Текст книги "Американская леди"

Глава пятая

Почему у него не получилось прийти на час раньше в «Каса-Верде»?! Франко сердито взглянул на стойку, у которой посетители толпились уже в три ряда. В это время ресторан был забит, как обычно: на швейных фабриках неподалеку закончилась смена. Дверь то и дело открывалась, хотя все столики уже были заняты. Внутрь валило все больше итальянцев, которым последнюю треть рабочего дня грезились тарелка дымящейся пасты, бокал вина и улыбка Джузеппы – дочери хозяина.

Покорившись судьбе, Франко откинулся на спинку стула. Похоже, в ближайшие полчаса Пауло не найдет его в такой давке. При этом он рассчитывал сегодня посетить еще минимум трех работодателей!

Поднялся ор за соседним столиком, там, где трое только что пришедших посетителей, с трудом двигая стулья, смогли найти себе место. Только взглянув туда во второй раз, он увидел, что все они – хозяева окрестных ресторанов. И все они были его клиентами. Значит, заняли стол для завсегдатаев. Только этого не хватало! Теперь уж ждать следующей жалобы недолго, словно он за сегодня еще недостаточно всего наслушался!

Франко демонстративно хранил непроницаемое выражение лица, когда ему в нос вдруг ударил резкий чесночный дух. В тот же миг Джузеппа поставила перед ним тарелку с пастой. Он вонзил вилку в макароны, делая вид, что занят чем-то, хотя ничуть не был голоден.

За соседним столиком бурно приветствовали каждый кувшин с вином, который приносила Джузеппа.

Вот и славно: если они напьются, то хотя бы оставят его в покое.

Франко опустил вилку. Он устал. Еще никогда пребывание в Нью-Йорке не было для него таким тягостным, как в этот раз. Куда бы он ни шел, везде его ожидали только проблемы. При этом сегодняшний день как две капли воды походил на вчерашний. Каждый ожидал, что он, словно волшебник, немедленно найдет решение любой проблемы.

А все началось с самого первого ресторана, который он посетил сегодня незадолго до полудня: Сильвестр Форца, хозяин, отказался принимать на работу двух из пяти помощников, потому что те показались ему слишком старыми. Франко велел позвать их и обнаружил, что этим двоим едва ли немного за тридцать. Так кого же хотел нанять Сильвестр? Детей?! Франко раздраженно заметил, что старый граф наверняка не обрадуется, если Сильвестр станет устраивать истерику, как девственница в первую брачную ночь. И есть ли кто-нибудь вообще, кто мог бы прислать работников лучше? Тут, конечно, Сильвестру точно нечем было крыть.

Вскоре после этого Франко пришлось выслушать еще одну печальную новость: трое присланных парней после первой недели работы сбежали от Микеле Гарелло, из самого лучшего из пяти ресторанов. Гарелло был немногословен: либо со следующей поставкой ему дают замену этим троим, либо вернут деньги.

– Передай отцу: если нужно, я сам найду себе людей! Я не обеднею, если мне придется переплатить им пару долларов, – добавил он.

Черт возьми! Франко наверняка не высказал бы такое в лицо старому графу!

И следующие клиенты Франко тоже не горели оптимизмом: один жаловался на слишком высокие скидки – его клиентура состояла в основном из любителей пива. Конечно, он хотел получить компенсацию. Как только Франко все уладил, любители пива вдруг перестали быть темой для разговора. У другого хозяина были проблемы с разрешением на торговлю спиртными напитками в городе. И Франко должен был замолвить за него словечко… Но Франко лишь отмахнулся.

– Плати регулярно отчисления, тогда снова получишь разрешение на продажу алкоголя. Кроме того, что я, иностранец, должен передать от вас городским властям?

Неужели люди считали, что его дворянский титул открывает все двери?!

Франко так сжал вилку, что побелели пальцы. Завтра – время еженедельного звонка отцу. Он уже сейчас знал, что услышит: «Не позволяй людям водить себя вокруг пальца! Покажи, что с членом семьи де Лукка нельзя шутить…» Франко с отвращением отодвинул тарелку с пастой. Это все лишь потому, что он разыгрывает из себя сильного парня!

– Что-то не так? Не по вкусу мамины спагетти? – Нахмурившись, Джузеппа уселась на стул напротив него.

– Твоя мать готовит лучше всех в этом городе!

В подтверждение своих слов Франко сунул в рот еще немного макарон. Джузеппа и ее мать не имели отношения к его досаде.

– Я могла бы принести тебе еще что-нибудь…

Почему она смотрит с такой опаской? Неужели он хоть раз обидел ее? Сдвинув брови, Франко помотал головой.

– Ради всего святого, пожалуйста, нет!

До заведения Паоло он посетил еще полдюжины клиентов. Везде ему предлагали что-нибудь съесть: наверное, хозяева считали, что просьбы легче дойдут, если Франко будет заедать их куском тунца, пиццей или сабайоном!

Джузеппа встрепенулась.

– Тогда я сейчас уйду. Папа велел передать, что подойдет к тебе через четверть часа. А пока я могу принести тебе бокал вина.

– Нет, спасибо, у меня еще есть! – он показал на полупустой бокал на столе.

– Может, ему надоело уже пить собственное вино! Предложи графу кьянти! Могу поспорить, от него он не сможет отказаться! – крикнул Джузеппе один из мужчин за соседним столиком и тут же получил удар под ребра от соседа.

В шумном гоготе, который за этим последовал, слышались нервные нотки.

Франко заметил, кто был этот наглец. Его звали Сольверино Мауро. Тоже его клиент, хотя и не самый лучший. Всего лишь два дня назад Франко с четырьмя помощниками пришлось выбивать из Сольверино долг за последнюю поставку вина.

Остальные гости тоже обернулись и посмотрели на Франко, словно звери, которые учуяли запах чего-то интересного: большинство с опаской, некоторые с благоговением и лишь немногие с насмешкой. В этом квартале не было человека, который бы не знал его. Каждому было интересно, как сын могущественного графа де Лукки отреагирует на подобную провокацию.

Франко холодно посмотрел на Сольверино.

– На твоем месте я не разевал бы так широко пасть. Или ты уже забыл о нашей прекрасной встрече два дня назад?

Не успел один из людей Франко прихватить Сольверино покрепче, как тот уже готов был платить.

Мужчина в знак примирения поднял руки и запоздало улыбнулся.

– Сольверино ни черта не смыслит в вине! – крикнул другой человек Франко. – Иначе бы он знал, что семья де Лукка славится «Rossese di Dolceacqua»…

Он огляделся, привлекая к себе внимание, а потом выпалил:

– В котором исключительно много воды!

Тут же последовал громогласный хохот.

– Что тут такое? Вам нечем заняться, кроме как обижать моих гостей? – вмешался Паоло. – Может, мне устроить подобную выходку в какой-нибудь из ваших забегаловок?

Он со стоном сел на стул, с которого только что встала его дочь.

– Ну что за банда! Как только выпьют немного, превращаются в сорванцов. Бывают ли посетители хуже, чем хозяева ресторанов?

Сорванцы! Как бы не так. Франко скрипнул зубами.

– Давай поговорим о твоем новом заказе. Мне еще сегодня нужно кое с кем встретиться.

Когда Франко этой ночью вернулся к себе в квартиру, которую отец купил в прошлом году, то чувствовал себя так, словно неделю отпахал в сицилийских каменоломнях. Поясница болела, а мускулы на лице так одеревенели, что их не удавалось расслабить.

Ночь была прохладной. Но, несмотря на усталость, Франко не хотелось отправляться в постель. Вместо этого он прикурил сигарету и вышел на узкий балкон, протянувшийся во всю длину квартиры. Хотя она и располагалась на семнадцатом этаже восемнадцатиэтажного дома, вид отсюда открывался так себе: справа был виден кусок порта, слева – тыльная сторона типографии, печные трубы которой каждую ночь выбрасывали облака едкого дыма. Франко предполагал, что там печатают ежедневную газету, наверняка не самую известную.

Он уставился на тлеющий кончик сигареты.

Дома, в Генуе, уже давно началась ночная симфония сверчков. Теплый морской ветер поднимал их вверх, и стрекот доносился до самых отдаленных уголков палаццо. Слабый свет лунного серпа отражался серебром на зеленых мраморных плитках внутреннего дворика. С виноградников веяло сладким ароматом: там виноградные лозы питали многообещающие грозди ягод.

Сигаретный дым потерял свою пряность. Во рту появился неприятный привкус, как от сгнившего лимона. Во время всех его предыдущих визитов в Нью-Йорк никогда не было такого, чтобы кто-то критиковал вино, которое производила его семья! Он считал совершенно невозможным, чтобы кто-то отважился на такое. Франко швырнул сигарету с балкона по высокой дуге. Нужно что-то делать! Он не мог допустить, чтобы вековым винодельческим традициям его семьи был нанесен урон. Франко живо представил себе, что сказал бы его отец о таком происшествии: «Тебе необходимо действовать жестче. Заткнуть рот подобным хамам еще до того, как они успеют крикнуть “Mamma mia”! Если бы все наши предки были такими добродушными тюфяками, как мой сын, наша семья не скопила бы своего благосостояния за четыреста лет. Неужели ты хочешь стать первым графом де Луккой, который снесет оскорбление нашего доброго имени?»

И так далее. И все в том же духе.

Франко горько усмехнулся. О том, чтобы поддерживать доброе имя семьи, производя высококачественное вино, его отец наверняка не задумывался! Нет, у старого графа были свои методы. И хотя порой они были очень неприятными, Франко вынужден был признать, что они были по-своему действенными. Лигурия по природным условиям – не лучший винодельческий регион, в отличие от Ломбардии или местности в округе Венеции, однако в Италии не существовало семьи, которая бы больше экспортировала вина в Америку. А все дело в том, что граф скупал любое вино, если его устраивала цена, и не слишком следил за качеством.

«Вино выходит хорошим, только когда всесильный Господь посылает достаточно солнца и дождей!» – повторил Франко слова своей бабки Грациеллы. Он улыбнулся, вспомнив хрупкую элегантную женщину. С детства она брала его с собой на виноградники. Маленьким мальчиком он шел, держась за ее руку. Но в последние годы, когда ноги стали подводить бабушку, чаще было наоборот. Франко поддерживал ее под правую руку, а в левой у нее была трость, ручка которой была вырезана в виде виноградной грозди и посеребрена по желанию старушки.

Не отец привил ему любовь к виноделию, а бабка Грациелла!

«Достаточно солнца и дождя, и если Господь особенно благоволит тебе, то наградит тебя женщиной, любовь которой заставит расти лозу лучше, чем любые современные методы культивации! Любовь женщины заставляет цвести даже самые крохотные ростки. И нет ничего сильнее, мальчик мой».

Любовь женщины…

Сердце Франко сжалось. Если ее потерять, чахнут ростки жизни во всем.

Внезапно он в мыслях вновь унесся далеко от этой квартиры и этого времени.

Это случилось много лет назад. Франко тогда было всего двадцать с небольшим, он только что закончил изучать экономические науки в Риме, когда она перебежала ему дорогу, в прямом смысле этого слова. Он как раз вышел из корпуса администрации университета, уладил там последние формальности, как вдруг столкнулся с Сереной Валь-Доббио. Она стала одной из первых женщин, которым разрешили обучаться в престижной академии. Серена шла подавать документы. Проведя несколько минут рядом с ней, Франко осознал: Серена – именно та женщина, с которой он хочет провести остаток жизни. Казалось, и он ей понравился. Они стали встречаться, насколько позволяли ее семинары. Франко рассказывал ей о своих планах, о том, что после окончания учебы хочет выращивать новые сорта виноградной лозы. О своих попытках скрещивания растений. Девушка выслушала его и призналась, что она ничего не смыслит в виноделии, но дома ей приходилось огородничать. И что в деревне говорили: помидоры у Серены особенно хороши, потому что она всегда во время работы напевает песенки. Сердце Франко дрогнуло. В его голове уже зрели фантазии, красивые и многообещающие… Он ходит среди виноградников, взяв Серену за руку. «Любовь женщины заставляет зацвести даже самые крохотные ростки».

А потом настало время возвращаться в Геную. Они прощались, давая друг другу жаркие клятвы верности. Парень пообещал Серене вновь увидеться на зимних каникулах.

Письма из Генуи в Рим летали навстречу друг другу. Они нумеровали каждое послание, опасаясь, что итальянская почта может потерять какое-нибудь письмо. Днем Франко был жестким коммерсантом, которого хотел видеть в нем отец. Парню пришлось отложить мечты о новых сортах лозы из-за забастовок портовых рабочих, которые нужно было переждать, а вечерами в своей комнате в родительском палаццо он писал Серене стихи. Франко писал о любви, о жгучей, всепоглощающей страсти. И о своих планах вместе с ней превратить палаццо Лукка в лучшее винодельческое хозяйство всех времен.

Но отец, граф, не приветствовал то, что сын грезил о какой-то незнакомке. О женщине не его уровня. О дочери булочника из Палермо. И он предпринял соответствующие шаги.

А Франко был молод и легко поддавался влиянию…

Как ни старался Франко, он не мог вспомнить лицо Серены. Оно стерлось, и воспоминания о ней больше не вызывали боли.

Но с тех пор не нашлось другой женщины, которая смогла бы завоевать его сердце. Любовных приключений хватало, но они утоляли лишь физический голод.

Франко чувствовал некую горечь. Что стало с парнем, который пытался запечатлеть в словах лунный свет Генуи? А эта зубрежка ботанических книг, чтобы узнать, как скрещивать два сорта белого винограда (Чинкве-Терре и Колли ди Луни), которые веками выращивала его семья, с другими лозами, чтобы получить больший урожай, бóльшую глубину вкуса?

Проживал ли он свою жизнь?

Или же он был всего лишь правой рукой отца и жил чужой жизнью?

Глава шестая

В последующие дни у Марии сложилось впечатление, что ее подхватил ураган: она больше не понимала, где верх, где низ. Рут вместе с сестрой постоянно были в разъездах, перерывы между их мероприятиями случались редко.

– Ты ведь приехала сюда не для того, чтобы сидеть в четырех стенах. Насколько я тебя знаю, ты хочешь увезти обратно в Лаушу целый вагон впечатлений, чтобы все они повлияли на твою работу в стеклодувной мастерской. В следующем году мы надеемся увидеть «нью-йоркскую коллекцию»!

Мария уже почти забыла, как лежит в руке газовая горелка, и удрученно кивнула.

– Будем надеяться, что ты права, – подавленно ответила она.

Но пока ничто не натолкнуло ее на новые идеи.

С племянницей они виделись изредка. Один раз та сходила с ними за покупками, но Рут отказывалась брать девушку с собой, пока она не спрячет короткую стрижку под шляпой. Ванда не хотела «портить» новую прическу, поэтому из совместной прогулки ничего не вышло. Мария не знала, радоваться или печалиться по этому поводу.

Несколько дней спустя они отправились гулять по городу и делать покупки втроем – Рут, казалось, смирилась с тем, что Ванда появлялась на людях без шляпы. Но хрупкое перемирие рухнуло, как только зашел спор, в какой магазин заходить, а в какой нет. То, что Рут считала шикарным, Ванде казалось старомодным. Во время покупок перебранки продолжались, не было такого платья, которое мать и дочь одобрили бы в один голос. Мария не вступала в их споры – о ее предпочтениях в моде просто не спрашивали! Когда она предложила пройти в отдел мужской одежды, чтобы выбрать себе новые брюки – она ведь не могла вечно носить старые отцовские штаны, – то сестра и племянница в ужасе взглянули на нее.

Ванда вела себя очень сдержанно по отношению к Марии и заносчиво по отношению к матери. Зато с незнакомыми людьми была приветлива и любезна. Продавцы-женщины горели желанием обслужить девушку и выносили десятки платьев, обувных коробок и других вещей на ее строгий суд. Марии казалось, что Ванда желает показать ей и Рут: смотрите, я могу быть такой же приветливой и с вами, если только захочу. У Марии сложилось впечатление, что за упрямством Ванды кроется нечто большее, нежели подростковая жажда мятежа и протеста. Но Рут отказывалась брать с собой дочь в их походы, поэтому у Марии пока не было возможности поговорить с Вандой наедине и выяснить, почему девушке кажется, что все и всегда нужно воспринимать в штыки.

Когда они не ходили за покупками (это очень утомляло Марию), Рут показывала сестре город. В Нью-Йорке все было расположено кучно, это Мария поняла очень быстро: тут и Пятая авеню с сотнями магазинов, и Таймс-сквер с множеством театров, освещенных сверкающими рекламными вывесками; немного южнее находился самый большой в мире универмаг «Мейсиз», а еще через два квартала – Метрополитен-музей. Когда они проходили мимо его впечатляющего входа, Рут всякий раз утешала Марию, что у той еще будет время, чтобы все осмотреть.

Когда сестра ненадолго отлучалась по делам, Мария могла целый день провести на улице, разглядывая небоскребы, в которых находились магазины.

– Знаешь, твое восхищение небоскребами, о котором ты писала в первых письмах, я считала довольно странным, – призналась как-то Мария сестре. – Ну, что может быть такого особенного в доме, пусть даже он громадный, спрашивала я себя? Но теперь я могу тебя понять! Эти великаны просто невероятны.

Она сделала широкий жест, стараясь охватить все вокруг, включая и дорожную полосу.

– Со времен постройки готических соборов на земле восемь веков не было таких высоких зданий. Кто-то ведь должен был выдумать их!

Взгляд ее блестящих глаз устремился вверх, а Рут тем временем стала объяснять Марии, что за каждым переливчатым фасадом скрывается целый город с почтамтом, адвокатами, фирмами, сапожниками и всем остальным, что только может пригодиться в жизни.

Разумеется, они заходили в один из универмагов Вулворта – в конце концов, он первым привез елочные игрушки Марии в Америку. Мария непременно хотела постоять у одной из этих знаменитых стоек и, наслаждаясь мороженым, понаблюдать за суетой покупателей. Рут, в отличие от нее, сморщила нос: обстановка, по ее мнению, была здесь неподобающей. И только когда Мария напомнила сестре, что она познакомилась со Стивеном благодаря Вулворту, а то, что связано с мужем, не может быть неподобающим, Рут, улыбнувшись, согласилась.

– Кто знает, может, и для тебя найдем второго Стивена? – подмигнув, ответила она, но Мария лишь отмахнулась.

Рут объяснила сестре, что в период рождественских праздников весь первый этаж магазина уставлен столами с елочными игрушками из Лауши. Шары, ангелочки, санта-клаусы, украшенные красным бархатом, только и ждали, чтобы оказаться в руках потенциальных покупателей и отправиться к кому-нибудь домой.

– Только представь: в прошлом году даже дошло до потасовок у столов, потому что каждому хотелось купить твоего серебряного ангелочка! Об этом и в газетах писали. Поэтому мистер Вулворт настоятельно попросил Йоханну увеличить заказ. Ну, иногда даже такой гений, как он, просчитывается.

Несмотря на красочные описания Рут, Марии было тяжело представить здесь свои елочные шары: для нее то, чем она ежедневно занималась дома у стеклоплавильной печи, не имело ничего общего со всей этой суматохой.

Иногда в полдень они ходили вместе со Стивеном на ланч в рестораны со звучными названиями «Бабетта», «Дельмонико» или «Мама Леона». Марии вначале нужно было привыкнуть к тому, что люди идут поесть в ресторан, а не домой: ведь квартира располагалась всего в двух шагах. А подавали там в основном крабов, омаров, фаршированные куриные грудки и другие странные штуки, которыми и наесться-то нельзя было. Ей больше бы понравилось, если бы они с Рут сидели дома за кухонным столом и уплетали приготовленную Лу-Энн яичницу или картошку – простую домашнюю пищу, которую кухарка готовила для себя и двух горничных. А за едой они могли бы славно поговорить. О старых временах. И о новых. Но такое было возможно лишь по вечерам, когда они возвращались в квартиру, нагруженные коробочками, сумками и пакетами. Но, впрочем, и тогда они встречались за чаем и кексами не на кухне (туда Рут заглядывала редко), а в гостиной, как и в первый вечер.

Чаще случалось так, что Рут расспрашивала, а Мария отвечала. Разумеется, главный интерес сестры касался Йоханны, Петера и их близнецов.

– На всех фотографиях, которые мне присылала Йоханна, Анна выглядит очень серьезной. Она на самом деле такая? – расспрашивала Рут.

– Серьезная? Я даже не знаю… – пожала плечами Мария. – Я бы не сказала, что она серьезная. Несколько сдержанная, возможно. Анна еще одержимее, чем я в молодые годы, если такое вообще возможно. Иногда я прихожу утром в мастерскую, а она там сидит: оказывается, работала всю ночь напролет над эскизами!

Рут взглянула несколько изумленно: такое рвение к работе ее всегда настораживало. Потом она спросила о Магнусе. О том, по-прежнему ли он бегает за Марией, как собачонка. Рут никогда не была высокого мнения о нем. Она хотела знать, кто выполняет всю работу в мастерской и чем занимается Магнус, правда ли, что новый склад в Зонненберге дает такие преимущества, и все в том же духе.

– А ты помнишь нашу первую партию для Вулворта? Весь дом был забит картонными коробками от пола до потолка! Мы с трудом могли протиснуться, – рассмеялась она.

Мария на все вопросы отвечала прямодушно, но все же иногда приходилось следить за словами, неважно, шла ли речь о коммерческих делах или о деревенских сплетнях.

– Ты все еще моя маленькая Мария, которая ни о чем не может думать, кроме стеклодувного мастерства, – грустно улыбнулась Рут сестре и нежно погладила ее по голове, что случалось довольно редко. – И тем больше я радуюсь твоему приезду. Я ведь ждала, что приедет Йоханна… Но ты…

– У меня в последнее время дела не очень, – пробормотала Мария. – Нужна была смена обстановки, так это, кажется, называется.

Рут взглянула на сестру вопросительно, но не стала расспрашивать. А что было говорить Марии? Что идеи закончились и она ощущает себя высохшим яблоком? Что она просто боится подумать о доме и стеклодувной мастерской? Сестра, конечно, была одной из самых пылких поклонниц ее таланта, и все же Мария никогда не могла говорить с ней о работе или обсуждать вопросы искусства. Вместо этого Мария произнесла:

– У твоего бывшего свекра дела тоже не очень. Он при смерти.

Лицо Рут мгновенно помрачнело.

– Тебя совершенно не интересует, как там дела у Томаса и его семьи? – спросила Мария, когда молчание между сестрами затянулось.

– Ну, если хочешь знать, то нет!

Рут энергично отодвинула стул.

– Было бы лучше, если бы ты вообще не заводила этот разговор. Умри вся эта шайка просто сегодня – мне было бы все равно!

Мария озадаченно взглянула на сестру.

– Но, Рут, это ведь тоже часть твоей жизни! Кроме того, Томас – отец Ванды.

В тот же миг Рут крепко схватила Марию за запястье.

– Даже если это тысячу раз правда, никогда больше не упоминай об этом, слышишь? Особенно когда Ванда рядом. Стивен – единственный отец, который у нее есть.

– Хорошо, хорошо… – отмахнулась Мария и обиженно добавила: – Я постараюсь больше ни слова не говорить о прошлом.

– Пойми меня правильно, – примирительно произнесла Рут, – это в самом деле только из-за Хаймеров, о которых я больше ничего не хочу знать. Пусть все давным-давно прошло, я не могу забыть о своих страданиях в то время. Ты ведь меня понимаешь, правда?

Но Мария все же хотела объясниться с сестрой:

– Тем не менее я считаю странным, что ты никогда не рассказывала Ванде о ее настоящем отце. Как бы там ни было, у нее есть право знать, откуда она родом, разве нет? Она ведь не станет из-за этого меньше любить Стивена.

Сама Мария, будь она на ее месте, непременно захотела бы узнать, что она дочь лучшего стеклодува во всей Лауше!

– Или, может быть, ты стыдишься своего развода? Браки же распадаются. Не такая уж это редкость теперь. Даже баронесса из Тюрингии может…

Рут резко покачала головой.

– Об этом речь не идет. Если Ванда узнает, что Стивен не ее настоящий отец, все станет только сложнее, поверь мне. О каком «праве» ты говоришь? Это будет лишь на руку Ванде! – Сестра тяжело вздохнула. – Иногда я просто не знаю, как с ней быть дальше. Моя дочь упряма, она не отступает, отстаивая свои права. Как же! Но она забывает, что есть еще и обязанности! Об этом она ровным счетом не желает ничего слышать! В этом она сущая копия своего отца.

– Ха, теперь ты сама упомянула Томаса, а не я! – победно воскликнула Мария.

– Я скорее отрежу себе язык, чем это случится еще раз! – усмехнувшись, ответила Рут. – А что касается Ванды, может, она станет более покладистой, если все-таки выйдет замуж за Гарольда. – Она закусила нижнюю губу. – Если уж говорить начистоту… Впрочем, я совершенно уверена, что у них дело еще даже до поцелуев не дошло. Не то чтобы я хотела подтолкнуть Ванду к этому, не пойми меня, пожалуйста, неправильно! Но я диву даюсь, почему они ведут себя так… по-дружески. Когда я вспоминаю себя тогдашнюю… с Томасом… Я просто не могла дождаться, когда же он меня наконец обнимет. Ну да, так и было. А когда я забеременела Вандой, то все не могла дождаться, когда же будет свадьба… – Рут мечтательно улыбнулась.

– Может, этот Гарольд просто не мужчина ее мечты, – произнесла Мария, подумав о Магнусе. Она тоже не ощущала ничего особенного, когда тот брал ее за руку. Если она и отдавалась ему, то только потому, что он этого хотел. – Может, одни женщины нуждаются в плотских отношениях меньше, чем другие?

Рут с сомнением взглянула на Марию.

– Как бы там ни было, я надеюсь, что Гарольд скоро сделает Ванде предложение! Стивен говорит, что парень должен еще сделать карьеру. Но, по моему мнению, лучшей пары Ванде не найти.

– Рут! – испуганно воскликнула Мария. – Эти слова звучат так, словно ты не можешь дождаться, когда наконец отделаешься от дочери! Ведь Ванде только восемнадцать исполнилось. Не слишком ли рано для брака?

– А чего ждать? – ответила Рут. – Чтобы она повстречала не того и наделала таких же ошибок, как я? Или стала старой девой и прозябала на изматывающей работе? Представь только, этой весной у нее родилась идея стать медсестрой! Мне показалось, я ослышалась. Моя Ванда будет работать в измазанном кровью халате? Слава богу, вскоре после этого одна из моих подруг устроила ее в галерею.

Она резко покачала головой.

– Медсестра… Будто какой-то мужчина может серьезно заинтересоваться таким несчастным, изнуренным работой созданием!

– Но если она хочет помогать другим людям? Разве ты не должна радоваться этому? Если она хоть раз вынесет судно из-под больного или поменяет гнойные повязки, наверняка очарование этой работой пропадет само собой. А ваши постоянные запреты только подстегивают Ванду.

– Что за ерунда! Никто не собирается отговаривать ее от помощи нуждающимся. Я тоже один раз в неделю иду в госпиталь и читаю что-нибудь там для больных. И я частенько спрашивала, не хочет ли она пойти со мной! Однако это не значит, что Ванда должна сделать свое увлечение профессией!

– Если твоя дочка хоть немного пошла в тебя и обладает таким же упрямством, тебе не сделать из нее салонной красавицы, хоть это и кажется тебе идеалом, – иронично произнесла Мария. Она легонько подтолкнула Рут: – А сейчас давай еще раз повторим мои вчерашние слова, я хочу позже взяться за новую главу английской книги.

– Только не это! Снова? – простонала Рут. – Мы не могли бы в виде исключения отказаться от нашего урока? Ты ведь уже чудесно говоришь!

– Но я же хочу еще и все понимать! А тут мой английский пока немного хромает, – ответила Мария и упрямо открыла словарь.

Ванда за день отбила себе все ноги. Место секретарши было совсем рядом с банком Гарольда. Она уже представляла себе, как они будут встречаться и ходить вместе на обед. Другое место было в городской школе, где ей предстояло выдавать книги детям из бедных семей. Последнее место – должность администратора в «Вальдорф Астории». И все напрасно! Едва хозяева в серых костюмах понимали связь между ее фамилией и «Майлз Энтерпрайзис», Ванда почему-то казалась им слишком молодой или должность внезапно была занята. Но в «Вальдорф Астории» ей хотя бы четко и прямо сказали, что со «светскими дамами» у них был плохой опыт. Те лишь флиртовали с прибывающими и уезжающими гостями, а не занимались работой. Ванда предпочла не доказывать, что воспринимает эту работу совершенно серьезно, только допусти к ней!

После этого бесплодного, удручающего дня ее лодыжки отекли, ноги болели, а от ярости ныл живот. Больше всего ей хотелось запереться в комнате и так провести остаток вечера. С другой стороны, она и так очень редко виделась с теткой Марией из-за запретов матери! К тому же девушка была голодна. Поэтому сейчас она сидела, ужиная вместе с родителями и теткой Марией. Сверкая глазами, Лу-Энн подала картофельную запеканку, приготовленную по заказу и рецепту Марии. А мать недоверчиво смотрела на хрустящую сырную корочку и яростно прикрывала тарелку, когда Лу-Энн собиралась положить побольше. Ванда, понятное дело, тут же заказала себе сразу две порции. Ну-ка, посмотрим, что едят в этой Тюрингии за семью морями!

– Полюбуйся, что я себе сегодня купила! Путеводитель по Нью-Йорку! На английском.

Мария гордо вытащила из кармана брюк книжицу и протянула Стивену. Ванда все еще удивлялась, как тетке удалось избежать установленного матерью порядка в одежде, но у Марии это получилось. Дома она носила брюки и узкие приталенные рубашки, похожие на мужские, с застежками, отвороты рукавов были украшены рюшами. В такой одежде Мария выглядела очень дерзко, и Ванде вспоминались образы из «Трех мушкетеров». Она бы тоже когда-нибудь хотела… Но мать ей никогда такого не позволит! Только не ей.

– Отличная идея! Собственно, тебе с самого начала стоило заиметь «City Guide», – ответил ее отец и нежно взглянул на жену. – Познания Рут о том, где находятся лучшие обувные лавки и магазины с самой элегантной одеждой, поистине безграничны. Но если речь зайдет о достопримечательностях и нужно будет назвать год возведения здания или имя архитектора, с этим моя дорогая супруга по большей части не справляется, так ведь?

Рут равнодушно пожала плечами. Кого может такое интересовать?

– В общем, я думаю, авторы просто списывают друг у друга. Упоминают о тех местах, куда ходит большинство людей! – громко воскликнула Ванда.

В то же время она досадовала, что не догадалась сама подарить тетке такой путеводитель. Тогда бы им, может быть, и удалось вместе отправиться по одному из описанных там маршрутов.

Мария вопросительно взглянула на племянницу:

– Ты так считаешь? Мне эта книга кажется очень полезной. Особенно раздел о мостах Нью-Йорка. Я его просто запоем прочла! Погодите, я сейчас вам кое-что покажу.

– Смотрите, вот, строительство Бруклинского моста!

Мария показала фотографию, на которой десяток улыбающихся рабочих делали гимнастические упражнения на проволочных канатах.