Текст книги "Американская леди"

Книга первая

 
Когда ночь превратилась в день,
А день – в мечты,
Все вопросы разлетелись
В блестящую пыль.
 

Нью-Йорк, три месяца спустя

Глава первая

«Шрафтс» был лучшим магазином деликатесов в городе. Кому не хватало денег для входа в этот рай, тот довольствовался видом на постоянно меняющиеся витрины, которые были оформлены так искусно, что могли составить конкуренцию лучшим художественным галереям города. Уборщицам приходилось выходить на улицу более дюжины раз на дню, чтобы вытереть отпечатки пальцев и носов со стекол, – так велика была тяга прохожих стать как можно ближе к сказочной стране с молочными реками и кисельными берегами. Вряд ли человек, который мог позволить себе делать там покупки, да и тот, кто был не в состоянии позволить такой роскоши, мог спокойно пройти мимо вращающейся двери, игнорируя благоухание… Всего лишь короткий визит, на минутку, чтобы купить какую-нибудь мелочь. Неужели после напряженного рабочего дня нельзя себе это позволить? Кусочек сыра. Или завернутые вручную конфеты-трюфели. Или горсть темно-лиловых блестящих слив. Зачастую невинные предлоги забывались уже после нескольких шагов за вращающейся дверью магазина, где разнообразные продукты со всего мира пленяли и соблазняли. И в результате большинство посетителей покидали заведение с туго набитым светло-синим пакетом от «Шрафтс».

Фрукты, овощи, колбаса, сыр, готовые блюда – в «Шрафтс» было практически все. В отделе хлебобулочных изделий стояли корзины с фиселями, длинными французскими булками из сдобного теста, рядом – южно-итальянские бискотти, а возле них громоздились ржаные караваи, окрашенные мелассой в темный густой цвет. В сырном отделе покупатель выбирал из 80 сортов, а в углу расположились устрицы из Блю-Пойнт, Чизпик-Бей и Пайн-Айленд. Чтобы облегчить себе выбор, клиент мог просто на месте сдобрить солью и лимоном и отправить в рот полдюжины устриц или насладиться порцией несравненного густого устричного супа. Пока сознание и рецепторы покупателя все еще занимались вкусовым букетом сливок, сливочного масла и припущенных с розмарином устриц, его взгляд уже наверняка скользнул по десятиметровой стойке, за которой друг за другом стояли блюда с холодными закусками. Обычная хозяйка даже представить себе не могла праздника без хотя бы одного вида закусок от «Шрафтс», будь то романтический ужин для двоих или застолье на тридцать человек. Блюда из магазина деликатесов считались неотъемлемой частью стильного обеда, как и салфетки или столовое серебро от «Тиффани».

У кого кошельки были полны, тот мог заказать всю организацию праздника у экспертов «Шрафтс», которые не знали слова «расточительность» и исполняли любое желание хозяина. Три дюжины польских пирогов, начиненных русской красной икрой? Нет проблем, мадам! Банкет на сто тридцать персон через пять часов? Нелегко, конечно, но вы можете на нас положиться! Лихорадочная спешка, которая начиналась после таких заказов, оставалась за кулисами: там повара бились за газовые горелки, поварята за рекордное время чистили овощи и обрывали виноград с кисточек. После таких битв блюда доставлялись, причем неизменно высочайшего качества и тщательно приготовленные, словно повара целую неделю трудились только над этими шедеврами.

Это был тот перфекционизм, который так привлекал Ванду. Ее переполняла гордость за то, что она, выполняя подобные заказы, была частью этой системы.

Конечно, ее мать поморщилась, когда Ванда заявила о решении работать в сервисной службе «Шрафтс».

– А что позорного в том, что продаешь продукты питания? – поинтересовалась у нее Ванда еще до того, как Рут успела произнести хоть слово. Может, просто потому, что она вообще не хотела ничего говорить. А может, ее до глубины души задевало то, что Ванда изо дня в день работала. Но Ванде все же хотелось думать, что Рут страдает от принятого дочерью решения.

– В продаже продуктов питания нет ничего позорного. Как нет ничего позорного и в приготовлении продуктов питания, – объяснила Рут. – Мне интересно, почему ты сразу кухаркой не пошла работать.

– Как знать, может, я ею еще стану, – ответила Ванда.

Девушку немного задевало, что мать с таким ужасом воспринимала ее новое место работы. Она себе это представляла иначе.

Ванда в последний раз поправила белоснежно накрахмаленный фартук. Она демонстративно переоделась еще дома, хотя остальные продавцы делали это только в магазине, и с нетерпением посмотрела в сторону двери.

Она работала здесь уже две с половиной недели. Пока еще каждый день казался ей сплошным сюрпризом: никогда не знаешь, что тебя ждет завтра. И что особенно важно, Мейсон Шрафт, казалось, был ею доволен. Хотя он пока еще ничего не сказал, но всегда приветливо кивал, проходя мимо ее стойки. А ведь большинство продавщиц он не удостаивал и взглядом. Неужели все дело в том, что Ванда меньше терялась во время спешки, чем другие девушки? Даже в первые дни, в суете, она хорошо ориентировалась и не ошибалась в заказах при обслуживании на кассе. А может (что еще лучше), кто-нибудь из клиентов похвалил ее за совет?

Ванда Майлз происходила из весьма уважаемой на Манхэттене семьи – от этого клиенты магазина могли только выиграть, не так ли? Ее мать считалась одной из самых уважаемых хозяек и сама была клиенткой «Шрафтс». Это ведь способствовало тому, что Ванда просто нюхом чуяла желания покупателей, правда? Кто может лучше обслуживать привередливых дам из высшего общества, как не человек, который вырос в этой среде? Такие аргументы приводила Ванда мистеру Шрафту, который побаивался, что она не сможет обслуживать дам из высшего общества. Но в конце концов энтузиазм Ванды его покорил.

– Праздники в этом сезоне стали такими скучными! Никакого остроумия! Никаких новых идей! Постоянно перенимают то, что уже происходило в каком-то другом месте, – театрально взмахнула руками Моника Демуан, жена Чарльза Демуана – одного из самых влиятельных брокеров банковского дома Стенли Финча. Она почти с отвращением осматривала витрины.

Ванда протерла идеально чистой тряпицей край блюда с фаршированными яйцами, убирая незаметные крупинки.

– Но помилуйте! Я уверена, вы не опуститесь до такого обезьянничанья.

Моника задержала взгляд на своих идеальных лакированных ногтях. Ей показалось или Ванда стала улыбаться не так искренне, как она привыкла видеть в «Шрафтс»? Неужели в ее улыбке была какая-то доля иронии?

– Твоя мать никогда бы так не поступила, – ответила она, слегка нахмурившись, и вздохнула. Она все еще не привыкла к тому, что юная дочка Майлзов с недавнего времени работает в «Шрафтс». Ее собственная дочь Минни упала бы замертво, отстояв здесь все десять рабочих часов! Но Рут Майлз считалась несколько эксцентричной, несмотря на свое легендарное гостеприимство, правда? Моника считала ее именно такой, и даже более, ведь Рут, выйдя замуж, получила дворянский титул, а потом отказалась от него! Ну да, яблоко от яблони недалеко падает… Вздохнув, она наконец вспомнила, зачем, собственно, пришла.

– Твоя мать наверняка сразу бы затянула известную песню: слишком много вечеринок, слишком много гостей, никто больше по-настоящему не ценит усилий настоящей хозяйки. – Она взмахнула рукой. – Но я всегда говорю: к чему эти причитания? Нужно что-то делать! Делать!

«Если у тебя нет никаких других забот, ты можешь с успехом оценить, чего стоишь!» – пронеслась в голове Ванды мысль. Но вслух она произнесла:

– Есть дамы, которые родились хозяйками. – Она расправила плечи. – Может быть, к следующему приему вы придумаете что-нибудь особенное? Возможно, у вас уже сейчас в голове созрел какой-то план? Вы же знаете: мы в «Шрафтс» всегда готовы прийти на помощь, чтобы воплотить его в жизнь. – Мы в «Шрафтс» – как чудесно звучит!

Наверное, Ванда восторженно рассказывала об одном из праздников. Моника отметила про себя, что нужно расширить список гостей, включив туда родителей Ванды, но потом вспомнила, как она напрасно ждала приглашения от Рут на ее последнюю вечеринку. В мгновение ока имена Стивена и Рут были удалены из памяти.

– Еще бы, конечно, у меня есть план! – гордо заявила она. – И не только в голове, у меня здесь все давно записано. Все до мельчайших деталей, разумеется.

Моника начала рыться в недрах сумочки. Некоторое время спустя она с нетерпеливым вздохом взглянула на руку со стопкой свернутых записок.

– Я намереваюсь заставить гостей трепетать. Да, я утверждаю: я хочу их просто шокировать!

Она поджала губы, словно ожидая возражений Ванды. Но таковых не последовало, и Моника принялась просматривать записки дальше.

Ванда терпеливо ждала.

– Разумеется, я хочу побаловать гостей, но в первую очередь мне хотелось бы показать им, насколько все мы избалованы. Нет, нет, и я не исключение! Кто в состоянии радоваться лишь одному блюду при таком изобилии? Воспринимать его как дар божий?

Она широко обвела рукой, указывая на стойки с деликатесами в «Шрафтс».

– Можно и так сказать, осмелюсь предложить аллегорическую тему «Изгнание из рая».

Моника задумчиво посмотрела вверх, словно ожидая за свое остроумие божественной похвалы прямо здесь и сейчас.

– Некое кулинарное подобие, так сказать. – Ванда напряженно кивнула. – Это наверняка очень впечатлит ваших гостей!

Господи, это было слишком даже для Моники Демуан!

– Вот оно!

Моника с победоносной улыбкой протянула через стойку свернутый листок. Но прежде чем Ванда успела его взять, Моника отдернула руку.

– Уточним некоторые моменты для лучшего понимания… Я ожидаю предельной сдержанности. В отношении этого мероприятия никто ничего не должен знать. Когда ты увидишь, чего я хочу, то поймешь, что я имею в виду…

Моника лихорадочно оглянулась через плечо, словно ожидала увидеть стаю гиен, которые только того и ждут, чтобы похитить идеи гениальной хозяйки.

Ванда приложила палец к губам:

– Я буду молчать как рыба. И я бы сделала еще кое-что: такое взрывоопасное мероприятие наверняка потребует от нас чрезвычайных мер. – Она слегка наклонилась к Монике: – Я передам ваши пожелания прямо в руки поварам, избегая отдела заказов! Я также позабочусь о том, чтобы никто и краем глаза не увидел готовые блюда. Шпионы подстерегают на каждом шагу… – шепнула она.

Ха, если бы мистер Шрафт знал, насколько она предупредительно общается с одной из самых важных клиенток! Ванда сделала вид, будто даже не решается взглянуть на заказ Моники, и сунула свернутую бумажку в карман фартука, застегнув его потом на пуговицу.

– Такого сюрприза ваши гости точно никогда еще не получали!

* * *

На другом конце города, в грузовом порту, куда ежедневно прибывают и где разгружаются сотни ящиков со всех концов света, двое только что заключили сделку.

Один из них, низенький коренастый мужчина, сунул в карман куртки конверт, а второй, повыше, энергичным движением захлопнул крышку кейса.

– Я очень доволен вашей работой, мистер Соджорно, – произнес он. – Ваша подготовка очень помогла нам. Не всякий начальник склада стал бы так… кооперативно сотрудничать. Мой отец и я надеемся, что так будет и впредь.

«Кооперативно – что бы значило это дерьмо?» – задумался коренастый. Он был у них на крючке, и они об этом знали! Сумма, которую он получил за услуги, оказалась немаленькой, но ведь за решеткой он вряд ли сможет воспользоваться деньгами. Вытирая со лба капли пота, он коротко прочел про себя молитву святой Лючии: до такого никогда не должно дойти. Потом он нервно огляделся по сторонам.

– Часть «поставки» была уже… ну, скажем так… немного повреждена, – прошептал Соджорно. – Что же будет, если когда-нибудь воздуха не хватит?

Франко де Лукка нахмурился.

– Ну, доставлять определенные грузы на такие дальние расстояния – дело рискованное, это мы все знаем. Климатические условия при перевозке, прежде всего таких… исключительных грузов, играют решающую роль. Но пусть это вас не волнует. Наш человек в Генуе – мастер своего дела. Пока во время перевозки никто не может снаружи добраться до ящиков, внутри хватит воздуха.

Второй кивнул. Слова Франко де Лукки немного успокоили его.

– Когда мы сможем рассчитаться за следующий заказ?

– В начале следующей недели, – ответил собеседник, перелистывая календарь в поисках нужной даты.

– Уже так скоро? Я думал, синьор сначала вернется в Геную…

– Я нанял вас не для размышлений, мистер Соджорно! Если у вас возникнут какие-то трудности, дайте мне знать, – перебил его граф де Лукка.

От взгляда его холодных голубых глаз Соджорно стал беспокойно переминаться с ноги на ногу. Словно зверь, признающий господство другого в стае, он втянул голову, пытаясь казаться менее вызывающим, и вместо ответа лишь пожал плечами.

Взгляд графа снова потеплел.

– Я знал, что мы можем на вас положиться. – Теперь он даже улыбнулся.

«Почему Господь распределил свои дары так несправедливо?» – задался вопросом Соджорно, вдруг почувствовав себя избранным после такой улыбки. У молодого графа было все, чего так не хватало Соджорно и чего он так жаждал: безупречное тело, которое мог бы изваять римский скульптор, лишь привлекая все свои таланты, смуглое лицо, на котором проглядывала свежая щетина, придавая ему мужественности и темпераментности, и глаза, поблескивающие, словно драгоценные камни, и холодные как лед. Рот и подбородок отличались чувственностью и мягкостью, отчего женщины просто таяли. Madonna mia!

– Я останусь в Нью-Йорке на все лето. Мой отец считает, что в связи с большим количеством поставок будет неплохо, если кто-нибудь из нас останется и лично присмотрит за порядком, – ответил граф де Лукка, пряча календарь.

Соджорно с трудом смог отвести взгляд от собеседника. Франко де Лукка не обязан был перед ним отчитываться. Но все же граф ответил, и это в некотором роде льстило Соджорно.

– Я правильно понимаю: в ближайшее время количество «исключительных поставок» увеличится? – Граф доверительно и с долей иронии использовал произнесенные собеседником слова, но в тот же миг крепкая хватка стиснула кадык Соджорно и пережала трахею.

– Просто чтобы мы хорошо понимали друг друга, Соджорно: мы поставляем итальянское вино – ничего больше!

Глава вторая

Первые два дня на корабле Мария провела в каюте. Нет, она не страдала от морской болезни, как многие другие пассажиры, просто она часами читала английский словарь, который ей подарил Завацки. Молодая женщина выходила только в столовую и возвращалась в каюту еще до окончания трапезы. Если она усердно станет учить слова, то по прибытии в Нью-Йорк будет понимать хотя бы отдельные фразы – так Мария оправдывала свое отшельничество. Хотя основной – и преимущественной – целью ее поездки было знакомство с другими людьми, сейчас Марии было не до того. Она вынуждена была признать, что ей не по себе и что она глубоко сожалеет о решении навестить сестру Рут в Америке. «Что я здесь, собственно, делаю?» – спрашивала она себя, пробегая с опущенной головой по узким коридорам корабельного нутра. Как бы она хотела сидеть сейчас у печи в мастерской и выдувать стекло! Или хотя бы попытаться…

Как только она впервые в начале апреля высказала мысль о поездке в Америку, это вызвало целую лавину событий, которых было уже не остановить. Мария ожидала возражений со стороны родственников, но Йоханна и Петер внезапно согласились и стали ее подбадривать. Они заявили, что Мария за свою работу уже давно заслужила поощрение и ей не помешает немного развеяться. «Но кто займется моими обязанностями?» – возразила Мария. Йоханна лишь отмахнулась: несколько недель они спокойно обойдутся и без нее, тем более если путешествие состоится в летние месяцы, когда мало заказов. Вполне приемлемо, если Мария вернется осенью, у нее будет достаточно времени, чтобы поработать и выпустить новый каталог до следующего февраля. Когда Мария заявила, что такая длительная поездка обойдется довольно дорого, Петер нахмурился и спросил, не собирается ли она когда-нибудь унести все свои сбережения с собой в могилу. Кроме того, она ведь будет жить в Америке за счет Рут.

И Марии ничего другого не оставалось, как отнестись к этой идее серьезно и на некоторое время покинуть Лаушу.

Магнус, как всегда, не вмешивался в спор. Может, он и надеялся, что Мария возьмет его с собой, но не выказал разочарования, когда этого не произошло. Но, если честно, Марии нравилась перспектива немного отдохнуть от его преданного собачьего взгляда, как и возможность посмотреть Нью-Йорк, насладиться разнообразием большого города. Поэтому в Зонненберг, чтобы получить паспорт, она отправилась одна.

Теперь же, находясь в тесной каюте, Мария не в силах была представить, как она могла так подло думать. Теперь ей казалось, что она лишилась собственной тени.

Взяв словарь под мышку, Мария вышла в кают-компанию, предназначавшуюся для пассажиров второго класса. Она выбрала диван в самом дальнем углу и присела, отвернувшись лицом к стене. Может, хотя бы здесь ее не так будет мучить тоска по родине.

Мария как раз учила, как узнавать дорогу и что говорить, если заблудился, как вдруг услышала шорох, затем кто-то сел рядом с ней на диван.

«Что за олух садится рядом без спросу…»

Мария сердито обернулась и взглянула на круглое сияющее лицо. Ей протянули белоснежную пухленькую руку.

– Простите мое поведение: я ведь вам еще не представилась! Меня зовут Георгина Шатцманн. Но вы можете называть меня просто Горги – так все делают. Я еду на свадьбу к сестре, и если мои наблюдения верны, то мы с вами – единственные дамы, которые на борту этого корабля путешествуют без спутников. Я подумала, что было бы очень мило, если бы мы познакомились поближе. Я присмотрелась к вам, – хихикнула она. – Но теперь-то я вас застукала, правда?

«К сожалению», – подумала Мария. Она еще соображала, какой бы вежливый отказ придумать, а собеседница уже невозмутимо продолжила разговор:

– Может, вы сочтете меня несколько назойливой, но, признаться, я так нервничала перед дорогой! Путешествие, свадьба, Нью-Йорк – у меня было такое чувство, словно я скоро взорвусь от волнения!

Мария взглянула на круглое лицо соседки и заметила, что сказанное не так уж далеко от истины: Георгина Шатцманн, она же Горги, моргала и смотрела на нее выпученными глазами. Ее щеки, усеянные сетью едва заметных сосудиков, постоянно поднимались и опускались, а не совсем белые зубы при этом прикусывали нижнюю губу – выглядела Горги как маленькая крупорушка.

– Меня зовут Мария Штайнманн, я тоже направляюсь к сестре. Правда, она уже сто лет как замужем, – неохотно ответила Мария.

– Невероятно! Штайнманн и Шатцманн – у нас даже фамилии похожи! – Горги покачала головой. – Может, это какой-то знак…

К радости собеседницы, Мария энергично кивнула, хотя это и значило, что об уроках английского языка можно было забыть!

Георгина Шатцманн на самом деле оказалась неотвязной, словно собачонка, которая радовалась вновь обретенному дому: перед едой она усаживалась возле каюты Марии, так что девушка не могла просто пройти мимо и им приходилось вместе идти в столовую. Да и в другое время Горги удавалось выискивать Марию в различных местах. Через три дня Мария сдалась под натиском такого упорства: если уж она не может провести спокойно время на корабле, то по крайней мере должна получить от вынужденного общения хоть какую-то пользу. Мария спросила Горги, работавшую учительницей, не согласится ли она проверить выученные слова. Та с радостью кивнула в ответ.

Благодаря забавному мнемоническому способу, с помощью которого Горги выстраивала связи со сложными английскими словами, Мария вскоре добилась удивительных успехов в изучении английского языка. Она всегда опасалась, что придется говорить на иностранном языке, понимать людей. Но теперь все выглядело так, словно у нее какой-то особый дар в изучении английского языка. По крайней мере, так утверждала Горги. Некоторое время спустя они уже перешли на «ты», причем стали почти подругами.

«Почему нет, – отвечала сама себе Мария, – в Америке это обращение общепринято!»

С этого момента их разговоры стали более откровенными. Когда Горги узнала, что Мария работает стеклодувом и изготовляет елочные игрушки, ее восхищению не было предела.

– Елочные украшения Штайнманн, как я сразу не сопоставила это! Стеклянные шары каждый год висят у нас на елке! Особенно мне нравятся маленькие серебряные шишки и орехи, а вот моей маме по душе большие фигурки – святой Николай и ангелочки. Поэтому мы каждый раз спорим, где какая игрушка будет висеть. – Она сердечно улыбнулась, отчего ее глаза стали еще круглее. – Каждый год после первого адвента мы у себя в Нюрнберге шли в универмаг возле ратуши и смотрели, что нового появилось из украшений от Штайнманн. И конечно, всякий раз мы покупали несколько новых украшений! Но скажи, ради всего святого, как у тебя рождается столько удивительных идей?

Мария улыбнулась.

– Большинство идей мне просто подарено свыше, – искренне призналась она. – Мне нужно просто пройтись по лесу, совершить прогулку вдоль Лауши – это маленькая речушка у нас дома. Там я нахожу особенно красивые цветы и, глядя на них, тут же хочу воплотить их в стекле.

– Как ты сказала… – Глаза Горги восхищенно заблестели. – Словно ты настоящая волшебница.

Мария слегка усмехнулась.

– Да уж, волшебница, которая растеряла все свои чары. – И, заметив, как Горги нахмурилась, быстро добавила: – Ну, достаточно болтать о доме! Почему бы тебе не показать мне платья, которые ты себе купила для жизни в большом городе?

Она не могла и не хотела говорить о стеклодувной мастерской. Она не хотела даже думать о последней неделе, которую провела возле печи. Она сама себе казалась тогда новичком! Смотрела на заготовку в руке, словно эта вещь была из другой вселенной. Ее запястье было каменно-недвижимым, как будто ее работа не была привычной, само собой разумеющейся. Из заготовки не получилась новая форма. Мария выдувала круглые шары, чтобы не сидеть совсем без дела, пока в душе ее нарастала паника, достигнувшая такой степени, что девушка опрометью выбежала наружу. Позже она рассказала остальным, что это все из-за вчерашнего супа, от которого случилось несварение. Да и кому рассказывать, что она больше не в силах выносить свою беспомощность?

И вот сейчас Мария с притворным интересом разглядывала новые платья Горги. Но, сколько она ни старалась, не могла увидеть ничего красивого в бесформенном, сером, как мышь, безразмерном платье, которое Горги собиралась надеть на свадьбу. Неожиданно Мария вытащила из кармана нитку стеклянных бус, которые сама изготовила, и поднесла к вырезу платья.

– Взгляни-ка, как серая ткань внезапно заиграла с твоим ожерельем! Это настоящее волшебство!

Горги восхищенно коснулась украшения.

– Нет, это всего лишь стекло, – улыбаясь, ответила Мария. – Я дарю их тебе!

В ответ Горги крепко обняла ее.

Потом Мария поинтересовалась, как так вышло, что в путешествие отправилась именно Георгина, а не один из ее старших братьев, о которых девушка много рассказывала, или же сами родители.

– Мама хотела бы… – широко улыбнулась Горги. – Но отец считает, что без него торговля скобяными изделиями напрочь остановится. А братьев мать не хотела пускать. Наверное, боялась, что на вопрос «Как там в Америке?» они только проворчат: «Неплохо». Отправляя меня, она не рисковала: она точно знает, что мне потребуется целая неделя, чтобы все описать!

– Одна неделя? А хватит ли? – скептически подняла брови Мария.

Вместо того чтобы обидеться, Горги лишь весело прыснула.

Мария с удивлением обнаружила, что, собственно, отлично проводит время с Горги.

– С твоих слов выходит, что у тебя очень милая семья, – сказала она.

– Так и есть, – ответила Георгина. – И все-таки я даже рада, что не увижу их некоторое время. Эти озабоченные взгляды: у меня еще нет мужа на примете! Что я могу поделать, если милостивый Господь наделил меня полнотой, а не грацией?

Девушка беспомощно похлопала себя полными руками по таким же полным бедрам.

– Если бы я была стройная и красивая, как ты, то уже давно бы вышла замуж! – вздохнула Горги.

– Так я и не замужем! – воскликнула Мария.

– Почему это? Я думала, ты с этим Магнусом…

– Мы хоть и живем под одной крышей, но не женаты. Я знаю, что это звучит странно, но так и есть на самом деле, – добавила Мария, заметив растерянность на лице Горги. – Свадьбы у нас никогда не было. У меня… никогда не было нужды выходить за Магнуса.

Горги только еще больше удивилась.

– Я о таком еще никогда не слышала! Вот уж вашим соседям раздолье для сплетен, правда? В общем, если бы у меня был кто-то, я бы тут же согласилась, прежде чем он успел досчитать до трех! Но кто знает, может, я встречу в Америке человека, который меня полюбит.

Она закрыла на мгновение глаза, и ее обычно живое лицо вдруг застыло, стало неподвижным.

– Знаешь, что меня больше всего порадовало бы? Несбыточная мечта: я вдруг перестала быть толстой Георгиной Шатцманн, которая никогда не заполучит мужа. У меня просто появилась возможность бродить по улицам Нью-Йорка. Женщина, которая хочет удовольствий! Просто никому не известная женщина.

Мария задумчиво взглянула на новую подругу. Горги точно знала, чего ждет от этого путешествия. Если бы и Мария так могла сказать о себе!

Не успели подруги оглянуться, как их плавание уже подходило к концу. Вчера, перед прибытием, Горги предсказывала:

– Наверное, весь Гудзонов залив сейчас в тумане.

Но утро 15 июня оказалось таким ясным, словно кто-то отполировал его мягкой тряпицей. Перед завтраком девушки поднялись на палубу, из-за утренней прохлады набросив пледы на плечи. К своему удивлению, они обнаружили на палубе большое количество пассажиров – все хотели стать первыми, кто увидит большой город.

Марии было удивительно хорошо. Внезапно ей захотелось, чтобы их морское путешествие продлилось еще некоторое время. Когда на горизонте появились первые темные очертания, ознаменовав край океана, она отметила про себя, что радуется присутствию рядом с ней Горги, переполненной энтузиазмом. «Просто женщина, которая хочет получать удовольствия».

Может, и сама она желает того же?

На палубе, полной эмигрантов, народ стоял плечом к плечу. Двенадцать дней люди жили в битком набитой утробе корабля, словно скот, – без свежего воздуха, без достаточного питания. И вот теперь их новая родина неотвратимо приближалась. Грядущее казалось одновременно началом и концом, расставанием и встречей.

Радостное и нетерпеливое напряжение витало в воздухе.

Вдруг среди собравшихся волной прокатился гомон:

– Вот она! Вот она!

– Посмотрите все налево!

– Быстрее идите сюда, иначе пропустите ее!

Послышались взволнованные крики, люди махали руками и тыкали пальцами в одном направлении, словно там стоял какой-то знакомый человек, которого все хотели поприветствовать. За одну минуту все столпились на левой части палубы, и на миг показалось, что корабль может вот-вот опрокинуться набок.

– Статуя Свободы! Посмотри, как она подняла золотой факел, словно приветствует нас!

Горги взволнованно толкнула Марию в бок, чтобы та взглянула на самую известную статую в мире. Знаменуя многообещающую свободу Нового Света, статуя четко виднелась в прозрачном утреннем воздухе и смотрела в сторону их прежней родины.

Горги обернулась, заметив, что Мария никак не отреагировала.

– Что случилось, почему ты плачешь?

Мария покачала головой, не уверенная, что сможет вымолвить хоть слово.

– Ну-ка прекрати, плакса! А то еще и я разревусь, – в шутку пригрозила Горги и снова ткнула Марию под ребра. – Радуйся такому моменту! Не каждый день тебя так грандиозно встречают!

– Да, конечно, – всхлипнула Мария. – Я еще никогда в жизни не испытывала подобного чувства и еще никогда не видела такой красоты.

Горги положила ей руку на плечо и лукаво улыбнулась:

– Подожди, это только начало!