Текст книги "История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том I"

Однако ситуация начинает меняться в XVI веке, по мере усиления ополяченной католической аристократии (встающей над обществом и концентрирующей в своих руках власть и земельную собственность), роста крупного землевладения, формирования сословий, развития социальной дифференциации внутри городского населения, ведущей к гибели общины. Одновременно с этим начинается упадок местного самоуправления и общинных связей среди населения. В это время, по замечанию А.Ю. Дворниченко, «идёт процесс перехода от древнерусских городов-государств, с их ярко выраженными демократическими традициями, к сословно-аристократической монархии, с её социальными антагонизмами». Постепенно государственное право и суд приходят на смену обычному праву, города-государства подвергаются социальному расслоению и ослаблению, вся политическая власть в стране переходит к земельной аристократии (католической), шляхта резко обособляется от крестьян и слуг, великокняжеская власть ещё более ослабевает, а крестьянство лишается личной свободы. Город замыкается в своих рамках, а сельская округа переходит в руки крупных магнатов-землевладельцев. Реальной властью в стране становятся сеймики – местные съезды шляхты и великий вальный (общий) сейм всей Литвы (он избирает князя, решает вопросы войны и мира, издаёт законы и назначает подати).

Теперь права и привилегии городов не «выбивались» ими «снизу» в борьбе с князем, а «спускались сверху» по западным образцам («магдебургское право»: его получили Вильно, Троки, Ковно, Луцк, Полоцк, Киев, Минск и др.). Города, получившие от князя «магдебургское право», освобождались от княжеского суда, управления княжеской администрации и от исполнения рабочих повинностей, внося в казну князя небольшую ежегодную плату и выставляя отряд ополченцев. В распоряжение города навечно поступали угодья, мельницы, бани, торговые налоги и сборы. Половина избираемых в городские органы власти «советников» должны были быть католиками, а половина – православными. Они решали все судебные, финансовые и административные дела города. Своих представителей в органы городского самоуправления избирала также еврейская община.

Несмотря на постепенную полонизацию и окатоличивание части литовской шляхты, основная масса населения оставалась православной, а великие князья покровительствовали и православной церкви. По словам С.В. Думина: «Поклоняясь в Литве священным дубравам и принося жертвы Перуну, на русских землях литовские князья окружали заботой православную церковь… Если ордынцы несли в завоёванные страны свою систему управления и эксплуатации, безжалостно уродуя местные общественные структуры, чтобы приспособить их для нужд своей империи, то литовские князья вели себя в русских княжествах так же, как в свое время варяги: принимали местные обычаи, управляли «по старине», сохраняли сложившуюся ранее систему собственности. Литовские феодалы усваивали язык и письменность восточных славян; постепенная славянизация коренных литовских земель, продолжавшаяся в течение нескольких столетий, всё больше ограничивала ареал распространения литовского языка… Именно язык восточнославянского населения этого государства стал официальным (фактически государственным) языком, сохранив этот статус до конца XVII в. Всё это закономерно предопределило… отношение к Великому княжеству его восточнославянского населения: оно с тем же правом, что и литовцы, считало это государство своим.» Между прочим, древнерусский язык сохранился в Литовской Руси лучше и чище, чем в Монгольской Руси. Своя вера, обычаи, социальные традиции, нормы, язык и культура сохранялись и развивались здесь намного полнее и успешнее, чем на подвластной Орде части Руси, изуродованной татарским гнётом и изолированной от Европы.

Православная церковь в Литовской Руси, не будучи господствующей и гонимой, развивалась в сторону демократизации своей структуры. Церковный епископ здесь, как и в Новгороде, был представителем всей общины: в Киеве, Львове, Полоцке и других городах он избирался вечем. Как отмечал А.Ю. Дворниченко, в ВКЛ: «Община контролировала церковную организацию во всех её звеньях. Церковные земли были общей волостной собственностью, а волостные священники – выборной общинной властью». В соборе города хранились важные документы, печати, уставные грамоты. В Киеве в 1458 году по просьбе Литовского князя патриархом константинопольским была учреждена наконец самостоятельная православная митрополия, управляющая епископствами Полоцким, Смоленским, Брянским, Туровским, Луцким, Владимирским, Холмским, Перемышльским, Галицким. Если в Монгольской Руси церковь, усиливавшаяся при поддержке ханов Золотой Орды, стала единолично господствующей политической и идейной силой, непримиримо относящейся к любому инакомыслию, то в Литовской Руси она сосуществовала и вела диалог с уходящим язычеством и распространяющимся католицизмом. По мнению С.В. Думина, «это, кажется, способствовало демократизации местной церковной жизни, в том числе возникновению православных братств, объединений горожан, ограничивавших власть духовенства в церкви, облегчало проникновение идей Возрождения».

В то же время окатоличивание правящей династии и элиты мешало завершить процесс объединения всей Руси вокруг Вильно и порождало порой острые внутренние конфликты в ВКЛ. Как подчёркивает С.В. Думин: «Последствия выбора, сделанного Ягайло в 1385 г., в полной мере ощутили его преемники в XV в., когда конфликт между Литвой и Московским государством постепенно стал приобретать не только политический, но отчасти и религиозный оттенок». Если до этого (в XIV веке) Вильно выступала в роли объединителя всей Руси и избавителя от ига монголов, а Москва – в роли сепаратистского центра и прислужницы и агента Орды, то в XV веке Москва смогла облечься в одеяние защитницы православной веры от польского «латинства». Однако, по справедливым словам С.В. Думина: «В Великом княжестве Литовском и Русском политика веротерпимости была единственно разумной и возможной, и католическое крещение язычников, лишив православие надежды на роль господствующей религии, не ущемило прав православного населения». После долгой борьбы, в 1563 году православное население ВКЛ было окончательно юридически уравнено в правах с католическим и протестантским.

После смерти Витовта ВКЛ уже никогда более не достигало вершин политического могущества и не претендовало на роль объединителя всей Руси, постепенно всё более сближаясь с Польшей и следуя в фарватере её политических, религиозных и социально-экономических особенностей. Постепенно литовская знать смешивается с польской, принимает католичество, перенимает польские обычаи, резко расширяет свои права. Стремительно растёт крупное землевладение. На смену общинным и городским земельным угодьям приходят латифундии земельных магнатов, на которых трудится на барщине крестьянство. Шляхта и боярство отрывается от городской общины и сельского населения, оформляется в правящее сословие, подобно тому как в XVI веке городские жители, окончательно отделившись и от шляхты, и от земледельческого населения своих волостей, обретают почетный статус мещан – свободных горожан, несущих определённую службу государству. Единая до того городская община раскалывается на враждующие части, и происходит упадок городского ополчения как главной военной силы. На смену ему приходит шляхетское войско.

В 1566 году Великий князь Литовский лишается права без участия сейма шляхты издавать государственные законы: Великое княжество превращается (как и Польша) в шляхетскую республику. Местные сеймики выбирали делегатов («послов») на великий вальный сейм, причём им давались точные наказы (инструкции) с определёнными полномочиями: а потом «послы» отчитывались о деятельности сейма и своём поведении перед избравшими их на сеймиках. На местах (в «поветах») вводится шляхетский суд, идущий на смену общинному.

В ВКЛ (как и в Польше) к XVI веку складывается политический строй, нередко именуемый «шляхетской анархией», при котором шляхта (около десяти-пятнадцати процентов всего населения) через свои самоуправляющиеся организации правила и вершила судьбу всего Великого княжества. Права шляхты вырастали как за счёт ограничения до минимума центральной (великокняжеской) власти, так и за счёт закрепощения основной массы крестьянского населения, превращаемой в крепостных «холопов». Это было связано с тем, что к XVI веку Литва и Польша стали главной «житницей» Европы, важнейшей частью общеевропейского рынка, в избытке поставлявшей на стремительно вступающий в буржуазную эпоху Запад дешёвое зерно. «Издержки» этого процесса всей своей неимоверной тяжестью обрушились на крестьянство, переводимое на барщину и лишённое права свободного перехода на новые земли, а также лишённое отныне права (в 1588 году) иметь собственность на землю. Так достигалась дешевизна продаваемого хлеба (путём нещадной эксплуатации земледельцев).

Несмотря на усиление социальной и религиозной розни, неравенства, торжества аристократических институтов, несмотря на формирование сословной структуры общества и ослабление общинных начал в Литве, в ней и в XVI–XVII веках сохранялись многочисленные «низовые» и корпоративные организации, учреждения и образования, основанные на принципах самоуправления и отстаивающие интересы различных групп населения. В их числе были и развивающиеся институты шляхетской демократии (суды, сеймы и сеймики), и городские православные братства, и сельская община, и возникшая, как реакция на закрепощение и религиозную дискриминацию, казачья вольница – Запорожская Сечь, – своеобразная республика, привлекавшая всех недовольных крестьян, горожан и шляхтичей, и устроенная на вечевых, общинных принципах.

А православное крестьянство, церковь, казачество, горожане и шляхта постоянно боролись против своего «второсортного» положения в ВКЛ, добиваясь уравнения в правах с католиками. Так после смерти Витовта православные поддержали сына Ольгерда – Свидригайло против сына Кейстута – Сигизмунда, и, хотя последний победил в долгой и ожесточённой борьбе, он был вынужден распространить все права и привилегии на православное население. Уже при Сигизмунде (в середине XV века) знать всех вероисповеданий получила важнейшую привилегию – гарантию личной неприкосновенности (недопущение арестов без законных оснований). На протяжении последующих полутора столетий эта тенденция продолжала усиливаться и достигла своего апогея в 1569 году – подписанием Люблинской унии, по которой Литва и Польша наконец-то соединялись в единое государство – Речь Посполитую (то есть: «Республику»), с общим, совместно избираемым королем, с общим сеймом и общей внешней политикой.

Но и теперь ВКЛ сохраняло свою самобытность: свой великий вальный (общий) сейм, своё войско, свои законы.

Однако в рамках нового объединения выиграла лишь католическая литовская шляхта: русско-литовское крестьянство закрепощалось, города пришли в упадок, православие было оттеснено на задний план, к Польше переходили Киев, Подолия и Волынь (что привело в конце XVI века к экспансии польских панов на новые земли, и, как следствие, – к массовому бегству крестьян и православной шляхты в Запорожскую Сечь и многочисленным казацким восстаниям против усиления социального и религиозного гнёта). В XVI–XVII веках на земли Южной Руси приходят иезуиты, крепостное право и латиница, постепенно вытесняющая кириллицу. По словам С.Г. Пушкарёва: «Часть русской аристократии, стремясь приобщиться к власти и привилегиям господствующего слоя, принимает католицизм и поддаётся полонизации, тогда как другая часть остаётся верна своей вере и народности, и таким образом возникла в Литовско-Русском государстве… национально-религиозная борьба и вражда».

По словам крупнейшего украинского историка начала XX века М.С. Грушевского: «Если литвины, опираясь на католическую Польшу, теснили православных, то православным естественно было мечтать опереться на православную Молдавию и в особенности на Москву, издавна конкурировавшую с Литвой в собирании земель старого Киевского государства… И пока князья литовские покровительствовали старорусской культуре, местной белорусской и украинской жизни и приноравливались к ней, – до тех пор белорусские и украинские земли сами тяготели к ним, и им действительно можно было думать о том, чтобы собрать в своих руках «всю Русь», как выражался великий князь Ольгерд: великие князья литовские чувствовали себя сильнее Москвы. Но когда Литва начала теснить украинско-белорусские элементы и они стали тяготеть к Москве, это сейчас же подняло дух московского правительства, и литовские правители почувствовали его перевес, хотя и не хотели менять из-за этого своей политики – в своих интересах».

Отныне православные князья и магнаты из ВКЛ, недовольные католической экспансией, активно отъезжали в Москву или даже переходили к Москве со своими землями, а навстречу – из Москвы в Литву, напротив, потоком бежали князья и бояре, недовольные ростом самодержавного деспотизма московского князя. За Литву «цепляются» Псков и Новгород, пытаясь отстоять свою свободу перед лицом московской агрессии (но, увы, тщетно!). По мере подчинения Литвы Польше происходит постепенное усиление Москвы, сумевшей в конце XV века поднять выпавшее из рук литовских князей «знамя» объединения Руси.

По словам С.В. Думина: «После смерти Витовта его преемники отказываются от общерусской программы, сосредоточив свои усилия на сохранении целостности этого государства. Переход Гедиминовичей от наступления к обороне совпадает с успехами объединительной политики Москвы». В конце XV – начале XVI века к Москве отходят Верхнеокские княжества (Новосильское, Одоевское, Белевское, Вяземское, Воротынское, Новгород-Северское). С юга Русь Литовскую теснит стратегический союзник Московии – Крымское ханство. А в 1514 году, после долгой и ожесточённой борьбы Москве удалось на время отбить у Литовской Руси Смоленск, а также Брянск, Чернигов и Путивль.

Так неудавшееся и недозавершённое в XIV–XV веках объединение Руси вокруг Вильно привело к тому, что судьбы двух частей древнерусской общности навсегда далеко и безвозвратно разошлись, породив, с одной стороны, великоросский народ и Московское княжество (православное, централизованное, военно-бюрократическое, крепостническое, продолжающее и умножающее монгольские азиатские традиции), а с другой – белорусский и украинский народы (более европейские, частично православные, частично принявшие религиозную унию с католицизмом, живущие в условиях шляхетской демократии, децентрализации, многоэтничности и широких общественных вольностей при слабом федеративном государстве, но тоже не избежавшие развития крепостничества). Тем не менее, попытки завершить объединение этих двух, разошедшихся столь далеко и в столь противоположных направлениях, но смутно помнивших о былом единстве, частей Киевской Руси, происходили в XVI–XVII веках, например, когда в 1560-е – 1580-е годы Московские цари (Иван Грозный и его сын Фёдор Иванович) претендовали на опустевший польский трон, или в 1611 году, когда юный польский королевич Владислав едва не стал московским государем и едва не объединил обе Руси.

Однако всё чаще на смену союзу и объединению приходит растянувшаяся на три столетия борьба за земли и наследие древней Киевской Руси. При этом, как нередко бывает и с поссорившимися родными братьями и сёстрами, оказавшимися по воле судьбы по разные стороны баррикад, родные народы, вышедшие из одного корня, одной культурной традиции и одного языка, но реализующие противоположные сценарии развития после монгольского нашествия, воспринимают друг друга с удвоенной враждебностью. Причём, если в XIV–XVI веках в этой борьбе по «перетягиванию исторического каната» явно лидировала и доминировала Литовская Русь, то в XVII–XVIII веках перевес всё более оказывается на стороне Монгольской (Московской, а потом и Петербургской) Руси. В середине XVII века восстание украинского казачества приведёт к переходу части земель (по левому берегу Днепра) к Московскому царству, а попытка казаков создать собственное независимое государство будет беспощадно подавлена Московией. В конце XVIII века усилившаяся Петербургская Империя и вовсе уничтожит Речь Посполитую, на сто лет оккупировав и захватив польские, литовские и русские земли, входившие в эту федерацию. По словам С.В. Думина: «Лишь в конце XVIII в. «железом и кровью» присоединены будут белорусские и литовские земли к Российской империи». Этот, поистине тектонический, разлом между двумя частями Руси, зафиксировав возможные альтернативы исторического развития, надолго станет во многом определяющим в судьбе всех наследников Киевской державы Рюриковичей.

Многие современные историки, сравнивая Русь Монгольскую (Залесскую) и Русь Литовскую, говорят о важной «развилке» и альтернативах в историческом развитии Руси. Так А.Ю. Дворниченко отмечает: «Здесь мы имеем определенную альтернативу в политическом развитии Восточной Европы. Русское государство, которое могло здесь возникнуть, было бы, вероятно, гораздо более демократичным, чем более позднее государство на этой территории – ведь оно возникло бы на основе тех земель, которые в наибольшей степени сохранили древнерусские общинные демократические традиции». Но, после многовековых колебаний и драматической борьбы, восторжествовала иная тенденция – курс литовской элиты на Польшу, католицизм, усиление крупного землевладения, зернового рынка, курс на закрепощение крестьян и на всевластие шляхты. Поэтому, хотя в XIV – первой половине XV века именно Русь Литовская лидировала, как общепризнанный центр объединения Руси, защищала русские земли от татар и крестоносцев и превосходила других потенциальных претендентов на эту роль, этот исторический шанс был, к несчастью, упущен и перехвачен Монгольской (Московской) Русью в конце XV–XVI веках. Принятие католичества в качестве официальной религии правящей династии означало поворот Литовской Руси на Запад и увековечивало политический, экономический и культурный раскол русских земель.

Тем не менее и в XVI–XVII веках восточнославянское население ВКЛ продолжало обоснованно считать «Русью» именно своё государство, называя жителей северо-востока по столицам земель и княжеств: «тверичами, москвичами» и т. д., тогда как «русскими» для православных жителей Литвы были, прежде всего, они сами. И в самом деле, ВКЛ и вобрало в себя куда более значительную часть древнерусских земель, и сохранило в более первозданном виде язык, законы, культуру, традиции, социальные институты Древней Руси, чем Монгольская Русь.

Как справедливо констатирует С.В. Думин: «История Великого княжества интересна для истории России, в частности, как альтернативный вариант развития её государственного строя у восточных славян… В общественном строе, в судебных делах западнорусских земель следы древнерусской традиции проявлялись нередко отчетливее и ярче, чем во Владимирской Руси. В развитии обеих держав можно отметить некоторые черты сходства, даже прямого заимствования… Почти одновременно (в конце XVI в.) завершается в них закрепощение крестьян. Но различия в политическом строе, а затем и религиозные различия все больше «разводят» эти государства… Московские князья, особенно со времён Ивана III, активно разрушают сложившиеся ранее структуры уделов, «выводят» из них местных феодалов, ликвидируют (как это было в Новгороде и Пскове) городские свободы. Правительство Великого княжества Литовского и Русского идёт совсем по другому пути. Сложившись как федерация в результате компромисса между местными феодалами и литовской династий, Великое княжество предлагает своим новым подданным гарантию сохранения «старины», т. е. прежних форм собственности, местного уклада, политических прав населения (разумеется, при условии признания своей верховной власти и участия в общегосударственных делах, прежде всего военных походах).» В то время как Московская Русь шла по пути неуклонного усиления центральной власти (за счет бесправия всех подданных и уничтожения общества), Русь Литовская шла по пути её ослабления и усиления федеративно-договорных начал. В Московской Руси происходила отмена институтов местного самоуправления и городских вольностей, доминирование православной церкви (сросшейся с княжеской властью, абсолютно нетерпимой ко всем прочим конфессиям и исповедующей националистически-ксенофобские идеи).

В Литовской Руси, напротив, права городов укреплялись и проводилась политика веротерпимости (не без сбоев и конфликтов, разумеется).

По замечанию С.В. Думина: «В строе Великого княжества, первоначально очень «традиционном» и даже консервативном, всё более отчётливо заметно влияние «общеевропейских», прежде всего польских образцов. Его строй в конце XIV – первой половине XVI веков трансформируется от почти неограниченной монархии к шляхетской демократии… Вряд ли стоит идеализировать строй шляхетской демократии, но, с другой стороны, нет нужды… видеть в самодержавии, абсолютизме единственный вариант развития, способный сохранить мощь и силу государства… Опыт Великого княжества Литовского и Русского показывает, что на восточнославянских землях было возможно создание не только азиатской деспотии Грозного, но и достаточно эффективно функционировавших демократических институтов многонационального государства, в течение длительного периода довольно успешно решавшего свои многочисленные проблемы.»

Несколько раз, на протяжении XIII–XV веков весьма возможно было окончательное объединение всей Руси и, по обоснованному мнению С.В. Думина, «вплоть до XV в. подобный вариант развития восточнославянских земель был возможен лишь на основе политической программы великого княжества Литовского и Русского».

И какова бы тогда была история Руси? Вопреки общепринятому мнению, «сослагательное наклонение» в исторической науке не только допустимо, но и необходимо, поскольку в противном случае историческое развитие представляется плоско-фаталистическим, теряется многомерность понимания истории, все палачи подучают оправдание, а все герои и жертвы обрекаются на забвение. С.В. Думин правомерно ставит перед собой этот вопрос и так отвечает на него: «Что мог бы дать Руси предложенный Гедиминовичами вариант объединения? Быть может, иные формы государственного устройства (вместо самодержавия – сословное представительство, сохранение региональных особенностей в течение более длительного времени), свержение ордынского ига раньше, чем это произошло в действительности, выход к Балтике за три-четыре века до Петра I, более смелое включение в местную культуру западноевропейских элементов, решительное восстановление разорванных ордынским нашествием связей с Западной Европой. Существовала ли при этом сколько-нибудь реальная угроза восточнославянской самобытной культуре? Разумеется, нет… На русском языке велось всё делопроизводство великокняжеской канцелярии, местных органов власти (в том числе и в коренной Литве). Можно себе представить, какое колоссальное влияние на культуру этого государства оказало бы присоединение к нему и Северо-Восточной Руси!»

Увы, этого не случилось. Ольгерд не смог взять Кремль. Витовт потерпел сокрушительное и невероятное поражение на Ворскле. Исторический шанс Руси был безвозвратно упущен. С.В. Думин отмечает: «Московская Русь в XIV в. оказалась неспособной помешать успехам Гедиминовичей на западе и юге Руси; но её сил было достаточно для того, чтобы воспрепятствовать завершению объединения русских земель вокруг Вильно. Для того, чтобы выстоять в этой борьбе, от московских князей, однако, требовалось напряжение всех сил. В отличие от правителей Великого княжества, потомки Калиты проводили достаточно «жёсткую» политику. Репрессии, а не льготы и уступки утверждали их власть в захваченных удельных княжествах и феодальных республиках.» Сопротивление церковных иерархов, московских князей и помощь Орды помогли Москве утвердиться как региональному центру сепаратистского движения на Северо-Восточной окраине Руси и, расколов страну на две неравные части, со временем превратиться в новую империю – наследницу Орды и Византии.

Предпринятое сравнение Руси Литовской и Руси Монгольской не только выявляет возможные (но далеко не всегда реализованные) альтернативы русской истории, но и объясняет то бескомпромиссное ожесточение, с которым эти братские народы и наследники Киевской Руси вели смертельную борьбу между собой в XIV–XVIII веках, – борьбу, во многом определившую внешнюю политику и внутриполитическую историю этих стран.