Текст книги "Танцы Близнецов"

Мы же соседи, а соседство обязывает!

Савойский аккуратно вскрыл пакетик, оттянул планку рубашки, присыпал пятно горкой соли и на миг озадачился.

– Нужно слегка втереть, – легко принимая роль секретаря-референта, сказала Таня, – не двигайтесь, я сейчас всё сделаю.

Карагодин, сидевший между Таней и Савойским, вознамерился было привстать, чтобы деликатная операция прошла успешно. Таня придержала его за плечо, сказала:

– Не беспокойтесь, я и отсюда достану, – она слегка прилегла на соседа и безымянным пальчиком растёрла горку соли по ещё влажному пятну. Карагодин млел и не шевелился, боясь разогнать прельстительные феромоны.

– Вот и всё, – Таня осторожно вынула пакетик из руки маэстро, стряхнула остатки соли в пластиковый стаканчик и вернулась на место.

Карагодин, освобождённый из сладостного плена, осторожно выдохнул, сказал:

– Ну просто умница. – И, не совладав с порывом, наложил было аппликатуру на Танину ручку, но ручка вдруг повернулась навстречу этому движению, и их пальцы сплелись.

– Праздник продолжается, – объявил повеселевший Савойский. – Орудия к бою. – И потянул из-под колен неизбывный «Арарат».

При словах «орудия к бою» дама в шиншиллах не сдержала улыбки, что-то сказала своему спутнику, седоватой эспаньолкой похожему на Шона Коннери из «Погони за «Красным Октябрём», правда, в слегка семитской редакции.

– Господа, приглашаю присоединиться, – воззвал Савойский, заметивший эти движения, – мы же соседи, а соседство обязывает!

Соседи подняли свои интеллигентные бутылочки, демонстрируя вежливое участие в общем веселье.

– Соседство обязывает, – значительно повторил Савойский, передавая партнёру «Арарат» с парой пластиковых стаканчиков на горлышке.

Танечка понятливо привстала, пропуская Карагодина в проход.

– Вы просто Бонапарт какой-то, – засмеялась дама и всё старалась поднять стаканчиком горлышко коньячной бутылки, которой умело орудовал Карагодин.

– Мне совсем чуть-чуть, – сказал Коннери, – просто почувствовать вкус молодости. А вы?

– Момент, – Карагодин вернулся на место. Танечка проворно присела рядом. Карагодин выстроил аэрофлотские стаканчики на столик, в один пролёт наполнил их точно на треть, передал Савойскому и секретарю-референту. Поднял свой.

– Мы сейчас на высоте 10 000 метров над землёй. И это обязывает… – он сделал хитрые глаза, – выпить за наше знакомство немедленно и до дна! Прозит!

– Прозит! – поддержал Савойский.

– Прозит! – улыбнулась Танечка.

Не надо было суетиться!

Соседи приветственно подняли стаканчики, и все дружно выпили.

Завязалась вполне светская беседа. Новые знакомые, будучи свидетелями строгих разговоров со стюардессой, поинтересовались, что за миссия такая у делегатов. Карагодин дал краткие, но внушительные пояснения. Те уважительно кивали в такт коротким периодам Карагодина.

– Вот такие пироги, – неожиданно сказал Савойский, и все засмеялись.

Дама в шиншиллах оказалась Фаиной, супругой Коннери, а сам Коннери – Аркадием Львовичем, владельцем супермаркета в Каире.

«Какие любезные люди, – умилился Карагодин, – какие скромные!»

Беседа прекратилась самым естественным образом: прикатили коляску с разнообразной снедью. Под аэрофлотовские наборы с ветчиной и красной рыбой пошло красное винцо.

Не успели разделаться с едой – новая тележка. Чай, кофе, плюшки-круассаны.

– Я не хочу ни чая, ни кофе, – сказал Савойский, отвалился на спинку кресла и смежил глаза.

– И я… ничего не хочу, – присоединилась Танечка.

– А я – кофейку, – сказал Карагодин.

Стюард поставил на край стола, напротив Танечки, которая сидела у прохода, подносик, на него чашку и в эту чашку пустил из никелированного кофейника дымящуюся струю.

Танечка тут же подносик подхватила и, уже вжившись в положение секретаря, стала разворачиваться в сторону Карагодина. Стюард толкнул коляску по маршруту вдоль прохода, чайники-кофейники неожиданно громко звякнули, Танечка повернулась на этот звук и…

Карагодин инстинктивно отпрянул назад и даже подобрал ноги, но поздно: чашка опрокинулась, и огненный кофе выплеснулся на правую ступню, ничем не защищённую, так как, желая дать отдых ногам, во время трапезы он под столом новые туфли снял.

– Господи, – выдохнула Танечка.

Карагодин, превозмогая боль, улыбнулся незадачливой референтше кривой улыбкой.

– Ерунда, не бери в голову, – неожиданно переходя на «ты», сказал он. И стал промокать носком левой ноги ошпаренную правую. Боль как-то незаметно рассосалась.

Танечка прихватила предплечье соседа.

– Господи, какая же я росомаха… какая дура! Очень болит?

Карагодин, частично преодолевший болевой шок, прикрыл ладонью Танечкину лапку и ощутил себя настоящим мачо, которому всё нипочём.

– Во-первых, ты не росомаха и не дура, а во-вторых, нам в этой жизни предстоит ещё масса трудностей. Но мы их преодолеем.

– Господи, какой ты сильный, – восторженно выдохнула Танечка. – Я никогда не встречала таких сильных мужчин… Ты меня ненавидишь?

– Прекрати, чтобы больше этой чуши не слышал, – строго сказал Карагодин. – Главное, что мы встретились.

Танечкина лапка судорожно сжала предплечье соседа, она ткнулась в его ухо, внутренне прошептала: «Милый, милый, милый», – но вслух ничего не сказала.

Соседи, которым никелированная телега и стюарт заслонили самое интересное, увидели лишь идиллический финал драмы, деликатно его не заметили, допили свой чаёк и смежили глаза, откинувшись на спинки кресел.

Савойский отчётливо похрапывал.

Карагодин вытянул из-под колен «Арарат», налил Танечке, налил себе.

– За нас, – значительно сказал он.

– За нас, – прошептала Танечка.

Наркоз подействовал самым волшебным образом, через минуту боль ушла совершенно. Одушевлённый новой дозой эликсира, Карагодин страстным полушёпотом понёс откровенную пургу: о всемирном проекте, о важной роли Танечки в этом проекте, о том, что она будет иметь долю в бешеных гонорарах и премиях концессионеров.

Танечка пребывала в каком-то сомнамбулическом трансе, чуть не подстанывала от сказочных этих речей. Вдруг сказала неожиданно трезвым голосом:

– Я согласна. Главное, что мы встретились. Но я хочу, чтобы всё было по-человечески. Я полечу в Лагос, объяснюсь… улажу все дела. И тогда прилечу. Всё должно быть по-человечески.

Карагодин пощупал ногой ошпаренное место, снова почувствовал слабую, но какую-то нехорошую боль.

– Наверное, ты права, всё должно быть по-человечески.

– У тебя есть чем записать?

Карагодин достал из внутреннего кармана красивый «паркер», подарок Дарьи.

Танечка зацепила бумажную аэрофлотовскую салфетку, разгладила её и, по-школярски прикусив нижнюю губку, что-то на ней написала.

– Это мой… ну наш, домашний телефон. Позвонишь мне, как вы устроитесь в гостинице. Звони в среду утром, после девяти, не раньше. Раньше нельзя.

Карагодин сложил салфетку и засунул её в нагрудный карман пиджака.

Танечка склонила голову на его мужественное плечо и смежила глаза. Тот тоже закрыл глаза и тут же провалился в сон.

– Дамы и господа, через 20 минут мы прибываем в аэропорт Каира, пожалуйста, пристегните ремни и приведите спинки кресел в вертикальное положение.

Компаньоны, не открывая глаз, проделали необходимые операции и… продолжили сладкую дрёму.

Танечка же не спала. Немигающим взглядом она проницала толщу проносящихся в овале иллюминатора облаков, словно пытаясь прочитать в изменчивой игре веерных солнечных лучей сквозь призрачные громады небесных айсбергов своё неизвестное будущее.

Серёга, ты настоящий человек!

Прощание совсем не походило на прощание. Маэстро вполне по-свойски поцеловал Танечку, остающуюся в самолёте, в щёчку, сказал неопределённое: «Дай-то бог», отчего Карагодину стало непонятно, помнит ли он о том, что у них теперь есть секретарь-референт, ответственный за всё. Однако и сам он чмокнул Танечку на прощанье вполне обыденно, разве что присовокупил:

– Как договорились, звоню тебе в среду после девяти. Береги себя.

И похлопал ладонью по нагрудному карману.

Делегаты двинулись к выходу. Танечка секунду пребывала в каком-то странном ступоре, вдруг рванула из-под сиденья свою сумку, прытко двинулась за ними вслед, едва не уткнувшись в спину Карагодина.

Тот инстинктивно обернулся. В его глазах стоял немой вопрос.

– Боже, что я делаю… – пролепетала Танечка, сумка выпала из её рук. Она притянула ошалевшего Карагодина за шею, поцеловала его в безвольные губы.

– Ну что ты… что ты… – шептал он. – Успокойся, всё будет хорошо. Только не надо пороть горячку. Главное – мы нашли друг друга.

– Вы народ задерживаете, – сказал красномордый дядька, за которым сгрудились народы из эконом-класса.

– Звони после девяти, – приходя в себя, сказала Танечка, опустилась на соседнее кресло и втянула сумку под ноги, освобождая проход.

Зал прилётов пустел. Компаньоны шарили взглядами окрест, но плакатика консульских представителей со своими именами не находили. Шикарная пара новых знакомых остановилась у стеклянных дверей выхода из здания аэропорта, о чем-то посовещалась и вновь подошла к путешественникам.

– Странно, – сказал Карагодин, – никого нет. А должны встречать. Консул в курсе, обещал прислать машину.

– Ребята, – предложила Фаина, – можем поехать к нам. Тут до Каира полчаса езды. Позвоним в консульство, выясним ситуацию.

– Должны встретить, – твёрдо сказал Савойский. – А то неудобно получится. Приедут, а нас – нет. Мало ли что в пути может случиться. Колесо спустило… Очень вам благодарны, но – будем ждать.

Благорасположенный Аркадий протянул Савойскому визитку.

– На всякий случай, если что, звоните без стеснений.

Проказы ночного полёта давали о себе знать. Путешественников терзала тягостная абстиненция. Пристроили вещи у справочного окошка. Очень хотелось пива. Мысль о коньяке вызывала нехорошие позывы. Карагодин провёл рекогносцировку прилегающих помещений, но никакой торговой деятельности обнаружить не удалось. Савойский никак не хотел верить, что в этом огромном аэропорту нет хотя бы пары несчастных бутылок пива. Назначил Карагодина часовым у имущества и, нервно шурша мятыми долларовыми бумажками в кармане брюк, двинулся на поиски сам. Безрезультатно.

– Но этого не может быть! – Савойский развёл руками. – Это же международный аэропорт, чёрт побери! Пива нет, и вообще никого нет.

Стеклянные двери растворились, в зал прилётов вошёл спортивного вида парень вполне славянской внешности. Осмотрелся вокруг и прямиком направился к путешественникам.

– Вы, наверное, заждались. Извините ради бога, колесо пробил. Сергей.

Обменялись рукопожатиями, Савойский немедленно пожаловался:

– А у нас проблема.

– Решим, – твёрдо сказал Сергей и, узнав проблему, засверкал белыми сплошными зубами. – Я же говорил, что решим. Пойдёмте.

Консульский автопарк, как выяснилось, располагал скромными техническими возможностями, встречать гостей прислали не очень свежий «жигулёнок» пятой модели, но зато персонал был подготовлен очень правильно.

Сергей поднял крышку багажника, извлёк из него ящик-холодильник, а оттуда упаковку длинных бутылок, украшенных неброским клеймом «Стелла».

– Конечно, не «Туборг» и даже не «Балтика», но другого здесь нет. А вообще – пить можно. Я его вчера вечером слегка приморозил, так что, надеюсь, не нагрелось.

По бутылке выпили немедленно. Остальные взяли в машину. Резво погнали по прямой как струна дороге.

Облегчение не заставило себя ждать. Савойский, расположившийся на переднем сиденье, порозовел, выложил круглый локоток в опущенное окошко, благодушествовал.

Заговорил привычно командирским голосом:

– Ты, Серёга, настоящий человек. Я люблю настоящих людей. И Дмитрий – он тоже любит. А «Стелла» действительно ничего. Молодец, что догадался.

– Опыт, я ж русский человек. Полёты-перелёты, аперитивы. Кстати, я ваших ребят не раз встречал.

– Каких «наших»? – не понял Савойский.

– Ну, футболистов. «Ротор» – ваша команда?

– Ещё как наша, – обрадовался Карагодин.

– Так они ж здесь тренируются, в Порт-Саиде. Начальники их прилетают. Так что опыт есть. Лещей привезли?

Лещи, упакованные в полиэтиленовые пакеты, обретались в отдельной спецсумке коробейников из трескучего пластика в клеточку.

– Ещё каких, – сказал Карагодин. – Не забыть бы их развернуть, как устроимся.

– И то верно, – заметил Савойский. – Это ж не лещи, это поросята – сплошной жир.

Сергей рефлекторно сглотнул слюну.

– Серёга, – по-отечески сказал Савойский, – там и твой лещ приплыл. Как устроимся, напомни развернуть, хорошо?

По дороге выяснилась масса интересных деталей. Не дожидаясь вопросов гостей, Серёга внятно изложил правила новой реальности. Сухой закон действительно имеет место, однако делегатов он особо не касается. («Да, дали мы маху с этой дегустацией, – прикусил губу Карагодин. – Никому верить нельзя…») Касательно кожаных плащей, курток, ремней, перчаток и разного шмуклерского товара – всё правда. Порт-саидский мегатолчок – самый крупный на побережье. Цены – благотворительные.

– Да-да-да, – оживился Савойский, – я в курсе. А почему, собственно, мощное скорняжное производство?

– Какое там производство, – засмеялся Сергей, – просто свободная экономическая зона. Товары сюда гонят без пошлин, отсюда и цены… смешные. Вам надо пример с Порт-Саида брать.

– Это в каком смысле?

– Вы ж города-побратимы. У нас тут даже площадь есть, так и называется: площадь Волгограда. Улица Волгограда – тоже есть.

По закону какой-то ассоциативной симметрии Карагодину припомнилась волгоградская квартирка с эркером на улице Порт-Саида, её гостеприимная хозяйка Алёна Готье (в девичестве Потапова), её подружки, крашенные под хохлому, неизменно готовые затеять веселье, и как мило они с Валдомиро и полковником Листопадом проводили там время. В разговор он не вступил, но, смежив глаза, разглядывал теряющую краски, распадающуюся на части и вот уже совсем фрагментарную картинку. Неожиданно перед его мысленным взором возник образ Тани с выражением вселенской грусти на бледном лице. «Нет, я не Байрон! Я другой!» – ни к селу ни к городу выскочило в голове. Карагодин открыл глаза и увидел слева по борту пальмовую рощу и каких-то укутанных в платки тёток с корзинками.

– Сбор урожая, – пояснил водитель. – Тут финики с банан размером. Нужно в культурную программу забить: поездка на финиковую плантацию.

– Тётки какие-то странные, на татарок похожи.

– Может, и татарки, тут кого только нет, – Серёга поёрзал на сиденье, приосанился. – Но вообще есть очень красивые женщины – просто высший пилотаж. Французы постарались. Оккупировали Египет, негодяи, соответственно – Порт-Саид, дел особых не было… Оставили добрую память грядущим поколениям: личики европейские, а глаза… Ну в общем, восточные глаза. Миндалевидные. Мадиху Хамди в кино видели? В Порт-Саиде таких Мадих море. Ещё и получше найдётся.

Карагодин вспомнил, что везёт презент от Люсиль для её портсаидской знакомой, «абсолютной красавицы», её строгие инструкции: обойтись без привычных для него объятий и поцелуйчиков, потому как «у них это категорически не принято». Не приведи господь чмокнуть кого-нибудь, даже из самых дружеских побуждений.

– Но вся эта красота пропадает даром, – подтверждая слова Люсиль, продолжил Серёга. – Если и встретишь какую на улице, то в хиджабе, а то и в чадре. А вечером в городе only мужики, море разных кафе, и везде – мужики. Кофе пьют, курят.

– Бог с ними, с тётками, – сказал моногамный Савойский, – мы по делу приехали. Нам нужна поддержка и помощь родины, смекаешь? Как у нас тут в консульстве, опытные бойцы?

– О начальстве или хорошо или ничего, – сообщил Серёга, – такие у нас правила. Нарушать я их не могу, а потому скажу, что наш Пал Петрович – человек просто золотой. Всех знает, всё решит, ни о чём не забудет. А забудет – есть зам Сергей Стрижаков, получается мой тёзка. Он, собственно, вами конкретно и будет заниматься. Вы молодцы, что лещей не забыли. Тут их днём с огнём не сыщешь. А «Стелла», в принципе, пиво неплохое.

– Нормальное пиво, – Савойский приложил горлышко тёмной бутылки к губам, слегка запрокинул голову и стал похож на горниста из какого-то пионерского фильма.

Навстречу слева и справа летели посёлки, крохотные городишки, кластеры финиковых пальм. Неожиданно открылось водное зеркало моря.

– Скоро будем, – объявил Серёга, и, действительно, без всяких предупреждений и как-то сразу перед ними открылся Порт-Саид.

You are welcome, dear sirs!

В «Норасе», интер-отеле, раскинувшем вдоль береговой линии свои двухэтажные белые корпуса с просторными лоджиями, путешественников ждали.

Директор гостиницы, миниатюрный сухонький араб с гордо откинутой птичьей головкой, был похож на Тускуба, отца Аэлиты, из одноимённого немого фильма 20-х годов, виденного Карагодиным по телевидению в программе «Шедевры кино». Второй – вылитая копия толстого визиря из мультипликационного фильма «Золотая антилопа» с носом картошкой, которого Карагодин инстинктивно окрестил Саидом Петровичем, – было в его аморфных чертах что-то пролетарско-славянское.

Путешественники и гостиничные начальники стояли тет-а-тет, словно готовясь начать некий танец. Серёга стоял между ними и был похож на капельмейстера, капельдинера и хоккейного рефери одновременно.

– Dear sirs, – сказал он. – Meet our guests from Russia.

– You are welcome, dear sirs. We are very pleased… – Тускуб прочирикал ритуальное приветствие, и вперёд выступил Саид Петрович. Он приятно удивил гостей уже тем, что вполне сносно говорил по-русски. Но вот с чего он начал приветственную беседу – их ошарашило. Изготовив маленькую записную книжечку в папирусном переплёте и золочёный карандашик, визирь спросил, употребляют ли уважаемые господа алкогольные напитки. Карагодин едва не принял это за шутку, пусть неуклюжую, но вполне подходящую для гостей из России, и уже было приготовился поощрить её деликатным смехом, однако вовремя сдержался. Серёга хранил выжидательную паузу, Тускуб неожиданно чирикнул:

– It’s very important.

Смекалистый Савойский коротко ответил за двоих:

– Употребляем.

Визирь черкнул в записной книжечке. Поинтересовался, какие именно напитки господа предпочитают.

– А какие есть? – быстро спросил Савойский.

Оказалось, что выбор невелик: три вида сухого вина – красное, белое и розовое, а также пиво.

– «Стелла»? – проявляя знакомство с местным репертуаром, поучаствовал Карагодин.

Саид Петрович расплылся в улыбке, видимо, довольный тем, что известность местного бренда распространяется до далёкой России. Снова черкнул в книжечке. Продолжил опрос: что именно и какое количество члены делегации планируют употребить.

– It's very important, – снова чирикнул Тускуб.

Карагодин решил довериться опыту компаньона, который провёл в уме какие-то таинственные вычисления и сказал:

– Бутылку красного, бутылку белого, бутылку… розового.

Дождался, когда визирь сделает свои заметки, решительно закончил:

– Шесть бутылок «Стеллы».

– Карашо-карашо-отлично.

Саид Петрович обратил свою улыбку на Карагодина.

– Аналогично, – сказал тот.

Визирь понимающе игранул кустистыми бровями, поставил точку.

– Это в обычные дни. Но у нас будут приёмы, – важно добавил Савойский, – тогда, конечно, больше.

Визирь несколько секунд смотрел на Савойского озадаченным взглядом. Повернулся к Тускубу, что-то сказал ему по-арабски. Тускуб задрал подбородок в зенит. Казалось, он вот-вот завалится на спину.

– Я вас правильно понял? – Саид Петрович стал тыкать в книжечку карандашиком: – Бутылка красного вина, значит, две бутылки красного вина…

– Это в обычные дни, – удивлённый туповатостью визиря, повторил маэстро. – Но у нас будут приёмы, разные важные гости.

– Карашо-карашо-отлично… – теперь визирь всё понял правильно. В его взгляде странным образом смешивались уважение и ужас.

Коттедж компаньонов располагался на береговой линии моря. Тёмноликий гостиничный служка, который споро втащил баулы гостей на второй этаж, откланялся. Серёга получил обещанного леща, действительно истекающего прозрачным жиром, и несколько раз сглатывал слюну, пока упаковывал показательную рыбину в коричневую бумагу… План первого дня был составлен с учётом тягот перелёта, необходимости почистить пёрышки, отдохнуть, привести себя в порядок перед возможной встречей с консулом и его заместителем. Савойский позвонил по выданному Серёгой телефону в консульство.

Узнав, кто на проводе, секретарша мгновенно связала долгожданного гостя с Пал Петровичем.

– Ну, слава богу, приехали, – услышал Карагодин радостный мембранный голос, – мы вас просто заждались!

Савойский поблагодарил консула за прекрасную организацию встречи и обустройства, дипломатически сообщил, что должен передать из города-побратима кой-какие посылки, и если Пал Петрович и его зам располагают временем, сделать это было бы очень удобно вечером, часов в восемь, в их делегатском номере. Савойский вернул трубку на аппарат и выглядел победно.

– Чувствую, наши люди, – подытожил он. – Ну что ж, будем готовиться.

Довольный Серёга отбыл по своим служебным делам, ещё раз подтвердив, что за ним выезд на какой-то особый пляж для шашлыков и купанья.

Компаньоны расположились на просторной лоджии, меблированной дачным комплектом из плетёного ротанга – столик и пара низких кресел, – выставили на столик остатки «Стеллы», фирменные гостиничные бокалы, и обратили взоры на раскинувшуюся перед ними панораму. Над спокойным бирюзовым морем висела безмятежная пара красивых облаков. На горизонте просматривалась вереница далёких кораблей, видимо, ожидавших очереди для прохода через канал. На песчаный пляж накатывала мелкая волна, оставляя на его кромке изменчивую линию буро-зелёных плавучих водорослей и мелкий морской мусор, до поры неразгаданную осциллограмму бесконечных посланий Посейдона прозаическим богам земной тверди.

В небольшом отдалении от берега плыла живописная фелюга с охряно-красным косым парусом. Разрушать эту романтическую картину словами не хотелось, и потому компаньоны молчали.

Карагодин вспоминал теперь уже далёкую юность, в которой ранним январским утром он так же смотрел на это же море с балкона белоснежной александрийской гостиницы «Софитель Сисиль», вглядывался в контуры крепости Кайт-Бей, мысленно верстая в панораму гавани картинку канувшего в Лету Александрийского маяка, слушал шёпот редкой волны, удары своего молодого сердца, резкий крик пикирующей на водную гладь чайки. Это было волшебное путешествие с отцом и сестрой по Египту – Каир, Асуан, Луксор и Александрия. Отец вышел на пенсию и приобрёл путёвку по этому экзотическому в те далёкие 70-е года маршруту. Первая поездка Карагодина за рубеж. «Как мгновенно пролетели… годы!» – на миг изумился он. Припомнил прочие разнообразные города и веси, где ему выпала судьба бывать, лица, лица, лица, сотни, тысячи лиц, полустёртых временем, лишённых имён и с трудом проступающих из древних слоёв воспоминаний, лиц вполне узнаваемых, из достаточно обозримого прошлого и, наконец, отчётливые, полные красок лица соратников по жизни.

В который раз поразился свойствам памяти, которая, как некая виртуальная лупа, детализирует события жизни, меняет временной масштаб, и вот в каждом малом мгновении проглядывает вполне полнокровная жизнь, где есть всё: встречи, разлуки, надежды, разочарования, росные травы и ласточкины гнёзда на речном крутояре. И от этого так сладко замирает сердце.

«Какой день, какая роскошная панорама…» Как жалко, что его такого искреннего восхищения не могут разделить с ним ни Валдомиро, ни полковник Листопад, ни Шерами, ни Короляш с его помами и замами… Но даже лучше, если сейчас рядом с ним сидела бы красавица и эстетка Дарья Алейникова – а что, вполне могла бы сидеть! Впрочем, с гораздо большей вероятностью под боком могла бы располагаться также желанная Таня, Танюша, Танечка! Но этого не случилось…

Карагодин пошевелил пальцами правой ноги, поморщился. Подумал: «Значит, так было угодно провидению».

– Ты что дергаешься? – спросил Савойский.

– Нога болит, – признался Карагодин. – Интересно, есть здесь у них облепиховое масло? Мне помогает.

– За всё надо платить, – было непонятно, что Савойский имел в виду: платить за масло, за проказы и удовольствия или просто – порядочный человек должен оплачивать услуги и покупки? – Интересно, кто нам будет оплачивать телефон?

Карагодин пожал плечами. Вспомнил Танины сказанные жарким шёпотом слова: «Позвони в среду утром, после 9 часов». Подумал: «Позвонить, конечно, нужно». Пощупал аэрофлотовскую салфетку с Таниным номером.

– Может, принимающая сторона?

– Может, нам лучше чётко обговорить эту позицию с администрацией? При любых раскладах мне придётся делать массу международных звонков. – Савойский развёл руками. – Вечером кровь из носу мне нужно переговорить с Аныванной! Чтобы не получилось, мы отбываем, а нам счёт долларов на семьсот! Мы эти дела проходили…

Решили важную «позицию» поставить первой в плане вечерней встречи с консульскими ребятами. По зрелому рассуждению согласились, что начать надо с братания, другими словами, с лещей, «Арарата» и чёрной икры. Главное, получить полный психологический портрет губера и советы по общению с местным начальством. Но не забыть и об оплате телефонных разговоров.

Номер состоял из гостиной и спальни. Гостиная была обставлена с претензией на восточный шик: обширный диван с подушками, украшенными пирамидами, верблюдами и анубисами на мусульманско-зелёном фоне, парой массивных кресел с резными деревянными подлокотниками и просторного стеклянного стола, на котором лежали пёстрые гостиничные проспекты. Стены гостиной украшали акварели – вид «Нораса» с птичьего полёта. На одной из них Карагодин нашёл коттедж, где они расположились, и ему стало приятно.

Спальню с двумя просторными кроватями и припаркованными к ним тумбочками украшало лишь огромное зеркало в резной деревянной раме необычного розового цвета.

Солнце выкатило из-за балконного пилона, до поры создававшего приятную тень, и вскоре припекло вполне по-египетски. После тягот ночного перелёта, полного событий, переезда до Порт-Саида, размещения в гостинице делегатов разморило. Карагодин пригубил бокал со «Стеллой» – пиво успело нагреться, и в нем появился привкус веника.

– Время сиесты, – сказал он.

Компаньоны вернулись в номер, приняли освежающий душ и легли отдыхать.

Савойский занял почётное место у окна, через которое можно было видеть кусок моря и соседний коттедж. Карагодину досталась кровать у противоположной стены. Впрочем, такое расположение тоже давало определённые преимущества: в зеркале на перпендикулярной стене тот мог видеть отражение морского горизонта с цепочкой кораблей, небесные выси, а в правом нижнем углу зеркала – кровать компаньона. Всё это, схваченное багетом рамы, воспринималось как картина, впрочем, слегка эклектичная, красивое маринистское полотно не сочеталось с бытовым фрагментом «витязь на привале».

«Витязь» заснул мгновенно. Карагодин же полистал гостиничный буклет. Изучил ресторанное меню, довольно хмыкнул на пункте «Обслуживание в номерах». Поставил свой походный будильник на пять часов. Откинулся на подушки. Повозился под невесомой простынёй, пробормотал: «Мы люди русские, fve o'clock tea можно опустить», снова взял будильник и решительно перевёл красную стрелку на 18:00. И тоже провалился в сон.

Остававшееся до приезда гостей время компаньоны провели в приятных хлопотах. Разобрали подарки согласно составленному списку. Добавили список новыми пунктами, пересортировали дары с учётом возможных, а также неожиданных встреч и знакомств.

Опытный Карагодин набрал номер ресторана, назвал номер проживания и определил себя как гостя генерал-губернатора.

– Pleased to hear that, my friend, – самодовольно-панибратски сказал он в трубку и очень подробно растолковал ресторанному начальнику меню делового ужина, не забывая вставлять тускубовское «it’s very important», пробежал глазами краткую винную карту, не стал тратить на раздумья драгоценного времени, велел принести всё, что обозначено в списке.

Отдав эти важные распоряжения, сказал:

– Как и предполагалось, мы на пансионе администрации генерал-губернатора. То есть – всё включено. Полагаю, и телефонная связь также.

– Дай-то бог. Однако доверяй, но проверяй, – бывалым тоном сказал Савойский.

Сумерки сгустились непривычно быстро. Зажглись низкие фонари по сторонам дорожек между коттеджами и высветили зелёные круги газонной травы. В соседних коттеджах также включили освещение, и «Норас» предстал в ипостаси игрушечного королевства, эдакого Изумрудного города из страны Оз.

«А мы с господином Савойским, получается, волшебники», – с удовлетворением подумал Карагодин.

В секторе видимости появились три фигуры и споро направились к коттеджу делегатов.