Текст книги "Танцы Близнецов"

Пала вечерняя прохлада. Савойский проснулся полным энергии и… голодным. Бедуинов решили не беспокоить – постановили пойти ужинать в ресторан, хорошо проглядывающийся с лоджии их номера и уже красиво подсвеченный таинственным фиолетом.

Оделись в полуофициальном стиле деловых людей на каникулах, попрыскались туалетной водой «Балафре», прихватили именные гостиничные карточки, по которым, как во время вчерашней гулянки объяснил вице-консул Стрижаков, их обслужат по счёту порт-саидской администрации, и двинулись в путь.

Инспекция ресторана началась с бара, полного шумной немчуры и группки голландских пенсионеров, которые то и дело бросали на беспокойных соседей осуждающие взгляды. Для порядка присели к стойке, заказали по порции «Ballentine’s» со льдом. Неожиданно к делегатам подошёл рыжий мужик со стопкой прозрачной жидкости, ткнул себя пальцем в грудь, сказал: «Эккехарт», – и приветственно поднял стопку.

– Прозит, – ответил Карагодин. Делегаты сделали по глотку, а новый знакомец опрокинул стопку в пасть, помотал головой и страшно скривился, изображая высшую степень сладостной муки.

– Зер гут, Эккехарт, – неожиданно обнаружил знания немецкого Савойский.

Немец дружески ткнул того в круглое плечо, поставил стопку на стойку и отбыл к галдящим сотоварищам.

– А чего приходил, может, сказать что хотел? – пошутил Карагодин.

Раздумчиво допили «Ballentine’s», пососали льдинки. Прислушались к внутренним процессам.

– Хорошее место, – сказал Савойский, – просто уходить не хочется.

– Не просто место, уникальное место, самый настоящий алкогольный рай. Ну, мы сюда ещё вернёмся.

Савойский помахал бармену ручкой и, когда тот подошёл, протянул ему именную карту гостя.

Тот с любопытством осмотрел документ и на местном диалекте английского объяснил, что карта здесь не действует.

Карагодин включился в процесс, холодным тоном сообщил, что они по спецприглашению губернатора, приехали с важной миссией – как именная карта может при таких серьёзных обстоятельствах «не действовать»?

Бармен сочувственно покивал, извинился за неудобства, повторил, что карта в баре «не работает».

– А где «работает»? – высокомерно поинтересовался Карагодин.

Оказалось, что «работает» в ресторане, в двух гостиничных кафетериях. А вот в баре – нет.

Пришлось заплатить наличными, которые оказались у предусмотрительного Савойского.

– Пошли отсюда к чёртовой матери, сплошная обдираловка – 5 баксов за глоток вискаря, совсем стыд потеряли!

– А может, оно и к лучшему, – философски заметил Карагодин, – по крайней мере, избежали возможных злоупотреблений. Мы же поужинать собирались… Там и наверстаем!

Ресторанный зал был просторен, выдержан без каких-либо восточных заигрываний в нейтрально-европейском стиле, слабо освещён лампами под кремовыми абажурами на столах и совершенно пуст, если не считать пожилой пары за периферийным столиком да стайки официантов в дальнем углу, которые увлечённо возились с какими-то картонными коробками. Внимание делегатов сразу же привлёк длиннющий стол, растянувшийся вдоль просторного танцпола и украшенный хрустальными пепельницами и бутылочками кока-колы. К нему с одной стороны был приставлен ряд стульев, обращённых в зал. Высокие спинки двух центральных стульев были украшены цветочками, сляпанными из розовых капроновых лент. Если бы не эти цветочки, вполне можно было предположить, что в ресторане предполагается провести солидную научную конференцию.

Озадаченные непонятным столом делегаты не заметили, как рядом с ними образовался улыбчивый мэтр, с бутоньеркой в виде микроскопической розочки в лацкане смокинга.

Делегаты немедленно предъявили мэтру карты гостя, и неопределённое напряжение, которое всё не могло рассосаться после эпизода в баре, их немедленно отпустило.

Бросив беглый взгляд на карточки, мэтр расцвел в улыбке почти неземного счастья. Получившие в этой улыбке подтверждение полноты своих прав делегаты поинтересовались назначением суперстола. Оказалось, что это свадебный стол, а само торжество начнётся через полчаса.

– Будет ли удобно… – начал было Карагодин, но мэтр решительно пресёк столь странные опасения. Не только удобно, более того: присутствие таких гостей – большая честь и для молодожёнов, и для ресторана. Но главное, это национальная египетская свадьба, и дорогим гостям будет очень интересно.

Тем не менее делегаты проявили деликатность и выбрали столик в некотором отдалении от танцпола.

Меню смотреть не стали. Уверовав в компетентность мэтра, ограничились общими указаниями: мясо, а не рыба, обязательно местные национальные закуски, вино красное, а не белое, и по возможности сразу. Даже до закусок.

– Русский обычай, – пояснил Карагодин, – провести дегустацию, пока вкусовые пупырышки девственны и восприимчивы к тонким вкусовым оттенкам.

Оперативно доставленное вино называлось «Красный обелиск» и вызвало у делегатов море эмоций. Цвета венозной крови, с жёстким и терпким послевкусием, вино воскресило в памяти делегатов времена благословенной юности, когда оно продавалось повсеместно и по неприлично демократичной цене под маркой «Алжирское». Его привозили из каких-то неведомых стран третьего мира в огромных танкерах как компенсацию за «помощь» разным молодым демократиям.

Вино, наложенное на «Ballentine’s», действовало быстро и эффективно, и после пары бокалов уже казалось вполне комильфо. Недостатки вкуса и прочих органолептических качеств напитка легко компенсировались приятными воспоминаниями о юношеских подвигах и проказах.

Появились закуски. Молоденький арабчонок в белом форменном пиджаке ошарашенно смотрел, как Карагодин самостоятельно орудует бутылкой, попытался было перехватить инициативу, понял, что у гостей свои правила, и деликатно удалился, с тем чтобы через четверть часа подкатить тележку с горячими блюдами.

– Знакомое сновидение, – резюмировал Савойский, когда тот удалился. И действительно, набор блюд на столе полностью повторил меню минувшего вечера: золотистые жареные огурчики, плошки с зеленью и здоровенными маслинами, сочные куски кебаба, белесые лепёшки. Для полноты картины не хватало лишь «Арарата», чёрной икры и лещей.

– Полное дежавю, – согласился Карагодин, – но как аппетитно смотрится!

Неожиданно раздались звуки барабана, флейты, цимбал, каких-то неизвестных делегатам щипковых струнных инструментов, из которых сложилась довольно праздничная музыкальная картина. В широкий проём ресторанных дверей повалила публика, одетая пёстро и разнообразно: пожилые тётки в национальных нарядах, дядьки в блейзерах, молодёжь в джинсах и партикулярных пиджачках. Процессию возглавляла молодая пара – невеста в белом свадебном наряде и юный супруг в голубом костюме-тройке. Над головами молодожёнов парили венки, которые на длинных шестах несли два сосредоточенных паренька.

Савойский застыл на мгновенье, опустил вилку с куском кебаба на блюдо.

– Надо ж такое удумать… Странный обычай – вроде как свадьба, а не похороны…

– А ты что хотел, Восток – дело тонкое, – улыбнулся Карагодин. – Где бы ты такое ещё увидел.

Молодые уселись на стулья с цветочками, гости расположились за столом вокруг них, и почти все мужики немедленно закурили. Пожилой аксакал, облачённый в какую-то громоздкую епитрахиль, произнёс пространную речь. Как догадались делегаты – напутствие молодым. После чего публика загалдела и начала веселиться, то есть глушить кока-колу и болтать между собой. На танцполе перед столом появилась пара арабов с видеокамерами, что вызвало всплеск оживленья. Публика махала операторам руками и требовала индивидуального внимания – каждый хотел попасть в кадр, и когда попадали – лица их светились счастьем.

Это безалкогольное веселье было вполне натуральным и непринуждённым.

– Интересно, долго они так протянут, – задумчиво сказал Савойский.

– Другая культурная парадигма, может, и долго. К тому же мы не знаём, что они курят. Пачки-то от «Мальборо», но что внутри?

– Ну-да, ну-да, – согласился Савойский. – Помню я наши безалкогольные свадьбы, когда из чайников коньяк по чашкам разливали. Вот было веселье! Вот была парадигма! И ничего, выжили…

Неожиданно музыкальные децибелы упали, гулкий радиоголос с небес сделал какое-то торжественное объявление, и свет в зале погас. Невидимый звукорежиссёр снова наддал громкости, объём зала ответил звонкими резонансами цимбал, и тьма рассеялась: из-за колонн слева от входа в такт разгорающемуся настойчивому ритму, отмечая каждый шаг своего продвижения волнообразными движениями бёдер, живота и рук в серебряных назапястниках, в зал выплыла девушка, точнее, молодая женщина, как показалось Карагодину, совершенно неземной красоты. Её голову украшала сложная металлическая конструкция, несущая девять горящих свечей. Волшебным образом разнообразные и сложные па танцовщицы почти не отражались на язычках пламени: они стояли вертикально и лишь слегка подрагивали при смене направления.

– Заффа – танец живота с канделябром, – автоматом откомментировал он.

Танцовщица достигла центра танцпола, зал слегка осветился, и она предстала перед публикой во всей своей красе: толстая нитка жемчужных бус прилегла на склоны роскошного бюста, белый лиф, расшитый серебряной нитью и сплошь в сверкающих стразах, серебряные же браслеты над безупречными округлыми локотками, нежно-сиреневые, весьма условные шальвары, полностью открывающие ножки с фронтальной стороны, сиреневый пояс с богатым монисто, короткий белоснежный шлейф, пристёгнутый к поясу. Танцовщица периодически разводила его пальчиками в стороны и становилась похожа на сказочную царицу-лебедь.

Темп музыки возрастал, развевался газовый шарфик, прихваченный к браслетам на руках, бёдра красавицы набирали обороты, звенело монисто, взметался полупрозрачный шлейф. Она стала медленно приседать и, наконец, опустилась на паркет, где хореографический импульс сосредоточился в пластике рук и плеч, так же медленно поднялась, и через несколько мгновений пульс танца достиг какого-то оргастического уровня. Но язычки свечного пламени стояли вертикально.

– Браво! – неожиданно рявкнул Савойский и шумно захлопал в ладоши.

– Браво! Брависсимо! – вторил ему Карагодин.

Запущенный этим неожиданным всплеском эмоций зал восторженно зашумел и пошёл волной апплодисментов, в сопровождении которой победительная артистка завершила своё замечательное выступление, послав руками прощальные приветы в сторону свадебного стола и привет особенный в сторону зала, адресованный делегатам. И поплыла за колонны, унося на своей головке волшебные огни.

– Да, – раздумчиво сказал Савойский, – вот он, настоящий Восток, просто нет слов. – Он наполнил бокалы вином. – Ars longa, vita brevis!

– Воистину воскрес, – поддержал Карагодин.

Не сговариваясь, выпили до дна.

– Ты всё шутишь, а ведь действительно – искусство вечно. Кстати, ты не находишь, что она похожа на Аныванну?

– Что-то есть, – согласился Карагодин. Черты лица артистки были вполне европейскими, и при желании такое сходство вполне можно было найти. Он вдруг подумал: «Аныванна – оно конечно. Но и с Танечкой есть что-то общее… – всплыл момент сладострастной кульминации. – Конечно есть! А почему бы и нет: в тихом омуте черти водятся! Должны водиться». Ему вдруг страстно захотелось услышать Танечкин голос, частую, слегка сбивчивую речь. «Завтра вечером она мне позвонит… – На его лице обозначилась довольная улыбка. – Нужно быть в норме. А главное – в номере».

– Заффа… Откуда ты знал, что это будет заффа? – поинтересовался Савойский.

Карагодин почувствовал, что его час настал и пришла пора ответить на академическую лекцию Савойского о пиве. Блеснуть знаниями, почерпнутыми из глянцевого гостиничного буклетика.

– По шамадану, – объяснил он.

– Что ещё за шамадан?

– Шамадан, дорогой друг, – назидательно пояснил Карагодин, – это канделябр, девятисвечие, которое украшает голову исполнительницы танца живота. Вообще-то, shamadan belly dance – это высший пилотаж в этом деле.

– Это да, – согласился Савойский. – А ты откуда все эти дела знаешь, товарищ?

Карагодин попытался улыбнуться загадочно, но улыбка вышла радостно-самодовольная, типа «вот наш ответ Чемберлену».

– Да так по жизни сложилось. Но, честно говоря, я всегда интересовался этническим искусством. Востоком в особенности. Танцем живота в частности.

Довольный такой удачной интродукцией, Карагодин разлил по бокалам остатки «Красного обелиска», и делегаты выпили.

Новая порция алкоголя поддала Карагодину приятного куражу.

– Если тебе интересно, если действительно интересно…

– Yes, конечно интересно. Я тоже люблю все эти восточные дела.

– Тогда слушай. По легенде, этот красивый, эротичный и, кстати добавлю, полезный для здоровья танец появился совершенно случайно. Ты не представляешь, но виной тому пчела! Обыкновенная пчёлка! Её привлек аромат благоуханий, исходивший от молоденькой танцовщицы. Пчелка залетела ей под одежду, и, чтобы не сорвать выступление, девчушка изо всех сил крутила бедрами, трясла животом. Пыталась пчёлку выгнать. Ситуацию представляешь?

– А то. Мне как-то на рыбалке оса под рубашку… Я чуть с ума не сошёл. А тут пчела…

– Ну да, пчела, пчёлка… Но выгоняла её девчонка так эмоционально, с такой пластикой. Публика аж ревела от восторга!

– Рождение жанра, – Савойский поднёс к глазам винную бутылку, накренил её, изучая объём остатка, с каким-то брезгливым выражением отставил её подальше от себя и помахал официанту.

– Пойдём по цветовой нисходящей, – предложил он.

Официант умеренной рысью достиг стола.

– Noch eine, – Савойский ткнул пальцем в направлении пустой бутылки. Гарсон готовно убрал бутылку со стола. И выжидательно улыбнулся маэстро.

– Языки учить надо, пока молодой, – назидательно сказал Савойский.

Карагодин объяснил, что нужно принести бутылку «Розового обелиска», пострел убежал и вскоре вернулся с заказом. Расслабленные делегаты великодушно позволили пареньку разлить вино цвета свежей сукровицы по бокалам, и тот удалился на свой боевой пост у прохода на кухню.

После недолгих дебатов выпили за молодых. Вкуса вина не поняли, да и никакой роли он уже не играл. Хотелось говорить о высоком.

В голове Савойского калейдоскопически мелькали фрагменты главок из путеводителя по Египту в переводе Аныванны: об эзотерическом искусстве, мистериях богини Иштар, культовых танцах Древнего Египта.

Карагодин, которого просто распирало от желания блеснуть недавно обретёнными культурными познаниями, не выдержал первым.

– Кстати, о танце живота, – с фальшивой задумчивостью начал он. – Согласно легенде первоначально он исполнялся только в храмах богини любви и плодородия Изиды. Тогда это был танец ритуальный, посвященный зарождению новой жизни. Исполняли его жрицы ещё за тысячу лет до Рождества Христова. Ты можешь себе это представить?

– Жуть, – Савойский сделал глоток из бокала. – И что, есть доказательства?

– Фрески, древние фрески в древних храмах – они и есть доказательства.

Уверенный постулат Карагодин подтвердил порядочным глотком «Обелиска».

– Но кроме того: нашли древнегреческие рукописи, и в них все эти тряски и вибрации подробнейшим образом описаны. Ты можешь себе это представить?

– Могу, – Савойский на секунду задумался. – Скажи, товарищ, а у нас в городе есть какие-нибудь школы?

– Ты с ума сошёл – это же женский танец!

Маэстро затрясся в беззвучном смехе.

– Ну, ты мне льстишь, товарищ, у меня таких талантов нету. Просто эта… Изида так похожа на мою Аныванну… Ей-богу, у Аныванны не хуже бы получилось.

– Шикарная идея, – воодушевился Карагодин, – а школа-то наверняка есть.

– Я вот что думаю, пока мы здесь, можно этот… шамадан купить. Оригинальный вариант, так сказать. Можно, конечно, в Москве поискать. Только не хочется напороться на китайский вариант.

– Если брать, то нужно брать настоящую вещь. А найти – найдём. Поедем на толкучку, там и найдём. – Карагодин на секунду задумался. – Там же и шарф купим.

– А шарф-то зачем? – не понял Савойский.

– Как зачем, как зачем! – горячился Карагодин. – Это ж такой важный атрибут! Без шарфа ну какой же belly dance? Так, китайский вариант.

– Понятно, – Савойский припомнил газовый шарфик, привязанный к браслетам Изиды повыше локтей. – Надо брать. Именно здесь и возьмём, чтобы правильная вещь была.

Идея обучить степенную русскую красавицу Аныванну резвому восточному танцу очень понравилась Карагодину и вызвала новую историческую ассоциацию.

– Ты вот не знаешь, что шарфик в belly dance – некий привет… из России! Во всяком случае, так сами египтяне утверждают.

– От кого привет? – не понимал Савойский.

– От культуры русской привет, от русского балета, если тебе так понятнее.

Карагодин с каким-то непонятным удовлетворением констатировал, что красивая метафора не по зубам затуманенному «Обелиском» сознанию друга, и поддал конкретики.

– Некогда король Фарух, человек со вкусом ко всему изящному, пригласил балерину Татьяну Иванову преподавать балет его дочерям. Естественно, ему хотелось показать, что и они не лыком шиты и кой-чего в танцах понимают. Выставил свою звезду арабского танца, Самию Гамаль, роскошную девчонку, хоть в то время она была уже далеко не девчонка. Кстати, эта Гамаль первая ввела моду танцевать босиком… Татьяне плясунья очень понравилась. И тут же у неё родилась идея – украсить выход Самии шарфом. А чтобы обыграть новую деталь наряда, Татьяна, не отходя от кассы, придумала несколько соответствующих движений. И ей это удалось, да так, что теперь шарфик в арабских танцах – важнейший аксессуар! Вот это и есть – привет из России!

– Господи, как всё в этой жизни переплелось… А всё равно без нас – никуда. – Савойский подлил в бокалы «Обелиску». – Давай за Дягилева.

Выпили за Дягилева. Свадебный стол гудел ульем, мужик в епитрахили произносил какие-то короткие спичи, хлопцы с видеокамерами бегали вдоль стола, клубились сигаретные дымы, но всё это маловразумительное действо делегатам уже порядком поднадоело. Подозвали официанта, показали гостевые карты. Тот притащил какую-то бумажку, на которой Карагодин небрежно расписался, и они степенно покинули зал.

В номер друзья вошли под заливистые трели телефонного аппарата.

– Татьяна к тебе прорывается, – добродушно съязвил Савойский и плюхнулся на софу. – Интересно, как там банкет… Небось, не только видео и сигареты.

Голос в трубке действительно принадлежал женщине, скорее даже даме, более того – даме молодой. Она говорила по-английски, мило смягчая сонанты и слегка грассируя.

– Да, да… – осторожно подтвердил Карагодин. – Именно так, именно по приглашению господина генерал-губернатора. – Он хлопнул себя по лбу ладошкой. – Анита! Это же вы? Я ведь угадал? Угадал, угадал… – В голосе Карагодина зазвучали кокетливые интонации, возникающие вполне рефлекторно, когда он говорил с хорошенькой женщиной, а в том, что телефонная собеседница хороша, и даже более того, сомнений не было.

За день до отъезда Люсиль передала ему невесомый пакет – «урюпинский платок из козьей шерсти – просто полёт шмеля!» – для хорошей подруги из Порт-Саида, главного менеджера «Нораса», где прошедшим летом весело и беззаботно проживала делегация поволжского города-побратима, прибывшая с ежегодной миссией дружбы. Люсиль показала ему фотографию, двойной портрет на фоне каких-то неаккуратных развалин. Красавица справа от Люсиль напрочь затмевала её простодушную миловидность безупречным абрисом лица с высокими косточками ланит, миндалевидным разрезом глаз с радужкой изумрудно-коричневого цвета и полными, как бы слегка припухшими, губами подростка.

– Анита, – с какой-то материнской интонацией сказала Люсиль. – Видишь, какая красавица.

– Вижу, – вздохнул Карагодин.

– Ты смотри, она девушка строгая. Чмоки в щёчки ей будут непонятны. И вообще, прими к сведению, твоя галантность там никому не нужна. Так что обойдись без поцелуйчиков, если не хочешь обидеть человека.

– А ручку можно поцеловать?

– Ни ручку, ни пальчик не можно. Я серьезно тебе говорю. Это нашим простодырам всё прокатит. А там – мораль! У них это не пустое слово… Так что бди.

Но строгие наказы Люсиль из головы Карагодина тут же напрочь вылетели.

– Анита, всё просто замечательно, номер отличный, и вообще всё отлично! А я вам подарок привёз. Людочка сказала, как устроитесь, немедленно найди Аниту и передай. А тут вы звоните! Удобно, если я сейчас к вам подскочу? Да нет, ничем не занят. Как вас найти?

Карагодин слушал сосредоточенно, прижал трубку так, что правое ухо слегка побелело.

– С кем это ты… – начал было Савойский, но Карагодин поднял указательный палец, давая понять важность разговора.

– Чудно, чудно. Нет проблем. Конечно, найду. Через четверть часа буду. До встречи.

Он положил трубку на телефонный аппарат.

– Это я с Анитой говорил, через четверть часа встречаемся.

– Наш пострел везде поспел, – засмеялся Савойский. – Откуда она взялась, эта Анита? Вроде только приехали…

– Она не взялась, она всегда была, – неопределённо-загадочно ответил Карагодин. – Не обессудишь, если я тебя на некоторое время оставлю?

– Валяй, казанова, – Савойский потянулся, – А я, с твоего позволения, прилягу. У тебя почитать ничего нет?

– Момент, – Карагодин достал из своей походной сумки пакет с урюпинским платком, из внешнего отделения выудил потрёпанную книжицу в мягкой обложке, бросил её на кровать Савойского. – Эльза Триоле «Розы в кредит». Просвещайся.

Несмотря на вечернее время одноэтажная административная «стекляшка» «Нораса» была ярко освещена. Интерьер был выдержан в деловом европейском стиле: офисные столы с компьютерными мониторами, пара здоровенных ксероксов «Canon», стеклянный столик с красивыми буклетами гостиницы перед просторным кожаным диваном цвета слоновой кости, аквариум с радужницами, скаляриями и парчовыми сомиками, При появлении Карагодина из-за ближайшего стола вспорхнула юница в твидовом пиджачке с клеймом гостиницы на лацкане, усадила его на чудный диван и только тогда поинтересовалась, что нужно гостю.

Тот объяснил, что его поздний визит имеет вполне частный характер, что хотел бы видеть Аниту…

– Форé, – подсказала она и расплылась в радостной улыбке, проворковала «just a moment, just a moment» и унеслась в офисные дебри.

Карагодин взял со стеклянного столика уже изученный буклет, полистал глянцевые страницы. А когда поднял от буклета взгляд, оторопел. Лавируя между столиками, улыбаясь изумрудно-коричневыми глазами, к нему шла… танцовщица из ресторана! Никакого канделябра на её головке, естественно, не было, головку украшала причёска в стиле Мирей Матьё. Да и одета она была в официальный твидовый пиджачок со знакомым гостиничным логотипом на лацкане. Но лицо! Лицо! Какое поразительное сходство! Он резво поднялся с дивана.

– Салям алейкум, – радостно сказал он.

– Алейкум ас-салям, – улыбнулась Анита.

И Карагодин тут же рассыпался в комплиментах. Мол, ожидал увидеть красавицу, Люсиль показывала ему фото, где они вместе. Но чтоб такую! Анита со смехом, вполне по-русски, отмахнулась ладошкой, но ничуть не смутилась и вообще вела себя очень свойски. Легко щебетала по-английски, вспоминала Люсиль, какая та молодчина, какую ловкую культурную программу они прошлым летом организовали для делегации медработников. Карагодин торжественно вручил красавице подарок. Присели на диван. Предложение выпить по чашке кофе он с радостью принял, и через минуту знакомая уже ему юница принесла маленький поднос с парой чашек кофе и блюдцем, на котором лежали длинненькие бумажные трубочки с сахаром.

Едва пригубили кофе, Анита неожиданно сказала:

– А вы ведь меня сначала не узнали – так странно на меня посмотрели.

– Ёще как узнал! – загорячился тот. – Только смешался…

И принялся рассказывать про ужин в ресторане, про свадьбу, очень необычную, совершенно отличную от русских свадеб. Но, главное, какая чудная артистка на этой свадьбе танцевала заффу, и как Анита на неё похожа! Просто невероятно похожа!

Анита кивала, понимающе улыбалась. Оказалось, ларчик открывался очень просто: Фарида приходится ей старшей сестрой, отсюда и сходство.

– У Фариды большой талант, природный талант. Она танцует… – Анита сделала паузу, подбирая слово, – как богиня! Сейчас у неё своя школа. О ней даже фильм по телевидению показывали. – Было видно, что для Аниты сестрица – предмет гордости и обожания.

– У вас тоже талант, – сказал Карагодин, – даже три: красота, обаяние и талант общения. Вот мы тут сидим, кофе пьём, болтаем, а кажется, что я вас знаю уже тысячу лет.

– Ну, тысячу – это вряд ли, – засмеялась Анита, – думаю, я выгляжу моложе.

И принялась расспрашивать о том, как прошёл визит к губернатору. Было понятно, что Люсиль держит её в курсе событий. Расслабленный приятной атмосферой, Карагодин доложил об успехах, как о само собой разумеющемся. Почувствовал, что перегнул с самоуверенностью интонации, поправился:

– Ну, это только начало, посмотрим, как там дальше будет. А у вас отличный английский, откуда?

Оказалось, что английский не отличный. Отличный французский, а английский – просто обязательный язык в бизнес-школе, где Анита проходила годичные курсы по гостиничному администрированию. А училась она в Париже, где у неё по дедушкиной линии масса родственников.

Ему стало понятно, откуда эти смягчённые сонанты, откуда эти вполне европейские черты лица (вспомнилось Серёгино «французы здесь на славу постарались»).

– Ясно, – сказал, – но всё равно: отличный у вас английский.

На столе юницы зазвонил телефон. Она сняла трубку, что-то ответила, помахала ладошкой Аните и ткнула пальчиком в телефонную трубку. Анита показала администраторше растопыренную пятерню, что, очевидно, означало «через пять минут». Карагодин понял: аудиенция окончена, и хлопнул ладонями по коленям.

– Мне всё-таки пора. Нужно кое-чего подготовить по проекту, завтра встреча у вашего босса.

Анита оценила деликатность гостя, подхватила презент Люсиль со столика, поднялась.

Карагодин тоже встал. Поймал взгляд изумительных глаз, в голове мелькнуло: «Какая классная девчонка!», почти пропел: «До встречи» и по привычке вознамерился было чмокнуть Аниту на прощанье в щёчку.

Но этого не произошло. Анита отпрыгнула от него, едва не опрокинувшись на стеклянный столик с буклетами. Глаза её округлились. Некоторое время они смотрели друг на друга, осознавая возможный культурологический диферанс.

«Боже, – летело в мозгу Карагодина, – какой идиот! Всё испортил! Люсиль же предупреждала!»

Юница и пара клерков, привлечённые резкими па фигурантов, ожидали развития событий. Но особых событий не произошло.

– Ой, – сказала Анита, – кажется, я сломала…

– Каблук? – помог Карагодин.

– Чуть не сломала.

– Виноват, – деревянным голосом сказал Карагодин. – Исправлюсь. – И отдал кавалергардский короткий поклон.

Клерки поняли, что ничего особенного больше не будет, уткнулись в мониторы.

Выходя из стеклянных дверей администрации, он нос к носу столкнулся с Фёдором.

– Свято место не бывает, – приветствовал тот. – Ты чего здесь?

Ещё не оклемавшись от стресса, тот объяснил:

– Да так, по личным делам. А ты чего?

Оказалось, что Фёдор пришёл узнать по поводу брони для своих подопечных, которые должны подтянуться через пару дней. Порасспросил о том, как идут дела, обрадовался, что всё складывается удачно.

– Да я и не сомневался. Как только увидел вас, сразу понял – эти ребята не пропадут, эти ребята своё дело знают.

Напомнил насчёт алаверды.

Карагодин шагнул в сторону, давая проход Фёдору, и наступил на его мягкий мокасин.

– Сориться не будем, – сказал Фёдор и плотно прижал кончик карагодинской туфли.

– Ой! – ойкнул тот и скривился.

– Что такое?

– Да так, производственная травма, – пошутил Карагодин. – Ну, до встречи.