Текст книги "Американская леди"

За тщательным планированием стоял не дядя Петер, а Йоханна, которую все называли «начальницей». Она была везде, все видела, слышала – и так все время. Если она что-то предлагала, то всегда мягко и почти мило. И все же ей редко кто-то мог возразить, напротив, все, даже муж Петер, казались довольными, что она всем заправляла. Именно Йоханна принимала клиентов и раздавала поручения. В отличие от остальных стеклодувных мастерских, торговля которых шла в Зонненберге через посредников, так называемых оптовых покупателей, клиенты стеклодувной мастерской «Штайнманн-Майенбаум» приезжали прямо на дом. Таким образом, весь доход шел исключительно в семью, минуя посредников. Ванда не сомневалась ни на секунду, что к такому положению вещей привела коммерческая жилка ее тетки.

Но именно поэтому ей становилось не по себе от мысли, что женщина может быть такой же сообразительной, как и мужчина. Йоханна была поистине деловой женщиной! Как бы странно это ни звучало, Ванда рядом с ней ощущала себя деревенщиной. А ведь она приехала из Нью-Йорка, столицы мира, и до сих пор была знакома только с такими женщинами, как Рут и ее подруги, которые самостоятельно управляли домашним хозяйством. Взять таких женщин, как Мария и Пандора. Они принимали решения и брали ответственность, но за себя, а не за других, как Йоханна. Разумеется, такие деловые женщины, как Йоханна, наверное, были и в Нью-Йорке. Возможно, на Нижнем Ист-Сайде, где громоздились одна на другой бесчисленные швейные фабрики. Только вот Ванде не пришлось познакомиться ни с одной из них.

На Ванду Йоханна произвела большое впечатление. В свой первый вечер в мастерской Ванда заметила, что тетка не потеряла голову из-за отсутствия Марии, а постаралась решить сложившуюся проблему. Ее не вывело из душевного равновесия даже сообщение Марии, что для будущего каталога та пришлет значительно меньше набросков, чем обещала. Она коротко пересказала содержавшуюся в письме Марии информацию. Письмо пришло в одном конверте вместе с посланием для Ванды.

– По большому счету для нас это мало что меняет: каталог рисунков все равно уйдет в печать в феврале, – подытожила она и с сочувствием взглянула на Магнуса, который удрученно смотрел на стеклодувную печь. Потом она обратилась к Анне: – С сегодняшнего дня ты будешь усиленно работать над новыми проектами. Мария пишет, что у тебя есть для этого необходимые инструменты. Теперь у тебя появится шанс показать, на что ты способна.

И тут Ванда впервые увидела выражение счастья и удовлетворения на лице кузины.

– Ты видела, как Швайцерова Урсула вчера крутила с этим Клаусом? И это притом что ее Фриц поехал в Рейнскую область, – сказала Анна, обливая шар жидкостью для серебрения.

– Там все было так безобидно, – ответил ее брат. – Если бы между ними что-то было, их бы видели танцующими вместе еще несколько недель назад, на празднике урожая.

Ванда переводила взгляд с одного на другого. Накануне брат с сестрой ходили гулять, как бывало каждую среду. Йоханнес рассказывал, что деревенская молодежь собирается в пустующем складском сарае одной стеклодувной мастерской. Там они сидели, шутили друг с другом и так проводили время. Наверное, эти встречи были похожи на те, которые Ванда посещала в землячествах Нью-Йорка, так она предполагала. Но теперь, когда у нее был шанс познакомиться с истинными немецкими традициями и обычаями поближе, девушка оказалась привязана к дому! Она поклялась себе, что это продлится недолго. Ванда прислушивалась к болтовне двоюродного брата и сестры, хоть это было непросто. К своему ужасу, Ванда вскоре поняла, что в Лауше говорят не на немецком, а на «лаушском» языке, так она называла малопонятный диалект.

– Кроме того, Урсула и Фриц не женаты, да и не помолвлены вообще! – добавил Петер, после того как закончил выдувать шар.

– Какое это имеет отношение к делу? Либо серьезно воспринимаешь отношения, либо нет! Будь я на его месте, то наверняка пришла бы в ярость, если бы Рихард в мое отсутствие крутил с кем-нибудь еще.

Рихард? Кто такой Рихард? Ванда навострила уши. Неужели у ее кузины, которая вела себя так, словно проглотила аршин, был… поклонник?

– Не все девушки такие добродетельные, как ты! – сказала Йоханна, не отводя глаз от списка, который всегда держала в руках. – Урсула пожалеет об этом, когда подпортит себе репутацию. Больше ни один мужчина не будет относиться к ней серьезно!

Анна победоносно взглянула на брата.

– Кстати… – оторвала взгляд от бумаг Йоханна, – я недавно виделась с Зигфридом. Пришли наши новые этикетки. Это значит, что завтра утром кто-то их должен забрать.

– Пожалуйста, только не я, – простонала Анна. – Я бы хотела поработать над новой формой птицы. Кроме того, ты же знаешь, как я не люблю ходить к старому горбатому Зигфриду. Я всякий раз боюсь, что обнаружу его труп среди множества коробок и пакетов!

Все рассмеялись.

– Коробочник – древний старик, – ответила Йоханна на вопросительный взгляд Ванды. – Долго он не протянет… Однажды Зигфрида вынесут из магазина в одной из его коробок.

Снова раздался хохот.

– Ну все, хватит! – призвала к порядку Йоханна. – Что подумает о вас ваша кузина, если вы станете говорить такие грубости?

Ванда вздохнула.

– Если ты мне объяснишь, как к нему добраться, я могла бы забрать этикетки. Мне не повредит немного свежего воздуха. Кроме того, наступило время хоть что-то узнать о Лауше.

– До этого еще дело дойдет, но первым, что ты увидишь в Лауше, станет пыльная лавка старого Зигфрида! Вот уж ты составишь приятное впечатление!

Йоханна отмахнулась. Остальные удивленно переглянулись.

– Я бы очень хотела отправиться с тобой… но завтра нужно выполнить заказ для англичан, он не может ждать, и… и Петер тоже не может пойти…

Йоханна рассеянно постучала карандашом по столу – так она всегда делала, когда думала.

– Нет, мы поступим иначе…

Ванда терпеливо ждала, когда же тетка поделится своим планом. Ее немного сердило это молчание. Если бы речь шла о ее родителях, то она не допустила бы, чтобы те решали все через ее голову.

Йоханна вдруг заботливо взглянула на Ванду.

– Ты ни в коем случае не пойдешь одна. Мне хочется, чтобы ты узнала Лаушу с наилучших сторон, чтобы все выглядело по крайней мере так хорошо, как тебе описывала Мария. Тебе ведь пришлось так долго ждать этого…

– Ты намекаешь на ее восемнадцать лет или на воспаление легких, с которым она провалялась несколько недель? – усмехнулся Петер.

– И то, и другое! – рассмеялась Йоханна. – Итак, внимание: ящики с этикетками завезет на обратном пути Марцен-Пауль, потому что никто из нас не может отлучаться из дома. Анне нужно срочно работать над новой формой – она никуда не поедет. Но если мы сегодня поработаем немного дольше, то Йоханнес сможет завтра утром показать Ванде нашу замечательную Лаушу!

Глава девятая

– Вот здесь раньше была «материнская» стеклодувная мастерская. Здесь работал стеклодувом мой отец, пока все не закрылось девять лет назад.

Дыхание Йоханнеса вырывалось белыми облачками.

Ванда удрученно оглядела заброшенное помещение. Деревянные стены почернели от сажи, там, где раньше были окна, опасно торчали вверх лишь несколько осколков. От одной стены кто-то оторвал доски, так что теперь на том месте зияла дыра. Ванде было не по себе, когда они осматривали внутренности каменной кладки. В рассказах Марии деревенская стеклодувная мастерская была чем-то бóльшим, чем просто предприятие, где изготовляли стеклянные заготовки! Она была центром деревенской жизни, а на площади перед ней проходили праздники, здесь встречались после работы, а потом еще шли на кружку пива в трактир.

Все кануло в Лету.

Ванда указала на возвышающийся узкий камин, труба которого была выше всех соседних зданий.

– Как одинокий великан… печальное зрелище.

Йоханнес потоптался, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну, если учесть, что стеклодувная мастерская «Шлотфегер» и еще одна в Обермюле отработали свой последний день пару столетий назад, то наша материнская продержалась еще довольно долго. Сегодня существуют современные фабрики по производству стекла – тут ни одно старомодное предприятие никогда бы не выдержало конкуренции. Таков ход жизни, и никто не может его остановить.

– Ход жизни… Ты говоришь, как какой-то старик, – пошутила над ним Ванда.

– Ха, ты тоже говорила бы так же! Если бы присутствовала, когда отец и другие стеклодувы собирались за общинным столом! Раньше все было намного лучше! – подражая голосу отца, произнес Йоханнес.

Во время их прогулки по Лауше они миновали как минимум пять домов, в которых, по словам Йоханнеса, остановилось производство – семьи обеднели и жили впроголодь. Добрая половина Лауши, казалось, разваливалась. А теперь еще эти развалины, которые портили всю деревенскую площадь!

Йоханнес неуверенно откашлялся.

– Если хочешь, следующим объектом нашей экскурсии может стать музей. Там ты узнаешь о нашей Лауше больше, чем где бы то ни было. А кроме всего прочего, там еще и сравнительно тепло.

– Ты же в роли экскурсовода! – ответила Ванда, ноги которой от холода уже почти превратились в ледышки.

Прежде чем они смогли перейти дорогу, пришлось пропустить одну из многих повозок, нагруженную доверху и с грохотом ехавшую вверх по улице. Запряженный жеребец мимоходом перед Вандой и Йоханнесом поднял хвост и навалил кучу дымящихся на морозе паром конских яблок.

– Вот спасибо! – крикнул Йоханнес вслед повозке.

Ванда рассмеялась.

– Моя мать рассказывала, что раньше стеклянные товары в Зонненберг женщины относили на спинах прямо в корзинах. То же самое они с Марией проделали с первыми елочными шарами. Но такого уже, наверное, не бывает, да?

– Да, сегодня все стеклянные товары отвозят на тележках к вокзалу, а там уже отправляют по железной дороге дальше.

Йоханнес указал на верхушки ельников справа и слева от деревни, которые густо покрывали крутые гористые склоны.

– Могу поспорить, что еще сегодня пойдет снег. Та белая дымка – это не туман, а облака, в которых уже висит снег.

– Надеюсь, ты прав в своих прогнозах. Жду не дождусь, когда уже сюда придет белая сказка, – просияла Ванда. – Как мечтательно Мария рассказывала о контрастах, когда серые шиферные крыши темнели на фоне снежного покрывала!

Они не прошли и десяти метров, как вдруг за садовой изгородью появилась большая черная собака и ужасно громко залаяла. Ванда вздрогнула от испуга.

– Да что ты так растявкался? – крикнул Йоханнес. – Не сделаем мы твоему забору ничего!

Из деревянного сарая послышался рев животных.

– Они мерзнут в хлеву, поэтому так кричат.

Йоханнес говорил на странном местном диалекте, и Ванда, как и обычно, мало что поняла. Она только хотела переспросить, идет ли речь о ягнятах или козлятах, как вдруг из окна высунулась женщина и позвала собаку.

– Добрый день, Карлина, как твое потомство? – крикнул Йоханнес. – Это одна из наших работниц, расписывающих шары, – шепнул он Ванде.

– В лесу они, стервы! Бросили меня одну с работой! – Она подняла вверх и продемонстрировала для наглядности кисточку, кончик которой был в красной краске. – Можешь передать матери, что николаусы уже готовы. – Женщина почесала обратным концом кисточки голову. – Значит, это та самая американка! А вы сейчас направляетесь… на нагорье? – Женщина заговорщически подмигнула Ванде.

Ванда неуверенно улыбнулась в ответ.

– Нет, мы хотим в музей! – бросил женщине через плечо Йоханнес. – Нужно основательно впечатлить гостью из Америки историей нашей деревни.

– И это ты хочешь сделать при помощи пары старых цветных осколков? – рассмеялась женщина, снова бросив на Ванду многозначительный взгляд. – Ну, тогда удачи.

– Что это было? Можешь мне объяснить, почему все на меня так пялятся? Может, у меня за ночь на носу бородавка выросла? – спросила Ванда, когда они немного отошли. – Или это из-за моей одежды?

После долгих раздумий она выбрала для первой прогулки по деревне костюм дунайских швабов.

– Костюм, конечно, немного странноват, – усмехнулся Йоханнес. – Честно говоря, ни одна девушка в Лауше такого на себя не надела бы, даже если в Нью-Йорке такая мода. Но люди на тебя так смотрят не поэтому.

– Очень мило с твоей стороны! – воскликнула Ванда, с сомнением глядя на свою серую плиссированную юбку-колокол. Продавец в маленьком магазинчике в Нижнем Ист-Сайде убеждал, что костюм будет шикарно выглядеть в местном колорите. – И что мне теперь делать? После всего, что я слышала, местные жители должны были бы уже привыкнуть к незнакомцам, разве нет? – Она еще не договорила, когда заметила двух женщин, которые несли домой корзины с покупками и бросали на нее любопытные взгляды с противоположной стороны улицы.

Йоханнес широко улыбнулся.

– К чужакам-то привыкли, а вот к дочери Томаса Хаймера – нет!

– Что?!

Ванда остановилась как вкопанная. В голове зажужжал рой мыслей.

– Ты считаешь… они знают, что я… кто я…

Казалось, Йоханнес наслаждался ее растерянностью.

– У жителей Лауши долгая память, и уж, конечно, каждый точно знает, что произошло восемнадцать лет назад. И когда твоя мать просто сбежала… Очень редко происходит, что кто-то покидает Лаушу: мы здесь оседлый народец. И потом, замужняя женщина с ребенком… – Он весело пихнул Ванду в бок. – Не надо смотреть так растерянно. Им просто любопытно, как ты выглядишь, и все такое… – Парень виновато пожал плечами.

– Я… я даже не знаю, что мне сказать на это!

Ванда никогда не думала, что здесь, в Лауше, все про нее знают.

– Твоего… отца в деревне все очень любят. А чтобы люди здесь разводились, такое случается очень редко. И если взрослые дети появляются именно в тот момент, когда их дед лежит при смерти и есть что унаследовать… Тут трындеть будут без умолку, то есть я хочу сказать, что разговоров будет много. Но то, что люди так думают, совершенно нормально. Честно говоря, я и Анна тоже вначале думали… Но потом мама рассказала… что ты до недавнего времени ничего не знала о настоящем отце. Какая-то сумасшедшая история! – тихо присвистнул он.

Тут Ванда совершенно потеряла дар речи.

Девушка все еще была ошарашена, когда они несколько минут спустя зашли в школу рисования. Люди считали, что она хочет незаконно получить наследство?! Этого нельзя было так оставить! Нужно было внести ясность!

Ванда, нахмурившись, слушала объяснения Йоханнеса возле отдельных стендов, которые выставили в бывшей комнате школы для рисования.

Йоханнес заметил ее напряженность.

– Я знаю, что это ненастоящий музей, но это только начало. Тринадцать лет назад тут начали выставлять разные предметы из былых времен, тогда Лауше как раз исполнилось триста лет. Мои родители участвовали в организации. Сегодня всем нравится, что прошлое продолжает жить хотя бы в таком виде. Вот, взгляни сюда, видишь, здесь несколько первых стеклянных предметов, которые изготовили в Лауше.

Йоханнес указал на витрину со светло-зелеными кувшинами и чашами, украшенными мотивами из сельской жизни. Потом они прошли мимо витрины с елочными украшениями и остановились возле стенда со странными трубками и колбами.

– А вот это – современность! Между ними каких-то смехотворных триста лет.

Он усмехнулся, заметив недоумение Ванды.

– Что, черт возьми, это может быть?

– Стеклянная посуда для технического применения. Сегодня некоторые стеклодувы занимаются изготовлением технической посуды. Это тоже неплохой заработок, сейчас все больше открывается химических предприятий, которым нужна такая продукция. Тот, кто на этом специализируется, всегда находит новых клиентов. В отличие от тех, кто делает изящные безделушки.

«Мастерская твоего отца была когда-то одной из лучших в деревне. Но сегодня у него есть определенные трудности», – так говорила Мария.

– Мария намекала, что кое у кого из стеклодувов возникли некоторые проблемы: они не могут найти покупателей для своего товара. Но она не говорила, что у половины Лауши производственный кризис.

– Тетка Мария! – рассмеялся Йоханнес. – Да что она знала о деревне!

Он заметил вопросительный взгляд Ванды и продолжил:

– Мария днями сидела у стеклодувной печи или за рисовальным столом и редко выходила в люди. Она просто не хотела этого. Магнус часто жаловался, что не может ее вытащить из комнаты, будь то карнавал, майские танцы или праздник середины лета. По ее мнению, главным развлечением была поездка в Зонненберг к одному старому книжному червю.

– Поверить не могу! – воскликнула Ванда. – Ты бы видел, что она вытворяла в Нью-Йорке. Моя мать прикладывала неимоверные усилия, чтобы вечером хоть раз удержать Марию дома! То вернисаж, то литературные чтения – Мария порхала, как бабочка с цветка на цветок.

– Ты уверена, что мы говорим об одном и том же человеке?

Ванда хихикнула, но в тот же миг снова стала серьезной.

– Я все еще не понимаю, почему у стеклодувов Лауши такие проблемы. Стекло везде и всегда востребовано, по всему миру, разве нет?

– Конечно, но ведь у Лауши нет исключительного права на производство стекла! Девяносто процентов жителей Тюрингского леса задействованы в стекольном производстве. По крайней мере, так утверждают какие-то умники после своих подсчетов. Поэтому существует перепроизводство товаров и рабочей силы, и мы это чувствуем на себе. Как с хорошей, так и с плохой стороны. Если мою мать больше не удовлетворяет какая-то оформительница (работает неряшливо, не выполняет заказ вовремя), не стоит труда найти на ее место десяток других. Если мы не сможем выдавать заказы вовремя, от нас все клиенты сбегут, глазом не успеешь моргнуть.

– Но ведь елочные украшения не покупают круглый год, правда?

Йоханнес со значением взглянул на нее.

– Это верно, зарабатывать сезонными товарами – особенно тяжелый хлеб. В последние годы елочными игрушками занимаются очень многие, и цены скорее упали, чем выросли. Нашей семье помогает то, что у нас есть хорошие связи за границей. Этим наша семья обязана твоей матери, от которой мы все время получаем новых клиентов.

«Неужели мама помогает в поиске клиентов?» – удивленно подняла брови Ванда.

– Кроме того, начальница постоянно и кропотливо выискивает новые возможности, чтобы мы продали товар по выгодной цене. Ну и не забывай, что мы производим самые красивые шары в мире.

– А ты не фантазируешь? – рассмеялась Ванда.

Из слов Йоханнеса стало ясно, что у семейного дела действительно надежная основа. Ей нравилось разговаривать с кузеном на коммерческие темы. Она сама себе при этом казалась очень взрослой.

Йоханнес рассказывал ей о каждой витрине, о каждом предмете, и Ванде казалось, что он обладал колоссальной памятью на цифры. Лауша была основана в 1579-м, в 1748 году цены на дерево поднялись, с 1753 года стеклодувам не нужно было больше передавать стеклянные изделия в герцогскую усадьбу, а приходилось платить большую арендную плату – и все в таком духе. Ванде очень нравились его разъяснения, но в душе все больше росло глухое чувство разочарования. Лауша была совершенно… другой, не такой, какой она себе ее представляла.

Куда же подевались семьи, что дружно сидят у огня и разрисовывают елочные шары? Где же огоньки стеклодувных мастерских, которые, словно светлячки, озаряют темное время года? И где изготовители стеклянных шариков – воплощение детских мечтаний?

Когда они вышли из школы рисования, шел снег. Большие мягкие хлопья ложились Ванде на волосы, плечи и руки.

– Снег идет, снег идет, снег идет!

Она закружилась в радостном танце, при этом ее юбка раздулась.

Йоханнес стоял, сунув руки в карманы, и смущенно улыбался.

– Только не кричи так, люди же смотрят!

– И что с того? Это мой первый снег в Германии! Я никогда не забуду этот день, – счастливо вздохнула Ванда.

– В этом году снег пошел поздно. Когда все побелеет, то так и останется до самой весны. Поэтому нам необязательно здесь задерживаться, – настаивал Йоханнес.

Он вдруг заторопился домой. Ванда крепко схватила кузена за рукав.

– Подожди немного… Как же это сказать… Есть еще кое-что. Кто знает, когда у нас еще будет время для прогулки…

– Если ты думаешь, что я отправлюсь с тобой к Хаймерам, то вынужден тебя разочаровать! – Лицо Йоханнеса помрачнело. – Я не позволю втянуть себя в это. Мать будет недовольна.

– Я этого и не хочу, – успокоилась Ванда. – Но все же одно желание у меня есть…

Глава десятая

– Ух ты, кажется, моя маленькая Ванда влюбилась! – хихикнула Мария. – Ты только послушай… – Читая, она водила пальцем по строчкам: – «Я так рада, что Йоханнес наконец согласился на мое предложение и взял меня с собой к своим приятелям. Я очень хотела взглянуть, как живут и работают эти люди! Какова настоящая жизнь в Лауше. И вот теперь я ее увидела собственными глазами. Какой чудесный день! Дорогая Мария, ты представить себе не можешь, как приветливо меня все встретили! Куда бы мы ни заходили, нам везде предлагали кофе. А Ганс, один из семьи Марбахеров, даже налил мне травяной настойки!!! Стеклодувы из Лауши все, как один, исключительно милые люди. Даже дети повисают на моей юбке, желая показать, что они только что разрисовывали.

Потом мы зашли в мастерскую Рихарда Штемме. Еще до того, как мы постучали в дверь, я в шутку сказала Йоханнесу, что при всем желании больше не смогу влить в себя ни чашки кофе. Но тот лишь ответил, что Рихард наверняка не станет нас угощать. Я думала, что это один древний старик, тот, который делает шарики, – подозреваю, ты знаешь, о ком я пишу. Это Шариковый Михель. Он уже почти ослеп, но все еще делает самые красивые шарики. Он мне подарил один, который переливается всеми цветами радуги. А потом он мне разрешил сесть у его печи, и я даже сама попробовала…»

– Мария, mia cara, я, конечно, очень рад, что Ванда написала такой подробный отчет, но неужели я должен все это слушать? – нетерпеливо махнул рукой Франко. – Кроме того, с чего ты решила, что Ванда влюбилась? Там ведь нет ни единого слова про это.

– Подожди, место, которое меня зацепило, еще впереди…

Мария лихорадочно переворачивала листки письма.

– Да где же это…

Франко вздохнул.

– Я пообещал отцу, что закончу с бумагами до завтра.

Он удрученно указал на стопку официальных документов, которые лежали перед ним на столе.

– Корабль отходит через три дня и не станет ждать наших товаров.

– Если я тебе надоедаю, то могу уйти.

Мария подхватила листки письма от Ванды и медленно пошла в сторону двери, ожидая, что Франко остановит ее.

Напрасно. Франко снова весь погрузился в записи.

Взявшись за ручку двери, Мария вновь обернулась к нему.

– Я думала, что сейчас, когда сбор винограда уже закончился, у тебя будет больше времени для меня!

– Mia cara…

У Марии ком встал в горле, когда она шла к оранжерее. Все время эти проклятые горы бумаг! Все время посещения каких-то торговцев вином, клиентов или просителей! Все время что-то важнее ее. Важнее учебы, которой они хотели заняться вместе.

Как часто Мария в первые недели страстно фантазировала, когда работе Франко не было ни конца ни края: они вдвоем в библиотеке за столом из орехового дерева, он склонился над книгами по виноделию, а она – над фотоальбомом по истории генуэзского искусства. Весь день она бродила по Генуе и очутилась в букинистическом магазине. Франко радовался, как ребенок, когда Мария вернулась домой с книгой о селекции виноградных сортов!

Мария сглотнула. Насколько она знала, после беглого пролистывания Франко потом так и не взял эту книгу в руки.

Почему он просто не мог сказать отцу: «Basta»? Стеклянная дверь, за которой находились пальмы, апельсиновые и лимонные деревья, задрожала, когда Мария распахнула ее.

– Я тоже выросла на семейном предприятии! Я знаю, как добиваться своего от семьи. Если бы я не настояла на отдельном помещении, то в моей голове не родилась бы идея создания новогодних шаров! – снова упрекнула она его вчера вечером.

Франко весь день провел в порту, хотя обещал, что они вместе выберут из стопки детских сказок мотив, который Мария хотела нарисовать на стене будущей детской комнаты.

– Это немного другое, – возразил Франко. – У отца лишь одно доверенное лицо – это я. Поэтому я не могу ставить свои интересы выше семейных.

Словно не в интересах семьи, что он станет усерднее заботиться о виноградниках!

Мария кивнула садовнику, который собирал засохшие листья под лимонным деревом. Она решительно прошла к белым плетеным креслам, которые стояли в средней, куполообразной части оранжереи. Выбрав кресло-качалку, Мария опустилась в него, приятно ощущая высокую спинку своей напряженной спиной.

Стеклянное строение некогда было свадебным подарком графа невесте, которая любила садовничать. Но, ко всеобщему сожалению, оказалось, что в оранжерее у графини сразу начинаются головные боли. Отчего и почему – не знал никто, но пребывание в обычном саду не вызывало у нее никаких проблем со здоровьем. Многие годы в оранжерее выращивали лишь рассаду и ставили на зимовку чувствительные к холоду растения. И только Мария решилась вернуть строению прежний смысл, превратив его в зеленый салон.

Она положила обе руки на живот и тихонько качалась с закрытыми глазами, вдыхая аромат зреющих цитрусовых плодов. Вспомнив об упражнениях, о которых она узнала на горе Монте-Верита, Мария вдыхала, втягивая живот, а выдыхала, выпячивая. Когда злость на Франко прошла, она снова развернула письмо Ванды и продолжила чтение:

«Но больше всего в работе Рихарда меня удивило чувство собственного достоинства, воплощавшееся в каждом изделии. Когда я ему сказала, что видела подобное в Нью-Йорке на выставке венецианских стеклодувов, он очень удивился! Потом сказал, что намеренно придавал это сходство. Он хотел объединить венецианский стиль с техникой из Лауши и сделать из этого что-то новое, свое. Мне он показался гребцом на лодке, который погружает весло глубоко в воду, страстно и упорно оглядывая окрестности…

Удивительно, что человек в таком молодом возрасте уже точно знает, чего хочет! Представь себе, как мне было неловко, когда Рихард спросил меня о том, что и где я изучала! Я ему наплела, что у меня своего рода коммерческое образование, надеялась, что он не станет меня расспрашивать… Может, мне стоило сказать, что я по профессии дочь?! Такой человек, как он, лишь станет презирать меня. Такому не нужна куколка, а… Даже не знаю точно, стоит ли мне спрашивать об этом дорогую кузину. Когда я в тот день за ужином узнала, что Рихард Штемме – это тот самый Рихард, о котором упоминала Анна, я выглядела глупо и растерянно. Если он действительно поклонник Анны, то почему никогда не навещает ее? После того как нас с Гарольдом представили друг другу, он часто заходил к нам домой, приносил цветы или конфеты. Разве так не принято делать в Лауше? Ты понимаешь, я не хочу цепляться к словам, но мне очень интересно, что же кроется за “отношениями” Анны и Рихарда. Может, ты знаешь подробности?..»

– Ох, Ванда, Ванда! Похоже, ты крепко влипла… – улыбаясь, пробормотала себе под нос Мария.

«Он показался гребцом на лодке, который погружает весло глубоко в воду, страстно и упорно оглядывая окрестности».

В Нью-Йорке она ни разу за несколько месяцев не говорила так о Гарольде. Все было совсем наоборот. Когда она упоминала о нем, то даже с каким-то снисхождением, словно посмеивалась над его попытками ухаживания.

Рихард Штемме… Марию совершенно не удивило, что он понравился Ванде. Молодой стеклодув был не только очень самоуверенным человеком, который зачастую понимал ремесло лучше других, но к тому же еще и очень красивым парнем, несмотря на бедную одежду и неровно подстриженные волосы. Кроме того, он был одиночкой – люди, наверное, хотели бы видеть его чаще. Мария знала, что другие стеклодувы все время приглашали Магнуса посидеть вечером за круглым «родовым» столом. Рихард же предпочитал оставаться наедине с самим собой и работать над своими проектами. Свой хлеб он зарабатывал тем, что вкалывал на большие предприятия. Случалось, что и Йоханна подбрасывала ему небольшие заказы, когда возможности стеклодувной мастерской «Штайнманн-Майенбаум» исчерпывались. Так Анна и Рихард познакомились поближе.

Внезапно у Марии слегка закружилась голова. Она поднялась с кресла-качалки и разложила несколько бледно-розовых подушек на плетеном диване. Она высоко забросила ноги, укрылась легким одеялом и снова предалась мыслям.

Однажды Рихард рассказал Анне о сокровенном желании, а та в своей влюбленности пересказала его Марии: он хотел когда-нибудь стать хозяином большой мастерской. Сам он обитал в жалкой лачуге, в которой даже не было подключения к газу для горелки. Больше ему ничего не досталось от родителей в наследство. Но это не мешало ему мечтать: «У меня когда-нибудь будет большой магазин, куда будут приходить солидные покупатели, и заказы будут разлетаться по всему миру», – признался он Анне. Мария была уверена, что он в самом деле воплотит мечту в жизнь. Анна думала точно так же.

Говорило ли такое доверие о том, что они уже задумывались о совместном будущем, Мария не знала. Она не воспринимала фантазии Анны серьезно. Когда она размышляла над этим, то не могла представить Анну и Рихарда целующимися. Анна еще не осознавала своей женственности, не знала, как кокетничать, как соблазнить привлекательными формами. Но стоило ли писать об этом Ванде и лить воду на ее мельницу? Или лучше отстраниться от этого дела?

С другой стороны, если Ванда действительно положила глаз на парня, тогда Анне лишь можно посочувствовать.

Внезапно Марию охватила тоска по семье, ее душа разболелась. Она неосознанно погладила живот, словно желая сохранить контакт хотя бы с ребенком.

– Твоя мама очень сентиментальная, – прошептала она, сидя в окружении апельсиновых деревьев. – Она не наслаждается итальянским солнцем, а ревет по зиме в Тюрингии.

Некоторое время Мария сомневалась, не взять ли карандаш и бумагу, чтобы написать Ванде ответ и спросить, почему та ничего не упоминает о визите к отцу. Неужели они до сих пор не встречались? В Лауше это было сделать относительно сложно. Или встреча с Томасом Хаймером прошла так скверно, что Ванда даже и писать об этом не хочет? Когда Мария представила это, у нее на глаза навернулись слезы.

Она решила: никаких писем. В ее плаксивом состоянии она еще, чего доброго, может написать лишнее или то, что ее семья неправильно поймет. Лучше подождать с ответом несколько дней и подумать, как удобнее всего сообщить новость о своей беременности. Так сказать, в виде рождественского сюрприза. На лице Марии мелькнула улыбка. У них наверняка глаза на лоб полезут от удивления, что в мае в семье будет прибавление!

Мария резко сбросила одеяло и встала.

– К черту dolce far niente, работа – лучшее лекарство! – сказала она так громко, словно должна была убедить саму себя.