Текст книги "Американская леди"

Глава четырнадцатая

Снаружи стоял лютый мороз. Снег прекратился, но небо все равно было затянуто плотными светло-серыми тучами. Ни ярких звезд на небосводе, ни желтой луны этой ночью.

Ванда осталась стоять под навесом на расчищенной земле. В свете кухонного окна блестел свежий снег, будто вышитое стразами вечернее платье. «Что мама надела сегодня вечером?» – неожиданно задумалась Ванда. Несколько трогательных секунд она вспоминала шумные новогодние вечеринки, на которые ходила вместе с родителями. Наверное, было бы лучше никогда и не уезжать из Нью-Йорка… «Но тогда бы ты никогда не встретила Рихарда», – зашептал ей в тот же миг внутренний голос.

Что теперь будет? Она тяжело вздохнула в ночной тишине.

Мысль о том, что нужно снова вернуться за стол и делать вид, будто ничего не произошло, казалась невыносимой. С другой стороны, что вообще случилось? Может, она просто лишь нафантазировала, что Рихард интересуется ею? Ведь его поведение можно растолковать как внимательное отношение к гостье. А выходка Анны – всего лишь детский приступ беспочвенной ревности.

Скрип входной двери отвлек ее от размышлений. На улицу вышел Рихард.

Ванда знала, что это именно он.

Он подошел к ней, держа на руке ее пальто. Он осторожно помог девушке одеться. Потом присел на корточки и застегнул пуговицы на пальто. А после притянул Ванду к себе, словно это было нечто само собой разумеющееся.

Ванда стояла с опущенными руками, стуча зубами от холода и чувствуя, как его тепло постепенно обволакивает ее. Она боялась отреагировать слишком бурно и страстно, поэтому не ответила на его объятия.

– Не расстраивайся из-за Анны. Так должно было произойти. Лучше, чтобы она узнала все с самого начала.

– Что должно было случиться? – Мышцы на лице Ванды болели от холода, каждое слово, которое она выдавливала из себя, казалось вымученным. Желая взглянуть ему в глаза, она с трепещущим сердцем высвободилась из его объятий.

– Я влюбился в тебя. А что ты чувствуешь в душе, ты сама должна понимать, – улыбнулся он.

Ванда молчала. Стоило ли говорить, что теперь в мире ничего не было для нее важнее Рихарда? Что она еще никогда в жизни так страстно не желала мужчину? Она не боялась его слов, но не была готова к подобным ответам. Она опасалась большого нового чувства, в котором не было ничего детского.

– Я не знаю, что чувствую в душе, – наконец произнесла она.

– Все случается в новом году.

Прежде чем девушка успела понять, что произошло, Рихард поцеловал ее в лоб и обе щеки, но не в губы.

Его поцелуи словно отперли какой-то засов. Ванда вдруг стала совершенно спокойной, дрожь унялась. Рихард был прав, все возможно.

И все же она сказала:

– Но я – американка. В конце апреля я снова уеду. Я приехала в Тюрингию, вообразив, что смогу в отсутствие Марии как-то помочь семье. И… потом еще ситуация с моим… моим отцом. Но между тем я уже начала задумываться, не поменять ли билет и не уехать ли раньше. Все оказалось иначе, чем я себе представляла. Как всегда, в моей испорченной и бесполезной жизни!

Она сама не поняла, как у нее на глаза навернулись слезы. Ванда посчитала, что и ему лучше сразу все узнать о ней. А именно то, что она ни на что не годится.

– А теперь еще и Анна на меня рассердилась. Йоханна, чего доброго, скажет, что я воспользовалась гостеприимством. А Петер…

– Ванда! Прекрати себя мучить. Никто ничего подобного не скажет.

Рихард аккуратно встряхнул ее за плечи, а потом вытер слезы со щек большим пальцем.

– Между мной и Анной никогда ничего не было. Мы просто несколько раз вместе работали над особыми заказами. Она – хороший стеклодув, и я восхищаюсь ее работой. Вот и все. Наверное, есть и моя вина в том, что она нафантазировала себе больше, чем следовало бы. Мне давно стоило расставить все точки над i, сказать, что она меня не интересует как женщина. Но я просто не воспринимал серьезно ее фантазии. Она ведь почти еще ребенок!

– Я всего на два года старше ее, – всхлипнула Ванда и высморкалась.

– Ты женщина, – решительно заявил он, взял ее руки и поцеловал. – Когда Йоханнес привел тебя ко мне… Я никогда этого не забуду. Ты стояла там с мокрыми от растаявшего снега волосами, и капли попадали тебе в глаза. А ты моргала, как испуганная кошка. И я подумал: «Это она!» Осознание происшедшего стало для меня ударом.

Ванда едва снова не расплакалась. Как уверенно он произнес эти слова! Как в тот раз, когда он говорил о венецианском стекле.

– Такое с человеком случается лишь один раз в жизни, если вообще случается. Каждый день я высматривал тебя.

Рихард как-то смущенно улыбнулся.

– В некоторые дни я по три раза заходил в молочную лавку, потому что надеялся встретить там тебя. Госпожа Губер стала смотреть на меня так, будто я не в своем уме. И мне хотелось ей сказать, что это на самом деле так.

– Но разве тебя не пугает это? – шепотом спросила Ванда.

Потом она взволнованно посмотрела на дверь. Долго ли родственники позволят стоять ей снаружи с совершенно незнакомым мужчиной?

Его глаза вспыхнули.

– Я боюсь одного – что ты по каким-либо причинам исчезнешь после Рождества и я тебя больше не увижу.

Ванда нервно хихикнула. Потом она призналась Рихарду, что и сама обходила в поисках его половину Лауши.

Рихард раскинул руки, и Ванда прильнула к нему. Она закрыла глаза и подставила губы для поцелуя, но он лишь нежно погладил ее по волосам и поцеловал в голову, будто хотел оставить все остальное на потом.

«Какой же он умный!»

Ванда доверчиво положила голову ему на грудь. Его дыхание и удары сердца заглушали все другое вокруг. Все мысли о том, что бы сказала мать насчет этой истории, рассеялись, когда все ее существо наполнилось осознанием: «Я люблю этого мужчину!»

Она уж как-нибудь объяснит Рут, что ее пребывание в Лауше, возможно, затянется…

Рихард вздохнул.

– А что до твоего отъезда… Ты можешь кому-нибудь подарить билет на корабль: он тебе больше не нужен. Ты останешься в Лауше.

– Что?

Ванда резво высвободилась и отпрянула.

– Как ты можешь быть настолько уверенным, если мы только…

– Я не о нас говорю, – перебил он Ванду, словно насчет этого уже все давно решено. – То, что я тебе сейчас расскажу, связано с твоей семьей. На самом деле ты нужна им больше, чем представляешь!

Ванда рассмеялась.

– Это тебе так кажется! Несколько коробок, которые я укладываю, несколько святых николаев, которых я упаковываю, – все это смогут сделать и другие упаковщицы одной левой! Особенно если в новом году будет спокойнее, и…

– Я ведь имел в виду не Йоханну, – махнул рукой Рихард. – Ты должна идти вверх, на нагорье. К твоей другой семье.

– Ты шутишь! – яростно посмотрела на него Ванда. – Это подло! Уже наверняка во всей деревне болтают, как «рад» был видеть меня мой отец.

Рихард рассмеялся.

– Он действительно был рад, поверь мне. Ты бы слышала, как он расхваливал тебя на последнем деревенском собрании. Какая ты красивая. И какая умная. Твой дед, кажется, такого же мнения, сказал, что тут точно видна «кровь Хаймеров». Твой визит вдохнул в старика новую жизнь, так Томас говорил. Видимо, твой дед даже пытался встать с кровати, но был слишком слаб. Ну, тем не менее!

– Я ничему этому не верю, – насупилась Ванда, пытаясь разобраться с сумбуром в голове.

– А зачем мне врать? Какая мне с того польза? – настойчиво спросил Рихард. – Я знаком с твоим отцом и знаю, чего стоят его слова. Он не очень обходителен. Если он не в духе, его лучше оставить одного. Но он искренний человек и врать не станет. Если он стал нахваливать тебя на деревенском собрании, это что-то да значит. Он, разумеется, никогда тебе не скажет, насколько рад твоему визиту. Когда он не знает, что делать, то ведет себя грубо – это в его духе. Но одно можно сказать точно: он был рад твоему визиту так, как еще никогда в жизни.

– Я, черт побери, ничего такого не заметила, – сухо ответила Ванда.

Она вспомнила небритого, неухоженного мужчину с чашкой кофе! Он вел себя так, словно не мог дождаться, когда от нее отделается.

– А потом еще эта Ева, змея настоящая! Нет уж, спасибо!

– Ева – несчастное создание, – сказал Рихард и поднял ее подбородок, так что Ванда не могла отвести от него глаз. – Говорят же: кровь не водица. И хотя это ни к чему тебя не обязывает, все же…

Он замолчал. Ванда устало отмахнулась. Обо всем, что она только что узнала и рассказала, ей больше не хотелось даже думать.

Рихард усмехнулся.

– Это же ясно как божий день. Твои тетя и дядя справятся и без тебя прекрасно. Но у Хаймеров дела совсем плохи! Я, конечно, не знаю всех подробностей, но, как видно, с Томасом Хаймером недавно распрощался последний заказчик. И в этом виноват он сам, упрямец эдакий! Почему только он отказывается попробовать что-то новое?!

Прежде чем Ванда успела спросить Рихарда, почему он так переживает за другого стеклодува, который в широком смысле является для него конкурентом, тот продолжил убедительный монолог:

– Твой отец все еще чертовски хороший стеклодув, я бы даже сказал, один из лучших в деревне. И хотя мастерская у него старая, но оснащена очень хорошо. Я бы радовался, если бы у меня были такие возможности, которыми располагает Томас. Однако его старомодные фигурки оленей и охотничьи кубки больше никому не интересны!

– Да, все может быть, – резко ответила Ванда. – Но как это все связано со мной? После стольких лет разлуки непохоже, чтобы мы хотели броситься друг другу в объятия! Я даже не могу сказать, что мой настоящий отец мне очень симпатичен. Этот мужчина для меня чужой, а в стеклодувном мастерстве я совершенно ничего не смыслю! Как, черт возьми, ты пришел к мысли, что я могу помочь Томасу Хаймеру?!

Рихард вздохнул.

– Все лежит на поверхности. Если он не хочет умереть с голоду, оставаясь стеклодувом, то должен идти в ногу со временем.

Он замолчал. Уголки губ поднялись вверх в победной улыбке.

– И кто это может донести до него лучше, если не родная дочь из Америки, знающая весь свет?

Глава пятнадцатая

СРОЧНАЯ ПОЧТА

Кому:

Ванда Майлз

Дом Петера Майенбаума

Главная улица, 14

Лауша, Тюрингия

Генуя, 7 января 1911

Дорогая Ванда!

Зачем же ты меня так напугала! Когда я увидела посыльного перед моей дверью со срочным пакетом от тебя, то на секунду заподозрила самое худшее. Ты ведь знаешь, какая у меня фантазия! И я вздохнула с облегчением, прочитав, что у тебя все в порядке, если не считать того, что половина Лауши стоит на ушах…

Не могу осознать того, о чем ты мне пишешь! Рихард Штемме признался тебе в любви? Так неожиданно и внезапно? И ты собираешься помогать отцу в мастерской? У меня в голове роится тысяча вопросов, и я не знаю, с какого начать. В твоем письме чувствуются такое вдохновение, такой энтузиазм! Наконец-то я снова узнаю чудесную Ванду, полную предприимчивости, а то я уж боялась, что злополучные повороты судьбы в последние месяцы сломали тебя…

Ох, как мне сложно писать такие тяжелые слова! При этом я всего лишь хотела сказать: от радости за тебя у меня даже сердце разболелось!

Поверишь ты мне или нет, но я по твоему первому письму поняла, что тебе понравился Рихард.

Разумеется, я тебя понимаю: Рихард – очень необычный человек. И к тому же он очень симпатичный. Я думаю, что он вскружил голову не одной Анне. Ты уверена, что не преувеличиваешь, описывая события рождественского вечера у двери дома Йоханны? Собственно, Рихард мне всегда казался одиночкой, и я не видела в нем верного мужа и отца семейства. До этого, слава богу, еще не дошло. Дорогая Ванда, я очень, очень рада за тебя! И все же я опасаюсь, что дела у тебя и Рихарда разворачиваются слишком быстро. Я просто слышу, как ты мне возражаешь: «В таком возрасте моя мать уже была замужем!» Тут ты, конечно, права, но подумай о том, что твоя мать была очень несчастна в раннем браке. Было бы очень неразумно совершать такие же ошибки, правда?

Я сейчас не хочу проводить параллели, хотя они и уместны, но сравнение напрашивается само собой: твоя мать покинула Лаушу из-за большой любви, а ты планируешь из-за большой любви в Лауше остаться. Разве это не забавно?

Кстати, что на все это говорит твоя мать? Прежде всего о том, что ты хочешь работать вместе с Томасом Хаймером. Для нее такая новость должна была стать сюрпризом, может, даже повергла ее в ужас. (Я все же очень надеюсь, что ты написала ей об этом!) И что говорит Йоханна? Она, наверное, тоже спустилась с небес на землю, да? Не думаю, что ей понравится, если ты каждый день станешь бегать на нагорье. Наверное, телефонная линия между почтамтом и Нью-Йорком уже накалилась докрасна. А что Анна? Если бы взглядом можно было убить… Я правильно понимаю?

Было бы чудесно, если бы в следующем письме ты рассказала о реакции окружающих на все это и поменьше (ну, хоть немного) о голубых глазах Рихарда…

Только что ко мне заглядывал Франко (я сижу в чудесной оранжерее и наслаждаюсь запахом апельсинов, можешь ли ты такое себе представить в двухметровых сугробах?). Он сказал, что проведет еще как минимум два часа с отцом в его кабинете! А сейчас уже почти шесть часов вечера! Поверь мне, у семейной жизни есть не только положительные моменты. Случаются дни, когда я вижу кухарку или горничную чаще, чем Франко! При этом он мне твердо обещал, что в новом году намерен меньше работать. Ну, посмотрим…

Сегодня я решила отказаться от ужина. У меня все равно пропадает аппетит, когда я сижу за столом наедине со своей свекровью. Поэтому у меня появилось время написать о твоей второй новости.

Ты спрашиваешь о моей личной оценке ситуации у Хаймеров. Дорогая Ванда, все, что мне известно об этой мастерской, я тебе рассказала еще в Нью-Йорке. Когда я еще была в Лауше, то, честно сказать, не больно интересовалась, что делают другие стеклодувы.

Мне страшно подумать, что Томас Хаймер больше не может найти покупателей на свои товары со сценами охоты. При всем желании я тебе даже не могу сказать, куда ему стоит обратиться за новыми заказчиками. Может быть, самое простое – обойти всех оптовых торговцев в Зонненберге и выяснить, что сейчас продается. Это задание словно специально для тебя!

Ты пишешь, что твое предложение о помощи Томас Хаймер воспринял с большим удивлением и что он даже еще и ломался, прежде чем его принять. Дорогая Ванда, это наверняка событие десятилетия! Я и представить себе не могу, чтобы этот старый упрямец послушался чьего-либо совета, от кого бы тот ни исходил. Насколько я знаю Хаймеров, они неисправимы и не испытывают к другим людям особой симпатии! Насколько я знаю тебя по Нью-Йорку, ты можешь помочь, если все же захочешь попытать счастья. Время покажет, действительно ли это то самое задание, которое ты искала. Могу тебе лишь дать совет: подходи к делу не спеша, не выкладывайся вся сразу.

И, пожалуйста, напиши матери и попытайся объяснить, что тебя подвигло на этот решительный шаг. Рут любит тебя больше, чем ты думаешь, и Стивен тоже.

Вот так. А теперь у меня для тебя тоже есть новость. (Пожалуйста, будь так добра, передай эти страницы письма Йоханне, чтобы мне не пришлось писать одно и то же дважды.)

Собственно, мне уже давно следовало рассказать вам об этом, но после суматохи, которая случилась из-за меня, я решила дать отдохнуть вашим взволнованным душам.

Я стану матерью!

Ребенок должен появиться в мае, что ты на это скажешь? Я, разумеется, очень счастлива, можешь себе представить! Я много лет считала, что отношусь к женщинам, тело которых остается бесплодным, но стоило взяться за дело молодому мужчине – и вот уже семена дали всходы! У меня сейчас небольшой животик, и Франко считает, что если я и дальше буду есть за двоих, то он вскоре сможет перекатывать меня по палаццо. Время от времени меня немного мучают тянущие боли в животе. Франко всегда в таких случаях говорит, что это ребенок слишком назойлив. Я уже задавалась вопросом, не отправиться ли к врачу, но когда вспоминаю, как легко Йоханна родила двойню… Даже в день родов она все еще работала в мастерской и вернулась туда же уже спустя две недели. Это меня ободряет, конечно. Колет то в спине, то внизу живота. Ну, я ведь уже и не так молода… Однако же я не хочу причитать. Я сижу каждый день за стеклодувной трубкой (я все еще так называю свое рабочее место, хотя работаю сейчас только с паяльными лампами). Ванда, если бы ты могла увидеть картины, которые я выполнила в последние дни! Эти сочные цвета, это свечение, которое исходит от самого стекла! Не подобает художнику нахваливать свои работы, но моя серия «In vigneto»[18]18
  В винограднике (итал.).


[Закрыть] – это лучшее из того, что я сделала за все время. Собственно, я намеревалась подарить эти три картины Франко на Рождество, но мне не хватило времени. Когда я вчера показала их ему, у него на глаза навернулись слезы. Он был очень тронут тем, что меня вдохновили виноградники. Он хочет повесить эти стеклянные картины на окна в своем кабинете. Наверное, было бы неплохо воспользоваться его хорошим настроением и сообщить о своих планах… Следующим летом я хочу открыть небольшую галерею, я тебе уже писала об этом. Но самой свежей идеей стало то, что я хочу пригласить на открытие Пандору и Шерлейн, чтобы, так сказать, объединить стеклянные картины, танцы и стихи. Жду не дождусь, что на это скажет Франко.

Дорогая Ванда, я уже исписала все пальцы в кровь и теперь буду заканчивать. Отправлюсь искать своего любимого в кабинет, а это почти целое путешествие по палаццо! Ах, если бы в этом громадном доме коридоры не были такими длинными!

Поприветствуй всех от меня сердечно и скажи, что я по всем ужасно скучаю!

С любовью, Мария

Мария устало отложила перьевую ручку. Ее взгляд упал на круглые часы, которые болтались у нее на шейной цепочке. Уже десять! На что же ушло столько времени? Ответ лежал перед ней: письмо на целых десяти страницах. Она не могла припомнить, чтобы когда-то писала такие длинные письма! Хотя ее желудок уже урчал от голода, Мария перечитала все еще раз, кое-что подчеркнула и сделала на полях пометки. В конце она задумалась на мгновение. Срочное письмо Ванды было таким проникновенным и исполненным надежды! Но в то же время Мария прочла между строк, что племянница боится собственной смелости и страстно желает получить подтверждение и одобрение своих планов. Но Мария не могла и не хотела этого делать, ведь новости из Лауши были еще слишком свежими. Она не до конца осознала их, а также то, как к ним относиться. Сильное желание не должно исчезнуть в ближайшее время.

Мария, улыбаясь, свернула листки пополам и вложила в конверт, который предусмотрительно взяла с собой. Она еще раз обмакнула перо в чернильницу и подписала письмо. Его должны были отправить уже завтра утром.

Когда Мария распрямилась, в спине что-то хрустнуло от долгого согбенного сидения. Она немного размяла затекшие мышцы и почувствовала, как мурашки пробежали вверх по спине.

Вокруг нее была кромешная тьма и холод. Лишь маленькая лампа, висевшая над диваном, давала немного света. Днем оранжерея была теплой, душистой и веселой, но сейчас она казалась Марии жуткой. При солнечном свете ее обступали пальмы и лимонные деревья, но теперь к ней тянулись лишь мрачные неясные тени. Стеклянные окна, через которые днем открывался чудесный вид, теперь вселяли в Марию чувство беззащитности.

Она вдруг заторопилась к теплу и свету, подхватила писчие принадлежности и встала.

Снаружи, в коридоре и в ее спальне, горел свет. Франко! Мария зашагала быстрее. Может быть, он уже ждет ее. Вдруг он уже в хорошем настроении и не слишком устал? Иначе он не одобрит ее новый план просто от усталости.

– Франко, любимый! Ты уже поужинал? Если нет, то мы могли бы…

Мария замерла, держась за ручку открытой двери. Улыбка испарилась с ее лица. При виде идеально застеленной кровати в ее душе закипела злость. Да сколько же будет эксплуатировать сына старый граф сегодня вечером? Она яростно захлопнула комод с вещами и уже хотела развязать ленту, которой подбирала волосы, чтобы те не спадали на лоб, как вдруг остановилась.

Собственно, у нее не было никакого желания сидеть здесь и ждать! В конце концов, она заснет от смертельной скуки, а ее новостям придется ждать до завтра. А может, и завтра у Франко снова не найдется на нее времени?

Как там дома говорят? Если пророк не идет к горе, тогда придется горе идти к пророку! Мария набросила на плечи шерстяную накидку и снова вышла из комнаты. Письмо Ванде она взяла с собой. Если она оставит его на буфетном столике у входа, тогда посыльный заберет его прямо следующим утром и отнесет на почту.

Где-то на половине пути длинного коридора ее охватило легкое головокружение, но Мария с яростной решимостью продолжала двигаться в сторону кабинета.