Текст книги "На внутреннем фронте. Всевеликое войско Донское (сборник)"

Глава VIII

Постепенное очищение Войска Донского от большевиков. Соединение восставших казаков на севере с южными округами. Образование единого фронта. Движение за пределы Войска. Необходимость посторонней поддержки

Немедленно по овладении Новочеркасском полковник Денисов, произведенный «Кругом спасения Дона» в генерал-майоры, решил для окончательного закрепления за собою Новочеркасска овладеть городом Александро-Грушевским, куда отступили красные войска. Эта операция была поручена Северной группе войск под начальством генерал-майора Фицхелаурова.

28 апреля генерал Фицхелауров с боем занял город, а вслед за тем своими конными частями очистил весь Угольный район и призвал рабочих к мирной работе.

Одновременно в Донском округе, на реке Белой Калитве, 25 апреля самостоятельный станичный Ермаковско-Екатерининский отряд разбил красногвардейский эшелон и отнял целый поезд с боевыми припасами (около 5 тысяч артиллерийских снарядов и 600 тысяч ружейных патронов), и тогда же пришло известие о крупной победе казаков Мигулинской станицы над большевиками, где тоже была взята значительная добыча.

Все это заставило только что назначенного командующим армией молодого и решительного генерала Денисова спешить для соединения с восставшими казаками и развить действия на север и северо-восток.

Генералу Фицхелаурову было приказано начать наступление к станице Каменской, по овладении которой повернуть на восток и стремиться к соединению с восставшими казаками 2-го Донского округа, ведшими упорные бои у Нижне-Чирской станицы.

В отряде генерала Фицхелаурова насчитывалось 9 тысяч пехоты и конницы при 11 орудиях и 36 пулеметах.

Между 15 и 19 мая генерал Фицхелауров выбил сильный отряд «товарища» Щаденко из Морозовской станицы, заставил его отойти к станции Суровикино и начал наступление на Суровикино. Отходящие вдоль железной дороги к Царицыну части Щаденко напали с тыла на части генерала Мамонтова и поставили его в очень тяжелое положение, принудив бороться на два фронта. Были дни, когда положение генерала Мамонтова, имевшего очень мало патронов, было критическим. Казаки мамонтовской группы уже готовы были призвать на помощь немцев, но донской атаман не разрешил им этого, убедивши, что они сами справятся с большевиками.

1 июня войска генерала Фицхелаурова и генерала Мамонтова совместными усилиями овладели станцией Суровикино и принудили Щаденко бросить железную дорогу и грунтовыми путями отойти к станции Чир.

Это была первая победа донцов, имевшая стратегическое значение. Благодаря уничтожению отряда Щаденко казаки Верхне-Донского, Донецкого и 2-го Донского округов объединились с казаками южных округов, и таким образом из десяти округов восемь получили единое командование, да и с боровшимися на севере Войска Донского в Хоперском и Усть-Медведицком округах отрядами была установлена связь. Главное было достигнуто. Командующий армией приступил к систематической очистке станиц и слобод от Красной гвардии.

Здесь ему и донскому атаману пришлось столкнуться с местным казачьим патриотизмом. В некоторых казачьих частях были митинги и выносились резолюции о том, что сражаться надо только за станицы своего округа и не переходить его границ. Многие окружные атаманы, атаманы станиц и даже просто коменданты станций и пристаней самовольно выносили постановления о невывозе из пределов станиц хлеба, реквизировали проходящие через них грузы. Большевистский яд крепко впитался в их натуру, и Дону грозила опасность расколоться на части и погибнуть во взаимной вражде. Атаман суровыми мерами расправился с митинговавшими полками, предал полевому суду самовольцев – эти меры, с одной стороны, с другой – благородный порыв некоторых полков, например, Гундоровского и Егорлыцкого, которые по первому приказу выступили за пределы своих округов и пошли отстаивать Войско, а не свои станицы, вернуло армию к порядку. Эти случаи заставили спешить атамана с постепенным уничтожением станичных дружин и заменой их номерными полками, где местный патриотизм был бы сглажен и заменен патриотизмом общевойсковым. Эти случаи показали атаману, как нужно быть осторожным при подготовке армии к походу за пределы Войска.

Наступление донских частей на север и восток продолжалось. Генералу Фицхелаурову скоро удалось связаться с полковником Алферовым, который еще 14 мая, собравши казаков подле Зотовской станицы, начал успешную борьбу против Красной гвардии. В Хоперском округе ничего не знали ни об освобождении Новочеркасска, ни об избрании атамана. Почти одновременно и генерал Мамонтов вошел в связь с отрядами полковников Старикова и Секретева, очищавших от большевиков Усть-Медведицкий округ.

К концу мая все Войско Донское представляло единый фронт, подчиненный командующему армией и атаману и имеющий своею базой Новочеркасск и Украину. Отделу снабжения надо было лихорадочно работать, чтобы укрепить этот фронт оружием и средствами борьбы и не дать храбрецам дойти до отчаяния.

Прочная база на Украине, возможность благодаря германским гарнизонам быстро наладить транспорт и заставить работать железные дороги – все это помогло атаману довести восстание казаков до страшного напряжения и обратить его в правильную планомерную войну с Красной гвардией.

5 июня командующий армией снарядил речной десантный отряд из пароходов «Новочеркасск» и «Донец» в составе Каменского полка силою около 2 тысяч штыков и конной сотни под общим начальством полковника Дубовского и послал этот отряд вверх по Дону для окончательной очистки левобережных станиц. Отряд освободил от большевиков станицы Каргальскую и Романовскую и помог Цимлянскому, Нижне-Курмоярскому и Потемкинскому отрядам овладеть всем левым берегом. Красногвардейцы должны были покинуть богатые придонские станицы и хутора и уходить в степь. Здесь им пришлось столкнуться с отрядами, посланными в Задонье. Красная гвардия базировалась на железную дорогу Царицын – Торговая – Тихорецкая. Центральные станции этой дороги Котельниково и Великокняжеская явились сильными узлами обороны. Кавказские большевики, не тревожимые пока никем, сообщались с Царицыным, и силы казаков, слишком незначительные, не могли сломить сопротивления большевиков.

В первых числах июня Добровольческая армия, снабженная и окрепшая в Мечетинской, вышла из своего инертного состояния и начала наступление на Сосыку и Торговую. Одновременно и войска Задонской группы Донской армии были двинуты на Торговую и Великокняжескую.

17 июня донцы совместно с добровольцами заняли Великокняжескую станицу. В Великокняжеской добровольцы оставили свой гарнизон, а донцы самостоятельно продолжали наступление и заняли станции Двойную, Куберле и Зимовники и, таким образом, стали выходить во фланг и тыл большевистским бандам, боровшимся против Мамонтова у станции Чир. Гнездо большевиков, слобода Мартыновка, упорно защищавшаяся от казаков и не признававшая атаманской власти, была окружена и через месяц осады сдалась…

История этого периода борьбы в глубине донских степей изобилует полными драматизма эпизодами. Нет возможности описать всех ужасов, всей нравственной нелепости гражданской войны братьев со своими братьями. Казаки долго не могли овладеть Мартыновкой лишь потому, что против нее действовали полки 1-го Донского округа. Большинство казаков имело своих жен из Мартыновки, и, обратно, многие крестьяне слободы были женаты на местных казачках. Борьба между родичами обращалась в нелепость. Ни казаки, ни слободские большевики не подходили друг к другу ближе чем на две версты, боясь поранить своих. Только тогда, когда атаману удалось вывести части 1-го Донского округа на фронт 2-го Донского округа, а к Мартыновке направить полки Донецкого округа, «родственная» война окончилась и Мартыновка была захвачена.

Движение Добровольческой армии наперерез Владикавказской железной дороге заставило большевиков, торчавших под самым Новочеркасском – в Азове, – покинуть побережье Азовского моря и отходить на Кубань. 13 июля на юге Войска не оставалось больше большевиков, и Новочеркасск мог быть совершенно спокойным.

Командующий армией стал перебрасывать войска с юга для развития операций на севере по направлению к Воронежу и Камышину.

17 июля казаки-хоперцы овладели станциями Филипово, Панфилово и Кумылга и отрезали Царицын от станции Поворино. Одновременно генерал Фицхелауров вышел к границам Саратовской губернии.

Генерал Мамонтов, оправившись после тяжелых июньских боев у Суровикино, пополнивши свои части и, главным образом, получивши сильную артиллерию, 21 июля перешел в наступление и, сбивши противника с позиции у станции Чир, к 31 июля выгнал его за пределы области и сдавил у Царицына.

Наконец, 27 июля части полковника Алферова вышли на севере за пределы Войска и захватили город Богучар Воронежской губернии, который стал опорным пунктом казаков для освобождения России от большевиков.

Но мысль соединиться с добровольцами, дождаться помощи союзников и идти спасать Москву от большевиков атаман мог хранить в сердце своем и никому не высказывать.

Войско Донское было свободно от Красной гвардии, в Новочеркасске собрался Войсковой Круг и приступил к созданию «конституции» и внутреннему строительству. Интеллигентная часть Круга, понимая, что не может быть Войска Донского вне и независимо от России, стояла на дальнейшем развитии военных действий, серая часть Круга, громадное большинство, стояло на принципе «без аннексий», «при свободном самоопределении народов», и самоопределилось в пределах земли Войска Донского, не желая переходить его границы.

Что такое были границы Войска? Границы губернии, межи, часто идущие прямо по степи без всякого признака границы. И только потому, что эта нива принадлежит казаку, а другая рядом крестьянину Саратовской или Тамбовской губернии, можно было узнать, что это граница. Но для казаков это было все. И дальше идти они не желали.

Атамана выбрала серая часть Круга. Она ему верила, и она вверила ему свои судьбы. И эта серая часть Круга определенно говорила: «Что нам Россия? От нее нам были всегда одни лишь неприятности да обиды». Россия и «царский режим» отождествлялись. А царский режим – это тяжелая повинность, казаки на задворках русской конницы, презрительно-ласковое «казачки» и оскорбительное «нагаечники», «палачи», «опричники»!

– Вы посмотрите, какое Войско Донское маленькое, – говорили атаману серые донцы, – может ли оно одно идти спасать Россию? Да и с какой стати! Коли она сама спасаться не хочет. Пусть поднимается, как мы, и идет спасать себя. А на что добровольцы? Засели на Кубани, по Кисловодскам шатаются, а настоящей войны не хотят! Мы хотим мира – и айда по домам. Ведите переговоры с советскими, чтобы, значит, нас не трогали, и мы их не тронем!

И, несмотря на всю свою силу почти самодержца, атаман чувствовал себя бессильным. Перейти границы Войска Донского – это значило из народной войны сделать войну гражданскую, завоевательную в лучшем случае, идти ради добычи, ради грабежа.

Создавался заколдованный круг – идти надо, но идти нельзя. Пойдешь вперед – не будешь иметь успеха, все повернется против тебя.

Атаману удалось добиться постановления Круга о переходе границ Войска Донского, которое было выражено в приказе Всевеликому войску Донскому следующими словами: «Для наилучшего обеспечения наших границ Донская армия должна выдвинуться за пределы области, заняв города Царицын, Камышин, Балашов, Новохоперск и Калач в районах Саратовской и Воронежской губерний».

Но это была мертвая буква. За границу шли неохотно.

– Пойдем, если и «русские» пойдут, – говорили казаки.

Атаман снесся с генералом Деникиным. Он снова и весьма настойчиво просил его оставить кубанцев самих доканчивать освобождение Кубани, как это сделало Войско Донское, а самому идти на Царицын и Воронеж. Атаман писал, что Добровольческая армия и кубанцы имеют против себя одну деморализованную банду «товарища» Сорокина, тогда как на севере силы большевиков крепнут, и сопротивление их почти неодолимо. Екатеринодар занят, 11 сентября на Кубани созывается Рада казачья, самое время генералу Деникину идти и становиться самостоятельным, вне казаков.

Но генерал Деникин отказал в этом атаману. Он должен оставаться на Кубани, пока не освободит от большевиков всего Северного Кавказа. Он откладывал свое движение на север и совместные действия с донцами. Он не хотел работать рядом с атаманом, сила и популярность которого в Войске была сильнее его популярности. Ему приятнее было иметь дело с мягким и податливым Филимоновым, нежели с крутым и твердым донским атаманом. С Радой он не считался, с Кругом и донским атаманом пришлось бы считаться. Генерал Деникин в это время уже не был ни солдатом, ни горячим патриотом – он был политиком. Политика приковывала его к Екатеринодару и Новороссийску.

Он ждал союзников.

Глава IX

В поисках союзников. Украина. Состояние воинских сил Украины. Беспомощность гетмана Скоропадского. Переговоры Украины с Советской республикой. Свидание гетмана Скоропадского с донским атаманом на станции Скороходово. Переписка по этому поводу со штабом генерала Деникина. Необходимость создания неказачьей армии на севере Войска Донского

В этом тяжелом положении атаман все чаще и чаще присматривался к тому, что делалось рядом на Украине. Левый фланг его армии и отчасти тыл, губернии Харьковская, Екатеринославская и Херсонская были Украиной. Пока на Украине был порядок, пока была дружба и союз с гетманом, атаман мог быть спокоен за свой левый фланг. На гетмана Скоропадского атаман мог положиться. Гетман был старым товарищем, почти другом атамана по службе в 1-й гвардейской кавалерийской дивизии, и, пока П.П. Скоропадский находился на Украине, атаман мог быть спокоен за свой тыл и фланг. Мало того, с Украиной начинался правильный товарообмен, Дон получал от нее не только оружие и снаряжение, но получал сахар, кожу, сукно и мог развивать свою торговлю.

Но мог ли атаман быть спокоен и уверен в том, что в буре, бушевавшей над Россией, гетман Скоропадский устоит? Будет ли он тем дубом, которому не страшны стихии? Умиротворяется ли действительно Украина или ее благополучие чисто внешнее?

Донесения атамана Зимовой станицы в Киеве генерал-майора Черячукина беспокоили атамана. Атаман с детства усвоил, что может быть свободно только то государство, которое опирается на сильную национальную армию.

У гетмана армии не было. Немцы мешали ему создать таковую. Они боялись осложнений, они оккупировали Украину для своих целей, и им украинская армия была не нужна. Украинские верхи, посаженные волею немцев, боялись объявлять мобилизацию и собирать армию: большевизм был слишком силен в низах, и такая армия могла легко подпасть под пропаганду большевиков или быть увлеченной авантюристами, коих много бродило тогда по Украине.

Гетман и его приближенные считали, что в то время можно было рассчитывать только на немцев, а если уж придется создавать армию, то создавать ее на особых началах из вольнонаемных добровольцев, набираемых из крестьян-собственников.

На Украине создание армии шло прямо противоположно тому, как создавалась армия на Дону. На Дону народ поднялся против большевиков, собрался в дружины, дружины призывали офицеров, а затем уже работою командующего армией генерала Денисова и его штаба эти дружины выкристаллизовались в полки, дивизии, корпуса и армии, и туда пришлось назначить соответствующих начальников. На Украине целый ряд генералов и офицеров получил назначения командиров корпусов, начальников дивизий и командиров полков, одел оригинальные украинские жупаны, расшитые шнурами, со сборками сзади, отпустил оселедцы, навесил кривые сабли, занял казармы, наклеил вывески на украинском языке, напечатал уставы по-украински, ввел немецкие слова в команды, издал множество очень интересных военных книг с обложками на украинском языке и с содержимым на русском, но солдат в армии не было.

Создавалась в Киеве из молодых земельных собственников прекрасная дивизия «сечевых стрельцов», были офицерские батальоны и народный Сумской гусарский полк, но это были тысячи человек, тогда когда для защиты Украины и для войны с большевиками требовались сотни тысяч.

Переговоры о мире с Советской республикой затягивались и выливались в форму праздной болтовни и пустого митинга. Советская республика недвусмысленно грозила восстанием в тылу, общественные деятели левого толка, подобные Петлюре, поднимали голову и говорили против гетмана, и если все это еще не выступало открыто, то только потому, что молчаливо стояли повсюду часовые в германских касках и грозное «halt» заставляло поджимать хвосты самых смелых политических шавок.

Однако гетман чувствовал, что опираться вечно на германские войска невозможно, что Украина одна не может существовать, и он решил создать тесный оборонительный союз, слившись с Доном, Кубанью, Крымом и народами Кавказа, а также самостоятельною Грузиею. Это входило и в немецкие планы, и при содействии германского командования 20 октября на станции Скороходово между Полтавой и Харьковом в поезде гетмана Скоропадского между атаманом и гетманом состоялось политическое свидание.

Атаман прибыл на Скороходово в своем поезде из трех вагонов в сопровождении генерала Свечина, двух адъютантов и майора Кокенхаузена. Его сопровождал почетный караул из казаков атаманского конвоя, одетых в прежнюю, 1914 года казачью форму.

Гетмана сопровождали его военный министр полковник Сливинский, начальник снабжения Молов, флигель-адъютант полковник Зеленевский, атаман Зимовой станицы в Киеве генерал Черячукин и другие лица свиты. С гетманом был офицерский караул, и, кроме того, при нем был германский конвой.

После завтрака в вагоне гетманского поезда и общей беседы, касавшейся, главным образом, снабжения Донской армии, гетман остался наедине с атаманом и здесь в откровенной беседе высказал свои политические взгляды на будущее России.

– Вы, конечно, понимаете, – говорил гетман, – что я, флигель-адъютант и генерал свиты Его Величества, не могу быть щирым украинцем и говорить о свободной Украине, но в то же время именно я, благодаря своей близости к государю, должен сказать, что он сам погубил дело империи и сам виноват в своем падении. Не может быть теперь и речи о возвращении к империи и восстановлении императорской власти. Здесь, на Украине, мне пришлось выбирать – или самостийность, или большевизм, и я выбрал самостийность. И право, в этой самостийности ничего худого нет. Предоставьте народу жить так, как он хочет. Я не понимаю Деникина. Давить, давить все – это невозможно… Какую надо иметь силу для этого? Этой силы никто не имеет теперь. Да и хорошо ли это? Не надо этого! Дайте самим развиваться, и, ей-Богу, сам народ устроит это все не хуже нас с вами…

Меня упрекают за то, что я вел переговоры с императором Вильгельмом и ездил к нему… Шульгин в Екатеринодаре пишет Бог знает какие статьи про меня. Называет меня изменником. И к нему пристала вся интеллигенция, все те общественные деятели, которых я спас от большевистской петли!

Я прошу вас быть посредником между мною, Деникиным, кубанцами, Грузией и Крымом, чтобы составить общий союз против большевиков. Разве не можем мы или наши представители съехаться где-либо и сговориться? Мы все русские люди, и нам надо спасти Россию, и спасти ее мы можем только сами. Поверьте, никакие немцы, никакие англичане или французы нас не спасут…

На совещании было решено, что атаман снесется с генералом Деникиным для устройства совместных с украинцами переговоров. Там же атаман заручился согласием гетмана на создание на средства гетмана особой русской армии в юго-восточном углу Харьковской губернии, которая заслоняла бы Войско Донское от большевиков со стороны Воронежской и Курской губерний.

В 6 часов вечера атаман уехал со станции Скороходово и 21 октября прибыл в Новочеркасск. В тот же день он писал генералу Лукомскому, заведующему политическою частью Деникина, в Екатеринодар:

«Я вчера виделся с гетманом Скоропадским. Цель нашего свидания – установление более дружеских отношений, слияние отдельных частей раздробившейся России, объединение для общей борьбы с большевизмом, борьбы для освобождения России. Вы отлично понимаете, что гетман не может громко говорить о борьбе с большевиками, потому что он не имеет для этого армии и вынужден „играть в мир“ с Советской республикой. Но тайно и он, и те русские люди, которые его окружают, хотят и готовы помогать и Войску Донскому, и Добровольческой армии, и Кубани в этом общем нашем деле: освободить Россию от нестерпимого гнета большевизма. Гетман готов делиться со всеми нами имуществом складов, патронами, снарядами и т. п., готов помогать и денежно, потому что Украина все-таки богаче Дона и Добровольческой армии.

Тут не может быть разговора о так навязших в зубах ориентациях. Снаряжение и вооружение русское, наследство разложившейся под язвами большевизма и разбежавшейся российской республиканской армии, деньги даны русскими людьми, русскими банками.

Я совершенно искренне говорю вам, Александр Сергеевич, та политика обособленности от России и ее частей, которую ведет Добровольческая армия, к добру не приведет. Вы все ждете барина. Вот приедет барин – барин нас рассудит. Но время идет и несет свои неудачи, и падает вера в силы. Нельзя рассчитывать на чужеземную помощь, надо работать самим, самим в своем творчестве искать жизненные силы. Иначе мы будем, как цветок, подвязанный к палке, хилый и больной. Выдерните палку, и он упадет и завянет.

Вы живете надеждами, что через две недели придут иностранцы и помогут вам и войсками, и снарядами, и одеждой, и деньгами. Этою надеждою вы заразили даже и мою армию, и на Царицынском фронте ждут французов. И дух от этого не повышается, а падает.

А если не придут?

Я вам прямо говорю – так скоро, наверно, не придут. То есть могут приехать отдельные люди, новые и новые возбудители надежд, но реальная сила – тысяч сорок войска, комплектов 200–300 тысяч одежды и вооружения при самых благоприятных условиях ранее декабря не придут. Да и придут ли?

А ведь вы все надежды возлагаете на них. Я не знаю, как одета и обута ваша армия, но про свою могу сказать – у меня две трети не имеет сносных сапог, одна треть совсем не имеет сапог, обута в лапти, даже офицеры! Не только полушубков, не только телогреек, но даже шинелей далеко не хватает. Патронов осталось только 13 миллионов. А война идет страшно жестокая. Я имею дело с 4 красноармейскими армиями, руководимыми генералами русского генерального штаба, армиями, богато снабженными и отлично вооруженными.

Скажите по совести, имею ли я право при таких обстоятельствах отказываться от помощи оружием и снаряжением, не брать синицу в руки и ожидать журавля в небе?

Задайте себе тот же вопрос, и я думаю, что, когда вы трезво посмотрите на свою армию, на своих солдат и офицеров, когда вы вспомните всю ту великую кровь, которою вам приходится добывать победы, вы поймете, что ждать нельзя. Да, поверьте, и барин, которого вы ждете и которому хотите поднести свою непоколебимую верность обещаниям, поймет, что иного выхода не было.

Да, для Добровольческой армии есть еще выход – славно погибнуть, но будет ли это на пользу России, которая вся ждет от вас чуда? Могут ли погибнуть Дон, Кубань, Украина – их гибель не будет ли гибелью всего дела?

Нам нужно просто только столковаться. Ведь не дети же мы? Капризные своенравные дети, которые друг друга в чем-то обвинили и не хотят разговаривать один с другим.

Верьте мне, не политиканы же и газетчики, которые, как вороны, слетелись в Екатеринодар, спасут Россию. Ведь то, что теперь происходит в Екатеринодаре, так напоминает январь и февраль месяцы этого года в Новочеркасске. Говорить о будущем России, всей России, еще рано – надо освободить ее. Нельзя делить шкуру медведя, не убивши самого медведя. Убить этого медведя каждому из нас порознь трудно, почти невозможно. Надо соединиться.

Ведь нам надо только столковаться и понять друг друга.

„Tout comprendre c'est tout pardonner“.

Гетман предполагает на этих днях обратиться к Добровольческой армии, Дону и Кубани, если возможно – Тереку, Грузии и Крыму, чтобы всем этим образованиям выслать определенное число депутатов на общий съезд. Цель этого съезда пока только одна: выработка общего плана борьбы с большевиками и большевизмом в России, чтобы наши действия не были отрывочными и эпизодическими, но в полной мере планомерными. И я надеюсь, что протянутая рука единения и дружбы не будет вами оттолкнута. Ведь это еще шаг по пути к единой и неделимой России, не предрешая ее будущего. Не будем же мы сами толкать Украину на взятый ею ложный путь самостийности. Соберемся и столкуемся, памятуя, что l’union fait la force, и никто не посмеет бросить камень в русских людей, которые стремятся соединиться, а не разойтись».

Но протянутые гетманом и атаманом руки остались не принятыми. Все не нравилось Деникину в этом письме. Во-первых, предложение о съезде исходило не от него, а от гетмана, а во-вторых, согласиться на разговоры с гетманом, Грузией и Крымом значило признать их самостоятельность. От кого? Этим вопросом Деникин и его правительство не задавались. От Добровольческой армии, конечно, которая олицетворяла всю Россию и являлась ее эмблемой. В-третьих, письмо говорило о союзнической помощи и сомневалось в ней, а это было недопустимо с точки зрения Добровольческой армии, и, наконец, до сведения Добровольческой армии дошли слухи о том, что в Киеве собирается какая-то Южная армия. Генерал Деникин усмотрел в этой армии злой умысел, каверзу, придуманную немцами для того, чтобы ослабить Добровольческую армию и не пускать в нее офицеров из России, задерживая их на Украине. Почти одновременно с письмом в Екатеринодар приехал из Киева генерал А.М. Драгомиров, который весьма сурово и жестко высказывался про гетмана Скоропадского и про его германофильскую политику.

28 октября помощник главнокомандующего и начальник военного и морского отдела Добровольческой армии генерал Лукомский письмом за № 007 ответил атаману, что он считает необходимым начать переговоры по выработке соглашения и об условиях такового, но в основу этих переговоров должно быть поставлено единое командование, единая власть генерала Деникина. Письмом от 2 ноября за № 002/72 ш генерал Лукомский развил свои мысли по этому поводу:

«Командование Добровольческой армии, ставя своими задачами объединение осколков бывшей России в Единую, Неделимую Россию и исходя из известных вам, связанных с конечной целью основных положений, отнюдь не может быть нетерпимо и недоброжелательно к тем русским людям и силам, которые определенно выразили и выражают однородные с Добровольческой армией стремления…»

Итак, в задачах Добровольческой армии и в тех задачах, которые ставили себе Украина и Дон и к которым они хотели привлечь Добровольческую армию, Грузию, Крым, Кубань и народы Северного Кавказа, было существенное расхождение. Гетман и атаман первою задачею ставили борьбу с большевиками и уничтожение большевизма в России, и только по завершении этой задачи они склонялись решать вопрос о будущем России. Добровольческая армия ставила если не первой своей задачей, то, по крайней мере, задачей одновременной с борьбой с большевиками «объединение осколков бывшей России в Единую, Неделимую Россию» – иными словами, уничтожение самостоятельной Украины, самостоятельной Грузии, посягательства на полную автономию Крыма, Дона и Кубани. Если Скоропадский и Краснов, как русские люди, не менее русские, нежели Деникин, могли пойти на это, то гетман и атаман идти на это, не предавая избравший их народ, не могли.

Генерал Лукомский указывал атаману, что Добровольческая армия не согласна с политикой атамана и энергично протестует против некоторых действий атамана. Так, атаман 21 октября для успокоения умов казаков, взволнованных сильною затяжкой и изнурительностью войны с большевиками, в приказе Войску Донскому за № 1263 писал: «Недалеки те дни, когда вновь сформированная Народная армия сменит в боевой линии донских казаков». Генерал Лукомский усматривал в этом, что «дальнейшая борьба за воссоздание Единой России уже не составляет задачи и обязанности Войска Донского, как части общего организма, стремящегося к этой конечной цели. Проводимые таким образом в народную казачью массу воззрения верхов, безусловно, могут в будущем послужить благодарной и не лишенной юридической обоснованности почвой для отказа донских казачьих частей к выполнению общих боевых задач по освобождению центра России от деспотизма большевиков и тем, следовательно, могут причинить трудно даже ныне предвидимый вред общему делу спасения Отечества. Опасность такой постановки вопроса ясна до очевидности. Всецело разделяя Вашу оценку значения заслуг Войска Донского в деле борьбы с большевизмом, командование Добровольческой армии тем не менее считает, что до окончания борьбы и до полного низложения власти большевиков не может быть речи об уклонении казачьих войск от этой общей цели, и потому считает указанное место приказа одним из очень серьезных поводов к порождению недопустимых разногласий…» Командование Добровольческой армии настаивало на уничтожении этого приказа.

Академически генерал Лукомский и генерал Деникин, конечно, были правы. Донские казаки должны были умирать за свободу Родины. Но мог ли требовать этого атаман, когда рядом воронежские, харьковские, саратовские и т. д. крестьяне не только не воевали с большевиками, не освобождали этой Родины от них, но шли против казаков. Атаман стоял перед фактами суровой действительности. Казаки отказывались выходить за пределы Войска Донского. В полках были митинги протеста.

«Расстреливать виновных», – говорили Деникин и Лукомский. Но кто же будет расстреливать, когда все Войско солидарно с протестующими? Почему же Деникин и Лукомский не мобилизовали население Ставропольской губернии и Кубанского войска и не создали свою русскую армию, которая пошла бы вместе с казаками? Почему же они держались принципа добровольчества? Да потому, что, когда мобилизовали, то мобилизованные передавались красным и уводили с собою офицеров. То, что было невозможно для Деникина, Лукомский считал возможным для донского атамана.

У атамана было единственное средство заставить казаков идти к Москве – это дать им хотя бы немного передохнуть от боевых лишений за чьею-то спиною и потом заставить их примкнуть к русской народной армии и идти с нею на Москву. Атаман просил сделать это добровольцев. Он просил это дважды и дважды получил отказ. Атаман дошел до границ Войска и понял, что один не может идти дальше. Фронт расширялся, база удалялась, удлинялись коммуникационные линии, фланги повисали в воздухе. Должен же был кто-либо помочь ему. Он искал союзников. Союзников не было. Ему оставалось одно: самому приступить к созданию новой русской армии, и он приступил к устройству Южной армии. Но идея эта успеха не имела. Генерал Деникин препятствовал этой организации.