Текст книги "Клады великой Сибири"

XII. Погоня

Нападение на храм поставило на ноги весь город Чжан-Ша.

Исчезновение копыта у лошади духа зла объяснялось то наказанием Будды, то местью дракона, но в самом способе похищения все видели чудо, до сих пор неведомое Китаю.

Бонзы храма воспользовались случаем, чтобы запугать народ, и дикие китайцы, боясь неведомой грозы, усердно тащили им свои пожертвования.

Так продолжалось несколько дней.

Но вот однажды к воротам Чжан-Шаской кумирни подскакал всадник на взмыленной лошади.

Это был бонза Лиу-Пин-Юнг, скакавший без устали дни и ночи верхом от самого Лунь-Аня.

Богатый бонза был хорошо известен не только в своей провинции Сы-Чуан, но и в соседних провинциях – Гуй-Чжоу и Ху-Нан.

Поэтому неудивительно, что Лиу-Пин-Юнг был встречен в Чжан-Ша служителями алтаря очень ласково, и весть о прибытии мудрого бонзы распространилась по городу с быстротою молнии и привлекла к воротам храма огромную толпу народа.

Лиу-Пин-Юнг, едва спрыгнув с коня, кинулся в первый двор храма.

И вдруг громкий крик ярости вырвался из его груди.

– О! Белые черти уже были здесь! – бешено крикнул он, глядя на искалеченную ногу духа зла.

– У нас было чудо! – ответили хором бонзы. – Но откуда ты знаешь про чудовище, которого не видел?

– Не видел? – закричал Лиу-Пин-Юнг. – Это проклятое чудовище, наполненное белыми чертями, было у нас, подняло меня на воздух и уничтожило бы меня, если бы великий Будда не заступился за меня!

Ропот удивления пронесся по толпе.

Лиу-Пин-Юнг приказал принести себе стол, поставил его в воротах храма и стал рассказывать народу то, что говорил толпе в своем родном городе.

– Но я не боюсь чудовища, так как великий творец миров дал мне власть над ним! Я выслежу его до самой его норы, и оно погибнет от моей руки! – закончил он свою речь. – Я освобожу от него всю Небесную империю и прославлю навеки величие Будды!

Народ, восхищенный отвагой бонзы, пал перед ним ниц, призывая на его голову благословение богов.

Случай лишний раз поэксплуатировать темную массу был использован Лиу-Пин-Юнгом и здесь.

Он заявил, что требует пожертвований, а бонзам-товарищам шепнул, что разделит собранное с ними пополам.

После этого он стал расспрашивать их, как было дело.

Очень внимательно слушал он их рассказ, изредка кивая головой.

– И вы, наверное, знаете, что чудовище полетело на север? – спросил он наконец.

– Да! – ответил старший бонза. – Оно полетело навстречу ветру, и с той минуты, как оно скрылось, ветер все крепнул и теперь, сам видишь, превратился в тайфун.

Глаза Лиу-Пин-Юнга радостно сверкнули.

Подозвав служителя, он приказал ему купить для него двух лучших лошадей. Потом он попросил бонзу отвести себе фанзу и, пока народ тащил пожертвования, а служитель искал лошадей, лег отдохнуть.

Проспав часов пять, он встал.

Лошади были уже готовы.

Разделив пополам с местными священнослужителями собранные деньги, Лиу-Пин-Юнг быстро собрался и поскакал на север, взяв с собою проводника из местных жителей.

Невзирая на ураган, он гнал что есть духу свою лошадь, не переставая думать о своих врагах.

Он прекрасно знал, куда они направились.

Дело в том, что бонза Лиу-Пин-Юнг совсем не был суеверен.

Хорошо изучив своих каменных, саманных и фарфоровых богов, он решительно не верил, чтобы эти идолы могли принести человеку какой-либо вред.

Поэтому он не верил и в наказ дедов и прадедов, завещавших взять план от духа зла в какую-то вторую луну.

Он раньше часто бывал в Чжан-Ша, часто ночевал в храме и однажды ночью, когда все уснули, пробрался в первый двор.

Его мучило любопытство, он хотел проверить предание дедов и, подкравшись к фигуре духа зла, быстро распилил правое переднее копыто его лошади, искусно обойдя пилкой проведенную внутри ноги лошади струну, посредством которой держались на потолке четыре меча.

Тут он действительно нашел третий план.

Недолго думая он снял с него копию, самый оригинал снова спрятал в тайник копыта, приклеил отпиленный кусок и закрасил копыто.

Сопоставив найденный план со своим, он приблизительно узнал место, где хранится клад, и теперь ему недоставало лишь плана Чи-Най-Чанга.

Раскинув умом, он решил добыть его во что бы то ни стало.

Сделать это оказалось нетрудным.

Пользуясь связями, богатством и своим влиянием, Лиу-Пин-Юнг обвинил Чи-Най-Чанга в государственной измене и в желании убить местного фудутуна.

Суд над стариком был короток, и Лиу-Пин-Юнг уже ликовал, видя, как распинают Чи-Най-Чанга, когда вдруг судьба сыграла над ним злую шутку, освободив его врага таким чудесным и неожиданным способом.

Вспоминая все это, Лиу-Пин-Юнг все скакал вперед, полный непримиримой ненависти.

В каждой деревне расспрашивал он жителей о летающем чудовище.

В некоторых деревнях никто не мог дать ему удовлетворительного ответа, но зато в других он получал время от времени ценные сведения.

Многие китайцы видели, как высоко в воздухе несся какой-то странный предмет, похожий на многокрылую птицу, и они указывали направление, в котором он исчез.

Пользуясь этими указаниями, Лиу-Пин-Юнг неутомимо стремился вперед, полагая, что страшный тайфун, разыгравшийся так кстати, задержит где-нибудь его врагов.

И он был прав.

* * *

Предчувствие Верлова оправдалось.

Осмотрев с рассветом воздушный корабль, Бромберг состроил кислую гримасу.

– Плохо, черт возьми! – проворчал он. – Масса изогнутостей… есть и поломки…

– Значит, застрянем? – спросил Суравин.

– Придется-таки! – покачал головой инженер. – Суток двое придется чиниться. Беда в том, что благодаря этому нам надо будет сделать запасы кое-каких материалов, а следовательно, соприкоснуться с людьми.

– Вы полагаете, что избежать этого будет невозможно?

– Полагаю, невозможно, – ответил Бромберг. – Принесите-ка мне из каюты ящик с инструментами.

Не медля ни минуты, он принялся за работу, в которой приняли участие Суравин и Верлов.

Прошли сутки.

Хотя настоящий тайфун уже прошел, но ураган все еще продолжал бушевать.

Путешественникам это было на руку.

Ввиду невозможности работать в поле китайцы-поселяне совершенно не выходили из деревень, и воздушный корабль стоял в лощинке никем не замечаемый.

Но утром на третий день, когда починка была уже окончена, Бромберг подошел к Верлову.

– А ведь без жилого центра нам не обойтись, Иван Александрович! – проговорил он. – Пришлось поставить новую ткань на три крыла и на два – большие заплаты.

– В чем же дело? – спросил Верлов.

– Запас оставшейся ткани слишком мал. Еще один такой шторм, и мы останемся совсем без запаса. Надо во что бы то ни стало добыть шелковой крепкой ткани.

– Купить?

– Да. Тут верстах в семи есть большая деревня, башня которой видна с пригорка. Придется сходить туда и купить.

– Что ж, можно рискнуть! – согласился Верлов. – Если угодно – я схожу… язык я знаю.

– А если вас схватят? – спросил инженер.

– Об этом не беспокойтесь! – улыбнулся Верлов. – Я достаточно знаком с этой страной, в которой пропутешествовал несколько лет. В первые часы нас никто не тронет пальцем, а если и приведут к местному чиновнику, то нет ничего легче откупиться подарком. Правда, лишь только о нас узнают хунхузы (разбойники), проживающие везде в более или менее крупных селениях, они постараются захватить нас в плен, но… в самом городе, притом днем, они не решатся действовать. Мы же сделаем покупки, вернемся и моментально снимемся с якоря. Вы можете даже подняться и следить за нашими движениями в подзорную трубу.

– Это правда, – согласился Бромберг. – Вы один пойдете?

– Конечно, один! – пожал плечами Верлов. – Повторяю, это совсем не страшно.

– Совсем-таки не страшно? – спросила, подходя, Вера Николаевна.

– Ни капли! – улыбаясь, ответил Верлов.

– И если бы я попросила позволения сопровождать вас, вы бы не отказали мне в этом? – спросила молодая девушка, пристально взглядывая на любимого человека.

Верлов поймал ее взгляд и покраснел.

Ему и самому хотелось побыть хоть немного наедине с ней, и, подумав слегка, он ответил:

– С женщиной показаться еще лучше. Тогда каждый поверит, что мы лишь обыкновенные путешественники.

Бромберг ничего не ответил, и лишь едва заметная добродушная улыбка на мгновение мелькнула в уголках его губ.

Он чутьем угадывал тяготение друг к другу молодой парочки, но дипломатично молчал об этом, решив раз навсегда, что это не его дело.

– Купите самого плотного, но не особенно толстого шелку… аршин сто, – заговорил он деловым тоном. – Лучше белый цвет, а если не будет, то черного.

– А вы совсем готовы к поднятию? – спросил Верлов.

– Через два часа все будет готово. Кстати, буря теперь совсем стихла, и оставшийся ветер совсем не мешает нам лететь дальше.

Вера Николаевна подошла к отцу.

– Папа, ты мне позволишь прогуляться с Иваном Александровичем? – попросила она. – Он говорит, что опасаться нечего.

И она рассказала отцу, в чем дело.

– Ну что ж, иди, коли так! – согласился Суравин. – Раз Иван Александрович так говорит, значит, надеется.

Молодая девушка весело захлопала в ладоши.

Между тем Верлов сбегал в каюту, захватил с собою денег и, на всякий случай, револьвер.

Весело разговаривая, счастливые, что могут несколько часов побыть наедине, Верлов и Вера Николаевна направились к селению, башня которого виднелась на горизонте.

Лишь только они отошли от корабля версты на две, Верлов подал своей спутнице руку.

О, теперь они могли говорить свободно!

Как-то сам собою Верлов заговорил о своей любви, о том, как осветилась вся его будущая жизнь, какое радостное сознание взаимности наполняет его сердце.

Молодая девушка робко отвечала тем же признанием, крепко прижимаясь к руке спутника.

Они строили планы будущего, не замечая, как сокращается расстояние до селения, и только тогда очнулись, когда яростный лай собаки подсказал им, что началась окраина.

Мужской персонал селения как-то не был виден, и у ворот дверей фанз толпились лишь совершенно голые детишки и просто одетые женщины.

– Посмотрите, какая хорошенькая! – воскликнула вдруг Вера Николаевна, указывая на порог первой фанзы.

Верлов взглянул по указанному направлению и улыбнулся.

На пороге сидела прелестная китаянка, не старше пятнадцати лет.

Одета она была в грубую синюю рубаху, спускавшуюся ниже колен, и в такие же широкие штаны.

Хорошенькое, ненабеленное и ненарумяненное личико, с черными, слегка дикими глазенками в узких разрезах век и витиеватой прической, украшенной дешевыми блестками, крошечные смугленькие ручки и маленькие ножки в чистых белых чулочках и дешевых туфлях как-то не гармонировали с бедностью костюма.

Увидав чужестранцев, она с любопытством оглядывала их, заинтересованная больше всего женщиной и ее костюмом.

Когда Верлов и Вера Николаевна подошли ближе, она испуганно бросилась к двери.

Но голос Верлова заставил ее остановиться.

– Послушай, девушка! – сказал он по-китайски. – Моя жена, – при этом слове Вера Николаевна вся вспыхнула, – никогда не видала китайских дворов. Можно зайти к вам посмотреть?

Сначала на лице маленькой китаянки отразился испуг.

Но Вера Николаевна быстро подошла к ней, взяла ее за маленькие ручки и с ласковой улыбкой посмотрела ей в лицо.

Вероятно, любопытство рассмотреть вблизи женщину-чужестранку и невиданные до сих пор наряды взяли верх над страхом, так как свеженькое личико дикарки вдруг просветлело и заиграло улыбкой.

Поклонившись до пояса, она махнула путникам ручкой и ввела их во двор.

Это был простой, тесный дворик, в каждом колышке которого виднелась страшная беднота.

Вся домашняя скотина состояла из жалкой лошаденки, а под навесами не видно было никаких запасов.

Осмотрев двор, они вошли в фанзу.

Маленькая, темная и закоптелая, она вся была пропитана отвратительным специфическим запахом бедных китайских жилищ.

Беднота была поразительная.

Кан (род длинной лежанки) был покрыт рваным соломенным матом, на котором валялись деревянные миски и кое-какая посуда.

В люльке в углу кана отчаянно орали два младенца, а в другом углу чье-то тело копошилось под грудой лохмотьев.

Пораженные этой картиной невероятной нищеты, Вера Николаевна и Верлов молча стояли у порога, не зная, что делать.

Слезы навернулись на глазах молодой девушки.

– Спросите же их!.. Если нужно помочь, то мы сделаем что-нибудь для них! – произнесла она наконец.

Верлов обернулся к китаянке.

– Как зовут тебя? – спросил он по-китайски.

– Нянь-Си, – ответила та.

– Ты одна здесь, с этими детьми?

– Нет. Вон тетка лежит, только скоро умрет, а отец с матерью работают в поле и получают сто больших чохов[1]1
  В то время 20 копеек.


[Закрыть] в день, – как-то грустно и пугливо ответила Нянь-Си, опуская глаза.

– Значит, вы очень бедны? – мягко спросил Верлов. – Разве вам хватает на еду?

– Нам едва хватает на гаолян и бобы, – еще тише произнесла Нянь-Си. – Но скоро отец станет богатым, когда продаст меня.

– Тебя?

– Да, меня покупает кривой столяр за двадцать лан[2]2
  В то время 34 рубля.


[Закрыть], – как-то совершенно равнодушно ответила китаянка.

– Он тебе нравится?

Нянь-Си удивленно посмотрела на чужестранца.

Она совершенно не понимала этого вопроса, совершенно не понимала европейского взгляда.

– Он купил меня и возьмет в жены…

– A тебе хотелось бы не идти к нему?

– Как же не идти? Кто же даст денег моему отцу? – изумилась она.

Но Верлов не переставал выспрашивать ее.

– А если бы ты нашла где-нибудь столько денег, чтобы отец твой мог хорошенько обзавестись хозяйством, ты все равно была бы продана кривому столяру? – спросил он.

Узкие глазки Нянь-Си сверкнули.

– Тогда мне не нужно было бы кривого столяра. Но Нянь-Си не может найти! – ответила она просто.

– Что это она говорит? – спросила Вера Николаевна, нетерпеливо слушавшая до сих пор незнакомый язык.

Верлов перевел весь свой разговор.

Молодая девушка взволновалась.

– Фу, какая низость! Бедная девушка! Ведь это, ведь это…

И полная негодования, она не могла подыскать слов для выражения протеста.

– Что делать! – пожал плечами Верлов. – В Небесной империи свои законы!

– Нет, нет! – нервно воскликнула Вера Николаевна. – Я не могу допустить продажи этого бедного ребенка!

Она быстро вытащила из кармана портмоне, отсчитала пять фунтов стерлингов золотом (50 рублей) и сунула их в руку оторопевшей китаянки, глядевшей на золото изумленными глазами и, очевидно, не понимавшей ценности полученных монет.

– Скажите же ей, скажите, что тут больше, чем двадцать лан! – волновалась девушка. – Пусть не продается кривому, противному столяру!

Верлов с улыбкой перевел слова Веры Николаевны, прибавив, что теперь Нянь-Си располагает капиталом в двадцать девять лан.

Изумление Нянь-Си дошло почти до столбняка.

Несколько минут она молча, во все глаза глядела на своих нежданных спасителей.

И вдруг, упав на колени, стала неистово отбивать земные поклоны.

Взволнованная Вера Николаевна быстро подняла на ноги маленькую дикарку и крепко обняла ее, желая окончательно ободрить ее.

Через несколько секунд малютка оправилась и бурно стала выражать свой восторг, хлопая в ладоши и подпрыгивая на земляном полу.

– Только не показывай никому, кроме отца, свои деньги! – посоветовал ей Верлов.

И, обернувшись к своей возлюбленной, он добавил:

– А нам надо спешить, мы и так замешкались! Впрочем, Нянь-Си нам может помочь. Пусть она будет нашим проводником!

Эта мысль очень понравилась Вере Николаевне.

Предложение было переведено на китайский язык, и Нянь-Си с радостью согласилась показать своим благодетелям магазин шелковых материй.

Лишь только они вышли втроем на улицу, толпа любопытных женщин и детей обступила их со всех сторон.

Полудиких женщин больше всего интересовали ноги Веры Николаевны.

В бедных китайских семьях женщинам не уродуют ноги, так как работать при изуродованных ногах в поле невозможно.

Но зато если семья зажиточная, то родители считают верхом изящества превратить ноги девочек в подобие копыт.

В самом раннем возрасте родители загибают на ногах своих девочек пальцы внутрь, пригибая их к ступням, и крепко-накрепко забинтовывают стиснутые в кулачок ножки. Благодаря крепким бинтам рост ноги в ступне до щиколотки совершенно прекращается, тогда как остальной организм продолжает развиваться нормальным путем.

И когда девочка наконец вырастает, у нее вместо ступней образуется что-то вроде маленького кулачка, похожего на копытце, затянутое в острый шелковый башмачок.

Ходить на таких ножках очень трудно, и бедные китайские женщины ходят словно на ходулях, размахивая для баланса руками.

Это считается в Китае шиком, позволительным лишь более или менее состоятельным женщинам, которым не приходится нести тяжелую работу.

Не удивительно после этого, что китаянки, окружившие путешественников и видя в Вере Николаевне богатую, судя по наряду, иностранку, недоумевали, почему у нее ноги не искалечены.

Их занимали все подробности туалета Веры Николаевны, и они дошли было до того, что стали приподнимать ее юбки, но девушка, с краской в лице, воспротивилась этому самым решительным образом.

Когда, пройдя длинную улицу, они вошли сквозь ворота внутрь селения, окруженного не особенно высокой глинобитной стеной, жизнь селения была в полном разгаре.

Носильщики с грузами на коромыслах и прохожие сновали взад и вперед, торговцы с переносными кухнями выкрикивали достоинства своих кулинарных произведений, лавочники громко зазывали покупателей.

Занятое делом население смотрело на путников любопытными и изумленными взорами, но за недостатком времени не следовало за ними и не образовывало толпы.

Без всякого страха Верлов и Вера Николаевна беспечно подвигались среди пестрой толпы, следуя за Нянь-Си, шедшей впереди.

Не заметили они, как один из прохожих вдруг остановился, бросив на них удивленный и вместе с тем полный ненависти взгляд, как быстро повернулся он вдруг спиною к ним и юркнул в дверь первой попавшейся фанзы.

О, если бы Верлов заметил этого человека, душа его не была бы так покойна!

Лишь только путники прошли эту фанзу, незнакомец осторожно выглянул из дверей и юркнул в толпу, пошел за ними, держась от них на приличном расстоянии.

Это был бонза Лиу-Пин-Юнг.

Тайфун помог ему.

Расспрашивая повсюду местных жителей, бонза преследовал по пятам своих врагов.

Но, добравшись до этого селения, он вдруг потерял след.

Желая проверить показания, он удалялся в стороны и вперед, исколесил в последние сутки верст двести, разослал наблюдателей и разведчиков еще дальше, но все-таки не нашел ничего.

Ни сам он, ни другие китайцы не видали никакого чудовища в воздухе.

– Тогда, значит, тайфун задержал их где-нибудь здесь, поблизости, не доезжая этой деревни! – решил бонза.

Он в этот день собирался поехать на разведку и направился за своим конвоем в ту самую минуту, когда встретил вдруг так неожиданно Верхова и молодую девушку.

Ярость наполнила сердце старого китайца.

В первую минуту он чуть было не кинулся на своих врагов.

Но благоразумие взяло верх.

– Нет, погодите! – решил он. – Я выслежу вас, проклятые собаки, я захвачу вас всех с вашей машиной и тогда-то упьюсь вашими страданиями.

Лиу-Пин-Юнг жестом подозвал к себе одного из встречных китайцев и тихо сказал ему несколько слов.

Китаец подобострастно кивнул несколько раз головой и скрылся в толпе.

Между тем Верлов и Вера Николаевна дошли до магазина.

– Ну, девочка, ты можешь идти домой! – сказал Верлов по-китайски Нянь-Си.

Маленькая Нянь-Си несколько раз поклонилась добрым иностранцам и исчезла.

Лишь только Верлов со своей невестой вошли в магазин, к Лиу-Пин-Юнгу подошел молодой китаец.

– Сторожи их тут и давай мне знать в кумирню о каждом их шаге! – приказал бонза, указывая глазами на парочку, занимавшуюся разглядыванием шелков.

Молодой китаец почтительно поклонился в пояс великому бонзе.

Установив таким образом сыск, хитрый бонза бросился к кумирне, и через несколько минут звуки гонгов дали знать обывателям селения, что случилось что-то особенное, благодаря чему в кумирне будут говорить речи.

Заинтересованная толпа бросилась к кумирне и вскоре увидела знаменитого бонзу Лиу-Пин-Юнга, стоявшего в воротах храма, на небольшом возвышении.

Бонза заговорил.

Он рассказал о похищении его, бонзы, злым духом и белыми чертями, о своем чудесном спасении, о святотатстве в Чжан-Ша, о своей великой миссии спасти отечество и возвеличить Будду.

Он призывал старых и молодых китайцев вооружиться и уничтожить крылатую машину злого духа, на которой подданные злого духа, белые черти, прилетели в страну богдыханов и на которой, вероятно, спустились где-нибудь недалеко от города, так как он уже видел двух чертей, превратившихся по виду в европейцев, расхаживающими спокойно по их селению, которое, по всей вероятности, завтра же будет сожжено их нечестивым, адским огнем.

Речь Лиу-Пин-Юнга произвела потрясающее впечатление.

Все, кто только мог, кинулись к своим фанзам, и спустя пять минут у кумирни собралась толпа мужчин, человек в триста, вооруженных копьями, стрелами, мечами и ружьями самой старинной конструкции.

Возбуждение росло с каждой секундой.

И среди всей этой толпы было лишь одно маленькое существо, трепетавшее от страха за чуждых европейцев.

Это была маленькая Нянь-Си.

С ужасом слушала она слова приезжего бонзы и наблюдала остервенение толпы.

Незаметно выбралась она из этого сборища и опрометью кинулась в поле, чтобы найти своего отца и поведать ему о непонятном происшествии.

Между тем Верлов выбрал подходящую белую шелковую материю и приказал отрезать сто аршин.

Когда пакет был готов, он расплатился, сдал вещь нанятому тут же носильщику и вместе с Верой Николаевной пошел обратной старой дорогой.

Ничего не подозревая, вышли они за околицу селения и направились к месту стоянки своего корабля.

Впрочем, на этот раз, проходя по селению, Верлов заметил, что улица поредела, а встречные старики и женщины окидывали их какими-то странными, очень неприязненными взорами.

Это заставило его насторожиться, но он не сказал об этом ни слова Вере Николаевне, приписывая эти взгляды постоянному неприязненному чувству китайцев ко всем вообще европейцам.

Лишь только они вышли в поле, Лиу-Пин-Юнг стал отдавать приказание своему отряду.

– За мной! – скомандовал он. – Мы выйдем сейчас за околицу и рассыпемся в гаоляне по обе стороны дороги, по которой прошли слуги духа зла! Не спускайте с них глаз и двигайтесь, по возможности не отставая от них, осторожно поглядывая за ними из гаоляна. Когда они подойдут к своему чудовищу, я дам знак. По моему крику хватайте их смело, а крылья чудовища рубите мечами! Не бойтесь! Я уже произнес заклинание, благодаря которому превращенные черти и их чудовище нам совершенно не опасны!

И, идя сам впереди, он повел за собой отряд.

Перед выходом из селения отряд разделился и юркнул в высокий гаолян.

Лиу-Пин-Юнг торжествовал.

Теперь он уже не сомневался в том, что враги не минуют его рук.

О, с каким наслаждением будет он завтра пытать их собственноручно, вбивая им под ногти гвозди, поджаривая их тела раскаленным железом и отхватывая куски мяса острыми клещами!

При одном воспоминании об этих счастливых минутах лицо бонзы озарялось улыбкой торжества.

Тихо раздвигая стебли гаоляна, многочисленный отряд бесшумно двигался вперед, стараясь догнать ушедших шагов на тысячу вперед Верлова, Веру Николаевну и носильщика.

И никто из этого отряда не обратил внимания на маленькую Нянь-Си, пробежавшую по дороге и обогнавшую отряд.

Молодые люди беззаботно подвигались вперед.

Они уже отошли от селения версты три и, поднявшись на небольшое возвышение, остановились, чтобы перевести дух.

Верлов обернулся и машинально посмотрел на пройденное расстояние.

– А я уже начинаю уставать! – сказала с улыбкой девушка.

– Да? – улыбаясь, спросил Верлов.

Но вдруг глаза его блеснули тревогой.

– Пойдемте вперед! – произнес он, по-видимому, совершенно спокойно.

Но на сердце его было далеко не спокойно.

То, что он увидел своим зорким и подозрительным взором, заставило дрогнуть его сердце.

Он ясно заметил, как верхушки гаоляна как-то странно шевелились по обе стороны дороги, шагах в двухстах позади их.

Ему показалось даже, что он видел среди гаолянных стеблей несколько промелькнувших синих курток.

«Хунхузы», – подумал он с тревогой.

Однако он ничего не сообщил девушке, лишь увеличил шаг, стараясь хладнокровно обсудить положение, в котором так неожиданно очутился.

«Бежать?.. Они догонят! – думал он. – Тогда и мы, и товарищи погибнут!.. О Господи, помоги!.. Поднять пальбу… тревогу… предупредить?! Тогда товарищи спасутся, но он, а главное, Вера…

И мысли его, путаясь, не давали ответа.

Вдруг легкий топот ног сзади долетел до его слуха.

Он быстро обернулся и чуть не вскрикнул от удивления.

Прямо на них, запыхавшись и раскрасневшись, с глазками, полными ужаса, бежала маленькая Нянь-Си.

Удивленная, Вера Николаевна открыла было рот, чтобы задать вопрос маленькой дикарке, но Верлов перебил ее, прошептав тревожно:

– Тсс… ради бога молчите! Что-то случилось!.. Я чувствую!

Задыхаясь от скорого бега, Нянь-Си остановилась около испуганных путников.

Удивленный носильщик, не знавший ничего о событиях, остановился также.

Увидя постороннего, Нянь-Си тихо прошептала:

– Скорее вперед… чтобы он не слыхал…

И побежала дальше.

Верлов понял.

– Отдохни немножко! – приказал он спустя несколько минут носильщику по-китайски. – И вообще, иди себе тихонько. Мы пойдем вперед и там встретим тебя.

Очень довольный таким приказанием, носильщик весело кивнул головой.

В это время дорога спускалась вниз, и Верлов тихо сказал, обращаясь к Вере Николаевне:

– Скорее вперед! Сделайте вид, будто убегаете, а я буду гнаться за вами.

И с веселым смехом, подавив страх, они бросились бежать по дороге.

За первым поворотом они увидели Нянь-Си.

– Господин! Господин! – тихо говорила она на бегу. – Бонза чужой собрал народ и говорил, что вы черти от духа зла! Он гонится за вами, чтобы захватить ваше чудовище… Маленькая Нянь-Си не хотела верить ему… Духи зла не сделают ведь добра бедным людям, поэтому я не поверила ему… Я побежала к отцу и рассказала ему и отдала деньги… А он плакал… Нянь-Си сделалось жалко… А отец сказал, что бонза врет и что мне надо спасти вас, и… я побежала…

Волосы стали дыбом на голове Верлова.

С первых же слов он понял ужасную истину.

Вера Николаевна задрожала всем телом.

Но маленькая китаянка знала, что делает.

Схватив молодую девушку за рукав, она бросилась к гаоляну.

– Господин, торопитесь! – крикнула она. – Может быть, еще не поздно!

Напрягая все свои силы, беглецы опрометью бросились за своей спасительницей.

Стебли гаоляна путали их ноги, хлестали по лицу, рвали одежду, но близость опасности удесятерила их силы…

– Ао-о!

Крик ярости вырвался из груди Лиу-Пин-Юнга, когда он вылез на пригорок и взглянул на извивавшуюся впереди дорогу.

Дорога была пуста.

– Так вот как! – прохрипел он. – Значит, эта бедная китайская девчонка, пробежавшая мимо них, бежала к его врагам для того, чтобы предупредить их об опасности! Ну, погоди же ты, проклятая мразь! – воскликнул он. – Ко мне! Все сюда!

В две минуты весь отряд собрался вокруг своего вожака.

– Белые черти убежали! – быстро заговорил он. – Но они не уйдут! Вон, вон, далеко впереди, колышется гаолян! Это они… Наши ноги крепки, а груди здоровы! Пусть тридцать человек мчатся бегом по дороге и обхватят их у оврага справа. Остальные – за мной!

И, разделив отряд, бонза кинулся напрямик по гаоляну.

Это была ужасная гонка.

Конечно, не будь Веры, Верлов с успехом ушел бы от неприятеля, но платье молодой девушки тормозило движение.

Да и силы молодой девушки ослабевали с каждой минутой.

– Мы пропали! – воскликнул наконец Верлов. – Я не верю в чудеса!

Он круто остановился и схватил маленькую Нянь-Си за руку.

– Малютка! – произнес он ласково. – Бежанием ты не спасешь нас и погибнешь сама!

– Говори, господин, что должна я делать! Нянь-Си сделает все! – ответила китаянка.

– Беги вперед! – быстро заговорил Верлов, бросая взгляд на Веру, бессильно опустившуюся на землю. – Вон за тем пригорком, – он указал рукой вперед, – ты увидишь длинный блестящий дом с крыльями… Не бойся ничего, это не дух и не чудовище. Это дом, где живут наши друзья. Там есть китаец, он поймет тебя! Скажи им все и постарайтесь нас выручить! Беги скорее, а я сейчас отвлеку от тебя внимание наших врагов.

Маленькая Нянь-Си серьезно слушала своего благодетеля, наморщив свои тонкие брови и стараясь не пропустить, по возможности, ни одного слова.

– Я побегу, я побегу! – воскликнула она радостно. – Мы соберем ваше войско и выручим вас!

Малютка в простоте душевной воображала, что за пригорком стоит по меньшей мере полк чужестранцев.

Но Верлов не разубеждал ее в этом.

– Беги! – быстро повторил он приказание.

Словно дикий зверек, Нянь-Си нырнула в гаолян и скоро исчезла из виду.

– Ну а теперь попробуем! – воскликнул Верлов, вынимая из кармана револьвер.

Молодая девушка в ужасе закрыла лицо руками.

Подняв дуло вверх, Верлов два раза выстрелил на воздух.

В ту же секунду сзади них в гаоляне раздался радостный, торжествующий крик.

Это кричал Лиу-Пин-Юнг, узнавший, благодаря выстрелу, где находятся его враги.

– Мужайтесь! – прошептал Верлов.

И, нагнувшись к молодой девушке, он прильнул губами к ее губам.

И губы девушки безмолвно ответили ему горячим долгим поцелуем.

Грозные крики преследователей теперь доносились до них из гаоляна.

Погоня приближалась, словно стая гончих собак, обнюхавших след.

Верлов снова дважды выстрелил на воздух, делая это для того, чтобы преследователи подумали, что он дает друзьям условный сигнал об опасности.

Его план оправдался.

Эти выстрелы Лиу-Пин-Юнг действительно понял как сигнал об опасности или призыв к помощи.

Конечно, старому китайцу не пришло даже в голову, что Верлов стреляет единственно для того, чтобы отвлечь внимание на себя этим и выиграть время для спасения воздушного корабля.

Спустя несколько минут толпа преследователей окружила их со всех сторон.

С десяток ружейных стволов лишь ждало команды своего предводителя.

Верлов, словно сознавая свое бессилие и бесполезность борьбы, мрачно опустил револьвер, глядя смело в глаза своим диким победителям.

Сверкая глазами, Лиу-Пин-Юнг отделился от толпы и подошел к пленникам.

– Брось револьвер! – грозно приказал он Верлову.

Без всякого прекословия Верлов швырнул револьвер на землю.

– Попались! – прошептал яростно бонза. – Ну, теперь будет и на моей стороне праздник! Теперь вы не уйдете от меня с вашим летающим чудовищем, и бонза Лиу-Пин-Юнг сумеет выполнить волю великого Будды! О! Я покажу вам…

– Вероятно, за то, что я спас тебе жизнь? – с гордой усмешкой перебил его Верлов.

Но слова эти не смутили бонзу.

– Где ваше летающее чудовище? – спросил он вместо ответа. – Лучше сам покажи его! Все равно мы отыщем его, и, если ты не укажешь сам, я удвою твои пытки.