Текст книги "История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II"

В 1722 году Пётр I специальным указом установил новый порядок престолонаследия, в сущности, означавший отмену всякого порядка. По нему трон России мог занять не только старший сын монарха (как было раньше), а любое назначенное государем лицо. Дело в том, что старый порядок наследования – от отца к сыну – сковывал Петра I, как и всякая традиция, полагая хоть какие-то границы его власти.

Собственного сына Алексея Пётр приказал убить за сопротивление своей политике. Он хотел назначить своим преемником собственную вторую жену Екатерину и даже короновал её, как императрицу. Однако вскоре он узнал об её измене ему с братом его прежней любовницы Анны Монс Вильямом Монсом (которого приказал тотчас казнить).

Окружённый хищной сворой своих соратников – беспринципных, жестоких интриганов, способных на любое злодеяние и предательство, жаждущих лишь власти и обогащения любой ценой, не видя ни в ком – даже в своей любимой жене (вознесённой им из солдатских любовниц и шлюх на вершину власти, а ныне подвергнутую опале) – бескорыстия, преданности, надёжности и готовности продолжать его замыслы, трагически ощущая полное банкротство и крах своей политики, Пётр сам так и не сумел воспользоваться собственным указом о престолонаследии. (По легенде, он написал лишь: «Отдайте всё…» – но имени не указал).

В этом указе самодержавный произвол достиг абсолютной вершины: разрушалась вековая традиция (в свою очередь, пришедшая на смену древнему «лествичному праву»), хоть как-то ограничивающая волю монарха. Но здесь же таилась опасность нестабильности и зависимости императора от собственного окружения. Ведь теперь на трон могли претендовать многие – им стоило лишь опереться на вооружённую силу, привлечь к себе посулами гвардейцев и совершить переворот. Таким образом, своим указом Пётр подготовил ловушку собственным наследникам и положил начало нескончаемой веренице дворцовых переворотов и цареубийств после его смерти. (К старому порядку престолонаследия, существовавшему до Петра, вернётся своим указом в 1796 году император Павел Петрович, сам на треть века отодвинутый от престола своей матерью Екатериной II, мужеубийцей и узурпаторшей).

Поэт Максимилиан Волошин так поэтически точно описал последствия петровского указа о престолонаследии:

 
«Зажатое в державном кулаке
Зверьё Петра кидается на волю:
Царица из солдатских портомой,
Волк Меншиков, стервятник Ягужинский,
Лиса Толстой, куница Остерман —
Клоками рвут российское наследство…
Пётр написал коснеющей рукой:
«Отдайте всё…» Судьба же дописала:
«… распутным бабам с хахалями их.»»
 

Абсолютная и безбрежная власть самодержца, установленная Петром I, диалектическим образом делала государя заложником этой власти, ставила его в зависимость не от общества или традиции, как прежде, но – от гвардии, собственного окружения и любовников (любовниц), превращая трон российской империи в игрушку вооружённых мятежников, влиятельных европейских посольств или прихотей и похотей самодержца. Полная бесконтрольность императора делала единственной возможной формой общественного воздействия на власть и обратной связи между ними – цареубийство, которое и стало довольно обычным делом в России XVIII–XIX веков. А в дальней перспективе это вело к уничтожению в 1918 году всей царской семьи Романовых, ответившей по всем трёхвековым счетам самодержавия. Апофеоз абсолютизма оказался и преддверием, и причиной его краха, а сокрушительная победа, одержанная им над обществом – пирровой победой. По верному замечании одного из иностранцев, живших в петербургской империи, политический строй этой страны представлял собой «самовластие, ограниченное удавкой».

Та же ориентация на победу в войне любой ценой, на выкачивание из общества всех сил и ресурсов, на регламентацию и бюрократизацию, которая характеризует петровские реформы управления государством, характерна и для его социальной политики в отношении сословий. Не считаясь ни с какими жертвами населения, поработив дворян, разорив купцов, уничтожив стрельцов и сокрушив духовенство, отняв все права у казаков, ужесточив крепостное рабство в отношении крестьян, Пётр последовательно и безжалостно шёл к осуществлению своих целей: победа в войне, создание мировой империи и полицейско-бюрократического «регулярного государства», в котором все люди «учтены», служат благу Державы, и каждый их шаг регламентирован.

Важнейшим документом эпохи Петра I стала изданная в 1722 году «Табель о рангах». Она чётко определяла положение военных и штатских «государевых людей», вводя 14 рангов военной, морской и гражданской службы. Табель предусматривала как обязательную пожизненную службу для всех дворян, так и присвоение дворянства чиновникам, достигшим определённого чина. Отныне «ранг» каждого человека в государстве, его «благородство» должны были определяться исключительно служебными заслугами. Поднявшись до восьмого ранга, любой «подлый» человек становился потомственным дворянином. Теперь почитался не род, не личность, а только чин человека, а дворянство активно пополнялось выходцами из других сословий.

Однако, по словам В.О. Ключевского, «демократизация управления сопровождалась усилением социального неравенства». Как отмечает Е.В. Анисимов, отныне «вместо принципа происхождения, позволявшего знатным служилым занимать сразу высокое место в обществе, армии и на службе, был введён принцип личной выслуги, условия которой определялись законодательством». Так, по словам Е.В. Анисимова, «Пётр стремился превратить довольно аморфную массу служилых «по отечеству» в военно-бюрократический корпус, полностью ему подчинённый и зависимый только от него…» и желал «связать само понятие «дворянин» с обязательной, постоянной требующей знаний и практических навыков службой».

Отныне дворяне были обязаны пожизненно служить Империи. Их дети посылались государством за границу и обязывались учиться (без справки об окончании школы и знании грамоты и математики священникам было запрещено венчать дворян). Самодержавие конструировало дворянское сословие и распоряжалось им в своих интересах. По верному замечанию Е.В. Анисимова: «В целом политика самодержавия в отношении дворянства была очень жёсткой, и бюрократизированное, зарегламентированное дворянство, обязанное учиться, чтобы затем служить, служить и служить, лишь с большой натяжкой можно назвать господствующим классом. Собственность дворян, так же как и служба, регламентировалась законом: в 1714 г., чтобы вынудить дворян думать о службе как о главном источнике благосостояния, ввели майорат (то есть наследование всего имения одним старшим сыном, без дробления – П.Р.) – запретили продавать и закладывать земельные владения, в том числе родовые. Дворянские владения в любой момент могли быть конфискованы в случае нарушения законов, что и бывало на практике».

Дворяне и чиновники были соединены Петром I воедино (как в Китае). По указу 1714 года о единонаследии имение отца мог наследовать лишь один из сыновей. При этом ликвидировались различия между поместьем и вотчиной, дворянством и боярством, запрещалось дробление имений. Главной же целью указа было принудить дворян идти на службу. Дворянам, не получившим наследства, дозволялось приобретать недвижимость только после семи лет военной службы или десяти лет гражданской или пятнадцати лет занятий торговлей и ремеслом. В случае доноса на дворянина, уклоняющегося от службы, доносчику переходило имущество «нетчика». Каждый дворянин должен был, начиная с десяти лет ежегодно ездить на военные смотры, а, начиная с пятнадцати лет нести пожизненную службу, начиная с должности рядового солдата. На смену эпизодическим явкам в дворянское ополчение, как было в XVII веке, пришла постоянная служба. Выходить в отставку дозволялось только по старости, увечью или болезни. Так, в обмен на некоторое расширение прав над крепостными, самодержавием на дворян возлагались многочисленные повинности, а вся их жизнь, одежда, занятия и собственность находились во власти государства и тотально регламентировались им.

Освобождение из-под тотального государственного гнёта, расширение своих привилегий и избавление от ига непосильной службы станет главной задачей дворянского сословия в XVIII веке и будет постепенно осуществлено в ходе череды дворцовых переворотов. Полтора века борьбы уйдёт на (частичное) превращение русских дворян из чиновников государства в аристократов. По словам Е.В. Анисимова, «подлинная эмансипация дворянства, развитие его дворянского (в европейском смысле этого слова) корпоративного сознания происходили по мере его «раскрепощения» в 30-е – 60-е года XVIII века, когда вначале был отменён майорат, ограничен срок службы, а затем последовал знаменитый манифест 1762 г., название которого говорит само за себя: «О даровании вольности и свободы российскому дворянству».

По поводу политики Петра I в отношении дворянства мудрый А.И. Герцен в середине XIX века прозорливо заметил: «Тем, что Пётр I окончательно оторвал дворянство от народа и пожаловал ему страшную власть над крестьянами, он поселил в народе глубокий антагонизм, которого раньше не было, а если он и был, то лишь в слабой степени… Этот антагонизм приведёт к социальной революции, и не найдётся в Зимнем дворце такого Бога, который отвёл бы сию чашу судьбы от России».

Если положение дворян, превращённых в безликих слуг самодержавия, при Петре I существенно ухудшилось, а их жизнь подверглась насильственной ломке и регламентации, то намного более сильно ухудшилось положение крестьян и других податных сословий. В петровскую эпоху происходит дальнейшее расширение крепостничества: дозволяется продажа крестьян без земли, а суд над ними и сбор податей переходит в руки помещиков. Крепостные по своему статусу были объединены с холопами – самой бесправной группой населения. Утроившиеся налоги, рекрутчина, постойная повинность, сгон на различные принудительные работы с неимоверной силой ударили по крестьянству.

К тому же вместо подворной подати в 1714 году была введена подушная – то есть налоги надо было платить не со двора, а с души мужского пола (включая младенцев и стариков), что реально ещё более утяжелило налоговый гнёт в полтора раза! За уплату подушной подати на принципах круговой поруки отвечала вся община. Не случайно требования отмены подушной подати и рекрутчины стали с этих пор главными лозунгами всех крестьянских восстаний. Процесс роста самодержавия всегда был тесно связан с ростом крепостничества и опирался на него, поскольку, лишая прав дворян и угнетая их, абсолютизм, в свою очередь, компенсировал это, позволяя дворянам делать то же самое со своими крестьянами. Такова была всеобщая круговая порука рабства, бесправия и насилия, окончательно сформированная в петровской России императором-тираном. В правление Петра I резко усиливается борьба с побегами крестьян и вводится паспортная система, по которой ни один крепостной не мог уехать на расстояние далее тридцати вёрст от своего места проживания без письменного разрешения помещика.

Не только крепостное крестьянство, но и черносошное испытало на себе весь ужас петровских преобразований. Как пишет Е.В. Анисимов: «Если сословие дворян оформилось во многом благодаря сознательной деятельности властей, то сословие государственных крестьян было просто-напросто впрямую организовано как какое-либо учреждение по задуманному царём плану… В число государственных крестьян вошли однодворцы Юга, черносошные крестьяне Севера, ясачные крестьяне – инородцы Поволжья, всего не менее 18 % податного населения». Вчера свободные люди – дворяне-однодворцы или жители коренных народов Поволжья, – теперь волей Петра были в одночасье объявлены «тяглыми людьми» и лишены свободы. По словам Е.В. Анисимова: «политика Петра в отношении категорий, вошедших в сословие государственных крестьян, была ориентирована на ограничение их прав, сужение их возможностей к реализации тех преимуществ, которыми они располагали как люди, лично свободные от крепостной зависимости».

Описывая сословную политику Петра I, Е.В. Анисимов отмечает «несомненную унификацию сословной структуры общества, сознательно направляемую рукой реформатора, ставившего целью создание так называемого «регулярного государства», которое можно охарактеризовать как самодержавное, военно-бюрократическое и полицейское». Одновременно с введением паспортной системы и подушной подати, император провёл в 1722–1724 годах перепись («ревизию») всего населения, которая показала, что общее население России составляет 15,5 миллионов человек, из которых привилегированные сословия – дворянство а духовенство – насчитывали один миллион, а 97 процентов населения живёт в деревне.

По повелению Петра были ликвидированы все последние категории свободных людей (уклонявшихся от государственного учёта и службы империи): «гулящие» (вольнонаёмные) люди отныне приписывались навеки к предприятиям, холопы, получившие после смерти господина «вольные», становились крепостными людьми. Ограничивалась свобода перемещения по стране, свобода в выборе занятий и свобода перехода из одного «чина» в другой.

Сравнивая предшествующую и петровскую эпохи, Е.В. Анисимов верно подчёркивает: «в допетровское время сильно сказывалось влияние обычаев, сословные границы были размыты, пестрота средневекового общества давала его членам, особенно тем, кто не был связан особенно службой, тяглом или крепостью, неизмеримо большие возможности реализации личности, чем регулярность общества Петра. Именно этим отличалось петровское время от предшествующего. Для законодательства Петра характерна более чёткая регламентация прав и обязанностей каждого сословия и соответственно этому и более жёсткая система запретов, касающихся вертикального перемещения».

Реформатор довёл идею о службе всех подданных государству (то есть государю) до логического завершения. До его реформ многочисленные «гулящие люди», беглые крестьяне, холопы, получившие «вольные», народы Сибири и Поволжья, дворяне-однодворцы, монахи и нищие (миллионы людей!) успешно уклонялись от государственного контроля и государственной службы. Переписав по «ревизии» всё население, введя паспортную систему и подушную подать, закрепив «гулящих людей» за заводами, «опустив» народы Поволжья и Сибири и однодворцев до положения тяглых государственных крестьян, превратив холопов, получивших «вольные», в крепостных, Пётр начал ожесточённую борьбу с «бесполезными» монахами (которых он именовал «тунеядцами» и мечтал извести) и с нищими. При нём была сильно сокращена численность монашества, резко ограничена возможность пострижения в монахи (было запрещено делать это всем, потенциально полезным империи людям, например, женщинам до сорока лет и почти всем мужчинам), а монастыри были обязаны лечить раненых, содержать отставных солдат и сирот. Император предпринял решительные шаги по борьбе с нищими (многие из которых впали в нищету благодаря его же политике): их арестовывали и пожизненно ссылали работать на мануфактуры, а за подачу им милостыни взимался большой штраф в пять рублей. Каждый неучтённый, неподконтрольный, вольный, бесполезный для империи человек представлял, по мнению Петра, вызов самодержавию. Каждого человека следовало «посчитать», учесть, закрепить за определённым делом и заставить служить державе, лишив всех прав и свобод и превратив в винтик в машине «регулярного государства». Всё это, разумеется, уничтожало как последние остатки жизни, инициативы, субъектности и вольности в обществе, так и последние зародыши частного, негосударственного капитализма, невозможного без вольнонаёмных работников и свободных капиталов.

Не обошёл своим вниманием Пётр I и городских жителей. Как считает Е.В. Анисимов: «Пётр решил унифицировать социальную структуру города, перенеся в него западноевропейские институты: магистраты, цеха и гильдии. Эти институты, имевшие глубокие корни в истории развития западноевропейского города, были привнесены в русскую действительность насильно, административным путём. Не преувеличивая, можно сказать, что ремесленники, купцы, горожане русских городов в одно прекрасное утро проснулись членами гильдий и цехов». Если на Западе цеха и гильдии были формами самоорганизации общества в отстаивании их прав, а магистраты – исполнительными органами городов-коммун, то в Петербургской Империи цеха и гильдии стали лишь формами объединения горожан, навязанными сверху государством для взимания податей. Всё городское население было разделено на две гильдии. В первую вошли наиболее богатые граждане, а во вторую, – мелкие лавочники и ремесленники, вдобавок ещё объединённые по профессиональному признаку в цеха. Поэтому новое сословное деление горожан было отчасти формальным (копирующим западные образцы и перенявшим западные названия), отчасти же приспособленным для фискальных целей (взимания налогов). По словам Е.В. Анисимова: «Деление на гильдии оказалось чистейшей фикцией, ибо проводившие его военные ревизоры думали прежде всего об увеличении числа плательщиков подушной подати. Поэтому число членов гильдий стало увеличиваться за счёт… нищих и деклассированных элементов. Почти сразу же фискальные цели городской реформы заслонили многие другие». Здесь, как и в других случаях, пышные западные названия и фасады прикрывали собой самодержавно-деспотический характер проводимых реформ, отбросивших страну на тупиковый путь развития.

Воспитанный в Немецкой слободе в ненависти к русской «старине» и православной вере, с юности окружив себя «всешутейшим и всепьянейшим Собором», прославившимся кощунственными и богохульными выходками, видя в духовенстве одного из своих главных врагов, в монахах – «тунеядцев», а в протестантизме (с его «дешёвой» и рациональной церковью, отсутствием почитания икон и святых, ликвидацией монастырей и, главное, властью монархов в религиозных вопросах) – идеал для подражания, Пётр радикально и жестоко взялся за церковную реформу.

Его задача была облегчена никоновской реформой и церковным расколом, ослабившими и обессилившими церковь и сделавшими её легкой добычей империи. А основными орудиями его церковной политики стали украинские монахи – европейски образованные, не имеющие связи с московским православным духовенством и традициями, лояльные к «латинству» и обосновывавшие абсолютистские притязания государства. Главным идеологом петровских реформ и помощником императора в деле поглощения церкви имперским государством стал украинский учёный монах, сочувствовавший протестантизму, ловкий и беспринципный царедворец и талантливый писатель и оратор Феофан Прокопович.

Не случайно именно с резания бород и введения нового календаря начались петровские реформы, а символическим актом принесения церкви в жертву государственным захватническим интересам стал его приказ переливать (ненужные) церковные колокола на (нужные) пушки после нарвской «конфузии»…

Полицейское бюрократическое государство Петра брало на себя контроль как за телом, так и за душами своих подданных. Главным и решительным ударом по церкви, нанесённым великим реформатором, явилась ликвидация в 1721 году патриаршества и замена его Святейшим Синодом – фактически, десятой государственной коллегией по делам религии, возглавляемой светским чиновником, назначенным императором и подчинённым ему. Е.В. Анисимов так объясняет сущность и последствия церковной реформы Петра I: «Уничтожение патриаршества отражало стремление Петра ликвидировать немыслимую при самодержавии петровского времени «княжескую» систему церковной власти. Объявив себя фактически главой церкви, Пётр уничтожил её автономию. Более того, он широко использовал институты церкви для проведения полицейской политики. Подданные под страхом крупных штрафов, были обязаны посещать церковь и каяться на исповеди священнику в своих грехах. Священник, также согласно закону, был обязан доносить властям обо всём противозаконном, ставшем известным на исповеди. Столь грубое вторжение государства в дела церкви и веры самым пагубным образом отразилось на духовном развитии общества и на истории самой церкви. Ведь нельзя забывать, что превращение церкви в бюрократическую контору, стоящую на охране интересов самодержавия, обслуживающую его запросы, означало уничтожение для народа духовной альтернативы режиму и идеям, идущим от государства. Церковь с её тысячелетними традициями защиты униженных и поверженных государством, церковь, которая «печаловалась» за казнимых, публично осуждала тиранов, стала послушным орудием государства и тем самым во многом потеряла уважение народа, впоследствии так равнодушно смотревшего на её гибель под обломками самодержавия, и на разрушение её храмов». По точному выражению Ф.М. Достоевского, после Петра Великого, официальная русская церковь пребывала «в параличе». А восприятие населением духовенства как государственных чиновников, агентов и шпионов объясняет массовый переход общества после 1917 года к воинствующему атеизму.

Конечно же, народом реформы Петра воспринимались определённо как насилие и оскорбление святынь, разрыв со всеми традициями страны, а за самим Петром I в народе прочно и обоснованно утвердилось прозвище «царь-Антихрист». Ликвидировав патриаршество и поставив на его место своих чиновников, обязав (под страхом штрафа) людей ежегодно ходить на исповедь (о чём выдавалась справка), а священников (под страхом смерти) доносить начальству на «крамольников», нарушая священную тайну исповеди, заставив духовенство присягать на верность императору, Пётр I достиг того результата, что казённая, полицейски-бюрократическая церковь превратилась в часть гигантской чиновничьей машины, утратившей остатки авторитета в народе и безжизненной, а народные религиозные искания уходили теперь исключительно в сектантство и старообрядчество. Если и раньше христианская религиозность большей части населения «святой Руси» была весьма поверхностной и обрядовой, то теперь она сменилась безразличием, апатией и враждебностью в отношении официальной церкви.

По словам В.Я. Хуторского: «Борьба «священства» и «царства» завершилась полным поражением церкви. Она была низведена на положение идеологического департамента». Курс, некогда избранный иосифлянским большинством русской церкви, привёл её к самоубийству и моральному краху. После петровских реформ церковь была обезглавлена (с отменой патриаршества) и перестала существовать как сколько-нибудь живой и самостоятельный духовный организм, превратившись в мёртвую «шестерёнку» в машине «регулярного государства». Церковный раскол, начатый Никоном, был дополнен Петром I общекультурным расколом между весьма поверхностно европеизированными «верхами» и продолжавшими жить по старине «низами» общества. Подводя итоги этим процессам, один высокопоставленный государственный чиновник в XIX веке вынужден был признать, что «если бы восстановить свободу веры, то половина населения немедленно ушла бы в раскол, а другая половина – в католики».

Церковные доходы отныне забирались государством, которое лишь небольшую часть средств от монастырских имений выделяло на содержание духовенства. А вся жизнь духовенства и монашества тотально регламентировалась (в особом Духовном Регламенте) самодержавием, не без оснований опасавшимся возникновения оппозиции в этой среде. Государство устанавливало штаты священников, превращённых в чиновников, их обязанности и полицейские функции, превращая их в штатных доносчиков. В монастырях запрещалось иметь в кельях бумагу, собираться более трёх человек в одном помещении (во избежание крамолы). За все нарушения полагались суровые телесные наказания или казнь. Численность духовенства и монашества была сокращена в несколько раз. Запрещался переход из монастыря в монастырь и общение монахов с мирянами.

В 1721 году по приказу царя Синод издал постановление о допущении браков православных с неправославными. Пётр I всемерно покровительствовал протестантам. В начале XIX века Н.М. Карамзин печально констатировал: «Со времён петровских упало духовенство в России. Первоосвятители наши уже только были угодниками царей и на кафедрах языком библейским произносили им слова похвальные». А священник В. Росминский спустя ещё сто лет, в начале XX века высказывался ещё категоричнее, говоря, что русская церковь «с тех пор, когда Петром Великим окончательно было выработано её устройство… перестала быть по учению Христа, – собранием верующих. Она стала министерством духовной полиции, и духовенство сделалось не служителями церкви, не наставниками веры, а полицейскими чиновниками веры».

Педантичный Пётр I повёл решительную борьбу со всеми проявлениями религиозной жизни, не подконтрольными империи и не предписанными самодержавием. Так, за распространение слухов о ложных чудесах указ царя грозил ссылкой на вечные каторжные работы. Император всерьёз запретил как канонизацию новых святых (и старых хватит!), так и… мученичество своих подданных! (Ибо мученики не нужны, и подозрительны.) Специальный указ Синода от 16 июня 1722 года гласил «о недействительности самовольного страдания, навлекаемого законопреступными деяниями» – иначе, о невозможности стать мучеником без приказа и соизволения начальства. Таким образом, вся недозволенная государем религиозная жизнь (с чудесами, мучениками и святыми) отныне запрещалась.

Были усилены гонения на несгибаемых староверов, обложенных чудовищными податями, а их скиты на Севере были уничтожены. В 1722 году староверам предписали носить особый – откровенно оскорбительный и позорный – наряд. Язычников – чувашей, якутов и других принудительно и насильственно крестили в православие, не останавливаясь ни перед чем. При Петре было предпринято наступление и на мусульман – подданных России (с разрушением мечетей, заковыванием в кандалы не желающих креститься и т. д.), поскольку унифицированной державе должна была соответствовать единственная унифицированная на протестантский образец, но называемая по привычке «православной», религия. Наиболее поразительным в этом отношении был указ Петра от ноября 1713 года, предписывающий всем мусульманам Поволжья и Приазовья креститься в течение полугода под угрозой репрессий и конфискации имущества. Однако выполнение этого указа, как и следовало ожидать, провалилось.

Подводя итог церковной политике Петра I, священник Г. Флоровский отмечал, что в петровскую эпоху «государство утверждает себя самое, как единственный, безусловный и всеобъемлющий источник всех полномочий, и всякого законодательства, и всякой деятельности или творчества… За Церковью не оставляется и не признаётся право творческой инициативы даже в духовных делах. Именно на инициативу всего более и притязает государство, на исключительное право инициативы, не только на надзор». Формально идеологией империи отныне стало казённое, выхолощенное, унылое, огосударствленное православие.