Текст книги "Танцы Близнецов"

– Слушайте!.. – начал было взволнованный Валдомиро, увидел вдруг изящные пальчики Раисы Андреевны, вплетенные в жилистую кисть Карагодина, сбился, покраснел и, глядя куда-то в сторону, сказал: – Давайте Катрин пригласим.

– Как же это мы!.. – воскликнул Листопад. – Нехорошо, ах как нехорошо получилось!.. – И, обращаясь к Раисе Андреевне, принялся объяснять: – Прекрасный товарищ, наша Катрин, добрейшая девушка, чистая душа. Ей бы здесь очень понравилось!..

– Будет ли удобно? – пытаясь смотреть Раисе в глаза, спросил Валдомиро.

– О чем речь?! – поспешно ответила та, вывинчивая пальчики из карагодинской лапы. – Можно ей позвонить?

Шагая по ковровой дорожке бесконечного корабельного коридора, Валдомиро размахивал опустевшим портфельчиком, крутил головой, невольно восхищаясь прыти Карагодина, хмыкал и снова крутил.

«Нет, подумать только, каков хитрец! Спрятался называется. Вот уж действительно: наш пострел везде поспел. Прямо Фанфан-Тюльпан какой-то, а не Карагодин».

Трубку подняли без промедления.

– Валдомиро, ты безответственный человек, – холодно сказала Катрин. – У тебя ветер в голове. Никаких дел с тобой больше иметь не желаю. Понятно?

– Катрин! Катрин! Ты о чем? Ничего мне непонятно.

– Как ты думаешь, какое сегодня число?

– 26-е… нет… 27-е? Не помню… Да объясни ты мне ради бога!

(О! Катрин! Каюсь, каюсь, прости подлеца, Катрин!)

– Ладно, черт с тобой. Руки в ноги и наметом в детсад. Там и встретимся. Она сегодня только до обеда.

(Хотя, если честно тебе сказать…)

– Катрин, я не виноват! Я тебе все объясню – стечение обстоятельств!.. Тебя ж поймать невозможно – с утра трезвоню! Слушай, есть шикарное местечко, с роялем! В восторге будешь!..

(Понял, понял. Лечу!)

Валдомиро покачивал заложенной за колено мягкой туфлей и с массой веселых подробностей описывал Катрин, живой как ртуть пикантной брюнетке, события минувшего утра, припотевшего Витюнчика, и как тот свистит носом, и как обнаружился Карагодин, и как он потерялся. Катрин слушала заинтересованно, посмеивалась, пошучивала, блестела черными глазами. Валдомиро чувствовал себя на коне и вполне прощенным. Они сидели в директорском кабинете образцового детского комбината «Ералаш», где Катрин работала концертмейстером.

Стеклянные двери растворились, и в кабинет вошла молодая женщина в белом халате.

– Вероника Николаевна, – сразу же представилась она. – Очень приятно с вами познакомиться. Выручайте, тут у нас потоп случился – потолок, стены сплошь в разводах. Катенька говорила – как раз по вашей части. Посмотрим помещение?

– Можете быть абсолютно в этом уверены, – Валдомиро приоткрыл дверь и пропустил директрису вперед.

Конечно же потери были. С потолка свисал какой-то бледно-зеленый лишайник, паркет вспучился, стены в ржавых потеках. В углу стояло чучело степной лисицы, цапля с поджатой ногой, тут же валялась кроличья голова с розовой пуговицей вместо глаза.

– Наш зооуголок… – со вздохом сказала Вероника Николаевна, – слава богу, аквариум вынести успели. Мы вас вчера ждали…

Валдомиро поднял одноглазую голову с пола, потрогал пальцем пуговицу и задумчиво произнес:

– Хлопотное это дело.

– Простите? – не поняла Вероника Николаевна.

– Хитрая штука, эти чучела.

– А… А у нас тут, видите, Мамай прошелся, – директриса подняла руку и дернула с потолка клок ужасного лишайника.

– Дело житейское, – бывалым голосом сказал Валдомиро. – Все образуется. Завтра мои ребята принесут аппарат…

– Вот, прошу, – сказала Вероника Николаевна, когда они вернулись в уютный кабинетик, – задаток, – и передала в руки Валдомиро незапечатанный почтовый конверт.

– Завтра около двенадцати мои ребята принесут аппарат, – веско произнес Валдомиро.

– Большое дело иметь хорошие руки, – уважительно щебетала Вероника Николаевна, расстегивая пуговички халата.

Под ним обнаружился нарядный костюмчик, сразу преобразивший Веронику Николаевну в особу совершенно неофициальную: миловидную молодую женщину, чуточку пухловатую, вполне свойскую и с маленькой родинкой на нежном горлышке.

– На сегодня – баста. Все-таки день рождения. Только раз в году.

– От всей души, – Валдомиро склонил голову и, следуя примеру Листопада, ловко приложился к пухлым пальчикам.

– Что вы! Что вы! – Вероника Николаевна замахала ручкой, будто обожглась.

– Поздравляю, – сказала Катрин.

– Катрин, – с пафосом заявил Валдомиро, когда они вышли за стальной частокол, которым образцовая территория детсада была отгорожена от неухоженного внешнего мира. – Катрин, ты настоящий друг, – он сложил конверт пополам и засунул в задний карман брюк.

– Угу, – промычала Катрин, выплюнула на асфальт жевательную резинку и мрачно добавила: – Попробуй только подведи… Если завтра к двенадцати не будет аппарата… Смотри.

– Катрин, ты помнишь хоть один случай, чтобы я не сдержал слова?

– Зачем мне все это нужно? Так нет же: узнала, что тебя турнули из объединения…

– Кто это меня турнул, любопытно было бы знать?..

– …Договариваюсь, суечусь, какие-никакие – все деньги…

– Деньги для меня ничто, так, пыль под ногами.

– …Прикидываю, пока он еще устроится…

Валдомиро усмехнулся и вытащил из кармана алый худфондовский билет. Катрин повертела документ в руках, подозрительно на него сощурилась, поддела ноготком фото и хмыкнула.

– Скоро в командировку поеду, – небрежно сказал Валдомиро.

– Далеко собрался?

– Обычный маршрут, ничего особенно интересного. Золотое кольцо России, Кижи, остров Валаам. Они там начинают крупную реставрацию, нужен соображающий резчик.

– Понятно… Что ж, валяй, дело хорошее. Когда едешь?

«Ай-яй-яй, – подумал Валдомиро, – как неловко все складывается…»

– Скоро… Приведу дела в порядок и – вперед. Мне бы, конечно, еще эскизы доработать… Хотя вряд ли получится – дел по горло, – озабоченно сказал Валдомиро и стал загибать пальцы: – Кой-чего в институте уладить – это раз; маман разных поручений надавала – это два; потом командировочные бумаги и этот, как его… спецпропуск.

– Что еще за спецпропуск? – недоверчиво поинтересовалась Катрин.

– Ну… обыкновенный спецпропуск. В запасники Алмазного фонда. Так, на всякий случай…

– Отложил бы ты свой круиз. Никуда твой Валаам не денется.

– Да как же его отложишь?! Это ж дело-то го-су-дар-ствен-ное!

– Жаль, – лицо Катрин выразило разочарование. – Жаль, что государственное. Тут уж кричи не кричи… Не вовремя ты, конечно, уезжаешь.

– Почему – не вовремя? – насторожился Валдомиро.

– Да так, не вовремя – вот и все… – Катрин взяла дыхание и ровным голосом сказала: – Гамлет с Полонием приехали.

– Катрин! Катрин! – вскричал Валдомиро – и задохнулся.

Лукавая Катрин рассчитала удар до миллиграмма и теперь с удовольствием хорошо поработавшего человека наблюдала результаты своего маленького психологического этюда.

– Катрин, ты не шутишь? Они правда приехали? Ах, как это здорово! Как же хорошо! Они уже здесь? Катрин, ты не шутишь? – повторял Валдомиро, а в его голове летело параллельным курсом: «Государственное дело – отложить! отложить! ничего ему не сделается… Сейчас уезжать из города нет совершенно никакой возможности! Такого жеста ребята не простят! Смертельно обидятся. И так видимся раз в год по обещанию. Боже мой, господи, как же я все-таки рад! Вот уж, действительно, именины сердца и юбилей души! Приятный поворот… Так-с… Перво-наперво – получить командировочные. Не помешают. А насчет поездки видно будет. Утро вечера мудренее. Жизнь подскажет».

Гамлет и Полоний, которые произвели такой приятный сумбур в чувствах Валдомиро, были актерами столичного Театра-ателье и, несмотря на молодость, вполне определившимися его лидерами.

Знакомство с ними, как и всякое приятное знакомство, явилось результатом целого ряда случайностей и курьезных совпадений.

Случайным образом на платформе Казанского вокзала за три минуты до отправления поезда встретились Катрин и Карагодин, стремившиеся во что бы то ни стало поспеть на день рождения Листопада. С каждым годом пышность листопадовских празднеств росла, и пропустить их считалось высшей степенью бестактности и непростительной глупостью.

Случаен был каприз проводницы, которая в самый последний момент сжалилась над безбилетной парой и пустила в вагон под неопределенное «а там видно будет».

Случайно в вагоне оказалось два свободных места и по совсем уж невероятному совпадению – в одном купе.

– Ваше счастье, – с двусмысленной улыбкой пробормотала проводница, принимая от Карагодина благодарную мзду, – восьмое купе, верхние полочки.

На этом случайности закончились, и в действие пришли пружины необходимости.

Карагодин потянул дверь купе в сторону, пропустил Катрин, вошел сам и остолбенел.

По разные стороны от купейного столика в необыкновенно эффектных позах располагались два господина, одетые с большим шиком, но более чем странно.

– Офелия! – воскликнул один из них, задрапированный черным бархатом и вологодскими кружевами. – В твоих молитвах, нимфа, все, чем я грешен, помяни!

И за локоток осторожно усадил Катрин на нижнюю полку.

Карагодин внутренне ахнул и сел без приглашения.

– Ей-богу, принц, хорошо прочитано, с должной интонацией и с должным чувством, – пробасил второй, сплошь в золотых позументах, и протянул Карагодину крепкую руку: – Шурупов Рома. Да вы не удивляйтесь, мы, знаете ли, прямо со съемок и сюда… Сейчас с билетами на южное направление черт знает что творится. Так что не дай бог опоздать, тут не до переодеваний.

– С бала на корабль, – ввернул принц датский. – Вы в гости или домой?

– Домой, – сказала Катрин. – А как приедем – сразу в гости.

– Вот это я понимаю – оперативность! А мы к вам на гастроли. Ну что – за знакомство?

Вечером следующего дня все четверо прямо с вокзала рванули на листопадовскую дачу и были встречены на ура.

Актеры себя показали. Гамлет-Голембевский прочитал какой-то трагический монолог, но так, что у смешливого Валдомиро случились легкие судороги. Затем состоялся фехтовальный турнир, тоже очень комический. После турнира Полоний-Шурупов произнес тост, который покорил аудиторию окончательно и бесповоротно, а у Листопада вызвал невольную слезу.

Целый месяц, пока театр оставался в городе, продолжалось это приятное круженье – спектакли по контрамаркам, пирушки, «мистификасьоны», как Голембевский называл свои изощренные розыгрыши, капустники и капустнички.

С той веселой гастрольной поры ежегодно Гамлет и Полоний вырывались на недельку из суматошной Москвы «для участия в работе репертуарной комиссии местного драматического театра», как значилось в бумагах, но самое главное – отдохнуть душой.

– Едем! – Валдомиро подхватил Катрин под руку.

– У тебя же дел по горло, – напомнила та.

– Какие могут быть дела?! Люди ради нас черт знает откуда приехали, а ты – дела!

Неподдельность Валдомирова чувства смягчила сердце Катрин, саркастический зуд унялся, и она заговорила рассудительно.

– Во-первых, успокойся и будь умницей. Что у тебя по плану? («Ах, Катрин, Катрин, нельзя же так, Катрин!..») Мамины поручения, институт. Как раз самое время всем этим заняться. У мальчиков до четырех часов комиссия, а в пять…

– Где? – нетерпеливо спросил Валдомиро.

– Ресторан «Встреча». Столик я уже заказала. Ну, побегу, дел по горло. Не забудь аппарат обеспечить, негодяй.

– Есть обеспечить аппарат, – Валдомиро радостно козырнул и бросился наперерез проходящему такси.

– Слушай, мне твои извинения… сам понимаешь, – отчитывала Валдомиро водительница. – Сейчас таких сплошь да рядом: идет не шатается, а потом прыг под колеса, и разбирайся, кто прав, а кто имеет больше прав. И еще, ты меня девушкой не называй, – она иронически хрюкнула, – тоже мне девушку нашел.

– Извините, – Валдомиро сделал секундную выдержку, – мадам. Ваши замечания приму к сведению.

– Ну вот, опять извините, – сказала водительница и прыснула: – А «мадам» – это ничего, во всяком случае, лучше, чем «девушка». Куда едем, торопыга?

– Вот, – Валдомиро двумя пальцами подал Мадам дюшес, завалившийся в угол портфельчика и потому оставшийся незамеченным там, в салоне, – это вам.

Мадам взяла грушу, понюхала и сделала поправку на обходительность клиента.

– Да, вот это я понимаю – аромат. Потом съем. Вы не очень-то обижайтесь. Я ведь правду говорю: прыгунов развелось, как собак нерезаных. Нервов на них не хватает. Так куда?

На привокзальной площади Мадам лихо развернулась, сменила галс и какой-то колченогой улочкой выскочила сразу на Перпендикулярное шоссе.

– У «Хозтоваров» тормозните, пожалуйста. Мне ровно на секунду, стиральный порошок купить, – попросил Валдомиро.

Мадам как ни в чем не бывало наддала ходу и постучала ноготком по стеклышку автомобильных часов.

– Сейчас у вас не получится. Перерыв. Только начался. А вы молодец, – она зыркнула на Валдомиро светлым глазком, – хозяйственный.

«Ладно, ладушки – на обратном пути куплю, – прикинул Валдомиро, – свежей будет…»

Поднимаясь по крутым ступеням на второй этаж административного корпуса, Валдомиро судорожно соображал, как, каким образом он мог бы отбояриться от дурацкой командировки или хотя бы отложить ее на… на… навсегда, чего уж там!

Валдомиро стремился по лестнице вверх, где помещались бухгалтерия и окошечко кассы, а навстречу ему спускалась субтильная Ниныванна.

– А вас Карпук искал, – голосом умирающей сказала делопроизводительница.

– А вы сегодня выглядите как никогда. И гран-мерси за информацию, – сказал Валдомиро и полетел дальше.

Ниныванна спустилась на несколько ступенек, оперлась о перильце, подумала: «Как никогда – хорошо? Или наоборот: как никогда – плохо?» – и растерянно поскребла беленький лобик.

– Распишитесь, где галочка, – попросила кассирша, точная копия Карменситы из отдела кадров, своей единоутробной сестры, но еще более сангвиническая и активная. – В Колбинку едете? Как не знаете? Все знают, а он не знает. В Колбинку, в Колбинку, куда ж еще можно ехать, странный вы человек? – Она положила на фаянсовую тарелочку несколько мятых купюр и игриво добавила: – С боевым крещением. Кстати, вас Карпук что-то искал.

Мастер Карпук, коренастый лысан с рыжей профессорской бородкой, категорический эпикуреец и оптимист, так весело рассмеявшийся при первом же взгляде на трудовую книжку Валдомиро и решительно принявший на себя опеку над молодым коллегой, прохаживался рядом с грубо сколоченными лесами, которые поддерживали фигуру гипсового колосса без головы и с черной дырой в грудной клетке, курил и стряхивал пепел прямо на древесные опилки, устилавшие пол мастерской.

– А, явился не запылился, ты-то мне и нужен, – напористо затрещал он и пустил дымную струю прямо в лицо Валдомиро, – то есть совсем наоборот: я-то тебе и нужен, хе-хе. Специально задержался ввести тебя в курс и вообще проинструктировать. Ты, конечно, парень с головой и не без дарований, во всяком случае, полагаю, показать себя сумеешь.

Валдомиро слегка покраснел от удовольствия, вспомнил почему-то резного стервятника, обитателя Валдайского предбанника, и подумал: «А почему бы и нет? Почему бы и не показать?! Все вокруг, и Листопад, и вот теперь сам Карпук, только и говорят – вкус есть! Стали бы они просто так языками трепать… Что ж такого, если есть?!»

– На следующей неделе твой дебют, и ты должен быть готов и во всеоружии.

– А я готов, – невольно вырвалось у Валдомиро, он щелкнул разболтанным замочком, вынул из портфеля набор и дрогнувшим голосом добавил: – И во всеоружии.

Коробка распахнулась, и стальные лезвия блеснули голубым огнем.

– Ишь ты, – Карпук забрал бородку в кулак. – Острые, наверно? Ну, не будем отвлекаться, у меня пять минут и ни минутой больше. Поедешь с Прасолкиным, и это хорошо. Исполнитель опытный и по мозаике большой спец. Пол-области смальтой выложил. На какую стенку ни плюнь – Прасолкину икнется. Он одних пингвинчиков штук сто наклепал. Ну это его дело и тебя совершенно не касается. Твоя забота – раствор. Тут расклад такой: на ведро цемента – ведро песку. Воды – по вкусу, чтобы не очень жидко и не очень густо. Понятно?

Внутренне Волдомиро окоченел: какие пингвинчики? какой цемент? какой песок?

Приобретение замечательного инструментария императивно утвердило его в мысли, что смысл пребывания в новой организации, а также прямое его назначение – художественная резьба по дереву и ничто иное. Поплыли картинки из случайно когда-то пролистанного журнала «Декоративное искусство». Роскошные резные пепельницы. Да-да, именно такие он сделает для Карагодина, Листопада, Катрин и прочих друзей с тонким художественным вкусом. Какие пингвинчики?! При чем здесь цемент?!

– Не спи, не спи, ты все понял? – переспросил Карпук.

– Понял, – ответил враз заскучавший Валдомиро, дернул плечиком и воскликнул в сердцах, не вслух, конечно: «Лучше ничего не придумали – раствор месить!.. Нашли… месильщика. Тоже мне Художественный фонд называется!..» – А можно я… не поеду? – вдруг спросил он негромко и очень серьезно.

Наставник Карпук рассмеялся, но вполне добродушно и, как показалось Валдомиро, даже одобрительно.

– Ну уж это смотри по обстоятельствам – тебе решать. У нас незаменимых нет. Все, бегу. Салют. – И он решительно зашагал к выходу, разбрасывая ногами пахучие опилки.

У самых дверей мастер остановился и крикнул:

– А ты все ж таки съезди, выбери время на неделе, жалеть не будешь: места там – райские! Заодно и командировку отметишь!..

– Глонти! Глонти! На минутку! – донеслось из двери худфондовского буфетика.

Валдомиро сделал стойку, сделал по коридору три шага назад и в буфетик заглянул. У прилавка стояла небольшая очередь, которую возглавляли начальница отдела кадров, ее сестрица и Ниныванна.

Глядя на Валдомиро, Карменситы цвели сангвинистическими улыбками, и на этом ядреном фоне бледненькое личико делопроизводительницы было похоже на клок речного тумана.

– Вы не очень спешите? – ласково спросила Карменсита из кадров. – Собственно, я вот по какому делу: вас Карпук искал.

– Владимир Маркович в курсе, – сказала кассирша. – Я ему говорила.

– Пи-пи-пи, – пискнула Ниныванна.

– Большущее спасибо за заботу: мы с Карпуком уже виделись. Получил от него подробнейший инструктаж.

– Ну и умница. Сейчас помадки давать будут. Мы вас как передовика без очереди пропустим. Становитесь, становитесь, тут все свои, стесняться нечего.

– Заждались, наверное, – весело спросил Валдомиро и плюхнулся на сиденье.

– Осторожно, спинка слабая, – предупредила Мадам. – Хотя вы вон какой… складненький.

– Это вам, – Валдомиро протянул водительнице коробочку сливочных помадок. Она приняла конфеты, ткнулась в коробочку носом и довольно зажмурилась. – Ванилью пахнут. Ладно, потом съем. А чегой-то вы такой радостный? Премию получили?

– Получил, получил!.. Не совсем чтобы премию, конечно, материальное поощрение получил.

Мадам бросила помадки в бардачок и кивнула в сторону худфондовской вывески.

– Вы что – здесь работаете?

– Это несомненно, – гордо подтвердил Валдомиро.

– А вот вы мне тогда объясните, что это за фонд такой?

– Ну… Художественный…

– Типа склада? – деликатно помогла Мадам.

– Не совсем, конечно, типа склада… Здесь художники работают.

– А… понятно. И за что ж вас в этом фонде поощряют?

– Кого как… – неопределенно сказал Валдомиро. – За разное. За талант.

– Вон чего… теперь ясно. Куда едем?

Машина вышла на простор Перпендикулярного шоссе, и Мадам напомнила:

– «Хозтовары». Вам стиральный порошок купить нужно. Только на этой стороне мы не остановимся – знак.

«Дался ей порошок! – поглядывая на часы, нервничал Валдомиро. – Не до порошка сейчас. Поважней дела найдутся», – а вслух философски заметил:

– На нет и суда нет. Едем дальше.

– Вообще-то он в отпуске, но сегодня обещал быть, – сообщила секретарша. – А я почему-то думала, что вы преподаватель, а вы, оказывается… ну, ждите, ждите, он звонил, через часок появится. Так что считайте, что вам повезло!

«Вот уж действительно повезло! Ничего не скажешь!.. Люди черт знает откуда приехали, уж и стол заказан… К тому же надо попрощаться с Раисой. Как бы там ни было, все-таки не чужой человек. Когда-то мы с ней еще увидимся?.. А тут – «через часок»! Цейтнот! Самый натуральный цейтнот!..»

– Да вы не нервничайте, будет вам зачет, – успокоила секретарша.

– Простите, чистого листа бумаги не найдется?

– А вот это правильно, повторенье – мать ученья. Что зря время терять. Пожалуйста. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, вам здесь удобно будет.

Валдомиро сел в кресло и золоченым карандашиком в центре белого листа быстро написал: «Ввиду тяжелых обстоятельств…» – и кончик карандашика прикусил.

«Каких именно обстоятельств? Прошлый раз у меня как-то очень кругло получилось… – не мог вспомнить он. – Семейных обстоятельств? Ах, ладно, просто обстоятельств. Будет нужно – объяснюсь».

«…Убедительно прошу разрешить мне академический отпуск сроком на один год», – заключил Валдомиро, поставил дату и расписался. «Через часок!.. Очень он мне нужен – через часок!..»

В приемную заглянуло длинное лицо с несколько лошадиными губами. Уловив периферическим зрением лошадиный профиль, Валдомиро стал потихоньку сползать в кресле и минимизироваться. Но было поздно.

– А, Глонти, – сказал проректор по учебной работе и полез в дверь. – Попался, пропащая душа. Правду говорят: на ловца и зверь бежит. Давай, брат, разбираться.

Во рту Валдомиро образовалась какая-то тревожная кислота.

– Ты что ж это, брат, нас так безбожно подводишь? Ни слуху от тебя, ни духу.

– Обстоятельства, – растерянно бормотал Валдомиро.

– Знаем мы твои обстоятельства, – проректор вынул из покорных Валдомировых пальцев прошение, скользнул по нему незрячим взглядом и в левом верхнем углу размашисто черкнул: «Удовлетворить».

– Я все прекрасно понимаю, сам был молодым, не без этого, но уж тут никаких обстоятельств быть не может: городской смотр хоровых коллективов – это тебе, брат… Так что подтянись. Авербух тобой не нахвалится, а ты третью репетицию подряд… манкируешь. Это, брат, совсем не дело. Ты хорошее отношение цени. Оно тебе в жизни ой как пригодится.

«Эге!..» Валдомиро наконец сообразил, что к чему, и немедленно перехватил инициативу.

– Матвей Петрович! – красиво модулируя голос, заговорил он с большим напором. – Престиж института – мое кровное дело. Восемь лет я пою в нашем хоре. Восемь лет я живу его жизнью. Вне искусства я себя не мыслю. Положитесь на меня полностью, я не подведу.

– Добро, добро, я и не сомневался, – Матвей Петрович потрепал худенькое плечо солиста Глонти, кивнул секретарше на Валдомирово заявление и сказал: – В приказ.

Валдомиро наступил на верхнюю ступеньку лестничного марша и застыл неподвижно. С высоты берега перед ним разворачивалась знакомая панорама: влево – бесконечная цепь пристаней, у которых теснились пароходы и пароходишки, речные трамвайчики, катера и даже старенький толкач, вправо – причалы Нового порта, и у одного из них стоял белоснежный красавец с косыми трубами, чудо-корабль, к которому немедленно устремилось сердце Валдомиро и который, коротко гукнув, стал отваливать от бетонного причала прочь.

«Поздно, поздно…» – пронеслось в голове Валдомиро, и он ощутил горечь неясной потери. Сердце его от внезапной тоски сжалось и… тут же затрепетало в волнении.

По нижней палубе вдоль борта лайнера, лавируя между пассажирами, бежал Георгий Валентинович Листопад, мощной рукой увлекая за собой, словно тряпичную куклу, Витюнчика, прижимавшего к боку свою деревянную подружку. Достигнув трапного парохода, он рванул тяжелый засов в сторону, схватил барда в охапку, сильно оттолкнулся от корабельного борта (отчего, как показалось Валдомиро, «Александр Пушкин» значительно прибавил ходу) и – перелетел метровую межу пустого пространства.

«Ай, класс! – воскликнул в душе Валдомиро. – Роскошный прыжок!..»

Авиатор поставил обмякшего в полете Витюнчика на твердый грунт, слегка встряхнул, наклонился к низкому уху барда. Тот радостно закивал, подкрутил колок и ударил по неслышным Валдомиро струнам. И тогда на третьей палубе показалась женская фигура, – легкая, словно перо чайки, – появилась и взмахнула газовым шарфом. Листопад засемафорил обеими руками и стал похож на сигнальщика. Витюнчик тоже наддал жару – правая кисть артиста размазалась в двойную восьмерку и перестала быть видной.

– И я, я тоже здесь!.. – высоким голосом крикнул Валдомиро, но сразу же понял, что его отчаянного призыва чудное виденье с такого расстояния не услышит.

«Боже мой, господи, – думал Валдомиро, спускаясь по широкой лестнице, – и я это прекрасное плечо целовал!.. Еще вчера целовал, а сейчас нас разносит в стороны, и у меня даже нет ее адреса. Мы даже не сказали друг другу последнего «прости». А ведь в нашей встрече, такой случайной, такой непреднамеренной, такой… э-э… был, возможно, значительный и высокий смысл! Что же ты наделала, Раиса… – Валдомиро сглотнул сухой ком в горле. – Очень любопытно, однако ж, почему с ними нет Димы? Он же нашелся, там, на корабле… в музыкальном салоне!..»

Неприятное сомнение прилегло под сердцем Валдомиро, но он слабости не поддался.

«И все равно, Раиса, я буду любить тебя!.. Конечно, Димон мой близкий друг… Но разве он способен на серьезное чувство?! А я буду любить тебя… всю жизнь! Вечно!»

Неожиданно Валдомиро припомнилась ручища Карагодина, жилистая и вполне по-хозяйски прихватившая лапку прекрасной Раисы.

«Впрочем, вечно – это такой неопределенный срок… – продолжал Валдомиро свой внутренний монолог, но уже без прежнего накала. – К тому же в Риге на улице Райниса живет некая женщина – Юлия. Точнее – Юлия, ее маленькая дочка, тоже Юлия, и Юстас, ее супруг, нумизмат, добрейшей души человек и высочайшей эрудиции. О, он достоин уважения! И Юлия – моя Юлия – его чрезвычайно уважает! Но чувства питать не может. К тому же у них большая разница в возрасте. Даже больше, чем у нас с ней! Юлия несчастна, и ты, Раиса, должна постараться это понять и не требовать от меня вечной любви! Моя любовь принадлежит Юлии! В общем, я погорячился, извини…»

И, словно услышав последнюю фразу, крутобокий лайнер, уже отдалившийся от причала на порядочное расстояние, издал низкий стон. Газовый шарф взметнулся над белым бортом в последний раз и исчез – навсегда.

– Георгий Валентинович! – крикнул Валдомиро. – Поднимайтесь скорее! Счетчик работает!

Листопад повернулся на голос, и радостная улыбка выкатила на его румяное лицо. Витюнчик заверещал, защелкал скворцом, ухватился за ковбойский пояс авиатора, и они устремились по лестнице вверх.

– Гамлет с Полонием приехали, – как бы между прочим сказал Валдомиро, едва троица разместилась в машине.

– Приехали?! Ребята приехали?! Какие молодцы! – горячо воскликнул Листопад и заскрипел сиденьем, пытаясь для удобства беседы развернуть могучий торс в тесном пространстве автомобильного салона к Валдомиро на заднем сиденье.

– Сидите смирно! Не вертитесь! – строгим голосом сказала Мадам. – Спинка еле дышит. Вам вообще не идет вертеться, вы такой… – она бросила одобрительный взгляд на выпуклую грудь авиатора, – солидный. Чего доброго отломите спинку-то.

– Конечно, конечно, – зарокотал Листопад.

– Никаких «конечно», а чтоб сидели смирно. Вон какие вымахали. Спинку отломите.

Листопад послушно сложил руки на коленях и проникновенно сказал:

– Милая девушка, – «милая девушка» хрюкнула, – будьте снисходительны, приехали наши старинные друзья, очень талантливые ребята…

– Я так сразу и поняла. Что это за дурацкие имена у ваших талантливых? Что, им нормальных имен не хватило?

– Это не совсем имена, – терпеливо объяснял Листопад. – Видите ли, наши друзья – артисты…

Мадам откровенно прыснула.

– Сами вы «артисты», как я погляжу!.. Вон у вас и гитарка имеется.

– Между прочим, Виктор, – глядя перед собой и боясь пошевелиться, сказал Листопад, – тебе это знакомство будет весьма и весьма… Люди они профессиональные и, смело скажу, в мире искусства имеют определенный вес. При удобном случае я попрошу тебя спеть, так что ты имей это в виду и не тушуйся, хотя, повторю, люди они искушенные… «Сарафанами из ситца» их не очень-то удивишь.

Малютка попыхтел, попыхтел и робко поинтересовался:

– А «Кукушку» можно?

– «Кукушку» можно, – вмешался Валдомиро. – «Кукушка» самое оно. Ты на всякий случай слова повтори. – И после секундной паузы небрежно спросил в крепкую штурманскую шею: – Как догуляли? Раиса довольна?

– Ах, все-таки ужасно жаль, что ты припоздал! Чудная женщина Раиса Андреевна, прямо-таки чеховская женщина!.. Я так тебе благодарен… – с жаром зарокотал Листопад.

– Я же просила! Чего вы дергаетесь? Ведь русским языком сказала: еле дышит спинка-то!

– Виноват! – Спина авиатора напряглась и окоченела.

– Куда теперь, артисты?..

– По бульвару и направо, будьте любезны. Ресторан «Встреча», – сказал Валдомиро. – А все-таки объясните мне бога ради, куда вы дели Диму? Он же с вами оставался…

Листопад рывком повернулся назад. Спинка его сиденья крякнула и слегка провалилась.

– Я же предупреждала! – с досадой сказала Мадам. – Ну что, довольны?

Листопад ничего не ответил, а только бродил ошалелым взглядом от Витюнчика к Валдомиро и обратно.

– Слушай… – произнес он наконец упавшим голосом, – ерунда какая-то получается… Где же Дмитрос? Он ведь все время был с нами… Подожди, подожди… – Листопад потер лоб и стал припоминать: – Так, так, так… Ты пошел звонить Катрин. Это я прекрасно помню. И Дмитрос еще сказал: «Баба с возу – кобыле легче». Он, нужно отметить, иногда так неясно выражает свои мысли!.. Потом… потом мы танцевали. Кара играла вальсы, а мы танцевали… Приходил офицер, второй помощник или что-то в этом роде. Виктор его ужасно испугался…

– Я думал, он нас турнуть хочет, – смутился малютка, – я же не знал…

– Испугался, испугался, – нетерпеливо перебил его Листопад, – нечего теперь оправдываться – не знал он. Затем… затем мы пели «Взлетную полосу».

– «Проводы любви», – поправил бард. – А жмурки?

– Ах да, жмурки! Конечно жмурки! Подожди, не путай, какие жмурки?! При чем здесь жмурки? Мы же в прятки играли! Дмитрос еще сказал: «Отвожу кон – так спрячусь, черта с два вы меня найдете».

– Правильно! – заорал гомункул. – А потом радио запикало, и объявили отправление! И мы побежали…

– Он же с нами побежал?..

– Как же он побежал, если он еще раньше за сигаретами пошел?!

– Куда пошел? – быстро спросил Валдомиро.

– В каюту пошел. Ему Раиса Андреевна ключ дала… он и пошел.

– Приехали. Вас, вообще-то говоря, следовало бы наказать за спинку-то. – Мадам ощупала одобрительным взглядом мощные формы Листопада и примирительно сказала: – Да ладно уж, подождем до следующего раза. Какой же вы все-таки… солидный! Вон ваши «талантливые». Ишь, как резвятся!..

У стеклянных дверей ресторана стояла пестрая троица. Катрин в немыслимой хламиде походила на огромную бабочку; полотняный костюм Голембевского являл образец тропической элегантности; рыжий Шурупов, одетый, как одевают полных мальчиков, был вылитый толстый Карлсон, порядком, однако ж, заматеревший и без пропеллера за спиной. Катрин показывала пальчиком на такси, и компания закатывалась радостным гоготом.