Текст книги "Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли"

Образ холодной России с грубыми, необычными для европейцев нравами ее населения, появляется в западноевропейской литературе еще во времена первых путешественников в XV–XVII вв. и постепенно складывается в стереотип, присущий иностранцам вплоть до настоящего времени. Критикуя российский деспотизм и закрытость (маркизу де Кюстину не позволили осмотреть политическую тюрьму в Шлиссельбургской крепости, что и было главной целью его поездки), он в то же время отмечал образованность не только высшего света, но и местных помещиков, хорошую кухню и даже вина – его угощали прекрасным шампанским и бордо в Шлиссельбурге.

В своем описании поездки вдоль южного берега Невы де Кюстин не коснулся промышленного производства, за исключением упоминания стекольного завода и бумагопрядильных мануфактур на окраине Петербурга, и даже отметил отсутствие в Шлиссельбурге буржуазии, игравшей в то время во Франции наиболее значимую роль в общественной жизни.

Кирпичные заводы

Особое место в развитии промышленности среди поселений Южного Приневья в середине XIX в. по-прежнему занимала Усть-Ижора. По мнению современников, место это было «замечательно особенно потому, что здесь со времен Петра Великого устраивались все кирпичные заводы, на которых приготовлялся материал для новых строений в Петербурге, в продолжение почти целого столетия. Ныне заводов этих 15, а жителей около 1000 душ обоего пола» [Пушкарев 1845, с. 193]. По ревизии 1838 г., число жителей села составляло 482 человека мужского и 542 – женского пола. На его землях стояли 15 кирпичных заводов, из которых 9 принадлежали купцам, а 7 – местным крестьянам: три Кононовым, по одному Правдину, Гусарову Блинову Пашинскому. Крестьяне Кононовы и Захаровы имели свои производства и в других окрестных селениях: в Рыбацком, Усть-Славянке, Быстром городке (район Кривого колена) [Описание 1838, с. 10–11]. Многочисленные кирпичные заводы показаны на картах побережья Невы середины XIX – начала XX вв.

Несмотря на решения по улучшению кирпичного производства на Невских заводах, принимавшиеся властями еще в середине XVIII в., до самого конца XIX в. здесь существовала достаточно примитивная технология изготовления кирпича. Почти весь производственный цикл был ручным. Предварительно размоченные глина и песок смешивались вручную и только иногда с помощью конных глиномялок. Подготовленное сырье на тачках подавалось рабочим-порядовщикам в станках – специальных ящиках-формах. В них кирпич формовали и полученный сырцовый кирпич помещали для просушки в специальные приямки (шатры). Подсушенный кирпич загружался с дровами в печи для обжига. После достаточного обжига и остывания производилась разборка печи. Из нее извлекали обожженный кирпич и складывали под навесом. На кирпичных заводах работа носила сезонный характер: в теплое время года. Рабочих, живших прямо при заводах, нанимали из разных губерний России. Рабочий день продолжался с 4–5 часов утра до сумерек. При таком распорядке дня рабочий-порядовщик в течение 5–6 месячной изнурительной работы мог получить 55-110 рублей, сушильщик – 40–50 руб., обжигальщик – 140–300 руб., дровоколы, набиравшиеся из подростков – 15–20 руб. [Никитин 1979; Воронова, Гладышева 2003, с. 59–63].

Рис. 127. Кирпич и клеймо Захаровых. Музей 621 школы, поселок Металлострой. Фото автора

Согласно семейному преданию, Захаровы переселились на берега Невы из Ярославской губернии как мастера по кирпичному делу еще в 1707–1717 гг. Однако первым кирпичным заводчиком из этой семьи, о котором сохранилась документальная информация, был крестьянин Кузьма Алексеевич Захаров (1782–1838), открывший завод в 1798 г. Его сыновья Дмитрий, Михаил и Ефим, а впоследствии их потомки, продолжили дело. В результате появилась целая династия производителей кирпича, а в Усть-Ижоре и ее окрестностях, по берегам Невы и Ижоры, возникали все новые и новые заводы.

Дмитрий Кузьмич в 1883 г. построил завод нового образца с «гофманскими печами» и кирпичноделательными машинами на правом берегу Ижоры, по дороге в Колпино. Гофмановские печи потребляли меньше топлива и позволяли производить более качественный обжиг. Нововведения привели к существенному увеличению количества производимой продукции и улучшению ее качества. После того как завод унаследовали жена и сыновья Дмитрия Кузьмича Иван, Кузьма и Федор, на нем работало 15 конных глиномялок, 4 гофмановские печи и трудилось 372 рабочих. За пять лет, с 1898 по 1903 г. завод изготовил 58 млн штук кирпича [Мелкова 2003, с. 88–94; Захаров 2003]. На произведенных кирпичах ставилось клеймо «Завод действует с 1813 г. К и Ф Захаровы», что свидетельствует о непрерывном существовании его на этом месте с начала XIX столетия (рис. 127).

Другими большими семьями кирпичных заводчиков в Усть-Ижоре были Кононовы, Лядовы, Правдины. Кононовы так же, как и Захаровы, занимались, помимо кирпичного производства, торговлей и имели дома в Петербурге. Заводы Лядовых были на Славянке, на Малой Ижоре (левый приток реки Ижоры) и на правом берегу Невы. Кирпичи с клеймом Захаровых найдены в разных постройках Петербурга, например, в фундаменте Троицкого храма на Петроградской стороне, а также в Шлиссельбургской крепости. На берегах рек у устья Ижоры по-прежнему можно найти кирпичи с фамильными клеймами этих семей, хотя местные жители до сих пор собирают их для строительных и хозяйственных нужд. Следы кирпичного производства еще и сейчас сохраняются в окрестностях поселка в виде котлованов для добычи глины, превратившихся со временем в пруды, заполненные водой.

Документально подтверждается, что многие владельцы кирпичных заводов заботились о своих рабочих: строили для них дома, бани, клубы, прачечные, животноводческие фермы, а также занимались благотворительностью, жертвовали средства на строительство и ремонты храмов в Усть-Ижоре и Рыбацком.

В 1874–1875 гг. кирпичные заводчики из Усть-Ижоры и Усть-Славянки Д.К. Захаров, Д.Н. Лебедев, К.С. Воейков и другие обращались в Земскую управу с просьбой устроить больницу для рабочих. Финансировать ее предполагалось на средства единоразового сбора с постоянных рабочих по 2 руб., с временных – по 1 руб. К прошению прилагался список из 30 заводов, владельцы которых хотели участвовать в проекте.

На большей части из них было занято 150–300 человек, но было и несколько небольших предприятий с 40–70 рабочими. Общее количество их достигало 5385 человек [ЦГИА СПб. Ф. 224. Оп. 1. Д. 305]. Губернатор удовлетворил прошение с условием согласия рабочих на взимание с них больничных сборов. В том же году сельское общество крестьян Усть-Ижорской волости выделило под строительство больницы одну десятину земли между Ижорой и Славянкой на 20 лет с последующим продлением. Участок был передан безвозмездно, с обязательным условием использования его только по назначению. Сельское общество участвовало в содержании больницы, при этом жители Усть-Ижоры имели, наряду с рабочими кирпичных заводов, равные права на получение медицинской помощи от доктора, дважды в неделю посещавшего больных, возможность помещения в больницу и получения из нее бесплатных медикаментов. Общество участвовало в содержании больницы по 50 коп. в год с человека, по числу 619 душ крестьян – 309 руб. 50 коп. По предварительным расчетам, больница на 15 пациентов и барак на 50 человек стоили до 20 тысяч рублей, содержание обходилось в 8 тысяч рублей в год [ЦГИА СПб. Ф. 224. Оп. 1. Д. 305. Л. 13–19, 54].

В 1878 г. старшина Усть-Ижорской волости И.А. Кононов ходатайствовал перед председателем Земской управы Петербурга о разрешении открыть в селе новую аптеку. В прошении отмечалось, что сельское общество уже содержит на свои собственные средства доктора и фельдшера, медицинскую часть в отдельном доме, с приемным покоем на 4 кровати, увеличенным в этом году по случаю эпидемии тифа до 7 кроватей; покупает медикаменты. Еще в 1876 г. общество построило для новой аптеки двухэтажный дом, но тот стоит «праздный не занятый». Помимо помощи жителям села, она сможет служить «для рабочих кирпичных заводов, население которых в летнее время доходит до нескольких тысяч человек, а также для лиц, прибывающих на судах», на которых не хватает медикаментов в существующей общественной аптеке, говорилось в письме. В том же году прошение было удовлетворено [ЦГИА СПб. Ф. 224. Оп. 1. Д. 420].

В 1879 г. владельцы кирпичных заводов снова вернулись к вопросу строительства больницы в Усть-Ижоре за счет средств жертвователей. Постройкой занимались архитекторы И.Я. Капустин и Э.П. Деклерон, сметная стоимость работ составила 26 230 руб. Главными распорядителями были назначены жертвователи, внесшие основные средства на строительство: Д.Н. Лебедев – 17 737 руб., И.Ф. Громов – 3000 р. И.А. Ширков – 1150 руб. Остальные внесли суммы от 100 до 500 руб. Строительство больницы началось в том же 1879 г. и по завершении 27 июля 1880 г. ее освятили и передали в введение Земской управы [ЦГИА СПб. Ф. 224. Оп. 1. Д. 305. Л. 41-101]. В настоящее время – это инфекционная больница на Шлиссельбургском проспекте.

В состав Усть-Ижорского медицинского участка входили, помимо Усть-Ижорской, Рыбацкая и Александровская волости. В то время здесь проживало около 3,4 тыс. местных крестьян и около 8 тыс. рабочих с 23 кирпичных и 2 лесопильных заводов. За вклад в строительство жертвователи были награждены орденами и медалями от министра внутренних дел. Доктором в новую больницу был назначен Л.И. Воинов, закончивший в 1878 г. Медико-хирургическую академию. Свою первую практику он получил в военных госпиталях во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на Кавказе и на Балканах. Благодаря активной и самоотверженной деятельности Воинова, усть-Ижорская больница стала одной из лучших больниц уезда. Медицинская помощь в ней оказывалась бесплатно.

Воинов – талантливый врач, проводивший научные исследования, новатор и человек широких взглядов, занимавший активную общественную позицию. В 1886 г. он вместе с больными бешенством посетил Париж для знакомства с Луи Пастером с целью лечения русских пациентов и изучения его методов борьбы с этим заболеванием. Вскоре после возвращения Воинова в Петербурге открыли первую прививочную станцию, что было и его заслугой. С началом Русско-японской войны он просился в действующую армию, однако задержался в Петербурге из-за новой эпидемии. Проработав врачом 25 лет, в августе 1905 г., в возрасте 52 лет, Л.И. Воинов умер, заразившись во время операции больного [Грицай 2002, с. 5, 10,20].

Во время эпидемии холеры в 1892–1894 гг. здесь заболело 390 человек [Грицай 2002, с. 10; ЦГИА СПб. Ф. 224. Оп.1. Д. 420]. Эпидемии холеры, тифа и оспы, сифилис требовали организации постоянного контроля за эпидемиологической обстановкой на заводах, где работало много приезжих рабочих и была большая скученность людей. В связи с существующими санитарными нормами, умерших хоронили за пределами села, на возвышенном берегу Ижоры, где еще ранее было открыто Холерное кладбище.

Население Усть-Ижоры постоянно росло: в 1856 г. в селе, по-прежнему находившемся в ведении Императорской Александровской мануфактуры, было 165 дворов, в них проживали 630 душ [Алфавитный список 1856]. В 1862 г. здесь было уже 196 дворов с числом жителей: 648 мужского пола и 721 женского. В селе имелись Ижорское волостное правление, почтовая станция, 15 кирпичных заводов, две пароходные пристани: Северного общества и купца Тайвани, а также лесная биржа. [Списки 1864, с. 17].

После утверждения императором Александром II Положения о крестьянстве 28 июня 1861 г., крестьяне Усть-Ижоры находившиеся в ведении Александровской мануфактуры[101]101
  Александро-Невская мануфактура была упразднена в 1860 г. На ее основе возникли Карточная фабрика и Обуховский сталелитейный и пушечный завод.


[Закрыть], получили возможность, «выкупив при содействии правительства земельные угодья, поступить в разряд крестьян-собственников». В день введения в действие уставной грамоты – 10 августа – в Усть-Ижоре все население в праздничных нарядах с раннего утра начало собираться к приходской церкви. «По окончании обедни и благодарственного молебствия с коленопреклонением, все крестьянское общество и все присутствовавшие, сопровождаемые волостным старшиною, отправились в волостное правление». Здесь состоялось общее собрание всех домовладельцев на котором мировой посредник В.И. Уткин разъяснил им новые права и обязанности. Затем была зачитана и передана обществу утвержденная Министерством внутренних дел уставная грамота вместе с межевой книгой и планом села, а также разъяснены льготы попечительского совета по выкупу земли.

Волостной старшина Василий Ефимович Захаров посетовал, что «ничем они достойно не могут отблагодарить Отца Государя-Освободителя». Однако именно по его инициативе крестьянское общество объявило подписку на сбор пожертвований «в пользу раненных в делах против польских мятежников». Присутствовавшие собрали 200 руб. серебром. На праздничном обеде, последовавшем за собранием, произносился тост «За здоровье Государя и Его августейшего семейства», сопровождавшийся громогласным ура, а крестьянские дети пели государственный гимн «Боже, царя храни». Такой же праздник проходил в соседней слободе Рыбацкой [Празднество крестьян 1863, с. 1–4].

Со второй половины XIX в. в центральной части села и по Шлиссельбургскому тракту вдоль Невы началось строительство кирпичных домов. Это были жилые дома семей местных зажиточных крестьян – кирпичных заводчиков Захаровых и Кононовых, а также различные учреждения. Усть-Ижора была волостным центром Санкт-Петербургского уезда.

Волостная управа размещалась в двухэтажном кирпичном доме в самом центре села, на правом берегу Ижоры, на Шлиссельбургском тракте у моста[102]102
  Дом № 219 по Шлиссельбургскому шоссе – современное здание усть-ижорской администрации.


[Закрыть]. Напротив нее, в двухэтажном кирпичном доме (№ 48), по местному преданию, располагались ямская станция и гостиница. Впоследствии здесь находилась усть-ижорская пожарная команда. В соседнем доме (№ 50) была харчевня или чайная, как ее называли местные жители. Большинство домов оставалось деревянными, но многие из них строились больших размеров, с расчетом на многочисленную семью в несколько поколений. Типичными для села были срубленные двухэтажные дома с мансардой и мезонином в 4 окна по фасаду, крытые тесом. Их окна с наличниками и фронтонами были богато украшены резьбой. Многие дома возводились из бруса барок, разбиравшихся местными жителями на строительные материалы и дрова после их использования по назначению. В конце XX в. некоторые из этих домов еще сохранялись в центре села, но, к сожалению, время их не пощадило. Здесь часто бывали пожары. Жители вспоминали сильный пожар 1918 г. (по другим сведениям, в 1920 г.), начавшийся от искры из трубы парохода, проходившего по Неве, когда выгорела значительная часть села на левом берегу Ижоры.

Согласно статистике, в Усть-Ижоре в 1860-е гг. имелись: сельское училище, 6 харчевен и столько же постоялых дворов, 11 мелочных лавок, одна табачная и одна кожевенная, один винный погреб и три питейных дома [Нейдгардт 1867, с. 14]. Вблизи села, по берегам реки, развивалось старое и создавалось новое кирпичное производство. На территории, принадлежавшей селу, работал уже 21 кирпичный завод.

Бурлаки на Неве

В 1868 г. в Усть-Ижоре побывал тогда еще молодой художник Илья Ефимович Репищ оставивший яркие описания летней прогулки по Неве с ее контрастной жизнью. Именно здесь началась работа над его знаменитой картиной «Бурлаки на Волге». Вот что он писал в своих мемуарах: «А утром мы уже бурлили по Неве, и я был в несказанном восхищении от красот берегов и от чистого воздуха, погода была чудесная. Ехали быстро, и к раннему полдню мы проезжали уже роскошные дачи на Неве; они выходили очаровательными лестницами, затейливыми фасадами, и особенно все это оживлялось больше и больше к полдню разряженной публикой, а всего неожиданней для меня великолепным цветником барышень, как мне казалось, невиданной красоты!».

«На высоком берегу стояли красивые дачи, от них сбегали к воде широкие лестницы. Все вокруг утопало в зелени. Возле дач выстроились аллеи старых лип, сквозили нарядные березовые рощицы, перед домами пестрели цветники, стеной поднимались кусты душистой сирени. Всюду на берегу виднелись толпы гуляющих. Нарядные господа, офицеры, студенты, дамы под разноцветными зонтиками. Всюду слышались веселые голоса, беззаботный смех… Однако, что это там движется сюда?… Вот то темное, сальное какое-то, коричневое пятно, что это ползет на наше солнце?» – спрашивал он у своего попутчика. «Это бурлаки бечевой тянут барку; браво, какие типы! Вот увидишь, сейчас подойдут ближе, стоит взглянуть», – ответили ему. «Я никогда еще не был на большой судоходной реке в Петербурге, на Неве, ни разу не замечал этих чудищ „бурлаков". Приблизились. О Боже, зачем же они такие грязные, оборванные? У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у других локти повылезли, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие – не узнать розового ситца, висевшего на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья! Влегшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара… Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди сбившихся висячих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели… Вот контраст с этим чистым ароматным цветником господ! Приблизившись совсем, эта вьючная ватага стала пересекать дорогу спускающимся к пароходу… Невозможно вообразить более живописной и более тенденциозной картины! И что я вижу! Эти промозглые, страшные чудовища с какой-то доброй, детской улыбкой смотрят на разряженных бар и любовно оглядывают их самих и их наряды. Вот пересекший лестницу передовой бурлак даже приподнял бечевку своей загорелой черной ручищей, чтобы прелестные сильфиды-барышни могли спорхнуть вниз.

– Вот невероятная картина!… Действительно, своим тяжелым эффектом бурлаки, как темная туча, заслонили веселое солнце; я уже тянулся вслед за ними, пока они скрылись с глаз. Пароход наш тронулся дальше; мы скоро нагнали барку и видели уже с профиля и нагруженную расшиву, и всю бечеву, от мачты до лямок. Какая допотопность! Вся эта сказочная баркарола казалась мне и смешной, и даже страшной своими чудовищными возницами. Какой, однако, это ужас – люди вместо скота впряжены! Неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например буксирными пароходами?» – вопрошал художник. «…Буксиры дороги; а главное, эти самые вьючные бурлаки и нагрузят барку, они же и разгрузят ее на месте, куда везут кладь. Поди-ка там поищи рабочих-крючников! Что бы это стоило!..» – пояснили ему [Репин 1953, с. 219–220]. Впечатление от увиденного было для художника настолько ярким, что по возвращении он написал эскиз «Бурлаки на Неве». Судя по имеющимся описаниям, их было даже несколько (рис. 128). Итогом многолетних раздумий и кропотливой работы над этим сюжетом стала знаменитая картина И.Е. Репина «Бурлаки на Волге», появившаяся в 1873 г.[103]103
  И.Е. Репин признавался, что до встречи на Неве ничего не знал о бурлаках. Поскольку эта тема его заинтересовала, друзья посоветовали ему поехать на Волгу, чтобы лучше познакомиться с бурлачеством. В мае 1870 г. он отправился на пароходе в путешествие по Волге от Твери до Саратова специально для написания картины. В том же году сначала был сделан карандашный эскиз, потом картина написана маслом. В марте 1871 г. первая версия картины получила приз в Санкт-Петербурге. И.Е. Репин закончил работу над ней только в марте 1873 г. (формат 23,5x50,5 см Третьяковская галерея).


[Закрыть].

Рис. 128. Эскиз И.Е. Репина «Бурлаки на Неве».

Усть-Ижора, 1868 г.

Владельцами барок – больших плоскодонных судов, на которых по Неве и Ижоре перевозились грузы, – были и усть-ижорцы. Река Ижора продолжала служить важным и самым дешевым путем между Колпинскими Ижорскими заводами и Петербургом. Транспортное сообщение по ней было очень интенсивным, так, в описании 1863 года говорится, что барки, посылаемые к кирпичным заводам и лесным биржам, стоят иногда в два ряда, загораживая фарватер. Стоянку барок у разводного моста в устье Ижоры, можно видеть и на фотографиях начала XX столетия. Обмелению реки, затруднявшему судоходство, способствовало то, что у берегов производилась ломка старых барж, а гонки[104]104
  Гонки – бревна, сплоченные в плоты.


[Закрыть] не очищались от коры [Куницкий 1863, с. 8]. Большое скопление топляка, залегавшего в несколько уровней и частично замытого грунтом, было обнаружено при подводных археологических работах 1989 г. в прибрежной части Невы, перед церковным кладбищем. Здесь же найдены остатки кованых цепей, служивших для соединения плотов, сплавлявшихся по Неве еще в ΧΙΧ-ΧΧ вв. Совершенно очевидно, что сильное засорение русла реки препятствовало судоходству. После расчистки обмелевшего участка акватории, топляк, в основном, был удален.

Рис. 129. Бечевник, мощенный булыжником по левому берегу Ижоры. Фото автора

Вверх по течению Ижоры к колпинским Ижорским заводам баржи взводились бечевой. Для этого по левому берегу Ижоры был устроен специальный бечевник, вымощенный булыжником, который местами сохраняется вблизи ее устья (рис. 129). Еще недавно можно было видеть, проложенные под ним и выходящие в реку специальные водотоки из барочного бруса, предотвращавшие его размывание. На пониженном участке берега для его прокладки делалась специальная подсыпка (рис. 130). Бечевник использовался еще в 1905 г., когда одним из условий Плана урегулирования Усть-Ижоры было освобождение его трассы от всяческих строений [ЦГИА СПб. Ф. 256. Оп. 27. Д. 447]. Дерево разобранных барок широко использовалось и в строительстве. Многие старые дома и хозяйственные постройки Усть-Ижоры, срубленные именно из этого бруса, хорошо узнаваемого по регулярным отверстиям с деревянными нагелями, сохранялись вплоть до конца XX в.

Рис. 130. Участок бечевника на пониженном участке берега. Фото автора

В 1873 г. в селе были открыты двухклассное мужское и одноклассное женское училища[105]105
  Земские школы были двух типов – одноклассные, с трехгодичным курсом обучения, рассчитанные на пятьдесят учеников с одним учителем (т. н. однокомплектные), и двухклассные с четырёхлетним курсом, с 50 более и учениками и двумя учителями, в зависимости от количества детей в селе, от потребности в образовании и от материальных и денежных возможностей местной земской управы.


[Закрыть]. Земские школы появились в сельской местности после учреждения земств в 1864 году. Обычно они представляли собой трех– и четырехлетние учебные заведения, где дети всех лет обучения одновременно занимались в одном классе с одним народным учителем или местным священником-законоучителем. В школах преподавали русский язык, чистописание, арифметику, Закон Божий, церковнославянский язык и церковное пение. В них бесплатно учились мальчики и девочки в возрасте 8-12 лет. В разных случаях школы содержались за счет сельских обществ, волостей, земств и государства.