Текст книги "Путь самурая"

Умеренно быстрым шагом преодолев несколько десятков метров, которые отделяют меня от уходящей влево улицы, я сворачиваю, предварительно убедившись, что вокруг нет ни одной живой души. Дома в этом районе отделены от дороги небольшими полосками земли, на которых густо разросся кустарник вперемежку с невысокими деревцами. Всё произошло слишком быстро и почти бесшумно, так что не думаю, что наша «ссора» привлекла к себе чьё-то внимание. Но – Боги любят осторожных, и я ещё с полчаса торопливо удаляюсь от этого места, стремясь выбраться на оживлённые многолюдные улицы. Бумажник араба жжёт карман, меня просто раздирает на части от любопытства. В моей памяти хранится много забавных случаев, но так глупо меня не пытались убить ещё ни разу, и мне не терпится узнать, кем же были эти два идиота, набросившиеся на меня с ножами тёмным лондонским вечером.

Лишь добравшись до Holland Park Avenue, я позволил себе идти медленнее. Вокруг было много людей, машин, взад и вперёд сновали автобусы, жизнь била ключом, и я надёжно затерялся в оживлённой толпе. Наконец-то наступил волнующий душу момент осмотра добычи. На ходу изучив трофейный телефон, я без сожаления выкинул его в ближайший мусорный бак. Толку от него не было никакого, ни единого номера в памяти, ни одного повтора, никакой информации. Сигареты и зажигалка отправились следом по той же самой причине. Сигареты – «Camel», лежат в любом магазинчике, рядом с такими же одноразовыми зажигалками. Зато брелок на ключах изображал «Большое Яблоко» и, скорее всего, был куплен в Нью-Йорке, потому что только там, и больше нигде, я видел россыпи именно таких брелков. Один из ключей был от «Ниссан», остальные – от дверных замков; где искать эту машину и эти двери я понятия не имел, так что ключи в итоге тоже оказались в помойке. Неохваченным оставался лишь бумажник, но он требовал к себе особого внимания. Пришлось зайти в какую-то забегаловку, выпить там стакан сока и посетить местный туалет, где я наконец-то получил возможность в тишине и покое покопаться в чужом бумажнике.

Как я и предполагал, мой «араб» на поверку оказался американцем. Это подтверждала карточка аккредитации при пресс-центре «Международного Инвестиционного Форума», выданная сотруднику журнала «The Wall Street Journal», мистеру Якубу Каддуми. Кроме этой карточки в бумажнике присутствовал набор кредиток, характерный для американцев среднего уровня достатка, и случайно затерявшаяся в глубоком кармашке штрафная квитанция, выписанная в городе Вашингтон, округ Колумбия, за парковку автомобиля в неположенном месте. Запомнив все данные мистера Каддуми, я аккуратно засунул бумажник вместе со всем его содержимым в узкую щель между стеной и сливным бачком. И, разумеется, стёр с него отпечатки пальцев, как стирал их со всего трофейного барахла, выброшенного чуть ранее. Хотя… если подходить к вопросу уж совсем серьёзно… мог бы и не стирать. В свете современных технологий – для того чтобы убрать свои следы качественно, всё это дерьмо нужно было бы как минимум прокипятить.

Уже сидя в удобном салоне «кэба», с каждым километром приближавшего меня к Брайтону, я с удовольствием прокручивал в мозгу стройную картинку, сложившуюся в результате знакомства с мистером Каддуми и его спутником. Одно из недостающих звеньев встало на своё место, и теперь я в общих чертах представлял, отчего американцы не желают ловить таинственного Абу аль-Хауля.

Как это уже неоднократно с ними случалось, работники ЦРУ в данном случае заблудились в трёх соснах. Левая рука не имела ни малейшего представления о том, что творит правая. Наверняка Абу аль-Хауль в той или иной форме, возможно сам того не ведая, работал в интересах кого-то из высших чинов ЦРУ. Примеров тому в истории Лэнгли была тьма. Два года назад, во время событий в Италии, я совершенно случайно узнал, что секретные фонды американской разведки по-прежнему пополняются за счёт различных махинаций вроде торговли наркотиками и прочих тёмных делишек. А рядовые сотрудники об этом даже не подозревают и честно делают своё дело, защищая интересы Америки там, где её левая пятка пожелает. По всей видимости, Абу аль-Хауль был задействован в сверхсекретных акциях ЦРУ, в силу чего на его поиски было наложено высочайшее табу. Когда английская МИ-6, по неизвестным пока мне причинам, решила самостоятельно добраться до «Отца Ужаса», американцы всполошились и повели себя как типичные представители державы, претендующей на мировое господство, то есть – начали, не подумав, размахивать кулаками. Теперь двое из них пожинают плоды необдуманных действий своего руководства, лёжа на металлических столах морга, а я ломаю голову, как бы половчей отказаться от дальнейшего участия в этих игрищах, потому что до призовой игры от моего места – как до Вьетнама на четвереньках, зато до смерти – считаные микроны. В глубине души я всегда оставался фаталистом, но это было уже чересчур.

Одновременно выявились причины столь странного поведения мистера Каддуми и его коллеги, которые при встрече со мной зачем-то принялись размахивать ножами, хотя каждый из них имел при себе пистолет. Опять та же самая ошибка – не зная брода, полезли в воду. Целью нападения было не просто устранить опасного конкурента, ЦРУ очень хотелось обставить мою смерть так, чтобы всё походило на случайное ограбление. За последнее время в Лондоне произошёл целый ряд подобных случаев, жертвами бандитов стали известные и состоятельные люди: лорд и леди Дадли, телемагнат Майкл Грин, жена Фрэнка Уильямса, одного из «отцов» гонок «Формула-1», и многие другие. Грабители действовали дерзко и решительно, были хорошо информированы и никогда не применяли огнестрельного оружия. Что и требовалось доказать. Смерть Андре Дюпре, единственного сына французского миллиардера Дюпре, прочно заняла бы своё место в ряду жертв банды, которую газетчики окрестили «Who is Who». Если бы не одна маленькая деталь, которую не учёл местный руководитель американской разведки, поспешно готовивший акцию, – я никогда в жизни не бывал жертвой. Начиная с пяти лет, когда судьба свела меня с японским садовником Ёсидой Коцукэ, и до сего дня я прилежно учился лишать жизни других, оставаясь при этом в живых сам. И когда Чарльз, желая польстить, определил моё место в «десятке лучших» специалистов, я промолчал исключительно из вежливости, потому что отлично знал – там, где смогу победить я, любой другой будет озабочен лишь проблемой собственного выживания. В этом не было ни бравады, ни излишней самоуверенности – только опыт, помноженный на силу и знание своих возможностей.

За Чарльзом следили, в этом уже не было никаких сомнений. Я также не сомневался в том, что американцам хорошо известна причина, по которой один из шефов МИ-6 решил обратиться ко мне за помощью. То, что формально ЦРУ и МИ-6 являлись союзниками, не играло в данном случае никакой роли. Тарелка с едой может быть одна на всех, но каждый является к столу со своей ложкой, и дальнейшее зависит лишь от размера ложки и наглости едока. А с наглостью у янки всегда всё было о’кей. Сегодня они поспешили и промахнулись, значит, завтра удар может быть нанесён вновь, и уже с гораздо большей силой и ловкостью. «Придётся уезжать», – с грустью подумал я. Глупо было бы надеяться, что после всего случившегося меня оставят в покое, а участвовать в этой истории на правах игрока я по-прежнему не собирался. Слишком тёмная игра, чересчур много игроков, и у каждого на руках своя колода карт. Пять взяток на мизере – это минимум из того, что я мог поиметь при таком раскладе.

Остановив машину за пару кварталов от дома, я расплатился, оставив водителю почти всю свою наличность, и неторопливо зашагал по многолюдной в этот час улице. Воздух вечернего Брайтона был исполнен бодрящей прохлады, едва ощутимый запах моря витал над мощёнными камнем тротуарами, где-то невдалеке звучала музыка Вивальди, под которую обычно демонстрировали свой номер местные уличные артисты. Всё это так разительно отличалось от примет того мира, в котором жили Хампти-Дампти, мистер Каддуми, Чарльз… Мне не хотелось возвращаться в их мир, больше похожий на войну.

А война, похоже, уже стояла на моём пороге. Из окон дома, который я привык считать своим, сквозь неплотно задвинутые шторы пробивался свет. Стоя на противоположной стороне улицы, я с изумлением констатировал, что свет в гостиной – это ещё далеко не всё. Вдобавок кто-то внаглую, по-хозяйски разжёг камин, и сейчас дым из трубы лёгкой струйкой уносился в небо, ставя крест на моём намерении мирно провести остаток этого вечера. Зная привычки и характер миссис Дакворт, я ни на секунду не усомнился в том, что моя экономка сейчас мирно сидит у себя дома и увлечённо смотрит по телевизору две тысячи какую-то серию любимой мыльной оперы. Но если она – у себя дома, то кто же тогда окопался в моём? После всего случившегося у меня не было никакой надежды на мирное разрешение этой загадки. Вызывать полицию было не только глупо, но и опасно, поэтому я с тяжёлым вздохом вытянул из-под куртки пистолет и, оснастив его глушителем, двинулся навстречу неизвестности.

Как я и ожидал, парадная дверь оказалась незапертой. Подтолкнув её ногой, в следующую секунду я прыгнул вперёд, на лету разворачиваясь и приземляясь уже на спину. Гладкий деревянный пол в прихожей позволил мне прокатиться таким образом почти до противоположной стены, держа пистолет перед собой наготове и контролируя каждый дюйм окружающего пространства. Если кому-то придёт в голову, что это неплохой способ приходить к себе домой – рекомендую попробовать. Гарантирую массу новых ощущений, в особенности если вас застанут за этим занятием ваши соседи.

В прихожей не обнаружилось ни одного врага, и я плавно переместился в коридор, который вёл непосредственно в гостиную. До двери оставалось не больше двух шагов, когда, не веря своим ушам, я услыхал характерный щелчок… Тут моё негодование достигло точки кипения. Этот звук издавала дверца нижнего отделения бара, которое по сути являлось обыкновенной морозильной камерой и содержало в себе лёд для коктейлей. Судя по всему, незваный гость уже полностью освоился и чувствовал себя как дома, сидя возле моего камина в моём кресле и дегустируя моё же собственное виски! Свинья! Пнув дверь, я на одном колене въехал в комнату, держа пистолет наготове и страстно желая увидеть перепуганную физиономию этого наглеца…

– Занято, занято! Мест нет! – сообщил Рихо Арвович Эвер, глядя на меня сверху вниз и ехидно улыбаясь.

В одном я был прав – эта свинья действительно пила моё виски.

– Если ты уже закончил, – доверительно сказал Рихо, прикрывая дверцу бара и задумчиво разглядывая свой бокал, – то ты можешь встать с колен и обнять, наконец, старого друга, которого не видел уже два года.

Я огляделся в поисках чего-нибудь тяжёлого. Врезать ему кочергой? А, всё равно бесполезно…

– В следующий раз я точно прострелю тебе голову, – предупредил я, поднимаясь на ноги и пряча «Беретту» в кобуру.

– Тогда научись ходить тише, – пожал плечами Рихо. – Я уже минут пять жду, когда ты соизволишь припасть к моим ногам.

Я слишком устал, чтобы спорить, и мы просто обнялись. Рихо было уже за сорок, но годы словно обходили его стороной. У меня давно возникло подозрение, что он каким-то образом сумел договориться не то с небесами, не то с преисподней и теперь пожинает плоды вечной юности, полученные в обмен на свою бессмертную душу. Круглые щёки его горели по-детски свежим румянцем, на пухлых губах играла радостная улыбка, и голубые глаза глядели на меня с почти искренней наивностью. При этакой физиономии Рихо был почти под два метра ростом, имел узкие плечи и несуразно длинные руки и ноги. Люди, которые видели Рихо Эвера впервые, редко воспринимали этого нескладного эстонца всерьёз, что его вполне устраивало. Обычно в таких случаях он с удовольствием подыгрывал, изображая чудака, который явно занимается не своим делом. За долгие годы ему удалось довести этот образ до истинного совершенства. А между тем более опасного человека я в своей жизни ещё не встречал. Под маской добродушного растяпы скрывался холодный, жёсткий и решительный человек, обладавший железной волей и потрясающей интуицией. При этом он был слепо предан моему отцу, который, в свою очередь, платил ему очень большой мерой доверия. Рихо возглавлял службу безопасности корпорации Дюпре уже много лет, а это само по себе говорило о его деловых качествах.

– Ты один? – спросил я, когда мне удалось вырваться из цепких эстонских лапок. Эвер прекрасно говорил на нескольких европейских языках и знал три или четыре африканских, но со мной почему-то предпочитал говорить по-русски. В ответ на мой вопрос Рихо коварно усмехнулся.

– Почти. Сам увидишь, – тут его взгляд упал на отверстие, оставленное ножом мистера Каддуми в моей куртке. Отставив в сторону свой бокал и внезапно посерьёзнев, он оглядел меня с головы до ног.

– Так-с… – протянул Рихо, закончив осмотр. – Ясно. Мне передали твоё сообщение, но я и не предполагал, что у тебя тут так… весело. Что это значит?

– Потом, – отмахнулся я. – Дай ты мне в себя прийти.

– Да пожалуйста… – Рихо вновь ухватился за бокал. – Кстати, я у тебя весь бар перерыл, но нормального виски так и не нашёл. Вот, дрянь какая-то…

Нормальным виски, по мнению Рихо Арвовича, являлось «Glenfiddich» восемнадцатилетней выдержки, которого действительно в баре не было. А то, что он изволил обозвать дрянью, на самом деле называлось «Oban» и обошлось мне почти в триста фунтов. Между прочим, более дорогого сорта в баре просто не было. Паршивец, одним словом.

– Так кого ты с собой притащил? – повторил я свой вопрос. Рихо хихикнул:

– Тут по дому блуждает некий Дмитриев, Виталий Борисович. В конце концов, это ты мне его подсунул, так что я имел все основания сделать ответный жест.

– Ага, – сказал я витиевато.

С Дмитриевым, тогда ещё майором ФСБ и одновременно сотрудником таинственной организации, которую он предпочитал именовать «Структурой», мы познакомились два года назад в Италии. В результате этой встречи Виталий Борисович потерял работу в ФСБ и получил подписанный смертный приговор, вынесенный ему «Системой». А в качестве аванса – пулю в грудь от снайпера, после чего майор лишь чудом остался жив. Чувствуя себя в некотором роде ответственным за судьбу этого человека, я рекомендовал его Рихо Эверу, который уже много лет возглавлял службу безопасности в Империи моего отца. Рихо принял Дмитриева к себе и, судя по его игривому настроению, не прогадал. Насколько я успел заметить, бывший майор был неплохим аналитиком, знал несколько европейских языков и был готов работать на новых хозяев сутками, служа верой и правдой, потому что иного выхода у него просто не было.

– И где же он? – поинтересовался я, озираясь по сторонам.

– Минут десять назад он начинал осваивать твою кухню, – ответил Рихо. – Взгляни, возможно, он уже закончил.

Одарив его долгим взглядом, я двинулся в сторону кухни. Против ожидания там царила тишина, нарушаемая лишь мелодичным звоном столовых приборов. Бывший майор восседал за широким дубовым столом, целиком поглощённый лежащим перед ним на тарелке куском холодной телятины. Рядом стояла початая бутылка вина, левой рукой Виталий Борисович как раз подносил к губам бокал, в другой руке он держал вилку с наколотым на неё куском мяса, обильно сдобренного французской горчицей. Рассудительный Виталий Борисович предпочитал не терять время зря и за едой самым внимательным образом изучал разложенную перед ним на столе «Гардиан». Всё вышеперечисленное настолько захватило его внимание, что он даже не заметил моего появления.

– Приятного аппетита, Виталий Борисович, – вежливо сказал я.

– А, Дюпре! – обрадовался майор. – Рад видеть вас живым и здоровым! Мы с шефом…

– Я тоже рад вас видеть, майор, живым и здоровым, – сказал я, не сильно покривив душой.

Он в ответ лишь махнул рукой и тут же поинтересовался озабоченно:

– Послушайте, Дюпре, зачем вы запираете этот сундук с вином? Это же неудобно, каждый раз нужно искать ключ…

– Это миссис Дакворт, моя экономка, – ответил я нехотя.

С этим «сундуком», как обозвал майор винный погреб, я в своё время намаялся так, словно копал его своими руками. Признаюсь, в числе прочих эта идея тоже витала в моём воспалённом мозгу, но поскольку уже имевшийся в доме подвал не позволял по целому ряду причин превратить себя в классический винный погреб с постоянной влажностью и температурой 11 градусов Цельсия, то мне пришлось идти другим путём. Найдя во Франции соответствующую фирму, я за 6000 долларов купил у них огромный шкаф, рассчитанный на полторы сотни бутылок и снабжённый уймой всякой электроники, которая должна была следить за тем, как живёт моё вино. А сколько было проблем у рабочих, которые пытались впихнуть эту громадину в дом? Кончилось всё тем, что пришли другие рабочие и разобрали одну из кухонных стен, чтобы после вноса «сундука» построить её заново. Зато своей коллекцией вин я мог по праву гордиться, а уж как ею гордилась миссис Дакворт… Она и ввела это правило – запирать шкаф на ключ.

– Вот-вот, – проговорил Рихо, вальяжно входя в кухню и обращаясь ко мне. – Видишь? Что я тебе говорил? От хорошей жизни у Виталия Борисовича стала развиваться тяга к роскоши. Что попало он не пьёт, предпочитает «Chateau Lafite-Rothschild», да ещё какого-то года… Как вы говорите, полковник, какой год особенно хорош?

– 1976-й, – радостно сообщил Дмитриев, отправляя в рот очередной кусок телятины. – А что касается этого вина, – он ткнул освободившейся вилкой в стоявшую перед ним бутылку, где от вина оставались одни воспоминания, – вы уж меня извините, Дюпре, но вас явно обманули.

– Фигляры. Оба, – сказал я, подводя итог всему увиденному. – Дешёвые фигляры, вот вы кто.

– Ничего себе – дешёвые, – обиделся Рихо, направляясь прямым ходом к холодильнику. – Мы очень даже недешёвые, правда, полковник?

– Очень дорогие фигляры, – подтвердил тот и озабоченно спросил у меня: – Надеюсь, вы не хотите есть? Мы, знаете ли, уже поужинали.

– Почему – полковник? – спросил я у Рихо, который с брезгливой миной изучал содержимое холодильника.

– Я его произвёл сегодня, – пожал плечами эстонец. – Надоел, понимаешь, куррат райск. Пусть будет полковником. – И пожаловался: – Представляешь, он ещё медаль требовал. Слушай, а пива у тебя нет?

– Пива у меня нет, – сказал я холодно. – Более того. Терпение у меня тоже закончилось. Слушайте меня внимательно, дорогие гости: сейчас я иду наверх, переодеваюсь и привожу себя в порядок. А когда я спускаюсь вниз, мой кофе уже стоит на столике в гостиной, рядом с моим креслом, а вы оба смирно сидите рядышком и ведёте себя как рядовые Советской армии первого периода службы. Вопросы есть?

– Никак нет! – хором рявкнули эти клоуны. – Разрешите выполнять, гражданин генерал?

– Разрешаю, – махнул я на них рукой.

* * *

Когда я спустился в гостиную, горячий кофейник действительно стоял на столике. Правда, на моём месте вольготно устроился Виталий Борисович, но зато рядом были придвинуты ещё два кресла. Все вместе они образовывали правильный полукруг перед камином, в котором весело потрескивали сухие дрова.

– Совсем как у нас на даче… – тихо произнёс Дмитриев, невидящими глазами глядя куда-то сквозь огонь. – Отец любил, когда мы собирались перед камином. Мама, сестра… я.

– Андре? – позвал меня Рихо из кухни.

Я подошёл к Дмитриеву и молча положил ему руку на плечо. Что я мог сказать этому человеку, что мог сказать я, никогда не знавший до конца, что это такое – Родина? Он всё потерял, я – ничего не имел…

– Вы живы, майор. Живы ваши дети, а значит, будут жить дети ваших детей. Это – важно, и это – много.

– Дети… Дети – это… Всё. – Голос его дрогнул, и он отвернулся, пряча глаза. – Идите, Дюпре. Вас зовут.

Когда мы с Рихо вернулись в гостиную, нагруженные кофейными чашками и бокалами, Дмитриев как ни в чём не бывало изучал висевшие на стене укиё-э Китагавы Утамаро.

– Симпатичные картинки, – сообщил он доверительно. – Только почему такие маленькие?

– У них в Японии всё маленькое, – серьёзно сказал Рихо, наливая себе кофе. – Мужчины, женщины, картинки. Островная психология.

Я почёл за благо промолчать. В комнате воцарилась тёплая, насыщенная дыханием камина тишина, настолько плотная и густая, что её хотелось потрогать руками. В такие минуты хочется молча сидеть, глядя в огонь, и нет никакого желания думать, говорить, двигаться…

– Ну? Долго ты ещё собираешься отмалчиваться? – буркнул Рихо. И, закурив, я начал свою историю.

* * *

– Забавно… – протянул эстонец, когда я закончил. – Очень забавно.

Виталий Борисович промолчал, его глаза были полузакрыты, и лишь по трепетанию век можно было догадаться, что он не спит.

– «Забавно»… – передразнил я Рихо. – И это всё, что ты можешь сказать?

– Я много чего могу сказать, – ответил он задумчиво. – Почему ты не сообщил о нападении американцев Чарльзу?

– Не успел. А сейчас думаю, что это и к лучшему. Англичане и американцы формально являются союзниками, так что впутывать сюда МИ-6 совершенно необязательно.

– Хотя бы предупреди его, что за ним следят, – посоветовал Рихо. – Мало ли что.

Я кивнул. Эстонец кинул на меня косой взгляд, пожевал губами, скривился.

– Как ты понимаешь, мы не совсем случайно здесь оказались, – начал он. – Даже не знаю, с чего начать… Давай-ка для разминки выслушаем нашего аналитика. Эй, полковник, расскажете нам сказку?

– А… Я и не думал спать, – встрепенулся Дмитриев. – Я слышал всё, что вы тут говорили.

– Рассказывай сказку, – потребовал Рихо, – и поторапливайся. Не то опять заснёшь.

– Сказку? Пожалуйста: жили-были три сестрички. Звали их Элси, Лэси и Тилли, и жили они на дне колодца…

– А в морду? – ласково поинтересовался Рихо.

– Так бы сразу и говорили, – обиженно пробормотал Дмитриев. И пожаловался, обращаясь ко мне: – Видите, в каких условиях приходится работать?

После чего он вновь прикрыл глаза, помолчал несколько секунд и начал говорить:

– Базовая информация по объекту «Абу аль-Хауль»: настоящее имя – Городков Виктор Мамиконович. Дата рождения: десятое августа 1962-го. Место рождения: Ленинград. Служба в армии, Группа советских войск в Германии, в/ч 13662, воинская специальность – сапёр, уволен в звании старшины. Два высших образования: Университет им. Жданова, филологический факультет, и Военно-дипломатическая академия Советской армии. Прошёл специальную подготовку в отряде «Каскад» ПГУ КГБ. С 1987 года – нет информации. В 1988 году – Афганистан. Перешёл на сторону афганских боевиков. Принял ислам. Проходит подготовку на базе Джавора под Хостом, затем становится инструктором. С 1989 года активно участвует в деятельности организации Усамы бен Ладена «Аль-Каэда». Участвовал в разработке и реализации следующих акций: 1993 год: Нью-Йорк. Международный торговый центр. 1996 год: Саудовская Аравия. База ВВС США. 1998 год: Кения. Посольство США. 1998 год: Танзания. Посольство США. 1999 год: Подозревается в организации ещё 27 террористических актов. В 1994 году в Судане ему сделана пластическая операция. Данные по оперативным разработкам спецслужб ряда стран, которые занимались аль-Хаулем, имеются в нашем распоряжении. Продолжать?

– Отдохните, – кивнул Рихо и повернулся ко мне: – То, что ты сейчас слышал, известно всем. А сейчас я расскажу тебе то, о чём знают считаные единицы.

– Секундочку, – остановил я его. – Если честно, то я уже давно не проверял свой дом…

Рихо и Дмитриев обменялись понимающими улыбками.

– Ты и впрямь думаешь, что мы занимались исключительно кухней? – с интересом спросил Рихо. – Ты, когда входил в дом, ничего не заметил?

– Нет, – искренне удивился я. – А что я должен был заметить?

– У соседнего дома стоит наш микроавтобус с аппаратурой, – пояснил майор. – Плюс три человека, которые прикрывают этот дом со всех сторон, – насмешливо поглядывая на меня, добавил Рихо.

– Это мало похоже на визит старых друзей, – заметил я.

– Наверное, – кивнул Рихо. – Хотя… Кто тебе сказал, что нам с Виталием Борисовичем противно видеть твою физиономию?

– Вот только не надо… – отмахнулся я. – По-моему, ты хочешь сделать мне нескромное предложение, только не знаешь, с чего начать.

Рихо кивнул. Ну, естественно. Разве можно наслаждаться покоем, имея таких друзей и такую биографию. Чёрта с два они от меня отстанут.

– За истекшие сутки твоё предложение будет третьим по счёту, – сообщил я. – Между прочим, твои предшественники были куда более убедительны. Демонстрировали мне разные любопытные фотографии, чтобы я не слишком упирался.

– Фотографии? – удивился Рихо. Тень сомнения промелькнула на его лице, но тут же исчезла, сменившись ясной улыбкой «рубахи-парня». – Да пожалуйста! Чего не сделаешь, чтобы порадовать старого друга…

Он картинным жестом вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул его мне. Внутри действительно лежала фотография, но запечатлён на снимке был вовсе не я. Подтянутый седой человек в тёмных очках отталкивал от пирса небольшую моторную лодку, в которой уже сидела молодая миловидная блондинка. Теоретически я мог бы не узнать Виктора Викторовича Стрекалова, генерала ФСБ, который, по официальной версии, два года назад погиб в Москве, но его жену Дашу спутать с кем-либо было трудно. Слишком многих нервов стоила мне комбинация, которую они разыграли тогда в Италии.

Внимательно наблюдавший за моей реакцией Рихо разочарованно скривился.

– Ты знал! Ай, коварный… И когда?

– Тогда же. Ещё в Генуе. Он прислал мне открытку.

– Вот старый… Ловко он всех провёл. И какую девицу отхватил, а? Кобель легавый…

– Откуда у тебя эта фотография? – спросил я. Насколько мне было известно, у Стрекалова имелись все основания, чтобы инсценировать свою смерть. Его крови тогда жаждали многие, как в Москве, так и в Лэнгли. А такие приговоры не имеют срока давности.

– Правильно мыслишь, – понимающе кивнул Рихо. – Но поспешно. Стрекалов в безопасности. Мы его засекли в начале января, на Гавайях, тогда же Босс приказал мне восстановить контакт с твоим генералом. Так что теперь мы вновь, как в старые добрые времена, работаем бок о бок.

– Он продолжает работать? – удивился я.

– Ещё как, – кивнул Рихо. – Этот старый конь такую борозду пропахал – никаким бульдозером не заровняешь. Кстати, я ему на днях дал твой e-mail. Жди привета.

– Что-то вы темните, Рихо Арвович, – подозрительно сказал я. – Стрекалова приплёл… Не нравится мне это. Давай выкладывай, с чем пожаловал?

– Действительно, давайте перейдём к делу, – неожиданно поддержал меня Дмитриев. – За последнюю неделю мне удалось поспать часов десять в общей сложности, так что боюсь, долго в вашем темпе я не выдержу. Вы сами расскажете или можно мне?

– Сам, – отрезал Рихо. – Андре, ты помнишь историю с Дианой Спенсер? Бывшая принцесса Уэльская?

– Я даже знаю, что французский судья в начале года закрыл это дело.

– Имелось в виду официальное расследование, – кивнул Рихо. – На самом деле всё ещё только начинается. Согласно нашей информации, это не было случайным столкновением. И осуществил эту акцию всё тот же неуловимый Абу аль-Хауль.

– Бред, – искренне фыркнул я. – Зачем бен Ладену нужна была смерть Дианы Спенсер?

– А разве я говорил, что мишенью была Диана? – заметил Рихо с усмешкой. – Она была идеальным прикрытием, только и всего. Уже через месяц после катастрофы девяносто процентов европейцев не могли вспомнить имя человека, который ехал с ней в одной машине.

– Доди аль-Файед?

– У тебя хорошая память, – похвалил Рихо. – Да, его звали Доди аль-Файед. Интересная штука – жизнь. О его отце, Мохаммеде аль-Файеде, известно всё: и то, что он родом из Египта, и то, что в юности он торговал швейными машинками и кока-колой, и даже то, что впоследствии он сделал большие деньги на перевозке паломников, направляющихся в Мекку…

– Да-да, – перебил я этот исторический экскурс. – У меня хорошая память, и я помню, что он живёт в ОАЭ, является владельцем парижского отеля «Ритц», в 1985 году приобрёл «Хэрродз» и давал взятки члену британского парламента. Что я упустил?

– Почти всё. Тебе известно, что на самом деле крупный бизнес Мохаммеда аль-Файеда начинался не с кока-колы и не с перевозки паломников? Его звезда взошла, когда в 1953 году он встретил некоего Аднана Кашоги, который уже тогда был одним из основных посредников в мировой торговле оружием. В 1954 году аль-Файед женился на сестре Кашоги, Самире, которая и родила ему мальчика по имени Доди. А в 1957 году аль-Файед и Кашоги расходятся из-за якобы «финансовых разногласий». Но это так, к слову. Что же касается Доди, то, судя по анализу посвящённой ему прессы, который провёл Виталий Борисович, принято думать, что Доди был этаким плейбоем, «золотым мальчиком» со слабенькими мозгами.

– А на самом деле? – поинтересовался я. – Ты что, был с ним знаком? Откуда тебе известно, что представлял собой младший аль-Файед?

– Откуда я знаю? – прищурился Рихо. – В деле, которое вёл Эрве Стефан, фигурировал неустановленный звонок по телефону. С кем говорил Доди, французы выяснить так и не смогли. (При этих словах Дмитриев тихо фыркнул.) Дело в том, малыш, что именно я звонил ему тридцатого августа в одиннадцать часов вечера. Доди аль-Файед ехал на встречу с человеком, которого я привёз в Париж специально для него, когда их машина врезалась в опору моста.

– Ага, – изрёк я глубокомысленно. Если Рихо собирался меня удивить, то ему это удалось. – И что это за человек?

– Так, один серб… Какая разница, его уже нет в живых. Слушай и не перебивай меня, – возмутился Рихо. Но, немного подумав, предложил: – Или нет, лучше ты спрашивай, а я буду отвечать. Возможно, так до тебя быстрей дойдёт.

Закурив, я попробовал собрать разбежавшиеся мысли. Ладно, начнём по порядку…

– Чем занимался Доди?

– Он работал на Объединённые Арабские Эмираты. Фактически Доди представлял интересы Абу-Даби в Лондоне, поскольку со старшим аль-Файедом здесь никто не желает разговаривать.

– И какая связь между Эмиратами и убийством?

– Глубокий вопрос, – съехидничал Рихо. – На первый взгляд, никакой. Но на самом деле связь есть, причём прямая. В июле – августе 1997 года Доди аль-Файед по поручению Эмиратов вёл в Италии и Греции секретные переговоры с неким Вуком Дратковичем, одним из лидеров югославской оппозиции. Осенью 1997 года в Югославии должны были состояться президентские выборы, и шансы на победу у коалиции «Заедно», которую возглавляли Вук Драткович, Зоран Джинджич и Весна Пешич, были очень велики. В особенности с той финансовой помощью, которую обещал им от имени президента ОАЭ Доди аль-Файед.