Текст книги "Американская леди"

Глава семнадцатая

Несмотря на влюбленность и увлеченность искусством, Мария сдержала слово и рассказала Ванде о Лауше и ее настоящем отце. Иногда, прежде чем отправиться на встречу с Франко, она проводила у постели Ванды всего несколько минут – и короче становились истории Марии, и все больше вытягивалось лицо племянницы. Чем дольше тетка рассказывала, тем подробнее становились описания, и тем сильнее девушке нравилось слушать.

– Разве ты не говорила, что скоро я все узнаю? – пыталась она удержать возле себя Марию, когда та жульничала, собираясь отделаться укороченной версией, и экономила время.

Так Ванда узнала, что ее отец был уважаемым стеклодувом и что любил выпить лишнего. Сейчас он уже не такой неистовый, как в юности. Его редко можно встретить в трактире. Теперь основная часть работы лежит на его плечах. Почему так было? Когда Мария решила рассказать Ванде всю правду, она дала себе обещание быть беспощадно честной.

Так, она упомянула о младшем брате отца Ванды, Михеле, который однажды после попойки зацепился одной ногой за железнодорожный рельс. Его не успели вытащить до того, как приблизился поезд. Дьяволу так было угодно, чтобы он потерял именно правую ногу: ею стеклодув управляет подачей воздуха. В один день в доме Хаймеров стало на одного стеклодува меньше.

– Некоторое время (кажется, мне было восемнадцать) Михель строил мне глазки, и мы даже несколько раз встречались. Но тогда меня интересовало лишь то, что он умеет проделывать у стеклодувной печи, – смеясь, призналась Мария.

Потом пришел черед рассказать о втором дяде Ванды, Себастиане, который внезапно уехал из Лауши, застав на горячем жену Еву с собственным отцом – дедом Ванды. Он так и не вернулся. Ева осталась с Вильгельмом. С тех пор они живут вместе как муж и жена. Между тем Вильгельм уже старик, со здоровьем у него очень плохо. Марии казалось, что он не переживет следующую зиму.

Ванда очень удивилась. Это ведь был самый настоящий разврат! Она никогда бы не подумала, что на такое способны родственники на ее предыдущей родине!

Когда Ванда спросила об истории Евы и Рут, ее матери, Мария сказала:

– Ева всегда была той еще змеей. Единственное, чему я удивляюсь, так это то, что она очень долго водила за нос Себастиана. Даже я замечала, что она строила глазки старику Хаймеру! Сошлись две родственные души!

Ванда хотела узнать больше. Но к детальному рассказу была не готова Рут. Ей совершенно не нравилось, что Мария снова воскрешала старые истории. Рут по этому поводу говорила сестре:

– Ты считаешь, что делаешь доброе дело, рассказывая Ванде истории об этом ужасном выводке? Ни один из них ничего не хотел и слышать о ней. Так к чему ей волноваться, что старик слег из-за подагры или ревматизма? – кричала она на Марию. А Ванду она упрекнула в том, что та больше интересуется совершенно чужими людьми, а не теми, кто ее окружает. Своим отцом, например.

Ванда сама чувствовала, что Стивен тяжело переживает сложившуюся ситуацию. Он воспринял внезапный интерес Ванды к Лауше как ее нежелание что-либо слышать о нем, Стивене. Это, конечно, было полной ерундой. Он по-прежнему оставался любимым папочкой, он должен был знать об этом! Сказать же ему об этом Ванда не умела.

Между собой все они общались через пень-колоду. Рут делала вид, будто ничего не произошло. Стивен считал, что потерял дочь. А Марию мучили угрызения совести, потому что именно она была причиной подавленного настроения у всех. А Ванда? Она сидела между двух стульев.

Мария и Ванда решили перенести разговоры на крышу дома. Там за ними могла наблюдать лишь пара хромых голубей, так что женщинам никто не мешал.

Ванда садилась спиной к стенке каминной шахты и слушала с закрытыми глазами, как Мария рассказывала о повседневных днях и праздниках в Тюрингии. О карнавале, который у них широко праздновали, и о танцах в мае. Это были забавные рассказы. Жители Лауши казались веселым народом.

Однажды Ванда поднялась на крышу по пожарной лестнице и от неожиданности чуть было не свалилась вниз. Ее взору открылся настоящий пикник: много еды на льняной скатерти и две бутылки пива. Рядом сидела Мария и весело улыбалась. Она купила в немецкой булочной неподалеку громадный каравай черного хлеба. У немецкого мясника – кровяной и печеночной колбасы. А еще маринованные огурцы, которые на самом деле оказались солеными. Пока они уминали принесенные вкусности, Мария болтала о страсти стеклодувов к блюдам из картофеля и бутылке хорошего пива.

Ванда слушала, набивая щеки. Она сначала не хотела верить в то, что во многих семьях на стол выставляли одну миску, из которой все ели ложками или пальцами.

Мария хихикнула.

– Я еще хорошо помню первый день, когда твоя мать, Йоханна и я начинали работать помощницами в мастерской Хаймера. На обед старая Эдельтрауда, служанка, выставляла в центр стола миску с картофельным салатом и кусочками колбасы, и нам, как свиньям из корыта, нужно было есть только оттуда. Как это нас потрясло! Но человек ко всему привыкает… Это было тяжелое время для нас троих, но по-своему отец нас даже баловал. Мы не привыкли, чтобы нами кто-то командовал, как твой дед. Я тебе скажу: за те несколько кройцеров, которые мы получали, мало что можно было позволить себе. Мы ограничивали себя во всем! И все же это было в чем-то и хорошее время. Иногда в мастерской было очень весело: трое братьев за словом в карман не лезли! И все же должно было пройти некоторое время, пока мы не привыкли к их грубому юмору.

– Ах, Мария, это все словно из какого-то другого мира! – вздохнула Ванда. – Я бы могла слушать тебя часами, когда ты так рассказываешь. И все же у меня возникает чувство, что все это на самом деле меня не касается. Это все звучит так чуждо! Я спрашиваю себя: как эти люди связаны со мной?

Свою роль сыграл случай. Несколькими днями позже они проходили мимо плаката (они как раз шли на уроки танцев, которые возобновились) и прочитали о выставке муранского стекла в одной из популярных галерей. Это было не тюрингское, а венецианское стекло, но все же стекло! Поэтому Мария решила посетить выставку. Она знала, что и Рут часто ходит по галереям, поэтому хотела взять ее с собой. Однако Ванде удалось отговорить тетку от этой мысли: все, что касалось Лауши и стекла, действовало на ее мать, как красная тряпка на быка. Ванде хотелось бы отправиться на выставку только с Марией, но их вызвался сопровождать Франко.

Того, чего не смогла добиться Мария, детально описывая Лаушу и ее жителей, удалось достичь при осмотре изящных изделий из стекла. Ванда была очарована. Под руку с Марией она ходила от стенда к стенду. Они то и дело вскрикивали от восхищения.

– Представить себе не могу, что мой отец тоже создает такие произведения искусства! – покачала головой Ванда. – И как только делают такие спирали из стекла? А этот переливчатый блеск! Вы только взгляните на тысячи выплавленных цветочков на этой вазе. Как, черт возьми, можно это сделать? Эти бокалы не имеют ничего общего с тем, во что наливают воду и вино! Это же произведения искусства, настоящее волшебство и…

Девушке не хватило слов, чтобы выразить свои чувства Марии.

– Холодный материал источает столько тепла. Это просто… поэзия!

Мария улыбнулась.

– Ты все же дочь стеклодува! – ответила она, и Ванду пронизала теплая дрожь.

Мария постаралась описать Ванде различные техники. Однако некоторые из тех, что она видела, были ей незнакомы.

– Должна признать, что искусность венецианских стеклодувов превосходит нашу при изготовлении многих экспонатов! Мне бы очень хотелось оказаться прямо сейчас у стеклодувной печи и попробовать сделать подобные предметы. При этом я совершенно не уверена, что у меня это выйдет!

Франко, до сих пор наблюдавший за разговором женщин с невозмутимым выражением лица, тут же предложил разыскать двух мастеров, чтобы Мария смогла узнать побольше о технике изготовления.

Он отправился на поиски, а Мария отвела Ванду немного в сторону.

– Не пойми меня неправильно: я тебе сейчас кое-что скажу, но при этом не хочу разрушить твою эйфорию. Что до мастерской твоего отца… – с сожалением вздохнула она, – мне не хотелось бы, чтобы у тебя сложилось ложное впечатление.

– Говори, тетя Мария, – сказала Ванда, слушая лишь краем уха. Она как раз обратила внимание на розовый предмет. Стекло это было похоже на сахарную заливку и такое прелестное, что…

– Стеклодувная мастерская Хаймеров была известна разнообразием и качеством товаров, но вот уже несколько лет заказов приходит слишком мало. Не спрашивай меня почему! – как бы защищаясь, подняла руки Мария. – Одна из причин наверняка кроется в том, что Вильгельм так и не стал выпускать елочные украшения.

– Но кроме елочных украшений есть множество других товаров из стекла, правда? Если… если Томас Хаймер на самом деле хороший стеклодув, то наверняка у него есть много других заказов, – ответила Ванда. Она все еще не могла произнести слова «мой отец».

Мария улыбнулась.

– Все не так просто. Ты же знаешь: заказы сегодня не прилетают к тебе в дом просто так. Для этого нужно что-то делать. В наше время у стеклодува должна быть и коммерческая жилка, иначе он пропал.

– А кто занимается у вас заказами? – насупилась Ванда.

– Йоханна, конечно! Она занимается всеми денежными делами, меня не спрашивай об этом, – произнесла Мария. Она помахала Франко, который подходил к ним вместе с двумя мужчинами. – Ну, разве он не красив, мой гордый итальянец?

Ванда закатила глаза. Как только выражение лица Марии становилось мечтательно-грустным, с ней больше ничего нельзя было поделать! Девушка демонстративно перекрыла Марии обзор.

– Как ты думаешь, может ли у меня быть талант к стеклодувному делу? – спросила она и от этого сразу почувствовала себя глупо. – То есть, ну… если мои родители происходят из знаменитых стеклодувных семей. С другой стороны, работая руками, я пока что не особо преуспевала. Особенно мне не нравится вышивка. От такой сложной работы у меня сразу потеют пальцы, их судорогой сводит. Все, что я беру в руки, выглядит бестолково и непривлекательно… Тетя Мария, ты же меня вообще не слушаешь!

– Ты и стеклодувное мастерство? Нужно попробовать… – ответила Мария, тая под взглядом Франко.

Ванда затаила дыхание. Стоит ли сейчас озвучить дерзкую мысль, которая вертится в ее голове уже несколько дней, как надоедливое насекомое?

– А что ты скажешь, если я как-нибудь навещу вас в Лауше? – пискляво спросила она. – Там я могла бы что-нибудь попробовать выдуть. Разве это не замечательная идея? Если мать позволит, я могла бы отправиться туда прямо вместе с тобой, когда ты будешь возвращаться на родину.

Прежде чем Мария успела ответить, Франко вывел вперед двух итальянских стеклодувов.

– Позвольте представить: Флавио Скарпа и Матео ди Пианино! Мастера охотно поговорят с вами и ответят на вопросы. Впрочем, вам придется потерпеть меня в роли переводчика: они не знают ни немецкого, ни английского!

Между Марией и двумя стеклодувами сразу завязался разговор на узкоспециальную тему о технике стекла с нацветом, впайке порошка, преимущественных прослойках и других вещах, о которых Ванда не имела ни малейшего понятия и которые ее не интересовали. Мария же была полностью в своей стихии. Казалось, она позабыла не только о Ванде, но и о красивом итальянце, лицо которого постепенно мрачнело.

«Возможно, я действительно выбрала не самый лучший момент, чтобы озвучить идею посещения Лауши», – злилась Ванда, переходя от стенда к стенду.

Глава восемнадцатая

Мария и Франко проводили Ванду до дома. Сами же отправились в маленький бар недалеко от дома Рут. Заведение не было ни особо шикарным, ни уютным, как и не было знаменито своим меню. Кроме сэндвичей, здесь, собственно, ничего не подавали, и посетители здесь были абсолютно нормальные. И все же (или благодаря этому) Мария и Франко чувствовали себя тут комфортно. Когда они сидели за круглым красным пластиковым столиком, пили пиво или виски, им никто не мешал. Сюда не забредали ни художники, ни хозяева итальянских ресторанчиков, которые хотели обговорить с Франко более выгодные условия и поторговаться. Мария лишь временами узнавала кого-то из соседей Рут, но они лишь кивком приветствовали друг друга. Как ни любила Мария суету Гринвич-Виллидж, иногда она просто хотела покоя.

– Ох, как же я устала! – простонала она, едва сев за столик. – Мои ноги так гудят, чуть не отваливаются. Но вся эта беготня стоила того: выставка была чудесная! У меня было такое чувство, будто все эти экспонаты отзываются в душе хрустальными колокольчиками. Да и Ванда была восхищена! Словно маленький ребенок, правда? А она может весьма утомлять, ты не находишь? Или… Что такое, почему ты так мрачно на меня смотришь?

Мария нахмурилась. Только теперь ей бросилось в глаза, что Франко весь день ведет себя странно, он молчалив и замкнут.

– Нам нужно поговорить, cara mia.

– Надеюсь, ты не приревновал меня снова к кому-нибудь? – с наигранной серьезностью спросила Мария. – Что я могла поделать, если Флавио все время называл меня «Bella Signora»? Или что Матео захотел взять меня за руку, чтобы в деталях объяснить процесс переворачивания стекла? – улыбнулась она. Собственно, ей нравилось, что Франко так ревновал. Она чувствовала себя такой… желанной. Но, разумеется, она не стала бы говорить ему это прямо в лицо.

Он взглянул на нее.

– Через неделю мне необходимо вернуться в Геную.

Мария будто ощутила удар под дых.

– Что случилось? Почему ты мне ничего не говорил?

Нью-Йорк без Франко? Этого она не могла себе представить.

– Через неделю – это так скоро… Мой корабль отплывает только в конце сентября, – пробормотала она.

Он перегнулся через столик.

– Мария, я тебя умоляю, поедем со мной! Я никогда не испытывал подобных чувств к женщине. Сама судьба свела нас здесь, в этом громадном городе! Ты и я – мы ведь созданы друг для друга. Я больше не смогу жить без тебя!

– Ты думаешь, я чувствую что-то другое? – воскликнула Мария. – Но все это так внезапно, я даже не знаю, что сказать.

Ища понимания в его взгляде, она продолжила:

– Мне безразлично, когда нужно покинуть Нью-Йорк. Этот город все равно начинает нервировать меня. Я чувствую, что теперь вообще больше не найду покоя! И Рут наверняка бы не обиделась, если бы я уехала раньше. Особенно после того, как я разрушила их семейную идиллию. Но для этого еще ничего не сделано! Ты и я… Мы ведь даже не поговорили о нашем будущем. Меня ждет моя семья и, наверное, куча работы тоже. Нужно подготовить следующий каталог, потом работа у печи, заготовки из стекла… Я ведь не могу просто так все бросить и уйти!

«Даже если очень хочу этого», – хотелось добавить ей. Она крепко схватилась за Франко. Он взял ее руку в свою. Мария напоминала ему маленькую девочку.

– Тебе и не нужно этого делать. У нас еще есть достаточно времени, чтобы все организовать! Ты бы могла отправить семье телеграмму. А потом все подробно объяснить в письме. Конечно, такие новости станут для них сюрпризом и большой неожиданностью, но это случилось бы так или иначе, даже если бы ты планировала это несколько недель.

Мария закусила нижнюю губу. Тут Франко был прав.

– А что до твоего искусства… Ты сможешь работать и в Генуе. В нашем палаццо я организую для тебя настоящее ателье. Там ты сможешь создавать проекты, делать наброски, отправлять их в Германию, как ты поступаешь и сейчас. А Италия от Германии не так уж далеко! Рукой подать. Пока я будут работать на виноградниках, весь день у тебя будет свободен. Но ночи будут принадлежать нам двоим! Ты обязательно полюбишь Италию, клянусь тебе. Ты ведь сама сегодня после обеда упоминала, что зимы у тебя на родине просто невыносимы.

Неужели она действительно такое говорила? Мария уже ни в чем не была уверена, когда Франко на нее так смотрел.

– Представь себе только, cara mia: ты смотришь из окна, море поблескивает и переливается от голубого до темно-синего цвета, выбеленные стены домов на солнце…

Он сделал жест, чтобы подкрепить свои обворожительные слова.

– Чудесно! Могу представить себе, сколько у меня появится идей для рождественских шаров при таких декорациях! – иронично ответила Мария.

С одной стороны, ей льстило, что у Франко в ее отношении были далекоидущие планы; с другой – это ее немного злило: все уже было для нее предопределено. Она тяжело вздохнула. Почему все не может остаться так, как было?

– Ах, Франко! Все звучит весьма заманчиво! И все же твои планы меня немного пугают. Ты ведь даже не знаешь, как воспримут меня твои родители, захотят ли они меня видеть в своем доме. Вдруг я им не понравлюсь? И потом, твоя идея со стеклодувным ателье. Такая перестройка будет стоить денег. Здесь столько неясного…

– Ты им точно понравишься! – перебил ее Франко. – Мать будет рада, если в палаццо станет использоваться еще одна комната, поверь мне! А отец… Он тебя полюбит! Мария, mia cara, ты просто не можешь поступить иначе…

На его пылкую речь обернулись несколько посетителей бара. Но Франко видел перед собой лишь Марию, его тело напряглось, как у дикой кошки перед прыжком.

Марию охватила дрожь. В такие моменты она чувствовала, что не дотягивает до любви Франко.

– Но мой обратный билет уже оплачен…

Франко просиял торжествующей улыбкой.

– Если только об этом речь… Не волнуйся, можешь его кому-нибудь подарить! Мы отправимся в путешествие первым классом! Я буду баловать тебя, как принцессу. Это касается не только путешествия. Как только мы прибудем в Геную, я куплю лучшие приспособления и инструменты, которые только есть. А еще стекло самых красивых цветов, трубки, стержни – все, что захочешь, и…

– Я еще не сказала «да»!

Мария старалась сохранить на лице серьезность, но в тот же момент ощутила, что ей это не удалось. Слова Франко звучали так соблазнительно, будто он разложил перед ней на скатерти для пикника разные вкусности. Ей стоило лишь протянуть руку и насладиться…

– Но ты ведь скажешь. Я в этом уверен! – ответил Франко и махнул владельцу бара. – Бутылку шампанского для самой красивой синьорины во всем свете!

– Ты невозможен! – рассмеялась Мария. – Мой красивый невозможный итальянец!

Она снова стала серьезной.

– Дай мне время. По меньшей мере один-два дня, прошу тебя.

Мария вздохнула, заметив его нерешительный кивок, потом откашлялась.

– Я тоже хотела кое-что с тобой обсудить… Если ты не возражаешь, я хотела бы заскочить по дороге к Шерлейн. Вчера у нее должны были состояться чтения, но она не появилась. Более сорока человек напрасно прождали ее! Я с Пандорой там была. Мы предположили, что она заболела. Шерлейн в последнее время стала еще бледнее, чем обычно. Мне кажется, она чем-то подавлена. Мы хотели навестить ее, но комната оказалась пустой. Я знаю, ты считаешь это преувеличением, но я волнуюсь за нее, – упрямо произнесла Мария.

Франко, словно защищаясь, поднял руки.

– Если речь идет о коротком визите и ты не собираешься полночи играть роль больничной сиделки, никаких проблем. У меня для нас на сегодняшнюю ночь несколько другие планы…

Он взял Марию за руку и поцеловал по очереди костяшки ее пальцев.

– Собираюсь применить в отношении тебя особое искусство убеждения…

На этот раз Шерлейн находилась в своем подвальном жилище. И она была не одна. Еще на лестнице Мария узнала ярко-красный шарф Пандоры.

– Ты тоже здесь? Если бы я знала, что ты тут, то меньше волновалась бы.

Она втянула голову и, держась за хлипкие поручни, спустилась по отдельным уцелевшим ступенькам. И тут ей в нос ударил неприятный запах. На душе вдруг сразу стало неспокойно.

Потом она увидела Шерлейн и вскрикнула.

Поэтесса лежала в громадной луже крови. Ее платье, серые простыни – все было красно-коричневым от крови, которая во многих местах уже успела высохнуть. Лихорадочный пот выступил у Шерлейн на лбу, белки́ приобрели оттенок, как у больного желтухой. Глаза были широко раскрыты. При виде Марии она сморгнула.

Мария опустилась у ее грязного ложа, будто в трансе.

– Шерлейн… Что с тобой? – Она осторожно потрясла ее за руку, которая болталась, как у марионетки. Вместо ответа раздался лишь стон. В ушах Марии нарастал громкий непрекращающийся шум.

«Святой Отец Небесный, помоги!»

– Пандора, скажи, что с ней случилось?

Танцовщица покачала головой. Ее глаза покраснели, она выглядела усталой и печальной. Пандора окунула заляпанную тряпку в ведро с грязной водой, выкрутила ее и положила на лоб Шерлейн.

– Вставай, Мария, пойдем. Тебе здесь нечего делать!

Мария уставилась на Франко, который стоял на пороге с безучастным лицом.

– Что ты говоришь? Я не могу сейчас уйти! Здесь нужен врач. Ты должен позвать врача, она истекает кровью!

Когда же он не двинулся с места, она добавила:

– Франко, не заставляй меня умолять тебя! Я подожду здесь, пока ты не приведешь врача.

– Оставь все как есть, Мария, – ответила Пандора безжизненным голосом. – Ни один врач ей не помог бы! Уже приходила медсестра, осмотрела ее. Самое трудное позади, она выживет.

– Медсестра? Почему она тогда все еще лежит здесь… Если дело в деньгах, то я все оплачу!

– Успокойся, Мария! – голос Пандоры звучал раздраженно. – Может, мне еще и о тебе позаботиться?

Мария отшатнулась, будто получила пощечину.

– Почему вы такие… бесчувственные? – всхлипнула она и уткнулась в плечо Франко, который протянул ей руку. – Шерлейн…

Что же произошло с гордой поэтессой? Тысячи мыслей носились в голове у Марии, она чувствовала себя так, словно все вокруг нее рушилось, норовя погрести ее под обломками. Где-то в глубине души вдруг зазвучал сладкий голос Шерлейн:

 
Я даю тебе свою кровь,
Милый агнец мой,
Чтобы утолить твою жажду
И укрепить твою сущность…
 

Вмешивались и другие, чужие, голоса:

«Нужно хотеть увидеть и темные стороны этого города…»

«Нью-Йорк – это молох, пожирающий людей…»

«В конце концов, женщины всегда остаются с пузом!»

«Нам нужно поговорить, я уезжаю через две недели».

«В Нью-Йорке без Франко?»

«Одной».

«Без большой любви».

Мария вскрикнула, закрыв уши ладонями. Она прижалась к груди Франко. Только в безопасности его рук она решилась снова дышать – до этого у нее перехватило дыхание. Голоса постепенно стихли.

Она не противилась, когда Франко вывел ее наверх по лестнице. Краем глаза она заметила взгляд Пандоры, который ее не удерживал.

Выйдя на улицу, Франко бережно посадил Марию на землю. Он взял ее за подбородок и вытер слезы большим пальцем.

– У всего есть своя цена, mia cara. Шерлейн следовало бы знать, что когда-нибудь придется платить, если она водилась со всеми мужчинами без разбора. – Голос его звучал жестко. – Или кто-то заставлял ее вести себя подобно шлюхе?

Только не сейчас. Только не это.

– Я не хочу об этом говорить, – устало ответила Мария.

Франко пожал плечами.

Некоторое время они шли молча, словно двое чужих людей. Вскоре пошел дождь, улицы опустели. Свет уличных фонарей мерцал в мутных лужах. То и дело их путь пересекали крысы, которые в другие ночи отваживались выскакивать из тени на тротуар намного позже. При виде первой Мария вскрикнула от страха.

Франко огляделся, но, когда обнаружил, что опасности нет, пошел дальше.

Мария внушала себе, что рада этому: наконец он оставил ее в покое. Но уже через два квартала, не в силах выдержать его отстраненность, схватила Франко за рукав, заставив мужчину обернуться. Его взгляд оказался холодным. Чтобы избавиться от кома в горле, она тяжело сглотнула и произнесла:

– Франко, я не хочу с тобой ссориться. Пожалуйста… я…

Она вскрикнула, когда крыса прошмыгнула прямо рядом с ее правой ногой. Вдруг все у Марии стало вызывать отвращение: улицы, мусор на тротуарах, переулки-ущелья, которые скрывали луну. А дóма еще и Рут смотрела с тяжелым упреком. И Ванда с лицом жертвы.

– Это все из-за проклятого города! Это он виноват, что люди больше не знают, что творят!

– И я на следующей неделе буду вынужден бросить тебя одну в этом адском котле? – тихо произнес Франко.

Неожиданно в голосе Марии появилась уверенность:

– Нет. Увези меня отсюда прочь!

А когда он ничего не ответил, она повторила:

– Увези меня из Нью-Йорка.