Текст книги "Титус, наследник Сан-Маринский"

– Изволите почивать? – словно сделав неожиданное открытие, удивленно спросил его Мюллер.

– Изволяю… Изволю, – ответил Титус, опять зевнув в промежутке между двумя словами. Вспомнив пословицу о том, что утро вечера мудренее, он решил не забивать себе голову лишними страхами. По крайней мере, не похоже, что этой ночью кто-то собирается сделать ему «к-х-х».

В руке у Мюллера неизвестно откуда возник прежний семисвечник с уже заметно оплывшими свечами. Верхушки их, оживленные язычками пламени, напоминали цветом мякоть свежего апельсина. От этого почти абажурного света Титус окончательно успокоился. Мюллер торжественно, как будто совершая некий важный обряд, поднял канделябр высоко над головой и зашагал в сторону, противоположную той, куда они до того шли. Оказалось, комната Титуса находилась совсем рядом с библиотекой.

– Как у вас насчет зубных щеток? – сонно спросил Титус, оглядывая мрачную спальню с массивной, закрытой пологом кроватью и многочисленными, трудно различимыми в полутьме гобеленами, покрывавшими голые каменные стены. Взбивавший подушки Мюллер застыл как вкопанный и непонимающе посмотрел на него, высоко задрав брови. За окном заржали лошади. По всей видимости, те самые, на которых они прибыли в герцогство Сан-Маринское. Лошади заржали еще раз, а брови Мюллера все никак не могли прийти в нормальное состояние.

– Понятно, – сказал Титус, которому по большому счету было уже все равно. – Еще не изобрели в отличие от очков. Придется мне этим заняться. Кстати, Мюллер, вы действительно совершенно неподражаемо кричали «хайя!». Только, ради бога, не окликайте меня больше в коридоре таким загробным голосом. Иначе останетесь без работы…

– Такой трудолюбивый человек, как я, сир, без работы не останется, – возразил Мюллер, отчаянно молотя по подушкам большими, как две кувалды, кулаками. Затем, отчего-то протяжно вздыхая, он затянул шторы, грохнул семисвечником об стол и с молчаливым поклоном вышел из комнаты.

Титус подождал, пока стук каблуков Мюллера не затихнет совсем в мертвой тишине коридора, а потом, удивив самого себя, выдохнул из легких остатки городского смога и с разбега, прямо в ботинках, плюхнулся на белоснежную перину, заставив дружно вспорхнуть в воздух десяток почти невесомых перышек. Ощутив себя безмерно счастливым, с невыразимым блаженством вытянул ноги. Тут что-то очень больно кольнуло наследника Сан-Маринского в бок. Титус пошарил под собой и вытащил из кармана перо. Оно распушилось еще больше и довольно сильно помялось. «Надо обращаться с ним поаккуратнее, – промелькнуло в голове. – Похоже, Архивариус очень дорожит этой штукой. Хотя, конечно, никакое ты не волшебное. Но я честно дам тебе шанс показать свои чудесные свойства».

Он послюнявил палец и постарался пригладить перо таким образом, чтобы оно приняло первоначальный пристойный вид. Потом, улыбнувшись своей глупой затее, через силу слез с кровати и добрался до письменного стола. Свечи в семисвечнике вспыхнули ярче – скорее всего, где-то в коридоре открыли дверь, создав тем самым небольшой сквозняк. Прямо посередине стола лежала аккуратная толстая пачка сероватой бумаги непривычного вида. Наследнику показалось, что перо Архивариуса проскользнуло у него между пальцами и само прыгнуло в начищенную медную чернильницу. Никогда прежде не писавший перьями, Титус боялся поставить кляксу. Однако, несмотря на непонятное дрожание рук, вполне пристойно вывел на бумажном листе:

«Рукопись Титуса, наследника Сан-Маринского»

Правда, вслед за тем голова наотрез отказалась придумывать что-то оригинальное. Титус на пару минут задумался о некоем заветном желании, с помощью которого проще всего было бы разоблачить якобы чудесные свойства пера, но, если честно, в данный момент желалось только одного – устроиться поудобней на мягкой перине и погрузиться в продолжительный, здоровый сон. Но это наследник мог бы вполне устроить и без всякого волшебства. В конце концов Титус справедливо пришел к выводу, что шедевр все равно сегодня изготовить не удастся, потому можно ограничиться чем-нибудь скромным, хотя и достойным. В голову пришло воспоминание о том, что в юности, кажется, он вел дневник. Идея показалась подходящей. Так же аккуратно, как и заглавие рукописи, Титус вывел на плотной бумаге дату следующего дня: 25 июля. А потом, для порядка покусав немного перо и почесав им за ухом, просто написал:

Погода в этот день была ясная и теплая. Я, несмотря на нечеловеческую усталость от переезда накануне, проснулся в семь часов утра.

В глубине души Титус был железно уверен, что, по крайней мере, вторая часть написанной пером фразы уж точно не сбудется. Проснуться в семь утра после столь невообразимых приключений представлялось делом невозможным. Пожелав себе спокойной ночи, он задул свечи, избавился от одежды с обувью и, растянувшись в свой немалый рост на бесконечной и бездонной герцогской кровати, тут же крепко уснул.

5. Рукопись начата

Титус проснулся от того, что кто-то изуверски дубасил его по щекам, негромко приговаривая:

– Семь часов утра, сир, пора вставать!

С большим трудом, совсем не понимая, где он находится, Титус разлепил глаза. У кровати он увидел ухмыляющегося лысого старика в огромных очках, одетого в голубой с позолотой пиджак странного пошива. Только секунд через десять, в течение которых Титус ошалело пялился на незнакомца, все встало на свои места.

– Сами, друг мой, написали: «Погода в этот день была ясная и теплая. Я, несмотря на нечеловеческую усталость от переезда накануне, проснулся в семь часов утра». Что же вы теперь отбрыкиваетесь? Перо-то волшебное…

Проклиная себя за то, что не пожелал проснуться в полдень, Титус медленно вылез из-под одеяла, шлепая босыми ногами по холодному камню, подошел к окну и раздвинул шторы. Утро действительно выдалось наивеликолепнейшим. До самых холмов на горизонте, едва различимых в туманной дымке, небосклон на востоке был ровно выкрашен в холодный голубой цвет. Еще не раскалившееся добела солнце походило на заброшенную в небо, да так и оставшуюся там золотую монету. Рядом с ней, как замешкавшееся и не успевшее исчезнуть к наступлению утра привидение, парил выцветший, белесый месяц. Пока Титус исследовал пейзаж, месяц, словно пустынный мираж, окончательно растворился в воздухе. Правда, что-то в этой благостной картине было не так. Та прежняя, давящая на мозги абсолютная тишина. Вчера ночью хоть лошади ржали…

– Да, кстати, – вспомнил Титус. – Спасибо за интересную экскурсию в библиотеку. Только…

Он хотел было искренне сообщить, что так ничего и не понял о цели своего пребывания в замке, но потом в памяти всплыл образ Мюллера, красноречиво произносящего «к-х-х».

– Что только? – ласково, но как-то прохладно переспросил Архивариус.

– Нет-нет, – пробормотал Титус. – Ничего… Зябко тут у вас по ночам.

Архивариус выудил из кармана своего голубого пиджака записную книжку величиной с хорошую кулинарную книгу, подошел к столу и что-то черкнул в ней тем самым пером, которое дал вчера Титусу.

– Попросил подбросить вам еще пару одеял, – пояснил он, закончив писать. – Но, в принципе, погоду вы себе можете заказывать сами. Как говорится, хозяин – барин.

В дверь просунулась лохматая голова Мюллера.

– Завтрак подавать в комнату, сир? – спросил он с глуповатой улыбкой. – А одеяла я ближе к вечеру принесу, ладно?

Сговорились они, что ли? Хотят купить на дешевые чудеса? Впрочем, почему бы и нет? Разве ему не нравится, что все его желания немедленно исполняются? Быть герцогом, кажется, весьма занятно. Любая прихоть по первому требованию. Завтрак вот предлагают в постель… Вдобавок замечательный воздух, прекрасное вино, неотразимые пейзажи. Живности, говорят, в лесах навалом. Рыба, наверное, тоже кишмя кишит в местных водоемах. Интересно, есть ли в замке удочки? Или лучше сразу сеть… Только надо узнать у старика, где тут речка.

– Не пойти ли мне сегодня на рыбалку?.. Его светлость, так сказать, желает немного развлечься. Что думаете? – произнес он из-за полога кровати, где скромно надевал свои помятые штаны.

Сидевший за столом спиной к нему Архивариус в ответ лишь неопределенно хмыкнул. Титуса звук этот отчего-то разозлил. Послышалось скрытое неодобрение – да и вообще отношение свысока к его, наследника, бренным желаниям. Что, интересно, старик имеет в виду? Чем, по его мнению, он тут должен заниматься? Если есть какая-то конкретная работа, пусть так и скажет, а не ходит вокруг да около…

– Дорогой Архивариус, – начал Титус решительно, – во-первых, я свободный человек… По крайней мере, очень на это надеюсь. Во-вторых, э… наследник э… Сан-Маринский. В-третьих, мне не нужно чего-то там особенного… Скажем, приемов, балов, танцев до упаду. Но половить рыбы… В конце концов, в этом же нет ничего страшного. А то я здесь просто умру от скуки!

Последняя фраза, как показалось самому Титусу, была произнесена уже вполне примирительным тоном. Но Архивариуса, похоже, именно она вывела из себя. Правда, пока он молчал и, более того, по-прежнему сидел к нему спиной, однако Титус определенно чувствовал, как атмосфера в комнате становится похожей на душный летний полдень перед самой грозой. Наследник даже поискал глазами, куда бы спрятаться от удара молнии, но не успел.

– Скуки?!

Звук был настолько громким, что Титуса отбросило на кровать. В голове промелькнула мысль: второго удара его барабанные перепонки просто не переживут. Но Архивариус, встав из-за стола и повернувшись к нему, продолжил уже совершенно нормальным голосом.

– Вот перо, – сказал он, осторожно подбрасывая на ладони длинное серое перо, которое отдал вчера вечером наследнику. – Вот бумага, – кивнул он в сторону толстенной пачки на столе. – А вот ты, Титус. Твоя жизнь. Больше нет ничего. Все будет так, как напишешь. Мне… да и тебе тоже нужна книга со счастливым концом. Кстати, если захочешь что-нибудь почитать в библиотеке, заходи в любое время. Там всегда открыто.

Перо, едва заметно подрагивая, торчало из чернильницы совсем как выпущенная из лука и попавшая в цель стрела. Бумага веером разлетелась по столу. «Мне… да и тебе тоже нужна книга со счастливым концом». Что он имел в виду? Тоже считает, что залучил к себе в замок знатного писателя? С кем же они его перепутали?.. Над самым ухом Титуса словно засопело какое-то крупное животное. Наследник вздрогнул всем телом и только потом увидел физиономию Мюллера с его восторженно-безумными глазами навыкате.

– Думаю, сир, вам все-таки стоит поесть. В наше неспокойное время никогда не знаешь, когда придется сесть за обеденный стол в следующий раз. А если и сядешь, никто вам, сир, не даст гарантий, что на столе этом будет что-то стоять… – монотонно бормотал под нос Мюллер, при этом бесцеремонно отгребая в сторону своими лапищами бумаги на Титусовом столе и расчищая место под бронзовый котелок, из которого валил густой кофейный пар. – Задачи-то у вас какие, э… тяжелые… Тут такая силища нужна… Воображение на голодный желудок не разыграется. Ну разве что о еде сможете помечтать…

Титус, на которого бессмысленная болтовня Мюллера действовала как гипноз, в конце концов начал безропотно намазывать на горячие круассаны свежее сливочное масло, повернув ухо к хлопотавшему у кровати слуге. Масло мгновенно таяло, впитываясь в тесто, а речи Мюллера снимали тревожные предчувствия, оставшиеся после разговора с Архивариусом.

– Вы не переживайте по поводу его высококнижства, – приговаривал Мюллер, с убийственной тщательностью застилая кровать. – Он хотя и строгий с виду, подгоняет все время, чего-то непонятного требует, на самом деле вы для него, сир, очень важны…

– Почему? – сам не понимая зачем, спросил Титус, запивая некрепким кофе хрустящий сладкий круассан.

Мюллер загадочно хмыкнул и жестом фокусника в цирке пригладил рукой безукоризненно застеленную кровать.

– Вы с ним, сир… очень похожи, – наконец задумчиво ответил он, уже направляясь к двери. – Ну как близкие родственники.

Титус с сомнением засопел. Похожи? Мюллер тем временем продолжил свой сеанс утешения:

– А поводу книги вашей… Начинать всегда трудно. Потому вы, сир, голову особо не ломайте над красотами там всякими. Начните просто, как любая сказка начинается: в некотором царстве, в некотором государстве жил герцог Сан-Маринский. Так что успехов. Про обед я вас где-то за час предупрежу. Хорошо?

Дверь хлопнула. В некотором царстве, в некотором государстве некий Мюллер закрыл дверь в комнату некоего наследника Сан-Маринского. Н-да, подумал Титус, как ни крути, похоже, придется стать писателем. Хорошо, что не скульптором…

В этот самый момент, когда наследник еще исследовал рассеянным взглядом только-только захлопнувшуюся дверь, случилось что-то непонятное. Титус мог поклясться – перо само прыгнуло ему в руку. От неожиданности он даже уронил недоеденный круассан в кофе. Попробовал разжать пальцы, но ничего не вышло – перо буквально приросло к ним. Тогда он изо всех сил потряс рукой, как будто к ней приклеился комок липкой оконной замазки. Опять никакого результата. Более того, перо, словно став свинцовым, с непостижимой силой потянуло руку Титуса вниз, к бумаге. Его острый конец воткнулся в бумажный лист, и тут наваждение мгновенно прошло. Титус вновь ощутил себя свободным. Хотя, конечно, не совсем. Он понял: перо заставляет его писать.

Когда мысль эта ясно проявилась в его голове – так же ясно и достоверно, как, например, мысль о том, что Земля вращается вокруг Солнца, лоб немедленно стал мокрым. С суеверным ужасом Титус вглядывался в зажатое пальцами перо, такое обычное и заурядное на первый взгляд. Необъяснимые свойства пера поразили его – но вовсе не так, как поражает нас, скажем, индийский йог, глотающий стальные шпаги. Нет, Титуса посетило ощущение гигантской, невообразимой силы, заключенной, по контрасту, в столь легком, почти невесомом предмете, что он держал сейчас в руке. И сила эта была в полном его распоряжении. Даже больше – она хотела, чтобы он ей воспользовался.

Наследник попробовал слегка двинуть пером вдоль по листу. Оно легко подчинилось, и на бумаге осталась крохотная синяя черточка. Титус поймал себя на мысли: так, наверное, чувствуют себя саперы, что ошибаются только один раз. И «к-х-х»… Перо тем временем затаилось и больше никак не демонстрировало своих необычных способностей – возможно, не хотело, чтобы наследник его боялся. И Титус правда осмелел. Навряд ли Архивариус одарил бы его тем, с чем он не способен справиться. Писать так писать. Как там советовал Мюллер? «В некотором царстве, некотором государстве»… Н-да, просто гениально. Хотя… Старик, возможно, в чем-то прав. Если вступить в эту игру и вообразить, что перо и вправду может все, то для начала надо обязательно поставить декорации. Этот безмолвный мир за окном подавляет своей гулкой пустотой. Поражает тишиной и незаселенностью, а значит, бессмысленностью. Не должно быть пустых миров – кажется, поэт однажды так сказал…

Осторожно, словно опасаясь, что перо ударит током, наследник положил его на стол. На что же это могло быть похоже? Он попробовал наскрести в памяти то, что еще оставалось в ней от прошлой жизни. Потом яростно помотал сам себе головой в знак протеста. Шум, суета, грязь, войны и экологические катастрофы. Нет-нет, если у него в самом деле появился бы шанс создать собственный мир, это выглядело бы совсем иначе! Нечто малозаселенное, зеленое, спокойное и особо не обремененное техническими диковинками. Чтобы можно было неторопливо просыпаться по утрам, подходить к окну и рассматривать вот такой же прекрасный, не оскверненный многоэтажной застройкой пейзаж… Титус встал, задумчиво прошелся пару раз туда-обратно по комнате. Идея иного, особого мира захватила его, хотя пока он совершенно не представлял, как именно, в деталях может выглядеть альтернатива прошлой жизни. Тут какое-то воспоминание зашевелилось у него в голове. Погоди-ка… Кажется, он что-то действительно писал, еще в школе. Пытался подражать любимым книгам. А когда подрос, то узнал, что взрослые писатели поступают точно так же и литературные образы веками табором кочуют из одной книги в другую… Да, вот что ему нужно! Конечно же, библиотека! Не зря Архивариус всячески зазывал туда новоиспеченного наследника… Титус хотел было кликнуть Мюллера, чтобы тот проводил его куда надо по запутанному путепроводу замка, но потом вспомнил, что библиотека находится прямо за углом. И действительно, давешнюю деревянную дверь он нашел без особого труда. Она была не заперта.

Дневной свет еле-еле просачивался в помещение через высокие окна, плотно прикрытые тяжелыми черными шторами. Титус решительно дернул одну из штор, и луч света прорубил полусумрак, открыв взгляду миллионы испуганно вспорхнувших в воздух пылинок. Улучшив ситуацию с освещением, наследник задумчиво прошелся вдоль полок с книгами, размышляя, с чего бы начать. Книги, как в самом обычном книжном магазине, были расставлены по жанрам. Только у Архивариуса, по всей видимости, существовало о них собственное представление. Световой луч, запущенный Титусом в комнату, прожектором высветил шкаф с табличкой «Чтение по ночам в туалете», до отказа забитый полуразвалившимися томами разного формата – как раз такими, какие Титус, не в силах оторваться, глотал в восемь-девять лет по ночам, превратив туалет в читальный зал. Шкафов, называвшихся порою крайне странно, здесь оказалось без счета. С чего ему начать? В конце концов он решил довериться случаю – закрыл глаза и осторожно двинулся вперед, ощупывая путь руками и шумно вдыхая носом воздух, пытаясь учуять тот самый сладкий запах книжного декаданса из детских воспоминаний. Вот так, по запаху, добрел до шкафа «Рыцарские истории для неизлечимых романтиков», упершись лбом в выпирающий с полки том. То был «Дон Кихот» какого-то древнего издания, непомерно толстый и невообразимо драный, с обтрепанными, похожими на желтую бахрому краями страниц и надписью неуклюжим детским почерком на одной из них: эта книга очень хорошая. Рядом красовался такой же неумелый рисунок – скачущий на коне рыцарь с копьем наперевес.

Титус мечтательно улыбнулся, припомнив славную компанию фаворитов своего детства. Главным, конечно, был темно-лиловый увесистый кирпич «Трех мушкетеров» с почти неразличимым от времени тиснением на обложке и сшитым нитками корешком. Интересно, живы ли еще эти тома? Или хорошие книги в самом деле не умирают, а попадают в свой «книжный рай» – вот такие библиотеки в неведомых никому мирах? Наследник осторожно закрыл видавшего виды «Дон Кихота» и торжественно отнес на огромный стол, из которого вчера Архивариусом было извлечено волшебное перо. Потом снова отправился на охоту. Пальцы, как у пианиста, бегали по рваным выцветшим корешкам. Есть, еще одна… Кажется, очень впечатлила его лет в десять. И вот эта… тоже как следует взбудоражила детское воображение… Перемещаясь от одной полки к другой, Титус ощущал себя грабителем, забравшимся в пыльную, забытую даже временем гробницу египетского фараона, где под тысячелетним слоем пыли можно раскопать невероятные сокровища. Стопки книг на столе множились и подрастали, и только когда наследник внезапно осознал, что не унесет отобранное и за пару раз, он наконец остановился и с наслаждением разогнул спину. Солнце за окном успело здорово переместиться по небу, было уже далеко за полдень. В этот момент дверь тихонько скрипнула и в образовавшуюся щель заглянула физиономия Мюллера.

– Вам помочь, сир? – сладко пропел он, оценивая на глаз, сколько могут весить отобранные Титусом книги.

«Мистификаторы, – беззлобно подумал Титус, снова оглядывая бесконечные книжные полки. – В глазок, что ли, за мной подсматривали?»

– Ну помоги, если по дороге, – сказал он, медленно приподняв со стола обеими руками стопку книг и прижимая ее для верности подбородком. Титус хотел было спросить у Мюллера, когда здесь обедают, но потом решил, что это, пожалуй, будет недостойно наследника Сан-Маринского. В конце концов, он герцог, а не турист в отеле. С голода вряд ли дадут умереть.

Принесенные из библиотеки и сваленные в кучу книги заняли почти весь угол комнаты. Но с ними Титус сразу почувствовал себя уютней – в жизни появлялся какой-то смысл. Следующие пару часов, забыв про обед, да и вообще про все на свете, наследник провел, лежа на кровати в ботинках, перелистывая ломкие страницы и глотая кусками один роман за другим. Конечно, многое казалось сейчас наивным. О сюжетах он сказал бы сегодня, что они слишком прямолинейны, а о большинстве персонажей – что их коряво вырезали из картона маникюрными ножницами и раскрасили цветными карандашами. И все равно это было жутко увлекательно. Настолько, что Титусу в самом деле немедленно захотелось сотворить нечто похожее. Чтобы, возможно, спустя годы его собственная книга, затрепанная до последней степени, заняла свое почетное место на полке в библиотеке Архивариуса.

Перо легло в руку так, словно и у руки, и у пера была одна и та же резьба. Теперь начать рукопись казалось примерно тем же, что выстрелить в мишень, – надо только тщательнее прицелиться. Герои из только что перечитанных по диагонали романов, толкаясь и переругиваясь друг с другом, толпой вливались в голову через узкую дверь где-то в районе затылка, словно в перекрытый плотиной затон все прибывала вода и вот-вот она должна была перехлестнуть через край. Титус, чувствуя ни с чем не сравнимое удовольствие, медленно наливался желанием, даже вожделением, и вот плотину прорвало! Поток подхватил и увлек за собой руку, державшую перо. Оно начало не писать – нет, рисовать карту. Художник Титус был не ахти какой, но тут старался вовсю. Пыхтел от напряжения, вычерчивая тщательно изгибы береговой линии материка, прорисовывая горы и русла рек. Мир получался не очень большой и сильно смахивал на Европу, половину Азии и Северную Африку, слепленных вместе и слегка закругленных, дабы вписаться в глобус. Да-да, здесь не будет ни самолетов, ни автомобилей, ни прочей шумной и грязной дребедени, поэтому важно, чтобы до всего было рукой подать. Чтобы он, наследник Сан-Маринский, мог сесть в карету или, ммм… на корабль и в разумные сроки достичь самого края своих владений. Может быть, он вообще отправится путешествовать? Не век же ему вековать в этих стенах. А писать, кстати, можно и по дороге. Путевые заметки, например. Так хоть не придется высасывать сюжет из пальца…

Моря, горы и реки были готовы. Но пойти еще дальше, оживить ландшафт городами оказалось сложнее. Города – значит люди. Титус опять надолго погрузился в раздумья. Что это будет за мир? Кто и как в нем будет жить? И зачем? Взгляд упал на раскрытую, брошенную на полу рядом со столом книгу, листки которой время от времени вздрагивали под напором залетавшего в окно ветра. Тут более сильный порыв перевернул резко страницу, и наследник Сан-Маринский узрел ту самую надпись, что с улыбкой разглядывал в библиотеке, и рядом неуклюжий рисунок рыцаря на коне. Действительно, хорошая книга, не поспоришь. Идея в ней – на все времена. Кто-то верит в то, что способен своими силами, в одиночку, преобразить пошлый, скучный мир вокруг. Для того нужно надеть на себя ржавые железки, взгромоздиться на старую клячу и отправиться в путь. Ну и еще включить на максимум воображение… И тут Титуса осенило. До непонятной, сладкой такой дрожи внутри осенило. Он сделает в своей книжке так, чтобы Дон Кихот победил! Вернет человечество в его исконное, наивное и доброе состояние. Все будет ярким, героическим, настоящим… Так, значит, решено: рыцари, турниры, замки и прекрасные дамы?

Рыцарские романы были немедленно водружены на почетное место в середине стола, а все остальное полетело на пол. Вслед за тем наследник с веселым остервенением принялся перелистывать книги одну за другой, делая пометки Волшебным пером, выписывая на листок нужные детали. Затем опять вернулся к карте. Обустройство мира началось собственно с герцогства Сан-Маринского. Гору Титано и стоявший на ней замок Титус определил недалеко от морского берега. А на берегу вырос город Сан-Марино на десять тысяч жителей – богатый торговый порт, куда раз в неделю съезжаются на ярмарку купцы из всех крупных городов побережья… Шести… Нет, лучше пяти… Каждый управляется собственным сеньором – но подчиняется тот, конечно же, наследнику Сан-Маринскому. Все вместе называется это… Союз… Союз прибрежных городов! А что, кажется, неплохо. Хотя… Может, все переписать заново? Сделать этот мир совсем не похожим на земной? А то с первого захода как-то скучновато выходит… Наследник схватил лист бумаги и попробовал его разорвать. Тот загремел, словно жестяной, и даже не согнулся.

«Во дела! – с содроганием подумал Титус. – Действительно, топором не вырубишь».

Пролетела еще пара часов, может, больше. Он корпел над бумагой, лишь изредка отрывая глаза от строчек и рисунков. В один из таких моментов Титус внезапно осознал, что вот-вот наступят сумерки. Мысль эта поразила его. Натянув по-быстрому ботинки и даже не завязав шнурки, он стремглав выскочил из комнаты и со всех ног побежал на смотровую площадку, пытаясь опередить заходящее солнце. Где-то на полпути, в одном из полутемных переходов, остановился как вкопанный, а потом закричал дурным голосом:

– Мюллер! Мюллер! Монету! Быстрее!

Титус не сомневался, что будет услышан. И действительно, вскоре за спиной послышалось тяжелое дыхание слуги.

– Вот, сир, – сказал он, с усмешкой отсчитывая Титусу три золотые монеты с профилем наследника. – Даю сразу про запас. Вы ведь теперь часто бегать туда будете? Я же говорил – начинать трудно, а потом как по маслу пойдет… Только осторожней, не поскользнитесь на лестнице, ради всего святого….

Но Титус был уже далеко и не слышал старика. Через минуту, распутав хитрые сплетения коридоров замка, он выскочил на улицу и начал карабкаться в гору с такой быстротой, словно за ним гналась свора собак. Рука крепко сжимала ребристые монеты, а в голове стучала одна-единственная мысль: а вдруг и вправду сбылось все, о чем написал?

«Двести семьдесят пять, двести семьдесят шесть, двести семьдесят…» – считал про себя Титус ступеньки башни, хотя на этот раз бесконечная лестница давалась ему несравнимо легче. Вот он уже стоит в одной рубашке на пронизывающем ветру в самой высокой точке герцогства Сан-Маринского и дрожащей рукой пытается засунуть монету в подзорную трубу… Вот раздался легкий щелчок, и его глаз, широко раскрытый от нетерпения и волнения, прильнул к окуляру…

Хотя Титус уже не сомневался в том, что перо действительно необычное, с какими-то загадочными, необъяснимыми наукой свойствами, увиденное сразило его наповал. «Все, все совпадает! Море, башни города, даже, кажется, крохотный корабль в гавани…» – как в горячке шептал он, лихорадочно обводя подзорной трубой горизонт и обнаруживая там и здесь, что мир заметно преобразился. Оторвавшись наконец от окуляра, почувствовал себя так, словно, жестоко мучимый жарой и жаждой, залез в холодный, чистый источник и пил, пил, чувствуя, что ни в чем другом, а только в этой безумно вкусной воде и есть настоящая истина жизни… Его начала бить мелкая дрожь, лоб стал горячим, во рту, несмотря на мысли о воде, пересохло так, что небо давило на язык. Не головой, а чем-то еще наследник наконец осознал, чем именно одарил его Архивариус.

ТЕПЕРЬ ОН МОЖЕТ ВСЁ.

Обессиленный попыткой осмыслить это открытие, вместить его в себя, Титус сполз по холодной металлической треноге и уткнулся носом в шершавую плиту. Так он пролежал, наверное, с полчаса. Сверху начал накрапывать легкий дождик, но наследник даже не шелохнулся. Боялся опять посмотреть вокруг и еще раз убедиться в могуществе пера. Его пера. Потом откуда-то сверху, словно через туман, к нему прорвался голос Мюллера:

– Вы бы встали, сударь. Хоть вы теперь и того… но заболеть все равно можете.

Что-то теплое и большое накрыло Титуса со спины. Одеяло. Сразу стало легче. Но не от одеяла, а от того, что рядом был еще кто-то, с кем можно обсудить последние события в своей жизни.

– Спасибо, Мюллер, – слабо простонал Титус, медленно, как после тяжелого удара по голове, поднимаясь на ноги. – Я… я не могу понять… Я никто, Мюллер. Я просто человек! Обыкновенный человек из мяса и костей, которых через полсотни лет не будет и в помине… Почему меня привезли сюда? Дали… эту штуку? С ней же можно весь мир перевернуть, Мюллер… Что мне с этим надо делать? Я ничего не понимаю, Мюллер, ничего не понимаю…

Титус жаловался и стенал всю обратную дорогу, пока старый слуга, бережно обняв наследника Сан-Маринского за плечи, вел его по скользкой каменной лестнице вниз.

– Ладно, ладно вам, сударь, – хрипло дышал Титусу в ухо Мюллер вместо ответа. – Вы скоро привыкните. К этому быстро привыкают.

Мюллер оказался прав. После то ли обеда, то ли ужина, который Титус провел в полном одиночестве в огромной зале, его опять как магнитом потянуло к столу, где он бросил, оборвав рукопись на полуслове диковинной закорючкой, свое драгоценное перо. Наследник писал до самой ночи, торопясь закончить первую, вступительную главу рукописи именно сегодня. Слова стремительно вылетали из-под пера и разбегались по белой странице. Дрожь в коленях и головокружение уже не беспокоили его. Титус знал наверняка – как он напишет, так оно и случится.