Текст книги "Американская леди"

Она бросилась к Рихарду и обняла его.

– Пожалуйста, не уезжай!

Страх потерять Рихарда в одно мгновение затмил все остальное. Может, ей стоит просто пренебречь желанием родителей и остаться в Лауше? От этой мысли Ванде даже сделалось нехорошо.

Какое-то мгновение слышалась лишь весенняя капель таявшего снега, капли звонко падали в бочки для сбора дождевой воды позади дома.

– Почему бы тебе просто не поехать вместе со мной в Италию? – вдруг прошептал Рихард в волосы Ванды. – Выставка может быть полезна и для стеклодувной мастерской Хаймеров. Говорят, там можно завязать много деловых контактов. И это еще одна причина, по которой я хочу поехать туда, хотя я не стану говорить об этом Тойберу прямо в лицо. Но когда-нибудь моя мечта сбудется, и у меня будет много таких клиентов, как он. Я не желаю быть привязанным только к одному, ты понимаешь?

Ванда кивнула и положила голову ему на грудь. Она понимала это, да еще как! Хотя ей и удалось заинтересовать Карла-Хайнца Браунингера в продукции отцовской мастерской, в душе она все еще переживала. Первейшей задачей было найти новых клиентов. Только как это сделать? До сих пор это оставалось под большим вопросом.

– Мы вдвоем в Венеции…

Ванда горько вздохнула. Но прежде чем она успела влюбиться в картинку, которую нарисовало ей воображение, девушка отпрянула.

– Но Йоханна никогда не позволит мне такое! А мои родители и подавно! – произнесла она, не акцентируя внимания на том, кого имеет в виду: Рут и Стивена или Рут и Томаса Хаймера.

Рихард поцеловал ее в губы.

– И я могу понять их. Ты ведь еще несовершеннолетняя. И мы не женаты даже, иначе это дело выглядело бы совсем иначе…

В мечтах Ванда уже видела качающиеся в неярких солнечных лучах гондолы, как вдруг в голову ей пришла другая мысль:

– А далеко ли расположены Венеция и Генуя друг от друга?

Рихард пожал плечами.

– Понятия не имею. А почему ты спрашиваешь?

– Может, у тебя есть атлас, в котором мы могли бы это посмотреть? – спросила Ванда, заведомо зная ответ.

– Атлас? У меня? Как бы он у меня оказался? Но у твоей тетки он точно есть, Анна когда-то приносила его. Мы хотели узнать, далеко ли до Баварского Леса и до Шварцвальда, где тоже много стеклодувов. Мы собирались посетить их как-нибудь… – отмахнулся он. – Чего только не нафантазируешь во время длинной зимы. Но теперь расскажи, зачем тебе это?

Ванда тут же подавила приступ ревности, возникший после слов Рихарда.

– Ну, если я правильно помню, то Мария должна родить в мае. И вот я спрашиваю себя… Что, если я навещу ее как раз тогда? Если при родах будет помогать какой-нибудь член семьи, против этого ведь никто не станет возражать, правда?

Но и Йоханна, и Рут, и Стивен решительно возразили против этого. Даже Томас Хаймер смотрел на дочь еще мрачнее, чем обычно, когда Ванда рассказала ему о своем плане. Все заявляли, что молодой незамужней девушке не подобает путешествовать в компании мужчины, пусть даже их пути разойдутся сразу после пересечения итальянской границы. Ванда не упоминала, что после визита к Марии хочет приехать в Венецию к Рихарду. Она представляла, как придется самой покупать билет и путешествовать на поезде от Генуи в Венецию, и от этого ей становилось не по себе. О намерении пожениться тоже никто из них не упоминал. Ванда убедила Рихарда, что сообщать такую новость сейчас не стоит. Ее родители еще больше будут беспокоиться о непорочности дочери, если узнают о будущих планах Ванды. Она постоянно повторяла, как ужасно переживает за Марию, чтобы сосредоточить внимание родственников именно на ее желании посетить тетку. Ванду утешало то, что тут и врать-то особо не приходилось.

Провода от почтамта в Зонненберге до квартиры Рут в Нью-Йорке накалялись от телефонных разговоров. Мать уговорить не получалось, поэтому Ванда звонила даже Стивену в кабинет. Когда она услышала его голос, то чуть не разрыдалась. Потом она подробно рассказала, насколько ей жаль, что перед отъездом она его сильно обидела своим детским поведением. Стивену было тяжело ее успокоить. В конце концов Ванда все же смогла изложить ему свою просьбу: не сможет ли он замолвить за нее словечко перед матерью? Ей больше всего на свете хотелось навестить Марию. Стивен ответил, что вполне понимает беспокойство Ванды насчет тетки, но не был уверен, что вправе давать разрешение на такую поездку.

Ванда снова разревелась.

Спустя несколько дней в мастерской Штайнманнов-Майенбаумов появился посыльный. Из сумки он достал телеграмму, в получении которой должна была расписаться лично Ванда. Он не нашел ее на месте и, проклиная все на свете, поспешил по крутой дороге вверх до мастерской Хаймеров.

Ванда дрожащими руками взяла клочок бумаги и, затаив дыхание, развернула его. Девушка быстро прочла строчки и только после этого решилась выдохнуть.

Крик ликования пронесся по всему дому.

Рут и Стивен разрешили Ванде поехать в Италию, несмотря на сомнения. «Только ради Марии», – как они написали. Они также отправили значительную сумму денег почтовым переводом.

Глава двадцать пятая

– Врач сказал, что боли в спине могут означать ранние схватки.

Патриция расправила простыню под Марией, а потом так плотно подоткнула покрывало по бокам под матрац, что Мария с трудом могла пошевелиться. Патриция задернула занавески, но в комнате все равно было светло и очень тепло.

Мария испуганно заморгала. Ранние схватки?!

– А что это значит? – Она посмотрела сначала на свекровь, а потом на усатого врача, который стоял на почтительном расстоянии от ее постели. Осмотр заключался в том, что он тщательно ощупал живот и спину Марии через ночную рубашку. И спустя две минуты все закончилось. После этого он быстро заговорил на итальянском с Патрицией, и Мария уже не уловила сути. Она расслышала лишь слово «complicazione».

– О каких осложнениях он говорил? – спросила Мария, когда Патриция промолчала.

– Ни о каких, тебе послышалось, – ответила Патриция.

Она не сказала Марии, что врач намекал на возраст роженицы.

– Доктор ди Темпеста рекомендует строгий постельный режим прямо с сегодняшнего дня. Иначе может возникнуть опасность, что ребенок родится преждевременно.

– Но я…

– Никаких «но»! – сурово перебила ее Патриция и кивнула в сторону врача, закончившего осмотр.

Мария беспомощно смотрела на мужчину, который закрыл сумку и уже собирался выйти из комнаты. У нее было еще так много вопросов! Если она правильно рассчитала, то ребенок должен был появиться на свет в конце мая. Но вдруг он родится раньше? Не повредит ли это ему? Может, лучше пригласить на роды врача? Если он сам говорит… об осложнениях.

Но свекровь отказывалась выполнить ее пожелание, несмотря на то что в последние недели стала заметно сговорчивее.

– Несколько веков подряд все женщины семьи де Лукка рожали сами, без чьей-либо помощи, только на тяжелые роды приглашали повитуху, – заявила свекровь Марии, когда та в очередной раз выказала беспокойство. Очевидно, Патриция считала Марию слишком чувствительной. И все же она вняла просьбам Марии и пригласила доктора для консультации. Марии пришлось поклясться могилой матери, что она не станет говорить ничего «безрассудного» в присутствии мужчины. Но теперь она волновалась о том, что что-то не в порядке, и это было важнее любых клятв. Она сорвала простыню и резко привстала в кровати.

– Dottore, uno momento! – воскликнула она, когда врач уже ступил в коридор.

Патриция бросила на невестку предупреждающий взгляд.

Доктор повернулся.

– Да?..

– С моим ребенком все хорошо? – тихо спросила Мария.

Он помедлил лишь долю секунды, потом энергично кивнул и исчез в темном коридоре.

Мария смотрела ему вслед: «Слава Богу!»

Больше она ничего не хотела знать. Только это.

– Обязательно было так поступать? – спросила Патриция, вернувшись в комнату. – Разве мы не договаривались, что ты будешь молчать?

Она поставила кувшин с молоком и стакан на ночной столик Марии.

Мария с отвращением отвернулась.

– Ты же знаешь, что я уже несколько дней не переношу молоко. Мне хотелось бы холодного лимонада, – вздохнула она. – И хочется погулять. Воздух здесь такой затхлый, хоть топор вешай. Если сейчас здесь стоит такая невыносимая жара, то не хочется даже думать, как будет в летние месяцы.

Патриция вела себя так, словно не слышала последней фразы.

– Молоко не повредило еще ни одной женщине. И ребенку оно точно будет полезно, если выпьешь. Через пару недель ты уже сама должна вырабатывать молоко. – Она требовательно протянула Марии наполовину наполненный стакан.

Невестка, пересилив себя, сделала один глоток, пытаясь подавить подступающую тошноту. От благосклонности Патриции зависели условия ее заключения.

– Ну что? Какие новости? – По удивленно поднятым бровям Патриции Мария поняла, что, вероятно, на лице остались «усы» от молока. Невестка быстро вытерла губы тыльной стороной ладони.

Патриция покачала головой.

– Ничего. Вообще ничего. Я каждый день жду звонка доктора Лоренцо, увенчались ли его старания успехом. Но больше… ничего! – Ее голос сорвался.

Она вытащила из рукава накрахмаленный платок и промокнула невидимые капельки пота на лбу. Когда она вновь взяла себя в руки, голос зазвучал печально:

– Лоренцо десятилетиями получал от нас щедрые гонорары, но беда, когда действительно нужен адвокат!

– Я не понимаю этого! Как можно было бросить Франко за решетку, если нет никаких доказательств, что он причастен к этому случаю? – Отчаянию Марии не было предела.

Мария будет пребывать в заточении в палаццо, пока Франко будет находиться в тюрьме в Нью-Йорке! Мария все же лелеяла надежду, что его освободят: Патриция вскоре после ареста Франко сообщила, что семья отправила в Америку лучших итальянских адвокатов. Но надежда давно растаяла. Либо доктор Лоренцо ничего не смог сделать в Америке, либо местные власти тем временем накопали против Франко больше доказательств, чем просто высказывание подкупленного портового рабочего.

А может… и то, и другое.

– Если Франко вскоре не появится… – прошептала Мария захлебывающимся от слез голосом. Она давно снова легла в постель, но боли в спине возобновились. Она тихо простонала.

Патриция истолковала отчаяние Марии по-своему.

– Он непременно вернется к рождению своего ребенка! – Заметив сомнение в глазах Марии, она взяла ее за руку и крепко сжала. – Нам нужно просто держаться вместе. Una famiglia, si? Я всегда это говорила.

Мария молчала.

– Давай помолимся, – прошептала Патриция. – За нашего любимого сына и твоего мужа.

Глава двадцать шестая

После лихорадочных четырнадцати дней, которые пролетели в подготовке к путешествию, наконец пришло время уезжать. После всех увещеваний, пожеланий доброго пути и слез Рихард и Ванда распрощались с Лаушей. Йоханнес смотрел на кузину с неприкрытой завистью, он тайком признался ей, что страстно мечтает тоже когда-нибудь поездить по чужим странам, а вот Анна лишь холодно пожала Ванде руку на прощание, проворчала, что ее ждет срочная работа, и исчезла. С Рихардом она вообще не попрощалась, но в суматохе этого никто не заметил.

Йоханна не скрывала, что до самого конца сомневалась в целесообразности этого предприятия, и все же заставила себя улыбнуться. Петер сначала обнял Ванду, а потом Рихарда и протянул ему купюру, чтобы тот выпил вечером баварского пива за его счет.

– Но только одну кружку! – добавил он, строго пригрозив пальцем.

Томас Хаймер тоже не преминул прийти в назначенное место, к дому Марцена-Пауля, который должен был отвезти молодых людей в Кобург на своей повозке. Прощаясь, он долго тряс руку Ванды и передал пакет с едой в дорогу, который упаковала Ева.

От упаковочной бумаги шел густой дух хаймеровской кухни, но Ванда, растрогавшись, едва не разрыдалась. Томас сказал Йоханне:

– Кто бы мог подумать, что у нас когда-нибудь снова будут общие переживания?

И Ванда не смогла сдержать слез. Девушку утешало лишь то, что в ее отсутствие Хаймер будет заниматься большим заказом для Браунингера: к нему приехал помешанный на искусстве американец и заказал несколько десятков ваз, каждая из которых выполнена в одной из специальных техник. «Срез тюрингского стеклодувного искусства» – так назвал этот заказ Браунингер. Для отца это было то, что нужно! Ванда ликовала. Сначала Томас в это не мог поверить, подозревал, что Ванда зло разыграла его. Но потом взялся за работу с таким рвением, что Ванда его просто не узнавала: он словно помолодел за эти дни.

Ванда хотела озаботиться поиском новых клиентов после возвращения. В глубине души девушка надеялась, что и в Венеции ей удастся завязать новые контакты для стеклодувной мастерской Хаймеров.

Ах, как же тяжело прощаться с Лаушей!

– Эй, Ванда, ты корни здесь пустила, что ли? – нетерпеливо взял ее за руку Рихард.

Ванда со вздохом опустилась рядом с ним на твердую деревянную лавку повозки.

– Это же всего на две недели, – шепнул ей Рихард, увидев ее расстроенное лицо. Девушка кивнула.

А потом повозка уехала.

Когда они прибыли на вокзал в Кобург, их поезд уже подали к перрону. Заметив это, Рихард бросился бежать, испугавшись, что они опоздают. Ванда хихикнула и указала ему на то, что в паровоз только загружают уголь, то есть об отправлении еще совсем не идет речь!

Из Кобурга их путь лежал через Нюрнберг в Мюнхен, где они хотели переночевать в гостинице неподалеку от вокзала. На второй день путешествия они должны были прибыть в Больцано, где их пути разойдутся.

Ванда купила свой билет на вокзале в Лауше, а Рихарду билет приобрели в Веймаре – Готтхильф Тойбер оплатил ему не только участие в мероприятии и гостиницу в Венеции, но и отправил входной билет на художественную выставку. Билет из Веймара? Проводник удивленно поднял кустистые брови, проверяя проездной документ на подлинность и не обращая внимания на длинную очередь ворчащих пассажиров, которые собрались позади Рихарда и Ванды. Когда они наконец зашли в вагон, то поняли, что им повезло: купе оказалось занято лишь наполовину, так что лавка напротив них оставалась пустой. Ванда использовала это место, поставив туда багаж, который полагалось сдать в багажный вагон. Тут был целый чемодан вещей для ребенка, кроме всяких безделушек для самой Марии. Рихард тоже взял свой чемодан в купе. Рядом с чемоданом Ванды его багаж выглядел довольно жалко. Рихард заметил это и прикрыл его курткой, словно желая спрятать.

Это был ясный солнечный день. И через приоткрытое вагонное окно в купе залетал многообещающий весенний ветер. Казалось, что снаружи цветет весь мир. Куда ни кинь взор, везде белели расцветавшие яблони и вишни.

Сначала Ванда тайком держала Рихарда за руку и про себя наслаждалась мыслью, что в этой поездке ее мечта воплотится в жизнь. А еще несколько недель назад она даже подумать об этом не решалась. Но с каждым поворотом, который преодолевал поезд, реальность превосходила все мыслимые мечты. Каждые пять минут открывалась новая панорама, и Ванда больше не могла усидеть молча. Девушка взволнованно жестикулировала и указывала за окно, где проносились темные леса, потом обширные сады, а между ними были разбросаны маленькие деревушки с домами, покрытыми черепицей, – сланцевых крыш Ванда больше нигде не видела, как только они выехали из Тюрингии. Поезд часто проезжал мимо озер, водная гладь которых отливала темно-сапфировой синевой.

Прошло некоторое время, прежде чем Ванда заметила, что Рихард не вторит ее радостному восторгу, а безучастно смотрит в одну точку перед собой. Девушка спросила, в чем дело, и парень ответил:

– Ты заметила, что проводник прицепился только к моему билету? На других пассажиров он вообще не смотрел.

Сначала Ванда вообще ничего не поняла. Она уже давно позабыла недолгую задержку перед посадкой в вагон.

– Это так типично, – продолжал Рихард. – С нами, жителями лесов, можно и такое провернуть! Если и дальше так пойдет, то ничем хорошим это не кончится!

Вскоре Ванда заметила, что последние слова подтвердились. Чем дальше они отъезжали от Лауши, тем Рихард становился все ворчливее. Ванда понимала, что дурное настроение Рихарда не связано с ней, что это всего лишь выражение его нерешительности. Про себя она даже удивлялась тому, что ее самонадеянный Рихард больше не был уверен в своей затее, как только покинул Лаушу… Но она решила оставить его в покое и углубилась в путеводитель по Италии, который недавно купила в магазине старого друга Марии – Алоиса Завацки.

Время перевалило за полдень, и только тогда Рихард немного расслабился, завязался разговор. А когда вечером поезд прибыл в Мюнхен, Рихард стал почти прежним.

Гостиница рядом с мюнхенским вокзалом была простой, но чистой. Ванда и Рихард занесли багаж в комнату, а потом Рихард хотел спуститься в столовую гостиницы, чтобы заказать дежурное блюдо – чечевичную похлебку с сосисками. Но Ванда, пребывая в состоянии эйфории, убедила Рихарда отправиться вместе с ней на знаменитую Максимилианштрассе, о которой она слышала еще в Нью-Йорке. Солнце все еще слало золотые лучи, на улицах было полно народу, и все люди – в хорошем настроении. Хотя магазины уже давно были закрыты, они все же прошлись мимо витрин. Рихард держал Ванду под руку. Ему не хватало только прогулочной трости, а ей – зонтика. Они были бы похожи на пожилую семейную пару. Когда они проходили мимо большого зеркала в витрине, Ванда сказала об этом и рассмеялась. Но вот зажглись фонари, и молодые люди, не чувствуя ног, закончили свою прогулку.

Вместо столовой в своей гостинице они в результате очутились в одном швабском заведении, где пара цыган играла зажигательные мелодии. Рихард смотрел на остальных посетителей так, словно они прибыли с другой планеты. Он тайком показывал на мужчину в черном фраке и огненно-красном шарфе, сидящего за соседним столиком, а потом на другого, с бритой головой и окладистой бородой. Затем он заметил двух молодых женщин, которые при всех целовались в губы. От смущения Рихард больше не знал, куда девать глаза.

Ванда же сразу почувствовала себя как рыба в воде. Атмосфера напоминала ей о тех вечерах, которые они с Марией и Пандорой проводили в Гринвич-Виллидж.

– Это все творческие люди, – шепнула она Рихарду и посоветовала сразу привыкать к таким несколько экстравагантным личностям, которые наверняка в Венеции будут попадаться ему на каждом шагу. Ванда заметила, что мужчина за соседним столиком получил тарелку спагетти, и решила заказать такую же – прелюдию к итальянскому приключению.

– Женщины, которые целуются, мужчины, которые носят бороду длиной в конский хвост, и спагетти в городе белых сосисок – почему нет? – сухо прокомментировал Рихард, и Ванда неожиданно поцеловала его в губы.

Вечер был длинный, настроение у гостей все улучшалось. Под громкую музыку было тяжело вести разговор, поэтому Рихард и Ванда влюбленно смотрели друг другу в глаза и покачивались в такт мелодии.

И лишь когда музыканты сами присели за стол с бокалами вина, стало спокойнее – только жаркие политические дискуссии.

Ванда и Рихард завязали разговор, перескакивая с темы на тему. Было столько всего, о чем им хотелось поговорить друг с другом!

В какой-то момент Ванда рассказала ему о вечере, когда она узнала от Марии, что Стивен не ее настоящий отец.

– Всю свою юность мне казалось, что я… какая-то не такая. Ни рыба ни мясо, понимаешь? И все изменилось лишь в последние недели. Сегодня я знаю, что и Стивен, и мой настоящий отец – это часть моей жизни. Кажется, я снова постепенно врастаю в свою шкуру, становлюсь собой… – Она взглянула на Рихарда. Его взгляд был открыт и внимателен. Ванда продолжала: – Часть меня хочет остаться американкой, и все же я все больше ощущаю себя дочкой стеклодува! Какое-то сумасшествие, правда? – Неожиданно неуверенность прежнего времени вновь накатила на нее так сильно, что у Ванды по спине побежали мурашки. Как часто в ее жизни бывали многообещающие начала, чтобы вскоре превратиться в болезненные фиаско! Она сделала большой глоток вина.

Рихард задумчиво смотрел на нее.

– У меня все было намного проще. Я с детства знал, что я сын стеклодува. Мой отец был одним из лучших. Родители с самого начала давали понять, чего ждут от меня, что я должен пойти по стопам отца. Или, лучше сказать, что я добьюсь когда-нибудь чего-то большего. Жаль, что они так и не смогли увидеть, что их желание сбылось. Отцу наверняка не понравилось бы, что я копирую муранский стиль, ну а в остальном…

Он потянулся через стол и взял руку Ванды.

– Они бы гордились, что я женюсь на дочке Хаймера!

Ванде сначала показались его высказывания странными, но вскоре девушка поняла, что она в глазах Рихарда прежде всего дочь стеклодува. Он не мог или не хотел вникать в проблемы ее юности. Для него Ванда не была the little rich girl[19]19
  Маленькая богатая девочка (англ.).


[Закрыть] с Пятой авеню, девушка со всяким вздором в голове, который ему придется из нее выбивать. Он смотрел на нее как на женщину, которую мог обнять, с которой хотел связать свое будущее. Теплая волна счастья охватила Ванду.

Ее глаза загорелись любовью, когда она подняла бокал, в котором был последний глоток вина, и чокнулась с Рихардом.

– А я горда тем, что выхожу за стеклодува. Как красиво иногда говорят? Кто женится на стеклодуве, у того брак будет стоять на золотой ножке! – такие слова или подобные им говорила ей когда-то Мария.

Рихард слегка нахмурился.

– Мне все же казалось, что эта поговорка звучит несколько иначе, но и так мне очень нравится!