Текст книги "История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II"

С эпохи Петра I начинается систематическое и широкомасштабное вмешательство государства в хозяйственную жизнь. Первая в русской истории «индустриализация», проведённая в эти годы, диктовалась и обусловливалась, как и другие преобразования, логикой войны, милитаризации и чрезвычайщины. «Деньги суть артерия войны», – любил говорить Пётр I, а этих денег катастрофически не хватало.

По приказу императора были за четверть века построены более 200 мануфактур, обеспеченных трудом крепостных, работавших на государственный заказ, производивших обмундирование и вооружение для армии. Мощный экономический рывок позволил петербургской России одержать победу над шведами, но в перспективе вёл в тупик, поскольку рабский труд является малоэффективным и неквалифицированным, а военное производство, основанное на государственных заказах, было паразитическим наростом на общественном организме. Затраты на ведение непрерывных захватнических войн и на создание военной индустрии ложились непосильным бременем на плечи крестьянства, которое обеспечивало налоговые поступления в казну.

Пётр I указывал, что и где строить, что производить, с кем торговать и по какой цене. Так, запрещалось торговать с заграницей через Архангельск (можно было только через Петербург), строить каменные здания в старой столице Москве (возводить их можно было опять же лишь в Петербурге). Купцов Пётр приказал объединять в «кумпанства» – товарищества, действовавшие под полным контролем государства и осуществлявшие его цели.

Тенденция к созданию под эгидой государства промышленности, основанной на подневольном труде и ориентированной на военные нужды, появившаяся в XVII веке, при Петре I получила огромное развитие и была возведена в громадную и всеобъемлющую систему. По словам С.Т. Жуковского и И.Г. Жуковской: «Правительство оберегало мануфактуры от иностранной конкуренции, питало их казёнными заказами и не отягощало налогами, зато диктовало цены и щедро снабжало инструкциями и указаниями. Выращенные таким образом «капиталисты поневоле», пользовавшиеся крепостным трудом, могли обеспечить военные нужды государства, но не были способны обеспечить расцвет российской экономики».

Общими чертами «индустриализации по-петровски» было размещение новых мануфактур или возле источников сырья или рядом с театром военных действий, использование в качестве рабочей силы местных жителей, насильно прикреплённых к предприятиям, а в качестве мастеров – иностранных специалистов, закупка части нужной техники за границей (на деньги, вырученные за вывезенное из страны зерно). В ходе петровской индустриализации возникли новые отрасли промышленности: судостроение, производство шёлка, рафинада, цветная металлургия. Возникли несколько металлургических заводов на Урале, оружейные завода в Туле и Сестрорецке. На огромном Хамовном дворе в Подмосковье на реке Яузе – предприятии по производству парусины для кораблей, крупнейшем заводе России, – в 1719 году трудилось уже 1200 человек! В Москве были созданы Суконный двор и Канатный Двор. Выплавка чугуна выросла за 20 лет в пять раз (со 150 тысяч до 800 тысяч пудов в год) и почти достигла уровня Англии. Россия даже начала экспортировать металлы, парусину и полотно, хотя основными вывозимыми из неё на Запад товарами оставались древесина, лён, конопля, пенька и зерно.

Приглашаемым в Россию иноземным мастерам гарантировалось покровительство царя, высокое жалованье, свобода вероисповедания, освобождение от уплаты податей на десять лет. По приказу Петра было начато строительство нескольких каналов: Ладожского, Волго-Донского (который был завершён уже при большевиках – и также подневольным трудом заключённых лагерей).

По словам В.Я. Хуторского: «Движущей силой индустриализации явилась не предпринимательская инициатива, а государственное принуждение. Рабочая сила формировалась путём приписки к казённым и частным мануфактурам государственных, дворцовых и монастырских крестьян. Частные заводы должны были выполнять заказ правительства, купцов в принудительном порядке объединяли в компании, обременяли тяжёлыми налогами, заставляли переселяться в Петербург и вести через него торговлю. Продажа соли и табака, экспорт самых выгодных товаров – пеньки, дёгтя, смолы, поташа, конопляного семени, юфти, (дублёной кожи) – стали государственной монополией. Такие меры разорили половину богатейших купцов».

Впрочем, в конце своего правления Пётр I начал передавать кое-какие государственные заводы в частные руки, освобождать уцелевших купцов от ряда повинностей и давать им ссуды и сократил число государственных монополий. Частным лицам было дозволено отыскивать руды и строить предприятия по их добыче. В январе 1721 года особым указом дворянам и купцам было разрешено прикупать к своим предприятиям деревни, крестьян которых стали именовать «посессионными» (владельческими), Такие предприятия, впрочем, по-прежнему полностью контролировались государством, которое устанавливало им план производства и цены на продукцию. А для посессионных крестьян работа на заводах заменяла барщину и была столь же обязательной, что делало ненужным и маловероятным внедрение изобретений, заменяющих живой ручной труд механическим. Так называемые «частные» предприниматели, фактически, являлись лишь правительственными агентами, а работники промышленности оставались крепостными людьми.

Хотя тотальный государственный контроль был установлен в петровскую эпоху в основном над промышленностью и торговлей, это не означает, что сельское население полностью избежало отеческой опеки государства: рекрутские наборы, постойная повинность и втрое возросшие за двадцать лет налоги дополнялись для него многочисленными трудовыми повинностями – государственной барщиной: строительством Петербурга и различных крепостей, рытьём каналов, сооружением кораблей. Мобилизованные трудовые армии крестьян отрывались от своих хозяйств, и десятки тысяч людей погибали от кошмарных условий труда и болезней.

Петровские реформы выстроили в экономике колоссальную централизованную систему государственных монополий, повинностей, предписаний, откупов, заказов, принудительных мобилизаций. Административный диктат и насилие, милитаризация труда, коррупция, рабство и чисто экстенсивный путь развития – на этих основах создавалась российская промышленность. Естественно, что технические новшества в ней слабо развивались, а качество изделий российских мануфактур было намного ниже, чем у зарубежных. Продукция промышленности была рассчитана, в основном, не на потребление населением, а на военные нужды.

По указу Петра, было запрещено ввозить в Россию те виды товаров, которые производились в стране (на них были введены пошлины в 75 процентов, делающие такой ввоз невозможным). Благодаря введению государственной монополии на продажу соли, государство смогло увеличить цены на неё вдвое (получив сто процентов прибыли), а благодаря монополии на продажу табака – 800 процентов прибыли.

Сращивание государства с промышленностью и торговлей носило двухсторонний характер, идя «сверху» (через назначение государством своих агентов – откупщиков, введение монополий, раздачу предпринимателям крестьян, кредитов, заказов, сырья) и идя «снизу» – через подкуп чиновников купцами и промышленниками, их тесное переплетение. Созданную в России усилиями Петра I промышленность хорошо охарактеризовал Б. Кагарлицкий: «Правительство оказалось не только, по выражению Пушкина, единственным европейцем в России, но и её первым капиталистом. Двор управлял не только политической, но и деловой жизнью страны. Государственный грабёж – внутри и вне собственной страны – оказывался наиболее эффективной формой первоначального накопления капитала. Одновременно происходило и постоянное перераспределение средств с их частичной приватизацией в пользу петербургской элиты. Формы приватизации были самые разнообразные – от раздачи имений и крестьян, предоставления государственных контрактов до разворовывания казённых денег. Там, где государство грабит, – подданные воруют». Поэтому воровство стало не каким-то злоупотреблением в формирующейся экономике петербургской империи, а одной из форм её обычного повседневного существования.

Высокие налоги на купечество и принудительное сколачивание по приказу царя «кумпанств» (компаний), установление заниженных закупочных цен на товары, поставляемые купцами и промышленниками в казну (потом государство перепродавало их по сильно завышенным ценам), привело к тотальному разорению купечества в годы петровских реформ. Принудительно заставляя купцов переселяться в непригодный для жизни и торговли Санкт-Петербург (где отсутствовало жильё, торговые помещения, рабочие руки, инфраструктура) и запрещая торговлю через Архангельск, император нанёс смертельный удар по благосостоянию русского купечества и по всему населению русского Севера, подорвал традиционные источники их дохода. Купеческие капиталы нещадно высасывались бюрократическим государством посредством непрерывных монополий, налогов, переселений, искусственных ограничений торговли. В годы правления Петра из 226 богатейших купцов России в этом сословии остались лишь 104 человека; прочие разорились и были вынуждены сменить сословную принадлежность. Разорение городов, упадок купеческих родов, гибель остатков частной торговли и свободного предпринимательства – та часть цены, заплаченной за победу в Северной войне, которую купцы и ремесленники разделили с разорённым и порабощённым крестьянством.

Но и победа в войне со шведами ничего принципиально не изменила в экономической политике государства. Как подчёркивает Е.В. Анисимов, ранее (до конца Северной войны) «Россия не знала органов управления торговлей и промышленностью. Как раз создание и начало деятельности Берг-, Мануфактур-, Коммерц– коллегий и Главного магистрата составляло суть происшедших перемен. Эти бюрократические учреждения явились институтами государственного регулирования национальной экономики, органами осуществления торгово-промышленной политики самодержавия на основе меркантилизма», которая отличалась «необыкновенной интенсивностью промышленного строительства силами государства и на его средства, но прежде всего особенной жёсткостью регламентаций, разветвлённой системой ограничений, безмерной опекой над торгово-промышленной деятельностью подданных». А указ о посессионных крестьянах от 18 января 1721 года, по Е.В. Анисимову, «знаменовал собой решительный шаг к превращению промышленных предприятий, на которых зарождался капиталистический уклад, в предприятия крепостнические, в разновидность феодальной собственности…» Таким образом, заключает историк, «промышленность России была поставлена в такие условия, что она фактически не могла развиваться по иному, чем крепостнический, пути. Доля вольнонаёмного труда в промышленности после этих указов стала резко падать… Победа подневольного труда в промышленности определила нараставшее с начала XIX в. экономическое отставание России… В то время как в развитых странах Западной Европы буржуазия уже громко заявляла о своих претензиях к монархии и дворянству, в России шло попятное движение: став, душевладельцами, мануфактуристы стремились повысить свой социальный статус путём получения дворянства, жаждали слиться с могущественным привилегированным сословием, разделить его судьбу. Процесс превращения наиболее состоятельных предпринимателей – Строгановых и Демидовых – в аристократов – наиболее яркий из типичных примеров».

Начиная с петровских реформ, государство начинает систематически насаждать в России промышленность и буржуазию (в целях снабжения армии) точно также, как парой веков раньше оно «насадило» в России крепостное право и служилое дворянство. Пётр I своей экономической политикой решал две взаимосвязанные задачи: во-первых, создание военной промышленности, способной снабдить всем необходимым армию имперской России, а, во-вторых, встраивание страны в мировую экономику в качестве «периферийной империи», поставляющей на Запад дешёвое зерно и сырьё.

По мнению Б. Кагарлицкого, «капитализм в России развивался не столько в результате естественных процессов, сколько под давлением извне: страна должна была модернизироваться, стать капиталистической, чтобы удовлетворять потребностям мироэкономики». Все зародыши «свободного капитализма» (частное предпринимательство, свободные капиталы, свободные рабочие руки, инициатива, свободная конкуренция, технические усовершенствования) были окончательно задушены и заменены капитализмом государственным, порождённым государством, сращенным с ним, опирающимся на принудительный труд, государственные заказы и военные цели. Подобный путь развития экономики (как и армии) в перспективе вёл в тупик и в пропасть и был чреват страшными катастрофами, отбрасывая страну на века назад. Правда, в краткосрочной перспективе он позволял империи, чудовищными усилиями и за счёт неимоверных мук и страданий народа, решать свои агрессивно-экспансионистские задачи. Однако те же самые причины, которые позволили Петербургской Империи в начале своего существования победить в Северной войне, в финале с неизбежностью вели её (полтора-два века спустя) к катастрофическим поражениям в Крымской войне (1853–1856 гг.) и русско-японской войне (1904–1905 гг.) и к революционному взрыву невероятной силы. Осуществляя «чудо» своей индустриализации, Пётр I (как и во всех других своих преобразованиях) закладывал в фундамент Петербургской Империи мину замедленного действия чудовищной силы.

Северная война показала Петру I не только низкую боеспособность русской армии и слабость промышленности, но и негодность системы управления. Взяв за образец шведскую модель государства и стремясь к максимальной централизации, специализации и регламентации управления, молодой император начал создавать своё «регулярное государство». На смену Земским Соборам, Боярской Думе и приказной системе шли новые учреждения. Как подчёркивает Е.В. Анисимов: «Пётр, исходя из концепций рационалистической философии… и традиционных представлений о роли самодержца в России, придавал огромное значение писаному законодательству, он искренне верил в то, что «правильный закон», вовремя изданный и последовательно осуществлённый в жизни, может сделать почти всё, начиная со снабжения народа хлебом и кончая исправлением нравов. Именно поэтому законодательство петровской эпохи отличалось ярко выраженными тенденциями ко всеобъемлющей регламентации, бесцеремонным вмешательством в сферу частной и личной жизни, выполняло функции назойливой «полиции нравов»… Закон реализовывался лишь через систему бюрократических учреждений. Можно говорить о создании при Петре подлинного культа учреждения, административной инстанции. Ни одна общественная структура – от торговли до церкви, от солдатской казармы до частного дома – не могла существовать без управления, контроля или наблюдения со стороны специально созданных органов общего или специального назначения».

Законодательство, которое регламентирует каждый шаг, каждый вздох подданных, и государственная машина, работающая как часы – таким был идеал Петра I, не устававшего реформировать бюрократические учреждения и плодить новые и новые регламенты для всех категорий населения на все случаи жизни. По словам Е.В. Анисимова: «Пётр последовательно стремился к созданию целой иерархии регламентов… Обобщив опыт шведской государственности и с учётом некоторых специфических сторон русской действительности, он создал не имеющий в тогдашней Европе аналогов своеобразный регламент регламентов – Генеральный регламент 1719–1724 годов, содержавший самые общие принципы работы бюрократического аппарата. Эти общие принципы применительно к отраслям развивались и детализировались в регламентах отдельных учреждений, а работа каждой категории чиновников, численность которых увеличилась в 3–4 раза за время реформ, определялась своей инструкцией».

Будет верным сказать, что Пётр создал не просто Российскую Империю, но империю военно-полицейски-бюрократическую, империю, в которой бюрократия многократно умножилась и стала играть ключевую роль, армия была признана образцом для подражания в повседневной жизни и стала оплотом режима, а полиция была, по яркому выражению Петра I, «душой гражданства». Комментируя эту мысль Петра I, Г. Флоровскнй поясняет её так: «Полицейское государство есть не только и даже не столько внешняя, сколько внутренняя реальность. Не столько строй, сколько стиль жизни. Не только политическая теория, но и религиозная установка. «Полицеизм» есть замысел построить и «регулярно сочинить» всю жизнь страны и народа, всю жизнь каждого отдельного обывателя, ради его собственной и ради «общей пользы» или «общего блага». «Полицейский» пафос есть пафос учредительный и попечительный». Стремление всё поставить под опеку и контроль со стороны самодержавия пронизывало все мероприятия императора, воодушевлённого полицейско-бюрократической утопией и обладающего невероятной властью и могучей энергией для её воплощения в жизнь.

Пётр стремился преобразовать государство с тем, чтобы оно, в свою очередь, преобразовало общество. Как констатирует Е.В. Анисимов, «в условиях российского самодержавия, когда ничем и никем не ограниченная воля монарха единственный источник права, когда чиновник не ответственен ни перед кем, кроме своего начальника, создание бюрократической машины стало и своеобразной «бюрократической революцией», в ходе которой был запущен вечный двигатель бюрократии… Начиная с петровских времён он начал работать по присущим ему внутренним законам, ради конечной цели упрочения своего положения… Достойно примечания, что в первые года после смерти Петра некоторые государственные деятели с тоской вспоминали «золотые времена» приказов, и их знаменитая «московская волокита» представлялась простой, как огурец, по сравнению с чудовищем бюрократии, рождённой петровскими государственными реформами».

Наконец, подытоживая суть петровских государственных преобразований, Е.В. Анисимов резюмирует: «Петровская эпоха примечательна окончательным оформлением самодержавия. Ликвидация последних следов сословного представительства, создание свода законов, закреплявших право личности управлять, владеть миллионами на основании своей юридически ничем не ограниченной воли, – суть главных процессов, происшедших при Петре». Следует уточнить, что в этом отношении, как и в других, Пётр I не столько выступал новатором и предлагал нечто небывалое, сколько систематизировал и доводил до логического завершения начатое в XVII веке. Так, полки «иноземного строя», Соборное Уложение и мануфактуры существовали и в XVII веке; в XVII веке также сложился русский абсолютизм, и приказная бюрократия, и регламентация жизни стали играть всё большую роль в государстве; наконец, никоновская реформа подорвала идею «Третьего Рима» и заставила московитов учиться у иноземцев, а отмена местничества при Фёдоре Алексеевиче заменила аристократические принципы управления бюрократическими. Но именно Пётр энергично создал колоссальную крепостную армию и крепостную промышленность, довёл самодержавный абсолютизм, бюрократизацию всей жизни, а также копирование иностранных обычаев до логического завершения.

Какими были новые бюрократические учреждения, пришедшие волей Петра I на смену институтам Московской Руси? Вместо громоздкой и запутанной системы приказов, Пётр по шведскому образцу в 1720 году учредил девять коллегий: центральных бюрократических учреждений, ведавших военными, морскими и торгово-промышленными делами. Каждая имела свой регламент, чётко определивший её компетенцию и функции, и возглавлялась президентом коллегии. Пётр особо повелел, чтобы каждый чиновник коллегии при обсуждении вопросов протоколировал и подписывал своё мнение, «ибо сим всякого дурость явлена будет».

Центральным, ключевым органом управления, сменившим Боярскую Думу и руководившим работой всех коллегий и губернаторов, был Сенат, созданный в 1711 году. Если в Думе чины наследовались, то сенаторы назначались царём и были не аристократами, а чиновниками. Сенат должен был обсуждать и подготавливать законы, осуществлять контроль за чиновниками, ведать их назначением, выступать в роли высшей судебной инстанции и управлять страной во время отсутствия императора. Сенат осуществлял связь между различными коллегиями и губерниями. Е.В. Анисимов отмечает: «Постоянный состав сенаторов, элементы коллегиальности, личная присяга, программа работы на длительный период, строгая иерархичность управления, во главе которого был поставлен Сенат, создание канцелярии Сената с большим штатом служащих, контор – специализированных филиалов Сената – всё это подтверждало возрастание значения бюрократических принципов, без которых Пётр не мыслил ни эффективного управления, ни самого самодержавия, как политического режима личной власти». Во главе Сената стоял генерал-прокурор, наделённый широкими полномочиями и подчинённый непосредственно императору.

Важным органом петровской политики был Преображенский приказ, позднее преобразованный в Тайную канцелярии. Её задачей была борьба с политической оппозицией и расправа с недовольными. Н.М. Карамзин в начале XIX века отмечал: «Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного». А в 1718 году Пётр I создал полицию в Санкт-Петербурге.

Император также изменил организацию внешнеполитического ведомства России. На смену эпизодическим посольствам, посылаемым в другие страны, пришли постоянные представительства России.

Важным инструментом государственной политики стала созданная Петром I по французскому образцу система прокуратуры. Прокуроры осуществляли контроль за соблюдением законности во всех центральных и многих местных учреждениях. Параллельно в 1711 году был создан орган тайного надзора – система фискалов. 500 фискалов во главе с генерал-фискалом были призваны тайно наблюдать за чиновниками. Существовали и особые церковные фискалы, именуемые «инквизиторами». Жалованье фискалам не платили: им причиталась половина (позднее – треть) штрафа, наложенного на осуждённых. Таким образом, доносительство сделалось в России важной и доходной профессией. Фискалы (это слово стало в России синонимом «ябеды», «доносчика» и «клеветника») были повсеместно ненавидимы и сами погрязли в коррупции, получая взятки посредством шантажа своих жертв. По словам Е.В. Анисимова: «Важно заметить, что, стремясь достичь своих целей, Пётр освободил фискалов, профессия которых – донос, от ответственности за ложные обвинения, что расширяло для них возможности злоупотребления властью». Кара фискалам полагалась лишь за недонесение на преступника.

В 1708–1719 годах были ликвидированы приказы, ведавшие теми или иными территориями, и созданы губернии. Россия была поделена на восемь губерний, а те на пятьдесят провинций, каждая из которых, в свою очередь, делилась на дистрикты. Каждая губерния должна была содержать и кормить определённый полк (чем устанавливалась тесная связь между воинскими частями и губерниями, а в гражданское управление вводилось военное начало).

Одновременно создавались (по приказу «сверху») «городские магистраты» – органы самоуправления. Как справедливо отмечает Е.В. Анисимов, эта городская реформа носила искусственный и чисто формальный характер: «Но эти магистраты ни по существу, ни по ряду формальных признаков не имели ничего общего с магистратами западноевропейских городов – действительными органами самоуправления. В сущности, в результате городской реформы был создан чисто бюрократический механизм управления, а представители посада, входившие в состав магистратов, рассматривались как чиновники централизованной системы управления городами, и их должности были даже включены в Табель о рангах. Судопроизводство, сбор налогов и наблюдение за порядком в городе – вот и все основные права, предоставленные магистратам».

Реформы государственного управления Петра I создали в России громоздкую и огромную систему чиновничества, скоро вышедшую из-под контроля императора. «Джинн» бюрократии стремительно вырвался из «бутылки». А спустя 100 лет продолжатель дела Петра Николай I вынужден был горько признать: «Россией правит не император, а столоначальники».

Современный историк В.Я. Хуторской отмечает: «Итак, все сословия, все люди были повёрстаны на государеву службу. Государство приобрело тотальный, всеохватный характер». Однако ни контроль над бюрократией, ни побуждение своих подданных к инициативе, о которой мечтал Пётр I, оказались для самодержавия непосильны. А реальность, как и следовало ожидать, обернулась мрачной пародией на петровскую полицейско-бюрократическую утопию. Суть этого парадокса превосходно выразил В.О. Ключевский: «Пётр надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощённом обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимее условия общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешённая».

«Инициативные рабы» проявляли инициативу лишь в коррупции и казнокрадстве, а выстроенное по струнке общество не проявляло желания ни совершенствовать промышленность, ни развивать торговлю. А после смерти Петра I эта огромная чиновная система, основанная на насилии и «замкнутая» на харизматическую личность кровавого деспота, начала жить по своим узкокорыстным законам. Леность и ненависть рабов, мздоимство чиновников и одиночество тирана – таковы были реальные последствия воплощения в жизнь петровской утопии. Петровская мечта об упорядочении всего общества посредством чиновничества и полиции привела лишь к неразберихе в колоссальной машине бюрократических институтов.

Историк Н.И. Костомаров писал об эпохе Петра I: «Замечали современники, что из 100 рублей, собранных с обывательских дворов, не более 30 рублей шло действительно в казну; остальное беззаконно собиралось и доставалось чиновникам. Какой-нибудь писец, существовавший на 5–6 рублей жалованья в год, получивши от своего ближайшего начальника задание собирать казённые налоги, в четыре или пять лет разживался так, что строил себе каменные палаты».