Текст книги "Долина смерти. Якутия"

Глава 1

В зале ожидания стояла жуткая духота, народу было столько, что не только сидеть, стоять-то негде было, жара загнала пассажиров под крышу зала ожидания, но и под крышей было жарко и душно.

Бабье лето подходило к концу, но погода стояла на удивление жаркая, а такая тёплая осень бывает здесь редко, обычно в это время идут обложные дожди.

Самолеты взлетали часто, но народ покидал аэропорт не так заметно, как хотелось, а хотелось так потому что, чем больше пассажиров прибывало в аэропорт, тем меньше шансов оставалось у меня улететь в ближайшие дни в Якутию. Благо, что большинство пассажиров летело на Юг страны. У транзитных пассажиров билеты были уже на руках, а я только записался на очередь у диспетчера по транзиту. Но народ всё прибывал и прибывал, потому что на взлётную полосу аэропорта Благовещенска садились самолёты местных авиалиний, и, выйдя из самолётов, пассажиры, обгоняя друг друга, спешили к стойкам на регистрацию авиабилетов. Кто-то летел на Север в Якутию, но большинство пассажиров летело на Юг на Черноморское побережье. Сентябрь подходил к концу и на Чёрном море начинался бархатный сезон. Но дополнительные рейсы выделялись только в южном направлении страны, поэтому улететь на Север было гораздо сложнее, да и запоздавшие студенты разлетались во все республики Советского Союза, в том числе и в Якутию.

Пассажиры, измученные духотой, сидели на деревянных лавках в ожидании вылета, который часто откладывался из-за непогоды, из-за непогоды там, куда они летели, а здесь стояла жара.

Взяв очередной отпуск, я по приглашению армейского друга летел на Вилюй, он обещал мне отменную рыбалку на таёжной реке Олгуйдах, притоке Вилюя, а я даже не знал, где находится такая река. Но армейский друг Лёша написал мне в письме, что он встретит меня в п. Чернышевский, если я по приезду туда, то есть в п. Чернышевский дам ему телеграмму, поэтому сидеть в аэропорту мне край как не хотелось. Я мысленно был уже там, на таёжной реке Олгуйдах с удочкой в руках. Пошли уже вторые сутки, а я не мог вылететь из Благовещенска.

Выйдя на улицу, я посмотрел на Солнце, оно стояло почти в зените.

– Однако градусов под тридцать будет. Да, такой жары в это время года здесь давно уже не было, – подумал я.

И посидев с полчаса на лавке, изнывая от жары, я вернулся в здание аэропорта. Народу у касс регистрации за это время поубавилось, видимо пассажиры устали стоять, и разошлись по залу ожидания в поисках свободных мест. Приложив небольшое усилие, я протиснулся к амбразуре кассы. За стойкой кассы сидела молодая симпатичная девушка, уткнувшись в бумаги, она что-то сосредоточено писала шариковой ручкой в журнале регистрации.

– Девушка красавица, – взмолился я.

– Третьи сутки сижу, – соврал я.

Она подняла голову от бумаг, выражение ее лица не располагало к дружеской беседе. Видимо, мы ей уже порядком надоели с подобными вопросами. И я не ошибся, получив ответ на свой вопрос.

– Все сидят, не один ты такой умный, ты же видишь, что здесь творится.

И она снова уткнулась в бумаги. Я приуныл. Я уже снова хотел выйти на улицу, на это адское пекло, как вдруг, видимо вспомнив что-то приятное, девушка улыбнулась и подняла глаза от бумаг.

– Куда тебе?

– До Чернышевска, – сказал я.

– Это тот Чернышевский, который в Якутии на Вилюе, там, где Вилюйскую ГЭС строят? – спросила девушка.

– Да, где-то там неуверенно, – сказал я, – потому что я сам не знал, где в каком месте на Вилюе строится ГЭС.

– Но из Благовещенска до Чернышевска самолёт не летает. Поэтому тебе нужно лететь сначала до г. Якутска, а затем из Якутска самолётом местных авиалиний лететь до Чернышевска.

– Ну, тогда давай до Якутска, – сказал я.

– Безнадежно, – махнула она рукой, – якуты уже достали меня с этим Якутском, хотя постой, постой…

Она покопалась в бумагах.

– Есть одно место на Ан-24 с посадкой, а возможно, что даже и с пересадкой в Чульмане, так что имей это в виду, туда летит группа иностранцев, но одно место для тебя найдётся, якутов к ним я подсаживать не хочу, сам видишь какие они.

Якуты же, потеряв всякую надежду улететь в ближайшее время в Якутск, осаждали буфет, в котором появилось свежее пиво.

И тут я задумался: «а что значит „с пересадкой в Чульмане“ он, что дальше в Якутск не полетит?»

– Это значит, что мне придётся сидеть ещё и в Чульмане, и ждать другой самолёт, который неизвестно когда полетит через Чульман в Якутск, – это всё равно, что сидеть на берегу и ждать с моря погоды, – сказал я девушке.

– И как долго придётся сидеть и ждать самолёт на Якутск? – спросил я.

– А вот этого я как раз и не знаю, – сказала девушка, – это уже Якутия, а там свои порядки.

– А почему я должен пересаживаться в Чульмане? – вновь спросил я.

– Да, потому что в Нерюнгри летит группа иностранцев, и я хочу подсадить тебя к ним, раз уж тебе не терпится улететь из Благовещенска, посидишь тогда в Чульмане, потому что этот самолёт арендован иностранцами и может не полететь дальше в Якутск, а из Чульмана снова вернутся в Благовещенск.

– А от чего это будет зависеть? – спросил я.

– А зависеть это будет от того сколько времени иностранцы будут находиться в Нерюнгри, – уже нервничая, сказала девушка.

Я приуныл: «только этого мне не хватало, неизвестно, сколько дней придётся сидеть ещё и в Чульмане, когда я мысленно был уже на реке Олгуйдах с удочкой в руках».

«Значит что-то пошло не так, а плохое начало, – это не всегда хороший конец», – подумал я.

– Ну что задумался, полетишь, уже миролюбиво? – спросила девушка.

– Но – ещё что-то хотела добавить девушка, но я перебил её, не дав ей договорить.

– Да-да, полечу, давай хоть через что, только бы улететь отсюда.

– Но, – продолжила уже обиженно девушка, за то, что я перебил её, – сейчас конец сентября, а взлетная полоса там грунтовая.

– Ну и что жара-то, какая стоит, – сказал я.

– Это здесь жара, а там в это время дожди идут, и, причём обложные. Так что думай, «аднака», где лучше сидеть здесь или там.

– Да что тут думать, «аднака», – передразнил я ее.

Видимо, она переняла это слово «аднака» у якутов. Так как только якуты вместо слова, «однако», говорят «аднака». Она как будто прочитала мои мысли.

– Еще с годик посижу на этом направлении, и ругаться по-якутски начну вот с этими алкашами, – показала она рукой, на уже подвыпивших якутов, которые в поисках свободных мест слонялись по залу ожидания, наступая сидящим пассажирам на ноги.

Девушка выписала мне билет, и я довольный, что наконец-то улечу уже сегодня, направился к выходу на посадку. Правда, вылетел из Благовещенска я только ближе к вечеру, потому что вылет самолёта на Якутск несколько раз откладывался из-за непогоды в Якутии. И я снова приуныл, потому что пророчество девушки сбывалось. Наконец-то, ближе к вечеру, вылет самолёта на Якутск разрешили, и я направился на посадку.

Взлетев, самолет на удивление быстро набрал высоту. И, притихшие на взлёте иностранцы оживленно залопотали на своем языке, а сидевший в соседнем со мной кресле иностранец, похожий на японца, обратился ко мне с вопросом на своем языке, но быстро сообразив, что разговора у нас не получится, обиженно отвернулся от меня. А я тоже молча уставился в иллюминатор и просидел так почти до самого Чульмана, разглядывая природу Якутии. Внизу под нами почти от самого Благовещенска началась тайга, которую местами сменяли горы, а затем снова шла тайга и так до самого Чульмана.

В такой богатейшей республике Советского Союза как Якутия города можно было сосчитать по пальцам одной руки, но самое смешное и грустное заключалось в том, что почти все аэродромы Якутии были грунтовыми, включая и Чульман. А пассажир похожий на японца, сидевший рядом со мной, заглядывая через моё плечо, пытался посмотреть через иллюминатор на природу Якутии. Я встал и уступил ему место у иллюминатора, за что он благодарно закивал мне головой, и что-то пролепетав на своём языке, прилип как ребёнок к стеклу иллюминатора. Временами он качал головой из стороны в сторону, и что-то лопоча на своём языке, восхищённо показывал мне пальцем вниз.

– Да, Якутия это тебе не Япония, – подумал я.

Уже подлетая к Чульману, перед самой посадкой на взлётно-посадочную полосу мы снова расселись по своим местам, и японец, оглядевшись по сторонам, вжался в своё кресло. А я, взглянув в иллюминатор, заметил на горизонте дождевые тучи, они затянули уже весь Запад.

– Только обложного дождя мне не хватало, – подумал я.

«Обложной дождь будет моросить минимум два три дня, выходит, что девушка диспетчер была права».

«Да, права была девушка, выходит, что и из Чульмана я сегодня не улечу, так как грунтовый аэродром от моросящего дождя уже размок», – подумал я.

И когда самолет заходил на посадку, рядом с посадочной полосой я увидел большие лужи, а с неба продолжал моросить нудный осенний дождь, который стекал по стеклу иллюминатора. И заходя на разворот, самолёт накренился на левый борт и в этот момент иностранец посмотрел через моё плечо в иллюминатор и, увидев на взлётной полосе грязь, вместо бетонки, он растерянно посмотрел на меня. И покачав головой, залопотал что-то на своём языке, видимо удивляясь моему спокойствию.

Но оглянувшись по сторонам на своих соотечественников, которые перед посадкой на грязный аэродром притихли и вжались в кресла и ни кто из них на него не смотрит, он быстро по-русски перекрестился.

– Ну вот, уже и Японцы начали креститься на Якутских аэродромах, – подумал я.

Самолёт с ходу приземлился в большую лужу и причём сразу на три точки, видимо для того чтобы его не занесло в луже в сторону. И моторы в этот момент взревели, и самолет винтами поднял тучу грязных брызг, окатив ими фюзеляж, забрызгав грязью даже иллюминаторы. Кто не садился в дождь на грунтовые аэродромы Якутии, тот не поймёт, что такое мягкая посадка в грязь, когда начинаешь мысленно прощаться со всеми родными и близкими. Да и со своей жизнью тоже, ещё на подлёте к аэродрому на высоте ста метров над землёй. Тогда, когда ещё только снижаясь к грунтовой взлётно-посадочной полосе, ты увидишь на ней первые лужи и нудный моросящий осенний дождь.

«Да, только наши русские пилоты могут под моросящим дождём, с первого же захода без пробежки сесть на грязный, весь в лужах, вдоль и поперёк изрезанный колеёй, грунтовый аэродром», – подумал я.

И в этот момент к трапу самолета подкатил автобус ПАЗ с трафареткой, написанной от руки «Интурист Чульман-Нерюнгри». Иностранцы не спеша направились к автобусу, стараясь наступать на твёрдую почву, чтобы не потерять в грязи свои туфли и удивляясь тому, как это они так удачно приземлились в такую грязь, а я одиноко стоял под моросящим осенним дождем. И посмотрев с тоской на низко нависшие тучи и поняв, что сегодня-то мне уж точно на Якутск не улететь, я направился в здание аэропорта.

Аэропорт в Чульмане не большой, в зале ожидания стояло два десятка деревянных лавок, а в дальнем углу находился буфет. Народу в зале ожидания было немного, видимо местные пассажиры разъехались из-за дождя по домам, потеряв всякую надежду улететь из Чульмана сегодня. Я огляделся по сторонам – в противоположном, от буфета углу, прямо на полу, на расстеленных спальниках сидело пять человек, судя по разговору и одежде, – это были геологи, возвращающиеся из экспедиции в Новосибирск, и видимо они сидели здесь уже не один день. На ящике с образцами породы лежала колода потрёпанных игральных карт, а весь угол был завален рюкзаками и спальниками. Видимо геологов было больше пяти человек, но часть из них уже улетела в Новосибирск. А в самом углу стояла батарея пустых бутылок из-под водки и ящики с образцами породы, на которых белым мелом было написано «Чульман-Новосибирск».

Я сходил в буфет, перекусил слегка подогретыми котлетами недельной давности и решил устроиться до утра на свободной лавке, бросив под голову спортивную сумку. А на соседней со мной лавке сидели два якута, между ними на лавке стояла бутылка водки, а на газете «Труд» лежал кусок копчёного мяса и корка чёрствого хлеба. Одеты они были в штормовки защитного цвета не первой свежести, а на ногах у обоих обуты кирзовые сапоги. Немного под хмельком они травили друг другу байки, какие обычно травят охотники. Одного из них, который был пониже ростом, звали Вася, а другого Коля. Выпив грамм пятьдесят водки и занюхав рукавом, Васька начал рассказывать, как они с отцом охотились в верховье правого притока реки Вилюй. Меня эта байка заинтересовала, так как я тоже летел на Вилюй, и я прислушался к ней.

– Это событие произошло со мной в начале октября 1969 года, мне тогда пошел уже семнадцатый год, – начал свой рассказ Васька.

На вид он выглядел лет за пятьдесят. Я тогда ещё подумал, что-то старовато, «аднака» ты выглядишь для своих лет мужик, если тебе в 1969 году было всего 16 лет.

– Так вот, – продолжил Васька, – мы выехали с отцом на оленях четвертого октября, погода на удивление стояла хорошая, но до Долины смерти нам нужно было добираться четыре – пять дней, поэтому мы торопились, пока погода не испортилась. Я в тех краях ни когда до этого не был, потому что отец не хотел брать меня в Долину смерти, пока я не закончу восьмой класс. Но ту осень мне уже не нужно было идти в школу, так как я закончил восьмой класс, а дальше учиться не захотел. И в ту осень я первый раз отправился с отцом в такую даль, и что собой представляла Долина смерти, я знал только со скупых рассказов отца. Но отец хорошо знал эти места, потому что он много лет там охотился, но и не только охотился.

Иногда он уходил в гольцы по правому притоку Вилюя и мыл там золото. Про эту долину ещё с древних времён в народе ходила худая слава, и отец часто повторял, что это проклятая долина и что во все времена много охотников потерялось в болотах этой долины. Но особенно много их потерялось за последнее время, после пятидесятых годов, уж больно странно они терялись. А тот, кто возвращался из долины живым тоже недолго жил, он ничем не болел, но постепенно слабел и медленно умирал от какой-то неизвестной и неизлечимой болезни, которая передавалась даже по наследству.

«Мне такая болезнь знакома, а пахнет она радиацией», – подумал я.

Я служил в ракетных войсках стратегического назначения, поэтому хорошо знал, чем пахнет такая радиация. Но якутам я про неизвестную болезнь ничего не сказал, чтобы не расстраивать их.

– Долина смерти тянется вдоль правого притока реки Вилюй на двести километров и находится она почти в самом верховье притока, – продолжил Васька, – мы добрались туда на пятый день под вечер. Уже по темноте я поставил палатку и развёл костер, а отец, перекурив, принялся варить ужин. Я натаскал дров на ночь и прилег отдохнуть на спальнике у костра. А отец, поужинав, ушел в палатку, но я остался сидеть у костра, спать почему-то не хотелось, хотя я тоже сильно устал, потому что нам почти целый день пришлось идти по топкому мшистому болоту. Небо было чистое, на нём не было ни одного облачка, но мороз с вечера крепчал, по ночам в октябре там бывает довольно прохладно, а днём наоборот солнце пригревает. Но год на год не приходится, иногда осень бывает и тёплой, но такое случается очень редко. Собаки улеглись недалеко от костра, недовольно ворча, изредка прислушиваясь и нюхая воздух, видимо недалеко от палатки по лесу ходил медведь, и они чуяли его запах, а возможно, что даже слышали его шаги. Отец сказал, что этого добра здесь хватает, поэтому без карабина далеко от палатки не уходи. Я уже собрался идти спать в палатку, как вдруг, по небу через всю долину пролетело что-то огромное, оставляя за собой хвост, какой оставляет за собой большой метеорит. Раздался удар о землю, и земля закачалась как от землетрясения. И недалеко от нас, километра три на Север, что-то ярко светилось, каким-то неземным светом, с ярко голубым отливом. Отец вышел из палатки и долго смотрел из-под руки на то место, где что-то ярко светилось.

– Ты не знаешь, что там упало и так ярко светится? – спросил я.

– Ой, Васька, совсем «аднака» не к добру это свечение, – сказал он, – вглядываясь из-под руки вдаль. И немного постояв, вглядываясь во все стороны долины вдаль, он вернулся в палатку, а я еще долго сидел у костра. Я не мог уснуть и всю ночь ворочался в спальнике у костра. Я не мог дождаться утра, мне так не терпелось посмотреть, что же там упало. А утром мы наскоро позавтракали и решили разделиться. Отец направился на речку Алгый Тимирнить, а я решил остаться здесь, в Долине смерти.

Отец тоже был не против моего выбора, потому что там, куда он пошёл, были топкие болота, и он боялся за меня. Одного меня он туда отпускать не захотел, потому что я не знал тех болот, да и молодой был ещё для таких болот, поэтому он пошёл в болота сам. А мне не терпелось посмотреть, что же упало в направлении на Север. Отец будто догадываясь о моём намерении сходить туда, где что-то всю ночь светилось, настрого наказал мне не ходить туда, но не сказал почему. И мы договорились встретиться здесь же через десять дней. Забрав всех оленей с собой, отец ушел в болота. А я выждал, пока он уйдёт подальше от палатки и отправился в том направлении, где что-то упало. Но не доходя до того места, где всю ночь что-то светилось, я учуял запах гари и по запаху дыма я определил что горели сырые ветки соснового подсада.

«Значит где-то совсем близко», – подумал я, – продираясь через сосновый подсад.

Я уточнил направление по ветру и пошёл туда, откуда тянуло дымом. Метров через триста я вышел на небольшую круглую поляну. И от удивления остановился. Я никак не ожидал увидеть там то, что я увидел на круглой поляне. А на поляне лежал огромный котёл. В диаметре он был метров десять, но от удара о землю он ушёл метра на три в землю, потому что почва в этом месте было топкая болотистая. Вот поэтому он и ушёл так глубоко в землю. Подсад вокруг котла почти весь выгорел, но ещё дымился. Я обошел котел по кругу. От котла исходил сильный жар, к нему невозможно было подойти ближе, чем на три метра.

«Странно», – подумал я.

Прошло уже более полусуток, а котёл до сих пор горячий. На вид котёл казался металлическим, метал красного цвета похожий на медь.

И по котлу блуждал какого-то не естественного цвета голубой огонь, временами он медленно угасал, а затем через несколько минут, он вдруг снова резко вспыхивал, прокатываясь разноцветной волной по котлу. И я решил побродить вокруг котла.

«Может от него ещё что-нибудь отвалилось и упало где-то тут рядом», – подумал я. Недалеко, метров триста от котла я наткнулся на другой котёл, но он на вид выглядел старым, видимо лежал здесь уже не один год. Котёл до половины ушел в землю, и в нем рос кустарник. Но по размерам он был такой же, не менее десяти метров и металл был тоже красного цвета, похожий по цвету на медь. Я стукнул по краю котла топором и пожалел об этом, на лезвии топора осталась большая зазубрина.

«Однако металл очень крепкий» – подумал я и провёл большим пальцем по краю котла, и сильно удивился, на нём не осталось даже царапины от топора.

День на Севере осенью короткий, поэтому я решил обследовать все вокруг котла, но на другой день и пошел в палатку, но уже другой дорогой. Прикинув на глаз направление на палатку, я решил срезать до палатки напрямую через лес, потому что надвигалась ночь, а я не взял с собой фонарь. Потому что я понадеялся вернуться в палатку засветло. И пройдя метров триста по лесу, я вышел на небольшую круглую поляну. Поляна показалась мне какой-то странной, она была метров тридцать в диаметре и идеально круглой. На ней не росло ни одной травинки и не валялось ни одного сучка, хотя вокруг поляны рос сосновый лес и когда дул сильный ветер сухие сучки должны были падать на поляну, но их почему-то на ней не было, поэтому ещё тогда меня это сильно удивило.

А поляну окружал плотный сосновый лес, создавалось такое впечатление, что как будто кто-то огромный чем-то круглым выжег в лесу идеально круглое пятно. И по краю поляны деревья росли корявые, такой лес обычно называют пьяным. Я как-то читал в журнале «Техника молодёжи», что на Земле много таких загадочных мест, где растёт такой же пьяный лес, а связано это с незнакомой нам радиацией идущей от центрального ядра Земли. А понизу, под деревьями стелился странный фиолетовый мох, я такого цвета мха раньше нигде не встречал. Поляна была идеально черная, она чётко выделялась на фоне выпавшего ночью снега. Собаки на поляну не пошли, они оббежали ее стороной по хорошо набитой тропе. Я ещё тогда сильно удивился, почему собаки не пошли за мной через поляну, а оббежали её стороной, по хорошо набитой тропе. Но больше всего меня удивило то, что, не доходя до поляны метров сто, тропа вдруг разделилась на две тропы, которые огибали поляну с обеих сторон, и лоси тоже ходили по ним, обходя поляну стороной. А от поляны вверх уходила хорошо набитая тропа. И по этой тропе я и пришёл прямо к палатке, уже по темноте.

Немного отдохнув и перекурив, я развёл костер и начал готовить ужин. Собаки, недовольно ворча, улеглись у костра. За весь день они не нашли ни одной белки, тайга как будто вымерла, даже птицы попрятались. А с того места, куда упал котёл исходило голубое свечение похожее на Северное сияние, только с преобладанием голубого цвета. Я долго не мог уснуть, ворочаясь в спальнике думая о котле, а ещё и потому что эту ночь почему-то сильно чесались руки.

И Васька вдруг замолчал. При этом он сильно зевнул, потряс пустую бутылку, зачем-то заглянул в нее и поставил её под свою лавку.

– «Аднака» будем спать мужики, – сказал он, поглядев при этом на свои часы, а заодно и на меня.

Я забеспокоился, в мои планы это не входило, и я вдруг подумал, что если завтра погода наладится, то мы разлетимся в разные стороны, а его байка с котлами и чёрной поляной меня сильно заинтересовала, да мне и не хотелось спать на жёсткой деревянной лавке, и я подсел к якутам. Я любил мистику, и мне любой ценой захотелось дослушать эту байку до конца. Якуты уставились осоловевшими глазами на меня.

Я сказал, что слышал их байку и мне интересно узнать, что же было дальше. Якуты долго соображали, не ожидая такой наглости.

– Ну, что ж раз тебе так интересно дослушать до конца, – наконец, сказал Васька и при этом постучал по горлышку бутылки пальцем, – надо бы взять ещё одну, а то без нее спать охота.

– А где взять? – спросил я, покрутив головой в разные стороны.

Васька показал на буфет.

– А вот, у неё и возьмёшь, – показал он на буфетчицу. Я подошел к буфету, буфетчица подозрительно на меня посмотрела, но сообразив, что я подсел к якутам, которые перед этим брали у неё точно такую же бутылку водки, и видимо поняв, что это якуты отправили меня к ней за водкой, она не спеша достала из-под прилавка бутылку, заткнутую бумажной затычкой. Я сразу понял, что это катанка. Я поморщился. И буфетчица заметила это.

– А ты что хотел, – сказала она, – Горбачёвские времена настали! Скажи спасибо, что хоть такая есть.

Видимо её не раз об этом спрашивали, и я был не первым её покупателем. И как я потом понял, она продавала транзитным пассажирам, типа якутов и геологов на три раза разбавленный авиационный спирт или как его в народе тогда ещё называли «технарь». Мне было жаль травить Ваську, еще грешным делом подумал, что может, и байку не дослушаю, поэтому не стоит брать грех на душу. Я уже хотел вернуть бутылку назад буфетчице, но увидев, что якуты пристально за мной наблюдают, я решил отдать её якутам от греха подальше, а иначе как я понял, без водки я эту байку не дослушаю.

Выпив грамм по пятьдесят технаря и занюхав коркой хлеба, якуты повеселели. Васька помногу не наливал, видимо решил растянуть водку на всю байку.

– Ну, так на чём я остановился? – спросил он. Мы напомнили и приготовились слушать дальше.

– Утром я наскоро позавтракал, накормил собак, все равно на охоту не идти, собрал рюкзак. Из оружия у меня была тозовка и карабин СКС. Тозовка, – это мелкокалиберная винтовка ТОЗ-16, – это для тех, кто не знает, – сказал Васька и посмотрел при этом в мою сторону, – а ещё я прихватил с собой карабин СКС.

Я знал, что такое тозовка, потому что я сам частенько охотился с ней в тайге, но промолчал.

– Я взял на всякий случай оба ружья, – продолжил Васька.

– Как будто я предчувствовал, что в этот день со мной что-то случится. Подумав, я положил в рюкзак ещё три пачки тозовских патронов, тоже на всякий случай, а вдруг тех патронов не хватит и отправился к котлу. Я всегда так делал, когда уходил далеко в тайгу один, хоть и тяжело было их таскать, но зато надёжно. Потому что из карабина в соболя стрелять не будешь, но и не дай Бог попадётся медведь, особенно если шатун. А стрелять в него из тозовки, – это всё равно, что стрелять из рогатки в слона, поэтому приходилось носить с собой сразу два ружья. Но к котлу я отправился тем же маршрутом, каким шел вчера вечером в палатку, то есть так же через поляну. Собаки, не добегая до поляны метров сто, свернули в разные стороны, оббегая поляну по окружности, а я пошёл прямо через поляну. Поляна черным пятном выделялась на фоне выпавшего ночью снега. Но сегодня она ещё и светилась голубым цветом, как будто над поляной на высоте десяти сантиметров от земли плавал голубой туман, который просочился прямо через землю на поверхность поляны. Я ещё удивился тогда, мне раньше никогда не приходилось видеть такой необычный голубой туман. И я, не подумав о последствиях, шагнул на поляну. Я уже дошёл до середины поляны, как вдруг из земли, прямо из-под меня вырвался столб голубого света. В глазах вспыхнул невыносимо яркий свет. Сначала мне показалось, что кто-то ударил меня сзади по голове, и я ослеп. Но через несколько секунд, я стал видеть не бинокулярным, а каким-то незнакомым мне прежде, объёмным зрением. Я видел всё вокруг себя на 360 градусов, – это было так неожиданно и непривычно, что на меня напал жуткий холодный страх. Описать это состояние невозможно, я такого страха ни когда до этого не испытывал. И вдруг я увидел себя как бы со стороны. Я увидел, как мое тело стало распадаться, как бы таять как туман под солнцем, сначала исчезли ноги, а затем исчезло и туловище вместе с головой.

«Странно», – подумал я. Моего тела нет, а я-то есть, и я даже думаю. Это очень странное ощущение когда ты не чувствуешь веса своего тела, потому что у тебя его уже нет, но ты то есть. Ты понимаешь, что ты есть, вот только ты не понимаешь, где ты есть, потому что тебя-то не видно.

– Да быть такого не может, – со страхом подумал я.

Кто не испытывал такого состояния на себе тот не поймёт, – сказал Васька, посмотрев при этом на нас. А мы с Колькой переглянулись между собой и пожали при этом плечами.

– Ружья, что висели на моих плечах, тоже исчезли, осталась пустота и я – часть этой пустоты, – продолжил Васька. Но внутри луча, как в трубе я находился не один.

– Как это не один, – и Колька уставился осоловевшими глазами на Ваську.

– Внутри луча находились такие же люди, как я, и они по очереди наблюдали за мной.

– Что значит по очереди? – спросил я. Ну не все сразу, а появлялись они передо мной по одному, потому что места в луче было мало. И вдруг чувство жуткого страха сменилось любопытством.

– И что они из себя, представляли? – спросил я

– Сначала они имели форму светящегося облака с ярким плотным шариком в центре этого облака.

– А с чего это ты решил, что ты был похож на них? – спросил Колька.

– А с того, что я сам был таким. Облако вытягивалось и принимало форму тела человека, а выглядел он так естественно, что его нельзя было отличить от настоящего человека, но при этом яркий плотный шарик уменьшался в объеме. Он как бы таял, выделяя при этом газообразное облако белого цвета, из которого формировался силуэт человека. Но затем происходило и обратное – яркий шарик, который находился в районе головы силуэта, втягивал в себя это облако. Они как бы демонстрировали мне, дав мне понять, что я такой же, как они и что они тоже люди.

– А ты что видел свои руки и ноги? – спросил Колька.

– Нет, но я их чувствовал и они были такими же, как и раньше, на том же месте что и раньше, но их почему-то было плохо видно, потому что они были полупрозрачными, во всяком случае, мне так казалось, что они у меня есть, и я их даже вижу. И возможно, что своё тело плохо видел только я один, а они моё тело видели, так же, как я видел их тела. Эти призраки пытались мне что-то сказать, но я не мог понять их. Я видел, что между нами находится прозрачная стена, которая вибрировала и искажалась.

– А они что были голыми? – спросил Колька.

– Да нет, самое странное было в том, что они все были в одежде, но почему-то в одежде разных времён и народов. Я не знаю, сколько времени я находился внутри луча, потому что ощущения времени для меня тоже не существовало. Это очень странное ощущение, мне никогда раньше не приходилось такого испытывать, как будто моё «Я» находится в пустоте, в районе моей бывшей головы, и в этой пустоте всё замерло и понятия времени для меня тоже не существовало. Потому что я привык всегда видеть свою голову и думал, что думает моя голова, а вот когда её не стало, то я не мог понять, а чем же сейчас-то я думаю, раз её не стало.

– Нет, вам этого не понять, пока сами не окажитесь в подобной ситуации, – сказал Васька.

– Ну, где уж нам, да и не дай Бог, – сказал Колька и перекрестился.

– И вдруг луч света исчез, – продолжил рассказ Васька, он как бы ушел дальше в землю, а меня оставил сидеть на земле, на большой цветущей поляне. Это ощущение было очень странное, моего тела нет, но я-то чувствую, что я сижу на земле. Я уже подумал, что я навсегда останусь таким невидимым, как вдруг, мое тело начало медленно проявляться. Затем проявились ружья и рюкзак, которые почему-то лежали рядом со мной.

– Я сидел на поляне и долго не мог прийти в себя. Было такое ощущение, что моё тело стало чужим, и оно почему-то перестало меня слушаться. Затем я огляделся по сторонам. Вокруг поляны рос густой лес, кедр, сосна, но дальше за полем вперемешку с кедром и сосной рос уже другой, тропический лес. Я ещё тогда сильно удивился тому, что в нашей-то тайге нет тропических деревьев, но почему они здесь то растут. Но больше всего меня удивило то, что и на поляне и вокруг неё было тепло как летом. Когда в Долине смерти в это время, в начале октября, лежал небольшой снег, и по ночам была минусовая температура. А на этой поляне цвели необыкновенной красоты цветы, каких я раньше нигде не встречал. А вдали, за лесом виднелись высокие горы, на вершинах которых находились шапки снега.

«Странно», – подумал я, – «но почему я вижу всё это в каком-то розовом свете».