Текст книги "Танцы Близнецов"

К восьми часам все были счастливы совершенно, причем Гамлет-Голембевский от счастья стал благородно бледен, Полоний-Шурупов пунцов, как ямщик, а на лбу Витюнчика выступили крупные капли пота. Лицо Листопада, покрытое золотистым загаром, выражало благожелательное и всемерное довольство всем происходящим. В глазах Катрин прыгали бесенята, она рделась персиковым румянцем, похохатывала и маленькой ножкой уже в который раз наступала под столом на замшевую туфлю Валдомиро, но остановить его эти слабые прикосновения не могли: тройная сливная уха по-архиерейски и шашлык из осетра таким превосходным образом сочетались с водными лыжами и парусной регатой, так легко и естественно складывались в замечательный и четкий план совместного времяпрепровождения, что сама мысль о предстоящей командировке в область, неожиданно промелькнувшая в голове Валдомиро, показалась ему чьей-то не очень удачной шуткой и просто абсурдом. И даже химерическим бредом.

«Что за ахинею он несет? – думала Катрин. – Какие лыжи? Какая регата?» Но вскоре устала давить ногой и, безмерно себе удивляясь, приняла участие в бурных Валдомировых фантазиях, которые, как ей вдруг стало казаться, никакие не фантазии, а именно – прекрасная программа действий, по которой с завтрашнего дня все они начнут новую, увлекательную и яркую жизнь. И в ее хорошенькой головке вертелось невесть откуда взявшееся и дурацкое:

 
Ура! ура! Придумали,
У нас уж план готов,
– И вот дарим на память мы
Подставку для часов!
 

Листопад, внимательно слушавший распалившегося Валдомиро, вдруг поднялся решительно.

– За гостей нашего города, за наших дорогих друзей, за их талант и за вечное и прекрасное искусство театра. Завтра милости всех прошу ко мне на дачу.

– Прозит! – рявкнул Шурупов. – Да здравствует Шекспир!

Валдомиро осторожно поднял полный до краев фужер на уровень глаз, прищурился и сквозь салют микроскопических брызг шипучего вина увидел другие глаза, смеющиеся и ласковые, и мягкий подбородок, и родинку на нежном горлышке: Вероника Николаевна, директор «Ералаша», именинница, сидела как ни в чем не бывало за соседним столиком в компании двух подруг и долгоносого усатика в чесучовой тройке и с галстуком под острым кадыком.

«Господи боже мой, прямо-таки Гастон Утиный Нос! Надо ж, вырядился… Ведь жара – дышать нечем! Родятся же на свет такие… такие…» – думал Валдомиро, глядя прямо в глаза директрисе немигающим долгим взглядом и с удовольствием наблюдая, как наливается розовой краской несомненного волнения ее лицо, как нервным движением вдруг поправила прядку волос над ушком, и тогда, по-прежнему не отрывая взгляда от ярких лучиков, гуляющих по радужной оболочке Вероникиных глаз, медленно, глоток за глотком он выпил свой фужер до дна.

Когда официантка принесла сигареты, Валдомиро аккуратно вложил ей в карманчик фартука конверт, полученный днем в показательном детском саду, и негромко попросил:

– Танюша, подарочный наборчик – вон той, пухленькой, будь ласкова.

Смешение произошло само собой и очень естественным образом. Валдомиро пригласил именинницу на танец и на втором такте неожиданно для себя сказал:

– Я чувствовал, что встречу вас здесь…

Она ничего не ответила, а только поплотнее обхватила Валдомирово плечо.

Когда они вернулись с танцевального пятачка, их столики были уже сдвинуты, Гамлет с Полонием наперебой угощали девушек шоколадным ассорти из подарочного набора, Листопад мастерил бутерброд с семгой, а Гастон вел оживленную беседу с Витюнчиком.

– Едрит-ангидрит! Да не может такого быть, – то и дело вскрикивал малютка.

– Именно что может, – настаивал Гастон, – в том-то и дело, что может!

Выросшая компания с удовольствием выпила за здоровье Вероники, загалдела вразнобой и рассыпалась на фракции. Именинница поставила недопитую рюмочку на стол, и Валдомиро завладел ее пухлой ладошкой тут же и безраздельно. Ладошка была теплая, податливая до покорности.

– Сегодня такой день… Ваш день… – заговорил он значительными периодами. – Так хочется сделать для вас что-нибудь приятное.

– Вы уже сделали, – хихикнула Вероника. – Я моментально догадалась, когда официантка принесла этот, как его… ну, коньяк, конфеты… Набор.

– Боже мой, господи, какие мелочи! Ну при чем здесь это? Ничего особенного в этом нет, – говорил Валдомиро, разглядывая игру лучиков в круглых Вероникиных глазах. – Дань элементарного уважения к интересной женщине. Нет-нет, я имею в виду совсем другое…

Вероникина лапка рефлекторно напряглась, и Валдомиро ощутил слабое и влажное пожатие. Именинница наморщила лобик и спросила:

– А вы где работаете?

«Какая мягкая у нее ладошка!.. Просто прелесть, а не ладошка!» – подумал он и небрежно сказал:

– В Художественном фонде. – Вспомнил про командировку, про раствор, усмехнулся и добавил: – Есть такая смешная организация, – бросил рассеянный взгляд на Катрин и добавил еще: – А вообще-то я человек свободный.

– Я – тоже, – тихо сказала Вероника и зарделась, – свободная… Уже второй год. Собственно, с мужем-то я и месяца не прожила.

– Ах! – весело рассмеялся Валдомиро. – Я совсем не об этом! – «Господи, боже мой! Какая она непосредственная, просто прелесть!..» – Я имел в виду – профессия у меня свободная.

– То есть?

– Я художник.

– Как интересно! Вы в самом деле художник? Вы картины рисуете?

– Ну, не совсем рисую…

– То есть?

– Я их режу.

– То есть?!

Валдомиро, довольный произведенным эффектом, отодвинул в сторону тарелку Вероники с горкой оливковых косточек и остатками столичного салата, вынул из портфеля коробочку с резцами, поставил ее перед именинницей, загипнотизированной пассами своего изящного кавалера, сказал:

– Алле-оп! – и откинул крышку.

– Какие маленькие ножички… – прошептала восхищенная Вероника.

– Это не ножички, – строго сказал Валдомиро. – Это резцы. На приличном материале этими резцами можно изобразить, что душе угодно.

– Господи, как интересно, чем только люди не занимаются! А тут собачишься с утра до вечера!.. Будь оно все проклято.

– Послушайте, Вероника Николаевна, – задумчиво произнес Валдомиро, – я вас научу.

– Ой, что вы! – жалобно пискнула именинница.

– Тут главное дело – вкус, – заговорил Валдомиро напористо. – Главное, поверить в себя. Остальное – так, ерунда, голая техника. Это уж по моей части.

– Вы серьезно?! – в совершенном восторге пролепетала Вероника.

Валдомиро решительно хлопнул крышкой чудесного набора.

– Вот мой подарок к вашему дню рождения.

– Ой, что вы! – Вероника затрясла головкой. – Нет-нет-нет! Вы и так! Вы и так! Я ведь моментально догадалась, когда принесли коньяк… и прочее.

– Большое дело – иметь художественный вкус, – с запозданием пробасил Листопад.

– Если есть вкус, резать по дереву – плевое дело! Материал я достану. Собственно, материала у меня куры не клюют, вся мастерская забита черным деревом и палисандром. Я тут на днях имел досуг, посидел с карандашиком и разработал совершенно роскошный барельеф на темы русских народных сказок: зайчики, мишки, Волчок Серый Бочок. К слову сказать, прекрасно подойдет для вашего зооуголка. А то, мне показалось, у вас там не очень-то уютно.

– Катенька! – позвала через стол Вероника. – Я вам обязана: у Владимира Марковича такие интересные идеи! Представляете, он будет учить меня художественной резьбе! Мы будем делать панно для зооуголка!

– Молодец, Владимир Маркович! Золотая голова! – с обворожительной улыбкой сказала Катрин, и Валдомиро ощутил сильный удар чуть ниже колена. Он скрипнул зубами и улыбнулся Катрин в ответ.

Тем временем Вероника сложила губки сердечком и организовала на щечках кокетливые ямочки.

– Я вас хочу о чем-то попросить, – нежно мяукнула она.

Валдомиро сделал брови домиком.

– Можно, я буду называть вас на «ты»?

– Боже мой, господи! – лицо Валдомиро выразило высшую степень умиления. – О чем речь!

Вероника наклонилась к самому уху Валдомиро и зашептала, перемежая фразы каким-то интимным квохтаньем:

– Представляешь, совпадение! Моего дуралея, ну, мужа бывшего, я с ним теперь почти что и не встречаюсь, так, иногда, под настроение… О чем я говорила? – Она наморщила лобик, и Валдомиро увидел, что места хватило только на две складочки. – Ах да, мой-то благоверный – тоже Владимир, тезка твой. Знаешь, как я его называла?

– Нет, – кротко ответил Валдомиро, обескураженный быстротой и легкостью, с которой именинница перебросила стрелку отношений.

– Вовик! И тебя буду называть – Вовик! Вовик! Вовик!

– Друзья зовут его Валдомиро, – деликатно вмешался Листопад, – так что, если…

– Вал-до-ми-ро… – по слогам повторила Вероника. – Чудное имя. Никогда не слыхала.

– Это из книги, – учительским тоном принялся объяснять авиатор. – Так звали одного молодого человека – он жил в Бразилии: Валдомиро-Гуляка.

– Гуляка? Что еще за Гуляка? Пьяница?

– Ни в коем случае! Пьяница здесь абсолютно ни при чем. Просто он любил жизнь: праздники, шум, различные мистификации. В общем – повеселиться. Он и умер-то на карнавале.

– Господи, что еще за страсти такие! Надо ж додуматься – умер на карнавале?! Что ж это за карнавалы такие, где богу душу отдают?

– Да уж есть такие… – куда-то в сторону сказал Валдомиро, и ему вспомнилась Юлия, которая как раз и придумала назвать его – Валдомиро… И которая ждет не дождется его, Валдомирова, письма! Обещанного и даже внесенного в план дня!..

Искусственные фиалки над розовым ушком именинницы вдруг показались ему мещанскими и жалкими, ямочки на щеках – провинциальными, лобик вызывал смех, а родинка была просто неприятна.

«Боже мой, господи, насколько Юлия интереснее и тоньше, – думал он, и сердце его наполняла истома. – Да и провожать ее никуда не нужно…»

Неожиданно ему стало одиноко и грустно. Он возвратил пухлую ладошку на Вероникино колено и пробормотал:

– Извини, пожалуйста, я отлучусь. Ровно на минуту.

У самых дверей он вспомнил, что так и не купил стиральный порошок, ресторанными кулуарами пробрался в буфет и на последнюю пятерку приобрел плитку шоколада «Бабаевский».

– Надо же, везет нам на встречи, – трещала бравая Мадам. – А я смотрю – знакомый вроде бы портрет! Думаю, скоро ночь на дворе, надо парня прихватить. Вы мне сегодня полплана сделали. Артисты… Где же папу-то потеряли?

– Папу? – не сразу сообразил Валдомиро. – Ах, папу!.. Он там, – последовал кивок в сторону веселых неоновых огней. – Папа танцует.

– Ну и люди! Сам спинку отломил, а сам танцует! А вообще-то он у вас солидный мужчина.

– Поехали, – устало сказал Валдомиро.

– Это точно, – она включила передачу, и машина плавно тронулась.

Валдомиро ушел по-английски, не прощаясь, со смешанным чувством разочарования и легкой вины перед Голембевским и Шуруповым, хотя никакой вины не было. Актеры наперегонки кавалерились перед Катрин и подругами Вероники, прикладывались к ручкам, замогильными голосами читали монологи, чем смешили барышень до слез, угощали сладкими коктейлями, – словом, дурачились, как могли. Им было не до глупых обид.

Листопад говорил покинутой, но еще не подозревающей об этом имениннице:

– У каждого свои жизненные принципы. Мой принцип: не стареть душой. Оглянитесь, Вероника Николаевна, вокруг так много интересных людей. Например, мой новый знакомый, Виктор. В полном смысле слова – русский шансонье!

– Едрит-ангидрит! – вскрикивал шансонье и лил на галстук Гастону «Алазанскую долину».

Все были увлечены, и исчезновения Валдомиро никто не заметил.

Тополя Южного бульвара стояли плотной стеной. Их пирамидальные кроны достигали ночных небес. Звезды запутались в переплетении молодых побегов так безнадежно, что казалось, будут висеть над бульваром целую вечность, и на нем никогда не наступит день.

Упорный взгляд Валдомиро был устремлен к звездам, но виделась ему картина вполне земная и даже обыденная: круглый стол под низким бахромчатым абажуром, женщина в жакете домашней вязки, склонившаяся над картами, разложенными по набивной материи. Женщина сидит на низком пуфе, на собственной подвернутой ноге, и по размеру ступни можно догадаться о том, что она высока ростом. Это – Юлия, его, Валдомирова, возлюбленная. Юлия-маленькая видит десятый сон. Юстас что-то строчит в угловой комнате; он большой умница и чертовски порядочный мужик – он будет строчить всю ночь. А Юлия тоскует над картами: она гадает на пикового короля. А пиковый король – это он, Владимир Маркович Глонти.

– Господи, какая нужда доводить себя до такого состояния, – с сочувствием, в котором прослушивалась изрядная доля презрения, сказала Мадам и на всякий случай взяла левей.

В ярком пятне натриевой лампы стоял человек с поднятой рукой. Он был бос. Его обувь располагалась рядом на дорожном парапете. Брюки незнакомца странно топорщились. По лицу бродила задумчивая улыбка.

– Стой! – закричал Валдомиро. – Назад! Сдайте назад!

– Вы меня сегодня заикой сделаете, – проворчала Мадам. – Ну и семейка у вас… не приведи господь. Вы папаше передайте, спинку-то он того, доконал.

– Салют, – как ни в чем не бывало сказал Карагодин, усаживаясь рядом с Валдомиро.

– Дима, что с тобой случилось?! Ты же весь мокрый!

Мадам бросила быстрый взгляд в салонное зеркальце.

– Слушайте, грипп вам обеспечен. Сейчас такой грипп гуляет – «минутка». Не успеешь «мама» сказать.

– Понятное дело, – согласился Карагодин.

– Где ж ты так промок?! – не мог успокоиться Валдомиро.

– Чепуха, ничего страшного… Вечерняя роса. По лугу гулял, вот и промок малость. Скоро обсохну. Сигаретки не найдется?

Какой луг? Какая роса? Э, нет, тут что-то не так! Димон недоговаривает, хитрит! А вдруг… И воображение Валдомиро рисовало речной фарватер, корабль с косыми трубами, сигнальные огни на радиомачте; откидывается крышка люка, в невысокой бортовой тени мимо задремавшего часового… – стоп! какой такой часовой? откуда он взялся?! – мимо вахтенного! между самых его ног пробирается ловкий Карагодин и прячется в шлюпке. Гудит машина, бьют склянки. Темная фигура спускается по канату за борт. Мгновение – и человек в воде. Он отталкивается пятками от корабельного борта и бесшумно плывет к огням городской набережной, унося с собой тайну – вот только какую тайну? – и пару элегантных туфель в сильной руке.

«И все-таки – молодчина!.. – думал Валдомиро, наблюдая, как независимо и ловко Карагодин выпускает дымную струю в щель приопущенного стекла. – Не простыл бы он, в самом деле… Надо же, по канату… Отчаянная голова!»

Ни по каким канатам Карагодин, естественно, не спускался. Борт чудо-лайнера он покинул хотя и с позором, однако ж по трапу. У корабельного стюарда, прихватившего Карагодина, когда тот ковырял ключом в замке Раисиной каюты, достало-таки милосердия. Нимало не смущенный происшествием, Карагодин погулял вдоль высокого борта, поаукал для очистки совести, растянулся на решетчатой скамейке с твердым намерением ждать до победного конца, и его тут же сморило. Сон Карагодина, после сумбурной ночи глубокий и крепкий и обещавший длиться до утра, был нарушен самым варварским образом: беднягу с ног до головы окатила водой поливальная машина, освежавшая зеленую изгородь.

Вот почему Димон был мокр и настроен скептически. К тому же новые туфли натерли ему ноги.

– А я тебя сейчас удивлю, – сказал Валдомиро, не подозревавший о растертых пятках друга.

– Понятное дело, – согласился тот.

– Сегодня Гамлет с Полонием приехали.

Мадам хмыкнула и проскочила на красный.

– Встретим, не в первый раз, – Карагодин пошевелил большими пальцами на ногах и поморщился.

– На этот счет у меня имеются кой-какие соображения, – объявил Валдомиро голосом расторопного мажордома.

– Похвальная предупредительность. Гранд-регата с тройной сливной на десерт? Что-нибудь в этом духе?

– Ага, – не очень твердо ответил Валдомиро. – Можно водные лыжи организовать…

– Хорошее дело затеял, великое дело. Однако предупреждаю, с ушицей поосторожней, не пересоли, а то прошлый раз – того…

«Боже мой, господи, ну чего он злится! – не понимал Валдомиро. – У каждого бывают свои обстоятельства… Не мог же я находиться в трех местах сразу!..»

– Остановите, пожалуйста, – обратился Карагодин к Мадам, – я приехал.

Мадам с готовностью нажала на тормоз.

– Не мучай себя, мой милый, уже поздно. Утро вечера мудренее. До завтра. Встретимся на загородной вилле Листопада, нам друг друга не миновать.

Карагодин потрепал худенькое плечо Валдомиро, вылез из машины и пошел в глубь квартала, осторожно ступая растертыми в кровь босыми ногами и негромко чертыхаясь.

– Мой старинный друг, прекрасный человек, – счел нужным объяснить Валдомиро, – видите – совсем мокрый. А личность, между нами говоря, – легендарная!

– Понятное дело, – согласно кивнула Мадам и рванула под уздцы.

Около полуночи разлапистый клен, осенявший двор старого трехэтажного дома в самом конце Южного бульвара, глухо застонал под порывом сухого ветра, и бездомный сизарь, примостившийся у одного из окон верхнего этажа, завозился, поскреб лапами гулкую жесть и приподнял кожистое веко. Некоторое время он наблюдал настороженным желтым глазом колыхание огня за двойным стеклом и быстрые движения другой птицы, утопающей в роскошном оперении и очень крупной, однако мало-помалу успокоился, нахохлился и снова погрузился в таинственный и чуткий голубиный сон.

Валдомиро же было не до сна. Запахнувшись в махровый халат (алые полосы по ультрамарину), он склонился над столом и писал на листе почтовой бумаги с виньеткой в левом уголке. По толстой свече на картонный кругляш стекали прозрачные парафиновые слезы, свеча красиво оплывала, пламя ее черного фитиля удлинялось, и по стене гуляла тень Рыцаря Печального Образа. Сам же рыцарь с дурацким тазиком на чугунной головке и с раскрытым фолиантом в худущей руке, отлитый каслинским умельцем, стоял рядом со свечой и, глядя поверх фолианта скептическим взглядом, следил за полетом Валдомирова пера.

Перо летело стремительно и неудержимо.

«…Последнее время в душе творится что-то совершенно невообразимое. Милая моя девочка, каждую минуту мне тебя ужасно не хватает, мир без тебя пуст и сер, мужчины скучны, а женщины просто неприятны. Представь себе: даже работа, мое надежное лекарство и утешение, не может хотя бы на миг отвлечь от мыслей о тебе, от непреодолимого желания быть рядом с тобой всегда… вечно», – строчила вдохновенная рука Валдомиро, и он живо представлял, как его Юлия вскроет конверт, и как дрогнет почтовый листок, когда она дойдет до этих проникновенных строк, и как благодарная, мечтательная улыбка тронет ее губы, такие бледные, такие желанные!..

«Боже мой, господи… как упоительно мое чувство! – думал Валдомиро. Невольная слеза умиления наплывала из-под века и срывалась прямо на строки. – Пусть!.. – мысленно восклицал он, наблюдая, как фиолетовые буковки теряют четкость и расплываются в крошечном соленом озерке, и слезу не промокал. – Пусть! Пусть видит!.. Зачем мне стесняться своей любви?»

«Кстати, – начинал он новый абзац, и очередная слеза, уже дрожащая на кончике ресницы, исчезала вдруг и без следа – испарялась, – у меня кой-какие новости: перешел работать в Худфонд. Это целая история, не хотел забивать тебе голову разной ерундой, поэтому и не писал. Они за мной бог знает сколько времени гонялись, золотые горы сулили, однако настоящей, масштабной работы предложить не могли. Ты сама прекрасно знаешь – золотыми горами меня не удивишь, а разменивать свое искусство – не помню, говорил ли тебе, что я художник по дереву? возможно, не говорил, не хотел забивать пустяками твою хорошенькую головку, – так вот, размениваться на мелочи в святом для меня деле – не в моих правилах. Представь себе: заручившись моим согласием на участие в работе, они выбили очень приличный заказ от… – Валдомиро на мгновенье задумался, быстро написал: – от Министерства внешней торговли, – слегка покраснел и, прикусив кончик языка, принялся вымарывать конец фразы. Устранив оплошность, он продолжал: – Сегодня директор фонда (кстати, Народный художник РСФСР) передал мне для выполнения заказа набор резцов, – тут Валдомиро снова покраснел, однако вычеркивать ничего не стал, – свой собственный инструмент. Трофейный. Он привез его из Германии. Бесспорно, директор большой мастер и человек с тончайшим художественным вкусом. Однако принять заказ такого масштаба на себя не решился, говорит – возраст… Как бы там ни было, к Новому году надеюсь получить часть гонорара – тысячи две-три. Звонил своим ребятам в Дагомыс, просил придержать для нас номер в олимпийском комплексе – обещали все устроить. Собственно, уже устроили.

Считаю минуты, страшно тоскую, люблю.

Твой Валдомиро.

P. S. Поцелуй Юленьку, ужасно по ней соскучился. У меня для нее презент.

P. P. S. Юстасу – мое огромное почтение и привет. Передай ему, пожалуйста: монеты, которые я обещал достать, уже у меня. Могу послать по почте, если не к спеху – передам через тебя.

P. P. P. S. Люблю безумно!»

Валдомиро пробежал написанное, удовлетворенно произнес: «Тэк-с…» – и потянул с полки томик стихов.

Тихонько скрипнула дверь, и в узкой щели появился карий глаз. Елене Марковне Глонти, Алене, родной сестре Валдомиро, принадлежал этот внимательный глаз, и в нем, словно в крошечном зеркале, отражался нехитрый интерьер комнаты и конечно же сам Валдомиро, увлеченно листающий страницы, – весь нетерпеливый порыв.

Шелест страниц прекратился, и в наступившей тишине послышалось:

– Эге, как раз то, что нужно.

Валдомиро опер раскрытый на нужном месте томик о чугунного Дон Кихота и занес перо над почтовым листом.

– Салют, братец, – весело сказала Алена и вошла в комнату. – Вечер добрый. Терпишь муки творчества? Никак за роман взялся?

Ответа не последовало.

– Понимаю, понимаю, – как ни в чем не бывало трещала Алена. – Ради бога извини. Собственно, я по делу: сигареткой не угостишь?

– Боже мой, господи! Это же бедлам, а не человеческое жилище! – взвился Валдомиро, но тут же успокоился и добавил примирительно: – Свои пора иметь. Иди, иди, не мешай человеку работать.

Алена легким ударом выбила из пачки сигарету, дернула плечиком, легким, как у всех Глонти, и обиженно сказала:

– Прошу пардону.

И оставила Валдомиро наедине с томиком.

Аккуратнейшим почерком, поминутно сверяясь с печатным текстом, Валдомиро вывел рядом с виньеткой:

 
О жизни сон!
Лети, не жаль тебя,
Исчезни в тьме, пустое привиденье;
Мне дорого любви моей мученье.
Пускай умру, но пусть умру любя!
 

Запечатал письмо в узкий конверт, оглянулся на дверь почему-то и поцеловал конверт. А затем отложил его в сторону, вздохнул и вынул из портфеля книжицу в темно-зеленом муаровом переплете – ежедневник.

– Ну как на него сердиться? – говорила на кухне Галина Петровна Глонти своей дочери и беспомощно разводила руками. – Это же просто невозможно! Вот шоколадку припер. «Шоколад Бабаевский», 300 грамм. Говорит, приятель прямо с кондитерской фабрики прислал. Он там главным технологом работает. Какая-то экспериментальная партия – повышенной калорийности. При моей комплекции, сама понимаешь, без повышенной калорийности – беда!.. На, Саньке, что ли, отдай, порадуй внука.

– Скажите на милость, – задумчиво произнесла Алена, разглядывая фиолетовое ресторанное клеймо. – Надо же… Тут даже печать стоит – экспериментальная партия.

– В самом деле?! Ну вот и сердись на него!..

Алена дернула плечиком, выпустила изо рта серию дымных колечек мал мала меньше и положила сигарету на край блюдца.

– А на него никто и не сердится. Какой прок? Живет, хлеб жует, никому не мешает. Друзья ему шоколадки шлют. Повышенной калорийности. Какие к нему могут быть претензии? Зато к тебе есть.

– Ты это о чем?

– Да все о том же. – Алена энергично чиркнула спичкой, раскуривая погасшую сигарету, и к потолку взвилась золотистая искра. – Объясни мне, пожалуйста, какого черта я взяла отгул на пятницу? Зачем мне отгул, если ты все перестирала? У тебя что – дел больше не было?

– Ну ладно, ладно. Проехали. Ты лучше скажи, чем он там занимается?

– Тезисы пишет, деятель… депутат. Планы составляет, – саркастически сказала Глонти-младшая и, сама того не подозревая, попала не в бровь, а в глаз.

Именно в этот момент Валдомиро распахнул ежедневник, усмехнулся, одним диагональным движением перечеркнул все «пункты», помедлил мгновенье и на новой странице вывел золоченым карандашиком:

План дня:

1. Купить для дома: стиральный порошок «Лоск» – с утра…