие и формирование личности. Поэтому Церковь начинает приучать ребенка к испытанию совести, к анализу своих поступков, к оценке их с точки зрения «хорошо» или «плохо», «добродетельно» или «греховно» со столь раннего возраста.

К 10 годам подросток уже может стать духовным родителем, крестным. Получается, что за эти три прошедших с первой исповеди года он уже научился отличать дурное от хорошего и потому может давать обещания за восприемника, с тем, чтобы затем передавать ему это умение.

В 13 лет, спустя еще три года, девушки, согласно христианским канонам Восточной церкви, могут вступать в брак. Юноши чуть позже – с 15 лет.

Как мы видим, взросление подростка происходит в очень сжатые сроки, его духовная зрелость даже опережает биологическую, что говорит о высоком уровне доверия Церкви к духовной жизни ребенка.

Серьезной ошибкой современных родителей является их неверие в способность детей к духовному росту. Не стоит думать, что вначале человек растет биологически, затем психологически, потом социально и уже на закате жизни – духовно. Мы движемся не от удовлетворения материальных потребностей к духовным. Виктор Франкл, австрийский психиатр, психолог и невролог, бывший узник нацистского концентрационного лагеря, считал, что именно смысл жизни является тем основанием, на котором строятся все составляющие жизни человека. Мы же привыкли смотреть на подростка как на отрицателя, которого нужно немедленно вернуть на путь истинный. Мы не замечаем, что перед нами – человек, который опытно проверяет истинность тех ценностей, которые в детстве ему казались несомненными.

Есть известная присказка, что жизнь настоящего мужчины делится на три периода: когда он безоговорочно верит в Деда Мороза, когда он категорически не верит в Деда Мороза, и время, когда он сам становится Дедом Морозом. Можно сказать, что-то подобное происходит и с верой человека, с его детскими представлениями о Боге. Поначалу они носят сказочный характер. Но подростковое мышление тяготеет к естественнонаучному мировоззрению, поэтому этот период действительно чреват отпадениями от Церкви и активным протестным отношением к ней.

Протоиерей Василий Зеньковский[2]2
  Протоиерей Василий Зеньковский – русский религиозный философ, богослов, культуролог и педагог.


[Закрыть] пишет, что подросткам присущ стихийный детский атеизм: детские представления о Боге и вере у них разрушаются, а новые еще не заложены. Иногда случается, что на этом движение останавливается.

Я преподавал в лицее и, в числе прочих, вел предмет, который теперь называется «Основы православной культуры». И вот один мальчик заявил мне: «Я в Бога не верю. И даже не думайте меня агитировать». Я спросил: «Почему не веришь?» – «Все детство я верил рассказам взрослых про мстительное, злое, деспотичное существо, которому почему-то надо подчиняться. Но теперь я вырос и понял, что все это глупости». Я протянул ему руку и сказал: «Ну, значит, мы с тобой единомышленники».

– Почему? – «Я тоже не верю в такого Бога. Я с тобой полностью согласен». – «А в какого Бога верите вы?» – «Вот об этом мы и будем говорить на занятиях».

Так я стал свидетелем подтверждения идеи Зеньковского. Подростковый стихийный атеизм действительно существует! И, если мы начинаем проявлять уважение к ребенку, к его личности, его мышлению, к самым глупым, дурацким его вопросам, у нас появляется надежда вернуть ребенку Бога. Главное – чтобы он озвучивал эти вопросы. Вот почему так важно не утратить с ним контакт. Надо радоваться, когда дети задают вопросы.

Одна девочка написала письмо архиепископу Кентерберийскому. Он ответил ей, а в конце письма приписал: «Я тебя очень прошу об одном: никогда не бросай этой своей прекрасной привычки задавать вопросы. Даже если другим это кажется неприличным или глупым. Сохрани в себе это замечательное свойство».

Если ребенок усваивает формальную религиозность, его вера превращается в исполнение обряда. Она становится для него скучной и ненужной, и ему уже не хочется ходить в храм. Подросток еще не способен понимать, что все эти правила и обряды, казалось бы, чисто формальные, являются подспорьем для его духовного возрастания.

Один двенадцатилетний мальчик очень хорошо чувствовал себя в храме. Церковь стала для него очень важным ресурсом, хотя он, конечно, этого не осознавал.

Родители подумали, подумали и попросили настоятеля взять его в алтарники. Батюшка ответил: «А зачем? Я не люблю, когда дети прислуживают в алтаре. Пусть он лучше молится в храме. Это родительская гордыня – протолкнуть ребенка поближе к тому месту, где идет богослужение, а потом хвалиться, показывая фотографии». Но родители настаивали: «В храме мальчик становится спокойным. Он чувствует себя здесь очень хорошо, уверенно, легче решаются потом его школьные проблемы. Хуже-то ведь не будет». И уговорили батюшку. Мальчик начал прислуживать в алтаре.

Однажды один из напарников нашего героя, взрослый парень, сделал в алтаре что-то нехорошее. «Как же так? – изумился подросток. – Это же святое место!» На что парень ответил ему: «Только никому не говори». – «Как, разве ты сам не скажешь об этом на исповеди?» – «Еще чего не хватало!»

Эти слова разрушили что-то очень важное в душе мальчика. Он не пришел на следующий день в алтарь и объявил, что больше не хочет туда ходить. А потом и вовсе перестал ходить в церковь.

Возможно, этому мальчику было плохо в привычной среде, и в храм он приходил как за крепкие стены, где нет наушничества, ссор, соперничества, насмешек и издевок – всего того, что его травмировало. Он искренне верил, что церковь – это другой мир, и, встретив в алтаре – в алтаре! – человека, который ничем не отличался от тех, мирских, решил для себя, что зло проникло и за стены храма. Как это принять? Спустя какое-то время он рассказал мне, что после этого церковь потеряла для него исключительное значение.

От ребенка нельзя ожидать зрелой веры и зрелых поступков. Думается, что подростков вообще не стоит пускать в алтарь, потому что в алтаре бывают сложные ситуации, особенно на большой праздник или на архиерейской службе, когда взрослые нервничают, стараясь провести службу без ошибок. Это естественное желание – красиво, благоговейно провести службу – погружает человека в суету, которая, конечно, понятна взрослому, но подростку может оказаться не по силам. Как мы уже говорили, ему свойственна категоричность. Если алтарь – это небо на земле, то пусть он небом на земле и будет. И никаких «но». Мышление подростка не гибко, для него не существует компромиссов в духовной жизни, и эту особенность возраста надо обязательно учитывать.

Мы, взрослые, забываем, что сами были когда-то столь же категоричными, для нас тоже существовало лишь черное и белое, и любой разрыв между делом и словом воспринимался как лживость. Категоричность, бескомпромиссность и принципиальность в духовном плане – это отличительные черты религиозности подростка. Позже он повзрослеет, к нему придет и гибкость, и мудрость, но сейчас он еще не может вместить полутонов, понять и простить разницу между евангельским призывом и его реализацией. И нам ни в коем случае не стоит провоцировать ребенка на какие-то подвиги веры.

Подросток замыкается, отрывается от родителей, создает свой внутренний мир, создает свои границы. Многие родители воспринимают это стремление к автономии как обиду, как если бы ребенок закрывался именно от них.

На самом деле у подростка существует потребность в том, чтобы поделиться с кем-то содержимым своего «секретного сада». Можно сказать, что он выделяет его из пространства родительской семьи, ребенок выходит оттуда, но это не значит, что он замыкается только на себе самом и становится эгоистом. Он закрылся от родителей, но у него появилось много специальных «комнаток»: для друзей, где, возможно, содержатся какие-то совместные шалости и общие секреты; для преподавателей, где формируется «представительская» сторона личности ребенка. Интересы родителей в этом «строительстве» учитываются в последнюю очередь, потому что до сих пор все пространство, вся территория души подростка была для них полностью открыта, и создавать сейчас что-то специальное для мамы с отцом просто нет сил. Есть только одно стремление – отвоевать хотя бы что-то для себя, для своего личного пользования.

В таинстве исповеди подросток учится открывать все комнатки своей души для Бога. Взрослый может сказать себе: «Ну, на Бога надейся, а сам не плошай. Ему вовсе не обязательно вникать во все мои дела и во все уголки моей души, что-то можно оставить для себя». Взрослые часто пребывают в вялой духовности. Они выстраивают для Бога отдельный «фасад», демонстрирующий только одну или несколько сторон личности. А подросток считает, что от Бога секретов быть не должно, и это – здоровый максимализм.

Бывает, что ребенок не хочет идти в церковь, замыкается в себе, не потому, что потерял интерес к вере, а потому, что чувствует, что должен открыть Богу все, но у него не хватает на это сил.

Поразительную историю рассказывал митрополит Антоний Сурожский «об одном человеке, который говорил, что он безбожник. Он уже был в зрелом возрасте, лет сорока тогда, и объяснял, что он безбожник, потому что он такой ученый, и то читал, и там учился, дипломы такие-то… И вот старый священник в Париже на него посмотрел и сказал: „Сашенька! А какую ты гадость сотворил, что тебе надо было Бога убить?“ Тот опешил, потому что он ожидал каких-то высоких доводов… И он задумался. И он копался, копался, и ему вдруг вспомнился тот момент, когда ему нужно было, чтобы Бог куда-то ушел от него.

Они жили тогда в России, еще до революции, и мальчик ходил в церковь, и шел в церковь немножко раньше родителей; родители ему давали медный грош, чтобы он его положил в шапку нищего, который у паперти стоял. Он проходил, клал этот грош, здоровался с этим нищим, который был слепой, и они как-то дружили, все было тепло, радостно, он шел в церковь, становился посреди церкви перед иконостасом и смотрел, ну, смотрел на Бога. Все было хорошо, пока вдруг в одной из лавок не появилась деревянная лошадка, которая стоила шесть грошей. Он мечтал об этой лошадке, но грошей-то у него не было. Он знал, что на Пасху, может быть, получит в подарок лошадку, на Пасха когда-то еще будет… И вдруг ему пришло на мысль, что, если бы он шесть недель сряду не клал свою милостыню в шапку этого старика, у него накопилось бы шесть грошей. Ион проходил, вместо того чтобы класть медянку, он тормошил другие, чтобы был какой-то звук денежный, старик его благодарил за это, благословлял за доброту, он входил… Один грош, второй грош, третий… Когда дошло до пяти грошей, ему не терпелось, и вместо того, чтобы, как в предыдущие воскресенья, потормошить для видимости, он один грош украл. И когда он вошел в церковь, ему все показалось темным, ему страшно было перед Богом. Ион ушел в угол, и потом в течение какого-то времени он стоял там в углу. А родители между собой разговаривали: „Как Саша повзрослел! Он раньше, как ребенок, стоял перед Богом, теперь он ушел внутрь, уходит вглубь себя, ему эта суета не нужна". А на самом-то деле суть была в том, что у него было шесть грошей, украденных у нищего. И потом, когда настали каникулы, приехал его брат из университета, который наслышался о безбожии и который стал объяснять, что Бога нет, что философы все доказали и т. д. И мальчик обрадовался: если Бога нет, на мне нет греха, я не совершил никакого зла, я имею право на эту лошадку и на радость… Он лошадку купил и радовался. И в течение каких-то сорока лет он жил без Бога…»[3]3
  Антоний, митр. Сурожский. Брак и семья: Ответы на вопросы. – М.: Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», 2010.-С. 167–168.


[Закрыть].

Подростки действительно часто отказываются от встречи со священником именно потому, что не представляют себе какого-то иного общения, кроме абсолютно откровенного. Очень важно, чтобы священник смог соответствовать этим высочайшим ожиданиям, чтобы он поддержал подростка не столько добрым словом, сколько убедительным заверением, что Бог как раз и является самым главным советчиком и помощником.

Одна девушка-подросток ходила на исповедь только к одному батюшке. Если его не оказывалось на месте, она отказывалась исповедоваться. Такая позиция свидетельствует о том, что у подростка есть желание двигаться к Богу, но еще нет представления о том, что Бог всегда на его стороне. Когда батюшка это понял, он решил, что необходимо как можно скорее приводить эту девочку именно к Богу, чтобы она получала Его помощь независимо от того, кто принимает исповедь.