Текст книги "Американская леди"

Глава одиннадцатая

Жара давила, удушала. Марево поднималось над улицами, стены домов разогревались к полудню, как доменные печи, а деревья на улицах-ущельях от нехватки воды сбрасывали все листья, словно осенью.

В такой день единственное место в городе, где можно было относительно комфортно провести время, было у воды. Так заявил Франко и увез Марию на Кони-Айленд. Его ожидания оправдались: Мария с первого момента была очарована особой атмосферой парка развлечений. Они провели там много часов, катаясь на каруселях, поговорили о будущем с предсказательницей. «Звезды пророчат вам счастливые часы», – сообщила она, словно парочка и сама не догадывалась об этом. Они ели мороженое и, взявшись за руки, гуляли босиком по песку. Вокруг них были счастливые люди со счастливыми лицами. Но не было никого счастливее Франко.

Они были красивой парой. Прохожие все время оглядывались на них. Франко еще никогда не привлекал внимание незнакомцев таким образом.

«Посмотрите-ка все сюда! – хотелось ему крикнуть каждому. – Смотрите и удивляйтесь самой красивой женщине на земле Господней. Но держитесь подальше, потому что она моя!»

Когда стемнело, от мерцания бесчисленных огней в луна-парке у Марии заслезились глаза. Она склонила голову на пахнувшую табаком грудь Франко и стала рассказывать ему о Лауше и пламени газовых горелок, которые в деревне по вечерам горели в хижинах, как светлячки. Но она не знала этого английского слова. Он, ревнуя, услышал нотки меланхолии в ее голосе. Что ее так трогало? Может, какой-то конкретный человек на ее родине? Но в тот же миг она поцеловала его и снова превратилась в его обожаемую Марию. Франко крепко прижал женщину к себе.

– Есть особый вид волшебства, который связывает нас только с собственным домом. Например, у нас в Генуе каждый год в середине лета устраивают фейерверк. Он как минимум такой же, как фейерверк на Новый год. Заряды выстреливают с кораблей, которые стоят на якоре в бухте. Море выглядит просто волшебно, когда одновременно над ним взрываются тысячи звезд. Из нашего палаццо открывается чудесный вид – можно наблюдать за каждой падающей в воду звездой.

Франко указал рукой на море перед ними, поверхность которого в сумерках отливала коричневым цветом. На его родине вóды были намного голубее и намного приятнее!

Мария улыбнулась.

– Звучит чудесно. Рассказывай дальше.

– В юности я страстно желал повзрослеть, чтобы можно было не укладываться спать, пока не увидишь залпы фейерверка. «Я уже достаточно повзрослел за этот год?» – спрашивал я каждое лето у мамы, но все напрасно. У нас есть традиция: в этот вечер устраивать дома большой праздник, а ребенок, по мнению матери, только бы мешал там. Но у моей бабушки Грациеллы было доброе сердце.

Как обычно, воспоминания вызвали у него улыбку.

– Она всегда заходила в мою комнату незадолго до фейерверка, будила меня и тайком выводила наверх, в свою комнату. Там мы стояли у окна и наблюдали огненное действо. Потом она меня снова отводила в кровать и, сунув мне конфету на прощание, как ни в чем не бывало уходила на праздник.

– Твоя бабушка, наверное, была очень хорошей и любящей женщиной, – произнесла Мария.

– И к тому же очень умной! – вздохнул Франко. – Что бы я только ни отдал за ее знания о вине! Она могла весной просто взглянуть на стебель виноградной лозы, чтобы понять, можно ли ожидать от него осенью хорошего урожая. Когда я был еще совсем маленький, то думал, что бабушка одним прикосновением заставляет лозу плодоносить! Mamma mia, у нее виноделие действительно было в крови!

Мария легонько пихнула его в бок.

– То же можно сказать и про тебя! Я еще не встречала человека, который бы так восторженно говорил о вине, как ты.

– Я тебе наскучил своими историями? Если да, ты только скажи. И я не буду…

– Тс-с-с! – поцеловала она его. – Я люблю твои истории. Когда я тебя слушаю, кажется, что я нахожусь в другом мире. И хотя этот мир для меня совсем чужой, он мне кажется знакомым. Эта… преемственность страсти от поколения к поколению. В моей семье тоже происходит нечто подобное! У нас – стеклодувное мастерство, у вас – виноделие, – радостно рассмеялась она. – Неудивительно, что мы так хорошо понимаем друг друга!

Франко рассмеялся вместе с ней, но в душе его чувствовалась тоска, от которой он не мог избавиться. Как бы он хотел обрести такую же легкость, с которой Мария находила сходство между ними! Но Мария лишь с новой силой напомнила Франко, как далеко он на самом деле отдалился от своей мечты. Вначале он намеревался все сделать иначе. Осталась глубокая тоска, к которой примешивалась новая надежда, и с каждым днем все больше, по мере того как он узнавал Марию. «Я и она вместе, наша любовь такая сильная, что она может сдвинуть горы», – Франко цеплялся за эту мысль. Она стала для него спасением.

Поздним вечером они сидели в одном из многочисленных ресторанчиков, и перед ними стояла громадная миска с пахнущими чесноком моллюсками. Вдруг Мария перегнулась через стол и взяла Франко за руку.

– Большое спасибо за этот чудесный день! У меня… у меня такое чувство, словно я оказалась в стране чудес, которая находится далеко-далеко от Нью-Йорка… и от всего остального мира. Она такая сказочная… – Мария беспомощно всплеснула руками. – Как я могу описать счастье словами?

– Я считал, что для тебя нет ничего удивительнее Нью-Йорка, – поддразнил он ее.

– Конечно. Но ты должен признать, что этот город довольно утомительный.

Мария бросила кусочек белого хлеба выжидающей его чайке. Франко пожал плечами.

– Для меня самое напряженное – это работа. Для радостей личной жизни у меня остается совсем немного времени, mia cara[7]7
  Душенька (итал.).


[Закрыть].

– И надо было тебе об этом сказать? – простонала Мария. – Меня и так мучает совесть, что я в отъезде. В поисках развлечений, как сказала бы моя сестра Йоханна! Я понимаю: мне стоило бы провести хоть один вечер с Рут и Стивеном, – снова вздохнула она. – Но когда я планирую это сделать, тут же появляется Пандора или Шерлейн и предлагает что-нибудь невероятно увлекательное! И я просто не могу отказать. Мне очень нравится говорить и спорить с людьми искусства! Да чтобы я, Мария Штайнманн из Лауши, сидела в квартале богемы в Нью-Йорке и спорила об экспрессионизме, я такого себе и в самых диких мечтах представить не могла! И вот теперь сижу здесь с тобой…

В тот же миг у нее защемило сердце от сильной любви к этому мужчине.

– Обязательно нужно было упоминать меня в одном ряду со всеми этими сумасшедшими? – проворчал он. – Мне не по себе от мысли, что ты так много времени проводишь в Гринвич-Виллидж. Я волнуюсь, что с тобой может что-нибудь случиться…

– Да что со мной там может произойти? – смеясь, спросила она.

Квартал богемы очень настораживал Франко, она знала это. Там не было таких запахов и таких людей, как в Маленькой Италии или Чайна-тауне. Там на улицах звучала смесь английского, идиш, русского и немецкого; места мало, здания обветшалые. Но без особых неожиданностей. Мария постаралась успокоить друга.

– Недаром этот квартал называется деревней. Здесь все друг друга знают, поэтому там я себя чувствую комфортнее, чем в доме Рут с пустым громадным холлом и бесконечно длинными коридорами!

Когда он ничего не ответил, Мария сказала:

– Кроме того, ты ведь знаешь, почему я стараюсь находиться ближе ко всем творческим личностям… – Ее лицо опечалилось. – Ах, Франко, что же со мной случилось? Никогда в жизни я еще не была так счастлива, как теперь, почему же я не могу запечатлеть это прекрасное чувство в блокноте для рисования?!

– Только не плачь, mia cara. Я не могу видеть, как ты себя мучишь, – сказал он, перегнувшись к ней через стол. – Твои подруги таскают тебя с одной выставки на другую, словно ты курортник, которому сначала нужно вылечить голову, а только потом руки!

Мария слегка улыбнулась от такого замечания.

– Ты же не болеешь! А Пандора ведет себя так, словно тебя нужно лечить! Я до сих пор вспоминаю тот «вечер свободы слова», который она организовала для нас на прошлой неделе! Мне и сегодня неясно, какие цели она при этом преследовала.

Франко закатил глаза. Собеседники так быстро меняли темы, как горные козы прыгают с камня на камень: равноправие женщин, русская революция, Толстой, свободная любовь…

– А что ты имеешь против свободной любви? – переспросила Мария, слегка улыбнувшись.

Она нежно убрала с его лба мокрую от пота прядь. Ей не хотелось спорить с Франко.

– На позапрошлой неделе – прогулка с фотографом Гаррисоном. Я этого до сих пор не могу простить Пандоре! – сжал кулаки Франко.

– Но почему? Разве ты не считаешь любопытным когда-нибудь познакомиться с темной стороной этого города, а не наслаждаться вечно блестящим стилем модерн?

– Темной стороной города? Об этом мне не должен рассказывать пробегающий мимо фотограф! А потом… эти ужасные фотографии, которые он делает! Ты считаешь, что люди, вынужденные жить в тесноте, словно звери, желают, чтобы он их снимал? Для кого ценно такое искусство?! Он хорошо зарабатывает на несчастье этих людей.

Франко так разозлился, что вспугнул особенно наглую чайку, которая хотела опуститься на край стола.

– Это что, несет в себе художественную ценность, если ты после экскурсии по трущобам будешь видеть кошмары?

– Вид этих несчастных людей я пронесу в памяти до конца своих дней.

Мария отвернулась, не выдержав взгляда его темных глаз. Собственно, ей больше не хотелось продолжать разговор, но все же она считала, что нужно объясниться:

– Гаррисон говорит, что если были мужчины и женщины, которые построили трущобы, значит, должны найтись мужчины и женщины, которые их уберут! Я бы так хотела, чтобы это случилось когда-нибудь!

– Этот Гаррисон и все остальные стараются казаться такими важными! Каждый хочет стать таким значительным! – язвительно заметил Франко.

– Но ведь это хорошо, если люди хотят что-то изменить, правда?

– А что они меняют, mia cara? Они сидят в дискуссионных клубах, а снаружи мир вращается все быстрее и быстрее. И никто из них этого не замечает!

Мария растерянно смотрела на гору черных раковин, которые громоздились на его тарелке.

– Ты считаешь, что эти люди занимаются чем-то совершенно незначительным. Но я скажу, что никогда еще не видела кого-то, кто бы танцевал, как Пандора. И я никогда еще не слышала таких трогательных стихов, как у Шерлейн. Ты же сам говорил, что они тебе понравились! Когда я нахожусь вместе с людьми в Гринвич-Виллидж, мне кажется, что мы одна семья: у каждого есть своя страсть, и этим все связаны вместе. Ты должен это понять! – в отчаянии крикнула она. – Они также осознают, что сейчас я просто не могу заниматься своим искусством. И никто из-за этого не смотрит на меня косо. И они считают, что мне просто нужно снова набраться вдохновения – и все войдет в привычное русло.

– Как ты думаешь, станет ли виноградная лоза приносить больший урожай, если я сяду рядом и сутки напролет стану умолять ее об этом? Не лучше ли оставить ее в покое, чтобы она росла?

Франко вздернул подбородок в знак вопроса, но Мария не ответила ему.

– Все эти судорожные попытки – неверный путь, поверь мне! Почему ты не можешь просто наслаждаться жизнью? Например, как сегодня. Некоторые вещи нельзя заставить происходить – нужно, чтобы все шло своим чередом.

Мария раскрошила еще один ломтик хлеба и бросила алчным чайкам. За вожделенный мякиш разгорелась настоящая битва. Может, Франко и прав. И все же в душе что-то заставляло Марию бунтовать против него.

– У меня еще никогда в жизни не было подруги. Дома, в Лауше, у меня на это просто не оставалось времени. Я всю жизнь только и делала, что работала… – Ее лицо стало задумчивым. – Возможно, женщины в деревне считали меня странной.

Мария рассмеялась. Что может настораживать еще больше, чем женщина, которая от восхода и до заката сидит у стеклоплавильной печи, как мужчина!

– Но здесь у меня вдруг появилось сразу две, а если считать и Ванду, то даже три подруги. Я им нравлюсь, и они мне нравятся. И каждая в своем роде такая же… своенравная, как и я! Но здесь никто не видит ничего плохого в том, что женщина выбирает свой путь! Для меня это совершенно новый опыт! В Лауше я всегда была чужой, даже когда люди привыкли к моей профессии.

Франко ничего не ответил. Некоторое время каждый думал о своем.

Как же ей растолковать ему, что нет причины ревновать к Пандоре или к другим людям? Ничто не сравнится с чувством, которое Мария испытывала к нему! Она еще никогда так не влюблялась, так сильно, по-детски, что хотелось взять Франко за руку и больше никогда его не отпускать. Ей приходилось сдерживать себя, чтобы постоянно не смотреть на него влюбленными глазами. Ей хотелось беспрестанно целовать его рот, плотные мужские губы…

Франко злился. Так он с ней дальше не продвинется. При этом он точно знал, что заставит вдохновение Марии бить ключом – его любовь. Его руки на ее теле, поцелуи на нежной бархатной коже. Страстные ночи. Ему хотелось бы разделить с этой женщиной ложе. Но Франко все же старался обуздать свое желание: Мария была не такой, как Шерлейн. Она не одна из тех женщин, которые отдаются первому встречному. Разумеется, он понимал, что Мария не девственница. Она сама рассказала ему о мужчине по имени Магнус. Но он для нее мало что значил. Это было понятно по безразличному тону в ее голосе. Франко же казалось, что до сих пор единственной любовью Марии было искусство. В этой женщине было нечто настолько невинное, настолько девственное…

Как тогда, с Сереной. Франко вздохнул.

– Прости, если я тебя случайно обидел. Мне просто иногда кажется, что тебе больше интересны эти женщины, чем я! А что ты обо мне знаешь? – Он беспомощно взмахнул руками.

– Например, я знаю, что ты мой красивый итальянец. Мой ревнивый красивый итальянец. – Мария игриво поцеловала сначала его мизинец, а потом и остальные пальцы. – И я знаю, что ты заполняешь трюмы кораблей ящиками с вином, которые принадлежат семье де Лукка. Семья ежегодно отправляет из Генуи в Америку тысячи бочек, а ты должен следить за распределением поставок, хотя тебе больше нравилось бы работать на виноградниках.

Она рассказала ему все пункт за пунктом, как прилежная ученица.

– И я знаю, что еще никогда не влюблялась в такого мужчину, как ты, – тихо шепнула она.

Какое-то время они неотрывно смотрели друг другу в глаза. Но потом к столу подошел официант и спросил, не желают ли они еще что-нибудь заказать. Франко попросил счет, и официант удалился.

– Отправлять вино так далеко – это вообще-то прибыльно? – спросила Мария. – То есть… – смущенно улыбнулась она, заметив на лице Франко непонимание. – Я имела в виду, что американцы ведь и сами вино делают, разве нет?

Только когда она договорила фразу, ей на ум пришла мысль, что Франко ее вопрос мог показаться невежливым.

– Американцы – да. А вот здешние итальянцы – нет, – ответил Франко, вытаскивая портмоне. – В этом заокеанском бизнесе нужно быть ловким. Необходимо знать, с каким рынком хочешь работать. Мы, например, поставляем вино исключительно для соотечественников, – объяснил Франко. – Ты, кстати, знаешь, что здесь живет больше итальянцев, чем в Риме? Говорят, в Нью-Йорке даже больше итальянских граждан, чем в Генуе, Флоренции и Венеции, вместе взятых!

Мария нахмурилась и хотела спросить, почему это так, но не успела.

– Италия – бедная страна. У моей семьи дела идут хорошо, но так не у всех. Ты же сама знаешь, что в Европе нет фабрик. Так с чего же людям будет хорошо жить? Кто не владеет землей… – Франко пожал плечами. – Каждый, кто сюда приезжает, возлагает на себя большие надежды. Многие семьи копят деньги годами, чтобы отправить хотя бы одного сына в Америку. Все они считают, что счастье здесь рассыпано на улицах! – покачал он головой. – Но тут все не так, мы это знаем. И все же большинству итальянцев живется здесь не так уж плохо.

Внезапно лицо Франко просияло.

– Позволь показать тебе еще раз мой Нью-Йорк, чтобы ты смогла познакомиться с моими соотечественниками! На следующей неделе на Малберри-стрит состоится большой праздник в честь нашего покровителя святого Роха, и я мог бы забрать тебя в субботу днем.

– Праздник в честь покровителя – как романтично звучит… Я охотно с тобой пойду! – Но уже в следующее мгновение улыбка испарилась с ее губ. – Вот пройдет праздник Рут, и я смогу свободно распоряжаться своим временем, как захочу, – скривилась она. – Завтра она хочет вместе со мной и Вандой выбрать бальное платье! Это наверняка займет весь день. Ты видишь, я совершенно не могу расслабиться!

Франко рассмеялся.

– Как такая красивая женщина, как ты, может быть настолько скромной? Я бы очень хотел сказать твоей сестре, что тебе нужно купить не одно, а целых десять бальных платьев! Но все они должны быть достойны королевы. – В его глазах мелькнул горделивый блеск обладания, когда он погладил ее по волосам. – Словно тончайший генуэзский шелк. Горе, если ты когда-нибудь решишь обрезать волосы, как это сделала твоя племянница. Ты совершишь смертный грех!

Мария снова почувствовала, как ее лицо покраснело. Она вздохнула – все еще не привыкла слышать комплименты.

– Честно говоря, мне не нравится, что Рут устраивает в честь меня такой шум-гам. Хотя бы ты смог прийти! Ты не можешь перенести деловые встречи на какой-нибудь другой день?

Его лицо омрачилось.

– Ты же знаешь, как бы мне хотелось это сделать. Но в субботу вечером приходит «Малинка». Мне непременно нужно быть на месте, когда корабль будет разгружаться. В прошлый раз произошел инцидент, который… Мой отец… – Он закусил нижнюю губу. – Есть вещи, которые не так просто объяснить. Можно даже сказать…

Мария схватила его за руку.

– Тебе ничего не нужно больше объяснять. Работа прежде всего, это я понимаю. Но воскресенье будет принадлежать нам обоим, правда? – сказала она, стараясь произнести эти слова как можно спокойнее.

Мария не хотела, чтобы Франко мучили угрызения совести только потому, что у него не нашлось на нее времени. Ведь было множество вечеров, когда Мария отказывала ему то из-за чтений, то из-за вернисажа или просто встречи с подругами!

Когда к столу вновь подошел официант и Франко расплатился по счету, Мария вздохнула с облегчением. Она не знала почему, но разговор с Франко получился довольно напряженным. Сначала он жаловался, что Мария много времени проводит с творческими личностями, потом ее вопросы о бизнесе семьи Франко… Странно все это. При этом она еще никогда не испытывала такой страсти к другому человеку.

Чувство паники распространилось у нее в душе, когда Франко взял ее за руку и повел к выходу из парка развлечений. Нет, она не желала еще раз погружаться в раскаленные асфальтовые джунгли города. Она хотела остаться наедине с Франко, подальше от всех вопросов, чтобы были лишь он, она и страстная симпатия, как свежий бриз между ними.

Глава двенадцатая

Несмотря на все отговорки против бала, который давался в ее честь, Мария была немало удивлена: гости Рут оказались очень милыми, хотя и вели себя весьма сдержанно, музыка звучала чудесная, а зал, который сняла Рут на самом верхнем этаже своего жилого дома, был просто мечтой.

Сама подготовка тоже была очень увлекательна: Рут специально для такого дня заказала французского цирюльника, который явился с двумя помощниками ровно в девять утра. Потом Рут, Ванда и Мария провели все утро, делая себе новейшие модные французские прически. Пока Жак и двое помощников завивали, расчесывали, начесывали и заплетали, дамы коротали время, разглядывая стопки модных французских журналов. Даже Мария была восхищена модой, которая казалась ей намного проще и практичнее, чем все эти напыщенные наряды в нью-йоркских магазинах. Когда Рут объявила, что совсем недалеко имеется магазин готового французского платья, Мария решила отправиться прежде всего туда: Франко очень нравилось, когда она модно одевалась, это женщина подметила.

Франко… Может быть, она уже изрядно утомила уши Ванды и Рут мечтательными россказнями о нем?

– Франко сказал…

– Франко тоже считает, что…

– Только вчера Франко сделал…

В конце концов Марии самой стало неловко, оттого что его имя всплывает в каждом втором предложении. Но ее сестра и племянница реагировали на это довольно снисходительно.

Парикмахер как раз придавал прическам последний лоск, когда Марии передали маленький пакет, обернутый темно-синим шелком. Приятный озноб пробежал по спине, когда она заметила имя отправителя – Франко. Мария распаковала бриллиантовую диадему под восторженные восклицания двух других женщин.

На сопроводительной карточке значилось: «Для принцессы сегодняшнего вечера – с чрезвычайным восхищением, Франко». Рут в волнении настояла, чтобы Жак заново переделал Ванде прическу и вписал туда прекрасную вещицу.

Пока официант наполнял бокал Марии шампанским, она невзначай провела рукой по волосам. Она и диадема…

– Тебе не стоит бояться: в волосах столько шпилек, что она не выскочит, – прошептала Рут, заметив жест сестры. Она сжала руку Марии.

– Вот бы все жители Лауши сейчас тебя увидели!

По лицу Марии мелькнула тень. Зачем же Рут именно сейчас напомнила ей о доме? Она мгновенно сменила тему:

– Твои подруги все очень милые и так… интересуются мной! Хотелось бы знать, что ты им обо мне рассказала.

– Только то, что ты знаменитая мастерица, которая выдувает стекло, – произнесла Рут, подзывая кого-то из противоположного угла зала. – Американцы испытывают особую слабость ко всему европейскому.

– Это я уже заметила, – ответила Мария. – Люди, которых я встречала в Виллидж, считали, что я лично должна быть знакома с Францем Марком и Германом Гессе. А здесь меня расспрашивают о Версале и о ботаническом саде в Мюнхене! Я же не являюсь экспертом по всему континенту, если приехала из Европы! – смеясь, воскликнула она. – Неужели все они думают, что Европа не больше мушиного засида?

Рут осуждающе подняла брови.

– Как жаль, что твой Франко не смог прийти сегодня, – вздохнула она. – Хотя своим роскошным подарком он показал, что он человек щедрый и утонченный.

Мария мысленно улыбнулась. Типичная Рут! Внезапно ей захотелось крепко обнять сестру.

– Большое, большое спасибо за такой чудесный праздник! Цветы повсюду, вкусная еда, музыка – все выглядит так, словно ты нас унесла в какой-то сказочный замок!

Мария широким жестом обвела роскошно украшенный зал.

– Ты действительно сначала думала, что праздник состоится у нас в квартире? – задорно хихикнула Рут.

Мария пожала плечами.

– Как ты думаешь, на многих балах я была до сегодняшнего дня? Я же не знала, где и как… – Она умолкла, потому что Ванда склонилась над их столиком.

– Капельмейстер только что подал мне знак. Если ты не против, Пандора могла бы начать представление.

Она взволнованно поправила локоны, которые уложил Жак. Рут щелкнула крышкой наручных часов, усыпанных бриллиантами.

– Десять часов – все-таки она успела ко времени, – удовлетворенно произнесла она. – На последний день рождения Стивена я заказывала певицу сопрано, так она опоздала на десять минут, можешь себе такое представить?

Мария испуганно ойкнула и тайком подмигнула Ванде.

* * *

Пандора предложила исполнить танец под «Влтаву»[8]8
  «Влтава» – одна из шести симфонических поэм из цикла «Моя родина», написанного Бедржихом Сметаной в 1874–1879 годах.


[Закрыть] в честь Марии.

– Это будет ассоциация с европейскими корнями Марии, – объяснила она свой выбор.

Рут с этим согласилась: романтическая нотка наверняка придется по вкусу гостям. Ванда впервые вздохнула с облегчением. Она не ожидала, что Пандора с ее экспрессивной тягой к пафосу и мать со своими постоянными do’s and don’ts, которые следовало соблюдать в ее кругах, так быстро пришли к согласию по поводу программы. Ей даже показалось, что у обеих зародилась некая обоюдная симпатия: мать, разумеется, не зашла так далеко, чтобы усадить Пандору за один из столов, но все же велела подать танцовщице полное меню вечера в соседнюю комнату. А Пандора, пребывающая в подавленном настроении из-за неудачи с арендой, казалось, была благодарна Рут за щедрый гонорар и шанс поправить свои финансовые дела. В этот раз Пандора сдержалась, чтобы не ранить консервативные вкусы утонченных нью-йоркцев.

– Мама очень рада, что ты участвуешь в сегодняшнем празднике. По ее мнению, твой танец придаст мероприятию определенный флер богемы, – прошептала она танцовщице.

Когда раздались первые такты музыки, Ванда поздравила себя с тем, что убила сразу двух зайцев: с одной стороны, она приложила руку к организации праздника для Марии; с другой – помогла учительнице танцев.

Пандора вошла в комнату в блестящем серебристом платье. Лучше сказать, она внезапно очутилась там, потому что вбежала босиком и ее никто не услышал. Гостей заранее предупредили о танцевальном номере, и они вежливо захлопали, но без большого интереса. Их пресытило не только великолепное меню с восемью сменами блюд, но и многочисленные музыкальные номера, которыми им приходилось наслаждаться еженедельно.

Пандора поклонилась перед столиком Рут, потом широким жестом вынула из волос несколько шпилек, распустила их и с вдохновенной улыбкой начала танцевать.

– Ну разве она не чудесна? – прошептала Ванда Марии с нотками материнской гордости в голосе. – Словно дикая райская птица.

– Конечно, но мне кажется, что на ней нет даже корсета, – улыбнувшись, ответила Мария. – И от нижней юбки она, похоже, отказалась, да? Неужели она считает, что так делают в Европе?

Теперь и Ванде это бросилось в глаза: блестящая ткань задиралась и ноги Пандоры были видны до самых бедер. О боже! Но все было еще хуже: то и дело мелькал один из сосков. Может, это только показалось Марии? Или было на самом деле?

Ванда тайком взглянула на мать, но выражение лица Рут оставалось неизменным. Или она посчитала танцевально-эротический номер Пандоры не таким уж скандальным, или ей просто не хотелось выказывать своего ужаса.

Пока тело Пандоры плавно извивалось под звуки «Влтавы», Ванда наблюдала за гостями: все взгляды были прикованы к танцплощадке, разговоры стихли, в пепельницах дымились осиротевшие сигары. Даже Гарольд, углубившийся в дебаты по поводу каких-то цифр со Стивеном, в остолбенении уставился на танцовщицу.

Ванда немного расслабилась. Все было в полном порядке. Она не хотела шумихи или скандала. Не сегодня.

Казалось, Пандора танцевала, находясь в трансе. Вскоре скрипки и фортепьяно перестали успевать за ее дикими па, энергичными движениями бедер и скачущими грудями, мелодия зазвучала убого. Но кто обращал внимание на музыку?

Гарольд едва слышно присвистнул. Ванда в ужасе заметила, как за ним это повторили еще несколько мужчин.

– А «Влтава» действительно так должна выглядеть? Или танец лучше назвать «Ниагарский водопад»?

Гарольд взял Ванду за руку, его пальцы были горячими и потными. Ванда рассерженно вырвала руку.

Когда Пандора снова приблизилась, Ванда попыталась подать ей знак. Медленнее! Меньше! О Господи, помоги!

Ей вдруг показалось, что она стала свидетельницей какого-то аморального действа. Но Ванда не была уверена, кто при этом вел себя безнравственно: танцовщица или жадно уставившиеся на нее гости. Желудок Ванды завязался узлом, вжался в легкие, отчего стало тяжело дышать.

Пандора тем временем погрузилась в исступление. Она не замечала жадных взглядов мужчин и едва сдерживаемых усмешек женщин. Она даже не видела шокированных дам, которые сидели ближе всех. Тем более каменного лица Рут.

Пандора закончила танец так же внезапно, как и начала. Едва кивнув зрителям, она удалилась без поклона залу.

Последовали одинокие смущенные хлопки. Мария и Ванда старались подбодрить танцовщицу аплодисментами. Большинство гостей смотрели на Рут и Стивена, словно хотели спросить: «И что теперь?»

Рут, равнодушно вскинув глаза, быстро передала Стивену бокал с шампанским.

– Любимый, официант грубо обделяет нас своим вниманием. Пожалуйста, ты не мог бы налить мне шампанского?

Гости облегченно вздохнули. Значит, нужно вести себя так, словно танца не было вовсе. Кто-то незаметно вытирал со лба пот, обмахивал раскрасневшиеся щеки, а кто-то бросал на хозяйку праздника признательные взгляды.

Ванда, не оставаясь на своем месте ни секунды, бросилась вслед за Пандорой.

Долго искать ее не пришлось. Пандора, дрожа, прислонилась к стене. Одну руку она положила на грудь, словно у нее болело сердце. Она плакала, тушь превратилась в черные круги под глазами. Когда она заметила Ванду, то резко отвернулась.

– Пандора… – беспомощно похлопала ее по плечу Ванда. – Мне очень жаль, если люди отреагировали… не так, как ты привыкла ожидать от публики. Друзья моих родителей просто немного…

– Как ты могла подвергнуть меня таким мукам? – воскликнула Пандора. – Ты бросила меня на растерзание львам! О каком флере богемы ты говорила?

Ванда втянула голову в плечи. Тут она заметила Марию. Если и тетка вздумает сейчас ее ругать…

– Номер совершенно не удался! – простонала Мария, подойдя к ним. – Рут едва не лопается от злости, некоторые гости все еще выглядят огорошенными, словно увидели зеленого слона, – хихикнула она.

Ванда облегченно вздохнула. Ну, хотя бы Мария не угрожала ей нагоняем.

– Ну, спасибо за сравнение! – всхлипнула Пандора.

Мария пихнула ее в бок.

– Я не это имела в виду, и ты прекрасно поняла меня. Я просто хотела сказать, что людей слегка смутил твой танец! Но если тебя это немного утешит, то скажу: мне твой танец ужасно понравился!

– Какое утешение! Я была там, как хозяин цирка уродцев на ярмарке в районе Кони-Айленд! Словно женщина с двумя головами! Или женщина-змея! Словно я вынесла что-то на рынок. Эти люди не понимают, что я и мое искусство – это одно целое и что я в этом танце отдаю им часть своей жизни. Они считают, что смотрят веселое представление!

Она вытерла с лица слезы. Черные пятна превратились в темные полосы.

– Пятая авеню… Мне бы следовало это знать! Одно я вам скажу здесь и сейчас: с сегодняшнего дня я буду танцевать только для избранной публики. И если я не получу за это ни одного цента, мне все равно!

Она убежала с высоко поднятой головой.

Ванда и Мария в растерянности смотрели вслед танцовщице, а мимо них спешил официант, чтобы выполнить пожелания гостей. В зале заиграли вальс.

Тем временем к ним присоединился и Гарольд. Он смущенно откашлялся.

– Не расстраивайся, Ванда! Пандора скоро успокоится. А что до ее выступления, то я считаю его первоклассным!

– Я заметила, что оно тебе понравилось! – съязвила Ванда.

Она тут же осела, как будто сдулась подобно кузнечным мехам, в которых больше нет воздуха.

– Черт возьми! Теперь я снова чувствую себя козлом отпущения! – воскликнула девушка, зная, что она хотела всем только хорошего… – Почему так скверно выходит все, за что я ни возьмусь?